・🕸。✧. ° ・🕸。✧. ° 🕸 ・ 。
Мори лениво водил лопаткой по деревянной поверхности, вырисовывая защитные символы, которые он вызубрил ещё в детстве. Раньше это казалось глупостью, а сейчас он видит в этом прямую необходимость. Люди в деревне не вели себя дружелюбно по отношению к нему, к ним... Его сына никто не должен был заметить. Особенно когда про него самого шла такая дурная молва. Ну вылечил пару смертельно больных людей, ну спит по полнолуниям с демоном, ну живет он отшельником.... Ну есть у него в роду маги, что ж поделать? Выдыхая тяжело, в очередной раз, он срезал налившиеся ярко-красным цветом помидоры. Сезон был к ним благосклонный — солнца было много, дожди поливали поля, даже просить никого не пришлось. Мори устремил взгляд в чащу. Осталось только дождаться блудное дитя. “И надеяться, что он не придет весь измазанный в земле.”_________________________
Дело то было по обедне. Солнце стояло высоко и лишь облака, протекающие мирным путём по чистому небу, спасали от почти что летнего, уже уходящего зноя. Тёплая пора была близка к своему логическому завершению, передавая права осени. И стоит отметить, что период угасания жизни в местах, где они жили — были ещё больше наполнены светом и природным, мирским теплом, чем даже период всеобщего рассвета – весны. То было понятно как ясный день, такое место как лес вряд ли станет спать. Даже с приходом зимы она, природа, пестрила красками, сверкая среди застывших стволов деревьев и белого, будто пушистого, снега, яркими отблесками рыжей шерсти лисиц и более тёмной — оленей, переходящих с места на место в поисках пропитания. Смену сезонов было замечать всё труднее. Тёплые деньки “бабьего лета” сменялись холодом осени. Дожди шли чаще, лес же, наполненный влагой, становился более прохладным по утру и к вечеру, заставляя подсаживаться поближе к очагу. Эфемерный запах осени, это ощущение, приходящее вместе с предстоящим сезоном сбора урожая и опавших листьев, пришло ещё с наступлением августа, и теперь, в сентябре, это чувствуется не только в томительном предвкушении, а и наяву. Опадающие желтоватые листья стелются кругом, покрывая землю только начавшим образовываться мягкий цветастый ковёр, подстилку, что станет, или уже стал домом для множества существ. Где-то может стать укрытием, где-то – местом для сна. А где-то стать таким важным для природы, земли и леса перегноем, пусть и образуется в полной мере ещё совсем не скоро. Руки его шуршат в опавшей листве. Он что-то искал, стараясь найти. Что-то, то, чего он и сам не знал. Попадались ему какие-то мелкие жучки, земля, дождевые черви, которым не повезло выбраться на поверхность в такое неподходящее время. Желуди им не рассматривались априори – выкидывались тут же, разлетаясь в разные стороны, то брошенные через плечо, то просто откинутые куда-то в сторону. Мальчонка, неудовлетворённо, и не найдя то, чего искал, просто садиться прямо так, коленями на землю, пачка пятками ботинок свою накидку. Вздох срывается с губ, но чувство неудовлетворения не уходит. Пустые глаза смотрят в разрытую землю перед корнями дерева, руки, испачканные в земле, ложатся на всё те же колени, облачённые в сшитые человечьими руками штаны, пачкая и их ткань тоже, но ребёнку всё равно. Он уверен, что где-то здесь есть то, что ему нужно. Где-то тут, совсем близко, он чувствует это... Но не понимает, где стоит искать. Слишком неясное ощущение, которое может обмануть его. “Я вернусь сюда позже.” — думает про себя мальчик, и взяв в руки камешек, разгребает листья, уже в стороне от уже разрытой ямки, земля из которой застревает под уже отросшими ногтями, и что-то чертит, пишет. Линии и узоры необъяснимы и минималистичны, хоть количество их незначительно. Возникает мысль