Я искала вас

Ещё издалека Какузу заметил какое-то искусственное заграждение, что-то вроде булыжников, накрепко стянутых массивными шипастыми лозами. Коричневые камни, напоминающие соты, окружали город со всех сторон. Это был укрытый от посторонних взоров вход. Местами скалы отступали и обнажали из-под своих склонов далёкие поля, покрытые зелёными высокими стеблями. Пчелы и другие насекомые гудели, между стенами летали птицы, ходили редкие люди. Когда же они проползли через узкую щель внутрь поселения, кутерьмы стало ещё больше. Улица, по которой они шли, становилась всё уже из-за количества людей. Становилось тесно. Не смотря на поздний час, взрослые всё время куда-то спешили, дети бегали и играли на пологих крышах больших зданий. Все занимались своими делами, и никто не обращал внимания на внезапно появившихся путников. Что-то происходило, будто шли ожесточённые приготовления к чему-то грандиозному. По живой улице были развешаны связки фонарей из разнообразных красных цветов, да и большинство людей были одеты во что-то особенное для них. На каждом втором была бордовая ряса с уникальной оранжевой вышивкой. Какузу становился свидетелем какого-то местного праздника. Он заинтересованно заглянул в мутное окно высокого дома. Там сидели люди, так напоминающие привычных ему горожан, но всё же отличающиеся от них своим специфичным бытом: комната была усеяна уродливыми статуэтками и картинами, ребятня играла в незнакомую ему игру, а взрослая составляющая жильцов сидела где-то в углу и похоже молилась. Наёмник запоздало отпрянул от окна и проследовал дальше. Слишком много людей, и никого из них прежде Какузу не встречал. Он почти что потерял из виду Ясу во всей этой суматохе. Её макушка лишь иногда мелькала между чужими телами, позволяя рвано пробиваться через толпу в попытке нагнать девчушку. Стоило поменьше отвлекаться на окружающий его мир, потому что Ясу отнюдь не медленно шныряла между потоками народа, что тёк во все стороны, будто вода, которую тонкой струёй выливали на стол, и она разбегалась по всей поверхности, образуя причудливые блестящие паутинки. Они шли вверх по вытесанным в горах ступеням, что мелкими участками попадались на улицах. В конечном итоге, мужчина поднялся достаточно высоко, чтобы сквозь шапку небольшого леса запестрела огромная крыша храма. Да, Хидан не чванился, когда писал о том, что здание великолепно, хотя наёмник, наверное, не разделял и капли того восхищения, которое испытывал бывший напарник во времена возведения храма. В конце концов, для верующих храмы носили духовную ценность. Для Какузу же они представляли собой не более чем красиво украшенные бетонно-мраморные коробки, значит и не должны были вызывать каких-то особых эмоций. Ясу вдруг снова пропала из виду, и наёмник мысленно проклял долбанный храм и того, кто его придумал построить, пытаясь понять, куда же могла деться девочка. — Кацуми-сан, сюда, — отдалённо прорезался знакомый голос из гомона улиц, — Сюда, ну же! Мужчина, следуя за окликом, повернул в какой-то совсем узкий переулок с множеством деревянных дверей. Они тянулись в ряд, словно бесконечный заборчик, и вдоль этого заборчика быстро удалялась вглубь маленькая тень ребёнка. И Какузу шёл за ней, будто его привязали за шею верёвкой, а конец отдали чудной девчонке. Наконец эти двери кончились, и путники попали в абсолютно другую часть города. Там было совершенно безлюдно, или же так казалось из-за широких улиц, в которых прохожие растворялись словно крупицы сахара в кружке чая. Одинокие домики, скрываемые низкорослыми деревьями, аккуратные дворики с цветами и брусчатка под ногами наталкивали на мысли о спокойствии, уединённости и какой-то светской утончённости этого места. Хотелось упасть и заснуть прямо на здесь, но Ясу вела всё дальше, уже вниз по ступенькам. Снова поворот в небольшую улочку… Перед глазами возник небольшой ухоженный дом. От предыдущих его отличала, разве что, исключительная миниатюрность, в остальном же жилище было идентично: такие же стройные брусья, желтоватая облицовка, тёмная заострённая