о том, что нечто подобное будет легко стереть, растоптать при сильном желании. Но Осаму, а именно так звали это дитя – не сильно тревожат подобные думы. Символ выходит странным, незамысловатым, прорисованным тщательно медленными, будто заторможенными движениями худощавой руки. Словно маленький ребёнок, рисующий найденным мелом по скалистым берегам близ реки. Хотя на вид, или, точнее сказать, по примерным на глаз, подсчётам Ведьмы, жившего в лесу, ребёнку сейчас должно было быть примерно 12-13 лет. Шатен даже не смотрит на сотворённое им, не пытается удостовериться в "правильности" нарисованного (или написанного), не думает об этом, лишь только сдвигая горку листьев на раскрытое место, возвращая всё к тому, как оно было изначально. Поднимаясь, он отряхивает руки от влажных капель и грязи, силясь отряхнуть её, потирая ладонь о ладонь, в противоположных направлениях. Как результат — земля разводами расходится по светлой коже, вызывая в груди очередной вздох. Скорее всего, Огай снова будет причитать на тему того, где он мог испачкаться. “Он так любит чистоту.” — думает про себя Дазай, направляясь домой, оставляя после себя множество мест с разрытой землёй. Путь ему предстоял не столь далёкий, и где-то через минут пятнадцать, или же четверть часа, он добирается неспешным шагом до светлеющего на глазах леса, который всегда видоизменяется на глазах ребёнка на протяжении его пути. Часть, в которой живёт маг, приютивший его, всегда казался ему светлее, чем места, в которых он бывает сам. Это был приятный по части осознания, но странный контраст в реальности. Ведь он, в отличии от него самого – пестрил светом. Удивительно, что люди из деревни, о которых иногда любит рассказывать его опекун и наставник, этого не замечали. “Слепы в своём неведении.” — так любил говорить Огай. Дазай же этого не понимал._________________________
Подходя к порогу, он начал думать. “Хочет ли он есть”, “хочет ли он пить” — его часто спрашивали об этом. Исправно, каждый день, по несколько раз, и он уже и сам стал анализировать своё состояние, погружаясь в раздумья. И если уж он хотел немного есть, мысль о возможности утолить жажду привела его к тому, что он не сильно хочет пить. Это было, конечно, не совсем так. Пить ему хотелось. Но вернувшееся в воспоминаниях чувство неудовлетворённости напомнило о себе. Хотелось вернуться обратно в чащу и продолжить поиски. Да только дверь была уже почти перед самым его носом. Раздался стук. Солнце пригрело его спину, когда он вышел на поляну, где и стоял дом отшельника. Уже немного перевалило за обед и часы в их доме мерно постукивали, это было слышно даже через дверь. Стук Дазая отличался от отсчитывания секунд. Мори оторвался от промывки овощей и утёр руки полотенцем, тут же закидывая его на плечо. Подойдя к двери, он отодвинул засов в сторону, мягко стукнув железом о дерево и открыл дверь. Первой реакцией было удивление — мальчик пусть и был в тёмной одежде, но не заметить разводы на штанах и на руках было невозможно. После на губах появилась уставшая улыбка и он пропустил ребёнка в дом. — Давай сразу в ванную, солнце, и сними одежду. Я принесу тебе чистую, только в ней не ходи в лес, она белая. В ответ послышалось согласное мычание. Смотря за тем, как ребёнок заходит внутрь и как потирает руки, которые тоже все были в грязи, Мори тихо прикрыл дверь, запирая её на засов. Оглянувшись в сторону кухни, он понял, что овощами он займётся куда позже._________________________
Пар поднимался к потолку ванной и скапливался там каплями. Тихо постукивала капель – падая в ковшик, она создавала под собой настоящее движение. Мори, с волосами затянутыми в хвостик позади, тщательно вычищал из-под ногтей Дазая грязь и землю, проходясь под ними щёточкой. — Осаму, зачем же ты в земле копаешься? Потерял что-то? Никогда в своей жизни маг не поднимал на него голоса, никогда не поднимал руки – поэтому вопрос звучал спокойно и размеренно. Его опекун даже не причитал по грязной одежде — все это можно отстирать, простая грязь не сравниться с кровью, к которой он, Дазай, пристрастился. Однако Мори, усадив дитя в тёплую воду, очищал его руки. На табуретке лежала новая, чистая одежда, дожидаясь ребёнка. Ребёнка, который, к слову, продолжал молчать. Он тихо наблюдал за движениями мужчины, сидевшим пред ним на коленях, опустившись на деревянные доски под своими ногами, немного заставляя намокнуть льняные штаны. В помещении стояла лёгкая дымка, окутывающая их со всех сторон, но привыкшему глазу казалось, будто и нет этой иллюзорно-прозрачной пелены. Лишь запах влажной древесины, витавший в помещении, кружил вокруг, погружая собой в приятные думы. Возможно, не столь приятные, но тёплая вода, омывающая его тело – приятно согревала. Было тепло, комфортно, вот так сидеть здесь, вместе с его опекуном. Брюнет перед ним, будто заботливый отец, всегда оберегал его, рассказывал что-то, учил. Заботился о его комфорте. Даже уложил на низ деревянного таза, в котором он сидит, тканевое полотенце, чтобы ему было мягче сидеть. Первый раз, когда он так сделал и Дазай заметил это прежде, чем забраться в воду, он спросил у него, для чего он это делает, ведь можно было просто сесть без ничего. Фраза мало чем отличалась, лишь с одним добавлением, что, сидя на голом дереве можно неосторожно вогнать занозу под нежную кожу. Этого было достаточно, после этого мальчик не стал переспрашивать его об этом. Ведьма был очень сосредоточен на своём процессе. Внимательно смотрел на пальцы перед собой, поднося ближе к лицу его маленькую, худую ручку, чтобы увидеть больше деталей, вычистить всю грязь, что так неосторожно собралась под ногтями у ребёнка. Худощавые черты лица взрослого были напряжены, он видел это в сосредоточенном взгляде и натяжению мышц в моменты, когда Огай щурился, в попытке сфокусировать зрение. В подобные моменты он казался Осаму забавным. Такой спокойный обычно, но такой сосредоточенный. И хоть его лицо и глаза ничего не выражали, и сложно было бы сказать, что он чувствует это внутри себя, он просто знал это. Они много говорили с его опекуном на тему эмоций. В целом, много разговаривали, хотя больше говорил именно обладатель вишнёвых глаз, напоминая не кровь – рубиновое вино, которое иногда взрослый позволял себе испить редкими вечерами. Однажды именно он и поведал ему о таком слове как “забавный”. “Забавный...” Такое странное, непонятное слово, звучащее и тем паче необычно, когда начинаешь задумываться об этом больше. И помня его описание, шатен мог бы охарактеризовать опекуна и наставника именно этим словом. Но молчание затягивалось, он вспомнил об этом, пока разглядывал спокойные черты лица и волосы Огая. Ему нравилось, как те, подобно перьям в крыльях воронов, переливаются красивым чёрным цветом на солнце. — ...Я искал. — говорит тот негромко, лишь ради того, чтобы не сильно сотрясать воздух. Он чувствовал спокойствие воды, в которой он сидел. Но когда он подаёт голос, это отдаётся вибрацией в теле, и Осаму ощущает это своей кожей, хоть сидит практически бездвижно. Это не так, как когда он просто шевелится, нет. Он чувствует резонанс, проходящий по воде внутри него и вокруг него. Будто чувствует этот живой поток, который, не замирая, движется, откликается на каждое его слово. Сложно сказать что-то конкретное, но он бы сказал, что ему не очень это нравится. “Ведь у каждого слова есть своя сила”. Это то, чему Мори его научил. И как дитя, растущее в окружении магии, даже