крыша и небольшие оконца с резными рамами и тёплым светом внутри. Сопровождающая жестами приказала спрятаться где-нибудь снаружи, а сама направилась к двери. Наблюдая из засады, Какузу видел, как дверь скрипуче приоткрылась, и на пороге показалась средних лет женщина. — Ясуко! — вскрикнула вдруг она и тепло обняла девочку. Похоже, что никакой ловушки не было, поэтому наёмник вышел из-за угла, поворачивая к ним во двор. Женщина моментально среагировала, попытавшись затянуть в дом ребёнка, но та её остановила. — Мама, всё хорошо, это Кацуми-сан. Я наняла его, чтобы мне было легче добраться назад, — девочка примирительно протянула ладонь в сторону мужчины. Мать Ясу неодобрительно глянула в лицо наёмника. Её заплаканные злые глаза почти ощутимо скоблили душу, вынуждая Какузу неприлично долго держать паузу и затем только поздороваться. — Если вы думаете, что я пущу вас в свой дом — вы полный придурок. Приходите за наградой завтра, — разъярённо выплюнула женщина, прижимая своё чадо ещё ближе. — Я пришёл сюда не ради угроз, — Какузу на удивление мягко ответил. Видимо сказывался тяжёлый путь, или же в нём пробуждалось некое уважение к той, кто родил такую славную куноичи, но так или иначе спорить он вовсе не хотел. Дискуссия с матерью, что защищает своего ребёнка, была бы себе дороже, поэтому наёмник, ни на секунду не задумываясь, развернулся и собрался уходить. В памяти он прикинул, что на таких запутанных улицах можно было без особого напряга переночевать в какой-нибудь подворотне, оставшись при этом незамеченным. — Мама, я уже давно не ребёнок! Кацуми-сан, подождите! — раздражённо прокричала выпутавшаяся из стальных объятий своей матери Ясу, — Если он не будет ночевать у нас дома, то я уйду вместе с ним. Женщина уже было открыла рот, чтобы воспротивиться мыслям дочери, но девочка бойко продолжила свою речь, срывая при этом с плеча рукав и обнажая уродливые шрамы на нём. — Он спас мне жизнь, поэтому я хочу заплатить Кацуми-сану не только звонкой монетой, но и подобающим к нему отношением! Ясу тяжело дышала от собственного напора, а все остальные свидетели истерики ошарашенно замерли. Похоже никто из них двоих не ожидал такого концерта от на вид робкой девчушки. Улица окутывала всех их своей мрачной тишиной, заставляя слушать оглушительное пение ночных цикад. — Я не видела тебя три года, думала, что ты умерла, а тут вот что… Ради Джашина, прости меня, Ясу… — осторожно нарушила покой улицы своим едва слышимым голосом женщина, — Прошу, Кацуми-сан, будьте гостем в нашем доме. Мать Ясу, некогда кричащая о том, что не впустит непойми кого на порог своего дома, вдруг сменила гнев на милость, низко поклонилась и незаметно смахнула слёзы рукавом рясы. В ответ наёмник учтиво кивнул. В доме, а точнее только на кухне, стоял приглушённый свет. Вся же его остальная часть была покрыта странной пеленой времени и запустения. Казалось, что хозяйка посещала только нужные ей комнаты, и совсем не приводила сюда гостей. Собственно кухня была, мягко говоря, не в лучшем состоянии: везде стояли кружки с тарелками и бутылки из-под алкоголя, в воздухе витали крупицы пыли. Это место нагоняло странной печали, вскрывало ржавым ножом и без того гнилые раны прошлого, и Какузу неловко задержался в коридорчике, стараясь привыкнуть к этому полуживому жилищу и его тяготящей ауре. Взгляд рефлекторно прицепился к единственному украшению на стене — фотографии в рамке. На ней были изображены почти знакомые мужчине лица: надоедливый мальчуган, которого он убил на днях, мать Ясу, но чуть моложе, и видимо сама малышка в аккуратном свёртке пелёнок на руках у женщины. Все улыбались, кроме совсем маленькой Ясу, которую, по-видимому, не устраивало положение тогдашних дел, потому она со сквашенным лицом искала поддержки у каждого зрителя этой картинки, прищурено смотря из-под тканей на фотографирующего. Её брат же показался Какузу совсем обыкновенным, даже не раздражал своей детской самоуверенной ухмылкой. От такой простой картинки веяло необычайным уютом, если, конечно, не вспоминать всех