невзирая на своё неизвестное никому из живущих, происхождение, Осаму чувствовал это. И принимал это, как должное. Запах сталой хвои витал в воздухе, а пар поднимался только выше, оставляя конденсат на дереве. Грязь из-под ногтей никак не хотела вымываться и, как на зло, взрослому становилось всё хуже и хуже её видно. Мори прищурился, в итоге все-таки отмыв мизинец и опуская в воду намучавшуюся руку. Отпущенная из мужской длани ладошка тут же опустилась без явного плюха в воду, и Дазай, истинно по-детски, с самым невинным видом чуть поводил ею под толщами вкусно пахнущей жидкости после того, как чуть ополоснул её. Пахло еловой смолой и веточками, даром, что они с длинноволосым магом любили опускать их, прямо с иголочками, в воду. Жаль только, что вороные локоны его опекуна были сейчас собраны в хвост. Дазаю нравилось играть с ними. Возможно, так работала его память. Даже тогда, когда хвойных веток и иголок не было и в помине, в голове этот запах остался с приятными воспоминаниями, даря успокаивающее чувство умиротворения, покоя, ощущение дома. Когда ты можешь вот так, спокойно сидя банной комнате, и водя под толщами воды рукой, чувствуя плотность пространства вокруг, понимать, что ты на своём месте. — Ладно, не скажешь, что искал? Он внимательно посмотрел на мальчика, устало выдыхая: — А сколько тебя не корми, ты никак не вырастешь. Куда же это все уходит? Впрочем, на свой риторический вопрос взрослый не ожидал ответа. И, если говорить честно, Дазаю нечего было ответить. На первый вопрос мальчик не реагирует, уставившись в одну точку, и только после второго будто отмирает, пожимая узкими плечиками. Это было умилительное зрелище. Наверное, вот так, когда он сидел, опустив голову и смотря куда-то перед собой, приподымая островатые мальчишечьи плечи, с этими пустыми, кажущимися даже может немного несчастными глазами и волосами, обрамляющими его лицо кудрявыми прядками, пусть уже и намоченными влагой воздуха и водой, он выглядел таким... ребёнком. Именно ребёнком. Совершенно обычным, делая это действо немного резковато, сильно высоко поднимая плечи и тонкие, похожие на веточки молодых деревьев, ручки, от чего подобный жест становился более комичным. Будто бы Мори спрашивал у него не о том, что он так яро силился найти, а будто родитель ругает своё чадо и спрашивает, почему ушёл так далеко. Впрочем, и так было ясно, что это не так. Они слишком хорошо понимали друг друга в этом плане. В сравнении со многими своими сверстниками (которых тот, к слову, никогда не видел), Дазай был очень умным мальчиком. Порой даже слишком, выдавая неожиданные познания в самые трудно-ожидаемые моменты. И удивительно отменная память ребёнка этому способствовала. Его помощь в моменты, когда не выходило дотянуться из-за сосредоточенности, к примеру, на зельеварении, книге с точными пропорциями — помощь Осаму приходилась весьма кстати. Встав с колен, заставляя влажную ткань липнуть к худым коленям, бледнолицый маг взял с деревянной полочки мыло собственной ручной работы – лавандовое, с лёгким шлейфом мёда. Опустив его в воду, где и сидел мальчишка, он достал с полки щётку с толстым ворсом — она хорошо очищала кожу от грязи. Дазай заметил движение перед собой, от чего почти сразу поднимает пустой взгляд на своего опекуна, наблюдая за ним. Привычный путь до полок вызывает в нём интерес. И когда мыло оказывается в воде, шатен ещё больше напоминает ребёнка. Потому что он тут же, стоит только взгляду уцепиться за первые покачивания мыла на воде в дальнейшем движении, по инерции, вызванной маленькими волнами и приложенным силам, подталкивает его пальчиками сам. В этом смысле он был порой похож на маленького котёнка. Играючи, даже с его бездонными глазами, он выглядел настолько живым, что казалось, будто внутри этой тьмы появлялись иллюзорные искорки. Ведь переключив своё внимание на плавающий пахучий предмет, он совершенно не слышит слов Огая. Пока, конечно, тот не протянул ему щётку поближе, с отцовской улыбкой глядя на всю эту небольшую игру. — Натри её и попробуй почистить пятки, только аккуратнее... Мори повернулся к полке вновь и в расход пошли масла и зелья. Колбочек и баночек у него было нереально много — каждая из них была доверху заполнена каким-то приятно пахнущим веществом. Достав ближайшую из них, тот вылил немного жидкости себе на ладонь. В воздухе сразу же запахло лёгким ароматом корицы и пряностей. Пока пространство наполнялось всевозможными вкусными запахами, мальчик старался сделать то, о чём его просили. Для него это было сложной задачей. Постаравшись сесть поудобнее и ухватив предложенную ему ранее щётку, он начал не совсем умело стараться оттереть, почистить ступни от грязи земли. И движения эти были такими же неловкими, как и в лесу, когда он рисовал, писал на земле символы: частично заторможенными, будто неуклюжими. Для других могло бы показаться, что этот ребёнок был умственно отсталым. Не таким, как другие. Но Мори знал его, почти как облупленного. Даром, прошло ведь уже почти 5 лет с их первой встречи. Только силу к своим действиям приходилось прикладывать немалую, чтобы тщательно всё вычистить. И говоря откровенно, Осаму сильным не был. Из них двоих, беря в расчёт что Дазая, что Мори, самым сильным был покровитель Огая, демон, который бывает у них также часто, как.... Как, впрочем, никто больше и не бывает. Люди сюда ходят редко, и честно сказать он так ни разу и не застал их, сколько жил здесь. Не видел, стоя с ними в одной комнате. Каждый раз выходило так, что он уходил в лес в ту пору, когда к его опекуну наведывались гости. По крайней мере, это было то, что он должен был делать, в лучшем случае. В истинное положение вещей мальчик своего опекуна не посвящал, стараясь молчать о том, что он видел людей через щель приоткрытой двери, когда к ним мог кто-то приходить, и он был дома. Мальчик очень не хотел расстраивать своего названного отца. Именно поэтому его молчание до сих пор продолжалось. Спасало и то, что маг и сам не спрашивал его об этом. Это успокаивало. Но как же ему становится хорошо, когда он чувствует прикосновение к своей голове. Щётка была тут же позабыта. Для Дазая это было приятной процедурой всегда – когда в тепле, чужие руки мягко начинают массировать кожу головы, перебирая пряди, масло привычно ложится на волосы, а Огай аккуратными движениями его втирает. Малыш блаженно прикрывал глаза, наслаждаясь этим действом, чуть ли не мурча от удовольствия, но понимал, что ему всё же стоит закончить с начатым делом. Пускай и не было самым удобным занятием, пытаться отчистить свои небольшие ступни, пока самому очень хочется погрузиться в совершенно другой процесс. Пальцы заправляют прядь волос за ушко, а сам родитель с улыбкой смотрит за тем, как ребёнок пытается оттереть свои грязные пяточки. Магия была частью его жизни всегда, и это дитя было бы идеальным продолжателем дел ведьмы, но Мори считал себя ещё достаточно молодым, для воспитанника, хотя и полюбил дитя всей душой. Дазай всегда был слушный, если это не касалось леса, и несмотря на его странные привычки, был по своему добрым. Втирая масло, он мягко перешёл ниже, на линию волос, чуть массируя его шею. Маленький и мокрый, весь в ароматном масле, он напоминал котёнка, который потерялся и искал маму, слезливо мяукая. Но Дазай в основе своей молчал, пытаясь оттереть свои многострадальные пяточки. Мори лишь терпеливо дожидался ответов на свои вопросы, но получил только один – и в принципе