подробностей смерти одного из членов этой семьи. На мгновение наёмника кольнула совесть, но он быстро отмахнулся от неё, вспоминая обезумевшего юношу. Оставалось только надеяться, что Ясу не станет упоминать смерть брата в будничном диалоге со своей матерью, иначе Какузу точно вышвырнут из дома, попутно наградив бранью и, возможно, мелкими ранениями. — Прошу, проходите. Я, конечно, не ждала гостей, но всё же должна хотя бы накормить вас как следует, — радушно позвала женщина. На плите зашкворчало масло. Мама Ясуко в мгновение ока организовала на кухне бытовую возню, стараясь помыть всю посуду и одновременно накрыть на стол. Какузу покорно сел за предложенное место. Он редко бывал в чужих домах в качестве гостя и, честно говоря, сейчас чувствовал себя не в своей тарелке, впрочем, радостный вид девочки напротив слегка потуплял беспокойство, пока оно и вовсе не покинуло его в тихом диалоге дочери и матери. Казалось, они говорили обо всём на свете: и о том, как Ясу питалась в походе, и об опасностях, и о страхах женщины. Их можно было понять, всё-таки три года разлуки это не просто набор слов. Это потерянные моменты детства и канувшие в лету эмоции. Во сколько же Ясу покинула дом?.. Будто в ответ на его мысли, женщина за плитой внезапно всплеснула руками, восклицая: — Боже! Тебе теперь целых одиннадцать лет! Нужно будет срочно отпраздновать это. Наёмник тоскливо подумал про себя: «Ушла совсем малышкой». Оставалось непонятным, каким образом она смогла выжить и вернуться домой. Может ей и правда как-то помог их пресловутый Бог… Какузу попытался отвлечься, внимательно осматривая мать Ясу. Странно, но в мыслях у себя он описал её как… красивую? Светло-жёлтые волосы стекали от плеч до завязок кухонного фартука и изящно обрамляли статную фигуру. Её почти белого цвета руки то и дело ловко подкидывали какую-нибудь поварёшку, а затем снова ловили и помешивали содержимое очередной кастрюльки или сковородки. Умерившая свой пыл женщина, напоминала о совсем забытых временах, столь забытых, что Какузу и не осмеливался думать, что таковые у него были. Когда-то давно было приятно иметь подле себя любящую жену, это он помнил точно, но вряд ли сейчас судьба позволила бы ему взять и начать жить как обыкновенный человек. Наёмник просто не хотел, душой понимал, что это не его жизнь — весь домашний быт, дети и прочее были для него не большим, чем пародия на нормальную жизнь. Ему были ближе заказы, трепещущие чужие сердца и кровь на руках, это бы он не променял ни на что, и в этом они были с Хиданом похожи. Оба морально искалеченные и нетерпеливые — они просто не могли существовать в привычных для всех условиях, сгорели бы в сомнениях и ожиданиях худшего. Собственно, через это Хидан, наверное, и прошёл. Какузу так и продолжал молча погружаться в свои мысли, пока ему под нос не поставили вкусно пахнущую тарелку с едой. Он машинально чуть приподнял маску снизу, сунул в рот кусок мяса и почувствовал, как приятная слабость, разлившаяся по телу, перешла в знакомое тёплое опьянение, кое возникало только от горячей домашней еды. В хмелеющем мозгу зародилась надежда на хороший вечер. Женщина хлебнула из чашечки и с размаху впечатала её в стол. — Ха-а-а! Что же я ещё не представилась… Уже и за стол усадила, а это как-то совсем из головы вылетело, — мать Ясу сдержанно захихикала, — Меня зовут Атами Миямото. Будете сакэ? С этими словами она поставила перед Какузу ещё одну чашечку и показательно покрутила тёмно-зелёной бутылкой. Наёмник был не против алкоголя. Спиртное только помогло бы хоть чуть-чуть протрезветь от накопленного за дни путешествия напряжения, поэтому прикинув, что отравить его всё равно не получится из-за обильной крови, согласился на выпивку. После пары стопок интерес к алкоголю пропал. Он загадочно поковырялся в своей порции и всё-таки запихнул в себя остатки еды, после чего наконец смог расслабиться, конечно, не полностью, такое было бы просто непозволительно для наёмника его уровня. В голове стояла еле заметная хмельная пелена, и он вдруг почувствовал себя переполненным