не был удивлён. — Ты будешь кушать после? Кушать? Может он и не чувствовал нужды, но... Пить? Глаза его открываются больше в ту же секунду. Разомлевший под теплом воды и приятными касаниями, Дазай впервые за то время, что они сидят здесь, выглядит так, как он ведёт себя обычно: отрешённо и, по странному обыкновению собрано, с уклоном на его нечеловеческую сторону. Есть ему не хотелось. А вот от одних лишь воспоминаний о возможности попить, утолить жажду, рот его тут же наполнился вязкой слюной. Осаму сглатывает. — Я хочу пить. — и он поднимает глаза на Огая. Этот взгляд был куда красноречивее его слов. Пить ему хотелось явно сильно. Тяжело выдыхая, ведьма мягко прошёлся по его волосам ещё раз, отставляя в сторону баночку и опуская руки в мыльную воду. Он помнил, как впервые Дазай попробовал кровь — тогда его глаза горели янтарным огнём изнутри, этот тёмный, коньячный цвет обратился ярким лишь за мгновения и честно сказать, Мори в первое время очень напрягало пристрастие его воспитанника. Он правда боялся, что в один момент Дазаю станет мало просто крови животных, и он перейдет сразу на людей. Но такого не происходило, кровь Дазай пил размеренно, дозу не повышал, хотя при нём нельзя было произнести слово "пить". Иначе дитя сразу поднимал глаза и смотрел так в упор, пока ему не нальют кружку алой жидкости. Вот и сейчас, Огай, потирая руки о полотенце, спросил, посмотрев в ответ на малыша: — Тебе сейчас дать или после ванной? Если сейчас, обещай, что будешь пить аккуратно. От дерева нельзя так просто оттереть кровь. Мори знал это как никто другой — мальчик иногда был крайне неловким, поэтому за едой надевал только черный воротничок, так как портить белую рубашку было ужасной идеей. Единственное за что Мори переживал больше всего – за целостность и цвет рубашки. А все остальное приложится, как он любил говорить. Поэтому Мори ожидал его ответа, оттирая руки от остатков ароматного масла. Осаму же молчал, задумавшись. Он сидел, уставившись перед собой, погрузившись в раздумья, слишком далёкие, пусть и близкие к этому миру. Услышь хоть кто-то из живущих поток его мыслей, мальчик показался бы ещё более странным, чем на вид. Это было... необычным. Да, темноволосый говорил ему, что переживает за древесину после того случая, но и никто не говорил, что ему не нужно быть аккуратным, когда он оденется. Ведь тогда ему всё равно нужно быть аккуратным, чтобы не попасть каплями крови на пол, если он не будет достаточно осторожен. “Но, если я буду пить прямо в воде? Кровь раствориться, и ничего не испачкает.” — такая мысль посетила его одной из последних. А после он завис. И завис надолго, вперившись в древесину взглядом, и смотрящему на него Мори показалось, что тот самый пресловутый янтарный блеск словно отразился в его глазах, бывших, на самом деле, не чёрными в основе своей. Зрачки чуть двигались, он смотрел вперёд, и кажется, почти не дышал, поглощённый своими мыслями. Вода чуть вибрирует от движений шатена, когда он кладёт свою руку на краешек высокого таза, и он наконец поднимает на опекуна голову, и смотрит. Смотрит, даже не испытывающе, пристально. Да настолько пристально, что прошлые его взгляды, наполненные жаждой, ни в какое сравнение не шли с тем, что Мори видел сейчас перед собой. Дазай смотрел на него так, будто прямо сейчас прожжет в нём дыру. — А полезно ли принимать банную процедуру из крови? Его ещё неокрепший, всё ещё почти кажущийся детским голос, полный внутреннего интереса, но не выражающего его внешне, зазвучал в помещении, всё ещё наполненным паром, взмывшим от горячей воды. И только по языку его тела становилось понятно, в каком смиренном ожидании он сидел, смотря на Огая. Он казался таким... надеющимся? Словно