сил. Мерещилось, будто их хватит на уничтожение всех проблем в жизни Какузу, и сразу захотелось лечь спать, чтобы эти силы смогли дожить до следующего дня. Да, точно пора было ложиться, потому что мысли снова незаметно клонились в сторону Хидана. Хидан… да? Значит, его бывший напарник решил поселиться у него в голове, что же, милости просим. Совсем скоро предстояло продолжить его поиски, а у Какузу, честно говоря, до сих пор не было идей, где эта сволочь могла прятать свою белую задницу. Он надеялся получить хоть какую-то информацию по приходе в поселение, но в голове было по-прежнему пусто. Пусто, но не совсем, кое-что всё-таки мелькало. Если быть точнее, Какузу удивлённо думал о том, чего достиг Хидан за столь относительно короткое время. Казалось, что не обошлось без присутствия тёмных сил, потому что отстроить что-то подобное, завербовать людей, да и плюсом ко всему организовать почти независимый от других стран и деревень быт, было чем-то сродни потери рассудка. Хотя теперь мужчина проще признавал его успех, даже в некотором роде испытывал малюсенькую гордость за него, но только за то, что тот додумался не искать Какузу. Да, гордился за то, что Хидан оставил его в покое и нашёл, чем себя занять на многие десятки лет. Это было очень похвально, особенно для него, ведь бывший напарник и секунды не мог просидеть спокойно, орал постоянно как недорезанный, ломал всё, к чему прикасался. Даже самого Какузу сломал и продолжал ломать даже через воспоминания. Как только Хидана терпят его соплеменники? Ещё и вернуть всем городом хотят… Бред. Какой же у Какузу в голове бред… Наёмник измождённо склонил голову. Тарелка пуста, его сотрапезницы тоже доели поздний ужин и о чём-то разговаривали, он и не слушал о чём. Хотелось побыть одному, но девушки никак не собирались укладываться спать, всё болтали и болтали. От этого фонового шума в барабанной перепонке зарождалась резь, а разум полнился неудовольствием. Как же он легко терял себя, когда думал о напарнике… просто уму непостижимо. «Попробуй найти меня», — отчётливо услышал в своей голове Какузу. Наёмник мог поклясться, что это звучало как голос Хидана, но разве он помнил, как тот звучал? Какузу постепенно сходил с ума. Нужен был сон, очень срочно. — Миямото-сан, не могли бы вы показать мне комнату? — он тихо перебил диалог, всё же предпринимая попытку убежать от зарождающегося безумия в его голове. — Конечно-конечно, — сразу же переключилась на гостя Атами. По хозяйке было видно, что она забеспокоилась о своей негостеприимности, но пыталась скрыть это за суетливостью. Женщина поторопилась провести его через запустелые комнаты вглубь дома и показала ему, по всей видимости, гостевую комнату. В ней кроме кровати, милого вязанного коврика и тумбочки больше ничего не было, впрочем, Какузу сверх этого ничего и не нужно. Наконец-то все оставили его в покое и можно было попробовать разобраться в собственных ощущениях как следует, найти хоть чуточку идей, найти в себе силы не сбежать отсюда. Почему вообще Какузу и правда просто не прекратит эту миссию? Это же было каким-то вопиющим недоразумением — поиск Хидана. Ах, точно… Его держали только деньги, наёмник хотел думать, что только деньги, но сердца подсказывали о чём-то ещё, о чём-то древнем и странно тёплом. Мужчина не был склонен к ностальгии, но именно так классифицировал это внутреннее чувство. Тем не менее, это чувство пропадать не спешило, отягощая мозг тянущейся вереницей воспоминаний. Какузу отчаянно боролся с ними. Боролся, но проигрывал в схватке с прошлым. Проигрывал и доставал из кармана дневник Хидана, открывая его на последних страницах. «Они говорят, что я схожу с ума из-за того, что провожу много времени наедине с Джашином, но они не знают, что вместо вечерних молитв я уже давно пытаюсь совладать со своими тёмными мыслями о прошлом. Мне интересно, в каком моменте всё дошло до того, что я мечтаю умереть, лишь бы избавиться от воспоминаний? Больно, и эта боль порочна, как и порочны такие гнусные мысли. Я чувствовал, как это нечто крепло, месяцами питал его мелкими надеждами и растил в себе. Сейчас оно достигло своего пика, выедая все мои органы внутри, словно вязкая кислота, оно просочилось сквозь мою плоть и залило грехом всё вокруг. Сегодня один из последователей усомнился в моём отношении к богу. Если честно, я теперь и сам иногда сомневаюсь, потому что практически каждый не преминет сказать, что я слетаю с катушек. Я принёс его в жертву, даже не думая о последствиях такого действия. Импульсивно и жестоко расчленил его тело и выставил на всеобщее обозрение так, как делал это раньше, ещё до прихода в это место, стараясь хотя бы так удовлетворить тягостный голод по прошлому. Потом мрачное осознание сделанного всё же настигло меня и лишь усугубило состояние моего разума. Я снова попытался умереть, без ритуала, без молитвы и прочего, просто перерезал себе глотку, но жизнь из моего тела не утекла вместе с кровью. Братья и сёстры, нашедшие меня за храмом, подумали, что это была одна из моих молитв, но и представить не могли, каков истинный смысл моих действий. Собственное смертоубийство без чего-то сакрального или святого — вот чем это являлось. Высший грех, да и только. Я не могу справиться с этим, не могу справиться с собой, не могу справиться ни с чем в этой жизни. И это опасно для всего, что я люблю, поэтому лучшим решением будет сбежать. Я слишком склонен к разрушению, а так я хотя бы не смогу причинить кому-либо вреда. Как последнюю цель в служении нашему Богу, и как надежду на моё возвращение, я даю вам одно единственное имя — Какузу. Возможно, он станет последним оплотом, что поможет сохранить мой разум, хотя, скорее всего, он давно мертв, иначе я был бы найден и откопан именно им… Если же вы его всё-таки найдёте, то не скупитесь на деньги — он их любит, и вряд ли так просто согласится искать меня без особо крупной суммы. Чётко объясните цель всего, на что он подписывается — он не любит недосказанностей, посему будет лучше даже передать ему эти записи, чтобы не рассказывать обо всё слишком долго. Если он и правда жив, то самостоятельно разберётся во всём, что тут изложено. О, молю тебя, Джашин… только бы он и вправду был жив. Иначе же, моя душа найдёт вечное упокоение в том месте, где я оставлю своё земное тело. Я буду вечность молиться о благости своей мысли, в надежде, что Джашин дарует мне таковое.» На этом книга оканчивала своё повествование вовсе, скрипя последней приклеенной к форзацу страничкой. Наёмник закрыл дневник, и кожаный переплёт шершаво мазнул по его пальцам. Какузу думал, что со стороны Хидана было опрометчиво полагать обо всём этом: о том, что он его выкопал бы, если был жив, о том, что он отправился бы на его поиск… Однако по итогу это оказалось правдой, и вот, он сидел с этим чёртовым хидановым дневником в его чёртовой деревушке и насиловал собственный мозг, пытаясь выяснить, куда же ему отправиться дальше. Просто восхитительно! Хидан так хотел, чтобы его нашли, но даже не удосужился оставить хоть одну подсказку. Впрочем, это же был Хидан, и вряд ли на момент описания он мог представить, куда спрячется. Последнее чаяние Какузу на очевидность местонахождения жреца разлетелось в дребезги, ударяясь об непробиваемый идиотизм бывшего напарника. Мужчина огорчённо вздохнул, стараясь успокоиться, чтобы не порвать эти злосчастные письмена на мелкие кусочки и не развеять их по ветру. Быть может, новый день дарует ему внезапную догадку, а пока у него не было сил даже просто смотреть на книгу, на столько сильное разочарование она подарила Какузу. Паршивец седовласый, и как он только мог упомянуть, что его пресловутый дневник поможет ходу дела?.. Выругавшись полушёпотом, наёмник наконец смог отпустить злость, и она почти сразу сменилась блаженной тишиной. Теперь подсознание не орало различные свои выводы и предложения, а мирно дремало, отмечая лишь иногда естественный шум дома и улицы. Какузу будто отключил разум полностью, отдавая себя сну, хотя и отдалённо подумал о том, что после такого пустого сна, пролетающего за считанные секунды, он будет чувствовать себя очень хреново.