выпрашивал у алоглазого не ответ на свой вопрос, а просил деревянную или же тряпичную игрушку, всей душой надеясь на положительный ответ. Надеяться, что это и правда будет осуществимо, взбудоражило его воображение. Хотелось попробовать. Хотя внутри он и понимал, что это нужно делать совсем не так, как он купается прямо сейчас. Если бы кровь была разлита по земле и уже тогда валяться в ней – было бы гораздо лучше, и правильнее. Несмотря насколько он был необычным, он был любимым. Мори воспитывал его как сына и любил соответственно, как своего ребёнка, при этом никогда не забывая утолять его любопытство. Поэтому он с умилением смотрел как его птенчик, положил свою маленькую ладошку на деревянный край его импровизированной ванны и с внимательным, довольно изучающим взглядом, спросил свой вопрос. В первый момент от такого вопроса у Мори чуть не выпало полотенце из рук. Его лицо не особо поменялось — было видно только как приподнялись в удивлении брови. Аккуратно повернувшись к нему спиной, Мори развесил полотенце, чтобы оно сохло и повернувшись к нему, подошёл ближе, вновь присаживаясь на колени. Мягкая улыбка скользнула по его лицу, и он аккуратно убрал выбившуюся прядь Дазая за ушко. — Солнышко, это возможно, но в других условиях. Как видишь, тут все деревянное, а вот у аристократов в доме лежат плиты. Это очень похоже на отполированный камень, да и ванные у них из чугуна, они куда больше и удобнее. Была одна легенда... Стоило только властителю тайных искусств ведовства сказать слово “легенда”, как мальчик тотчас же встрепенулся, ещё больше поднимая взгляд, уже приготовившийся слушать, кажется, даже позабыв о первом своём вопросе. Он очень любил, когда ему рассказывали что-то новое, чего он не знал. Выдохнув, мужчина вновь растянул губы в улыбке, постукивая легонько по дереву. — Впрочем я расскажу тебе её потом. А что до дерева... оно впитает кровь да и.. не так это будет удобно, как в других ванных. Ты прости уж, дорогой, но я выбрал место, уединённое с природой, а не с людьми.... Взгляд его потупился. Нет, он совсем не был расстроен, что они живут далеко от людей, или что у них нет такой вот, чугунной ванны, про которую рассказал ему обладатель чёрных волос, вовсе нет. Рассказ хотелось бы услышать прямо сейчас. Огай поднялся на ноги, довольно уперев руки в бока и посмотрев на него. Мальчик поднял на него свои тёмные очи, непонимающе и отстранённо моргая. — Так тебе нести кружку, или ты уже после бани пойдёшь? Было резонно – сейчас мальчик сидел с ароматными маслами в волосах, их ещё нужно было намылить и смыть. Вот за чем за чем, а за его волосами Огай следил очень хорошо. Данный вопрос, тем не менее, заставил юное дитя оттаять. Опомнившись, очередной раз глупо моргнув, посмотрев куда-то мимо мужчины, насквозь, в направлении пола, ребёнок вновь вскинул свои очи. Глядя перед собой, мальчик уверенно кивнул, соединив губы в одну линию, и отчётливо произнёс всего одно слово: — Нести. И пока Огай отправился в направлении кухни, оставив его одного, из Дазая вновь утекло всё подобие жизни и эмоций, преобладающее в нём до этого момента. Люди общались так, он знал это. Мори, пусть и сам являлся отшельником чистой воды, обучал его всему, что только могло понадобиться. Как заготавливать на зиму дрова; расставлять ловушки для дичи; как охотится. Разделывать туши и сцеживать как можно больше крови, чтобы вот так, почти всё до последней капли. Он учил его читать и писать на общем языке, который ребёнок совершенно не понимал. Как и не понимал понятия чувств и эмоций, самолично не выражая их больше необходимого. Стараясь сделать Огаю приятно, обрадовать его, он пытался повторять за ним то, что тот обычно делает. А точнее, пытался повторить