***

Голос звучал, словно из старого радио. Он был до изнеможения тихим, иногда обрывался специфичными помехами, но всё равно заставлял слушать себя, не давая и шанса отвлечься на что-то извне. «Какузу-сан! Какузу, вставайте. Не удивляйтесь, что я вас узнала. С недавних пор я являюсь одной из старейшин и располагала информацией о том, что моя дочь нашла вас. Вам слишком опасно здесь находиться. Я поведаю вам предположительное местонахождение Хидана, но взамен вы в срочном порядке покинете поселение без моей дочери. Встретимся в архивах храма, они находятся в правом нижнем крыле. Зайти можно только через запасной выход, я оставлю его открытым для вас. Будьте предельно осторожны». Как бы Какузу не старался, он не мог встать, пока торопливый шёпот не перестал разрезать тишину внутри него. Было ли это реальным голосом Атами или же сном, порождённым его перегруженным разумом, понять наёмник так и не смог. Наконец собравшись с силами, мужчина встал и осторожно осмотрел комнату, затем, не найдя признаков чьего-либо пребывания, вслушался в звуки дома — никаких шагов слышно не было. Очень странно. За окном была ещё ночь, и Какузу недовольно поморщился из-за того, что опять не смог нормально поспать. Впрочем, это даже к лучшему, ведь он допустил оплошность, позволив себе расслабиться в таком месте. Его запросто могли попытаться убить, пока он спал, вряд ли бы, конечно, такое удалось, но больше так рисковать наёмник не станет. С него хватило той ночи, когда по его душу пришёл братишка Ясу. Что же, теперь стоило проверить спальню хозяйки, и убедиться в том, что Какузу не сошёл с ума, и ему всё это не послышалось. Он неслышно ступал по половицам и нарочно избегал тех мест, где они могли разразиться скрипом, чтобы случайно не нарушить покой дома. Тихонько приоткрывшаяся под его рукой дверь всё же скрипнула, оглушая чуть ли не до звона привыкшие к беззвучию уши, но в комнате оказалось пусто. Лишь лёгкий сквозняк нарушил неподвижность занавесок, всё остальное стояло как влитое, и даже кровать была нетронутой. Значит, Атами ушла довольно давно, скорее всего, почти сразу после их вечерней посиделки. Следовательно, и её голос был реальным. Это было опасно, походило на ловушку, но у Какузу не было другого выбора, кроме как согласиться на встречу. Миссия в любом случае угрожала застопориться на середине, поэтому нужны были любые источники новой информации, даже если они были весьма сомнительными. Хотя, эта женщина вряд ли бы стала сдавать его бунтовщикам, потому что основным условием было то, что наёмник уйдёт без её ребёнка. Она просто защищала своё чадо и не стала бы напрасно разводить смуту или подвергать кого-либо нападениям, так как всё это могло с лёгкостью перекинуться на её семью. Так Какузу хотелось думать, ибо он никак иначе не мог объяснить импульсивное желание, с которым сейчас бежал в храм. Он чувствовал себя утопающим, которому протянули тонюсенькую соломку, и он с жадностью схватился за неё и не согласился бы отпустить, даже если бы узнал, что на другом конце этой соломинки сидит сама смерть. Слишком удушающе плохо, слишком много, но одновременно с этим мало, понятно, но запутанно. И наёмник чрезмерно сильно хотел умерить этот диссонанс, накормить его новыми теориями, чтобы тот хоть на секунду перестал тормошить шумные шестерёнки в его мозгу. Забывая об осторожности, мужчина петлял по улочкам, взбегал по лестницам, пока наконец не замер у подножия храма. В кустах скрывались неприметные узкие ступеньки, что вели к потайному входу, и Какузу искренне не понимал, каким образом вообще смог их найти. По ним наёмник взбирался уже без должного энтузиазма, постепенно отсчитывая каждую ступень под ногами, чтобы утихомирить шторм из мыслей. Одна, две… Если там всё же будет ловушка, он разнесёт весь храм и выберется из-под обломков. Три, четыре… Нет, это было бы слишком опрометчиво, нужно придумать другой план. Пять, шесть… Сколько там ещё этих грёбанных ступеней? Семь… девять… одиннадцать… Будет лучше сбежать без боя. Тринадцать, пятнадцать… Было боязно за Ясу, нужно как-то обезопасить девочку, возможно, подцепить её на обратном пути. Сто с лишним ступенек всё-таки смогли успокоить его, и долгожданная дверь показалась перед его взором. Тяжёлая, сделанная из какого-то крепкого дерева, она была заманчиво приоткрыта. Из тёмной щели веяло мокрой прохладой, заползающий внутрь уличный воздух словно углублял и без того бесконечную бездну за дверью. Какузу настороженно вслушался в посвистывающий ветер и, не почуяв чужого присутствия, проскользнул навстречу неизвестности.