его модель поведения. Какие использует интонации; мимику; пытался повторить и то, как тот двигается. Правда, это было уже менее осознанным. Он пытался копировать его эмоции. Но если честно, показывать себя человеком для него ещё было трудно. Чего только стоит его кривая улыбка, которую он иногда пытается изобразить более искренне, а каждый раз выходит что-то, похожее на оскал. А ещё его опекун очень много рассказывал о магии. Да и вообще, много всего рассказывал. Смены сезонов, ритуалы, что проводил мужчина каждый “не церковный” праздник, на протяжении всего года – ничто не обошло их стороной. Вот чем была хороша жизнь с его отцом — он поощрял его любопытство. Возможно даже слишком сильно баловал, но ведьма и сам об этом никогда не задумывался. Тем более, когда ребёнок в возрасте, когда спрашивает у него все подряд, он ведь может поделится с ним всем что и сам знает! Но что сейчас терзало мысли маленького, худощавого шатена, так это думы. Он не мог прекратить вспоминать, что когда-то рассказывал ему названный отец. От того и рождалось в голове непонимание, которое он так жаждал развеять. Хотелось понять, что же значит, это воспоминание. Поэтому в голове зарождались зачатки вопросов, которые Осаму хочет у него спросить. Ведь он не ошибается, да? Гремя посудой на кухне, Мори думал. Осень – прекрасное время, но совсем уже скоро закончится сбор урожая и ему бы уже стоит закруглятся. В лесу его и его дитя не любят и не любили никогда. К сожалению, так было всегда и будет всегда, даже если ты ведьма, лес не потерпит людей. Хотя, может у дитяти был шанс? Взмахнув рукой, он приоткрыл свои глаза и острым взглядом впился в верхнюю полку. Та чуть затряслась и открылась, позволив бутыльку с кровью буквально вылететь наружу. Аккуратно поставив его на стол, он с помощью магии откупорил крышку и аккуратно налил кровь в чашку Дазая. Жидкость капала в чашку до последнего, наполняя её до краёв и Огай недовольно заметил, что осталось совсем немного. Надо было сходить в лес ещё, чтобы наловить дичи, иначе ребёнок не дай боже устроит истерику. В прошлый раз, когда Мори откровенно замотался и забыл наполнить бутыль вовремя, у Дазая был такой взгляд, как будто дитя предали все вокруг и не осталось никого, кому он мог бы поверить. Такого Мори больше допустить не мог. Отставив бутыль обратно, на одну из самых высоких полок, он закрыл шкаф, аккуратно придерживая дверцы. Ему даже пришлось подняться на носочки, к сожалению, ведьма не дотягивал до верха до конца. Опускаясь на свои ноги снова, он аккуратно взял в руки чашку и медленно пошёл в сторону ванной, следя за тем, чтобы не разлить ничего из содержимого. Кровь невозможно оттереть от дерева. Зайдя в ванную, он первым же делом отметил, что ребёнок так и не сдвинулся с места. Мягко улыбнувшись, он заметил, как снова оживился взгляд Дазая, и как сразу дитя потянул руки к заветному стакану. Мори опустился перед ним на колени, протягивая кружку и предостерёг. — Будь осторожен, это последняя на сегодня. Кровь закончилась, надо будет набрать ещё. Так что как только я тебя отмою, пойду на охоту, а ты поешь. Даже если бы он не хотел есть, Мори бы заставил. Это правда, дитя должен был хоть немного восстановить силы. Именно поэтому, зная, что он не отвертится, если бы и сильно захотел, не получилось бы. Впрочем, сам Осаму сейчас не сильно возражал, присосавшись к кружке. Но стоит ли говорить о том, как изменился его взгляд и поведение до того, как он начал вот так жадно, держа предмет двумя руками, и не проронив ни капли, пить такую блаженную для себя жидкость? Слова о “последнем” врезаются в голову тут же, заставляя застыть на месте. Когда Мори говорил ему об этом, почти каждый раз у него становилось такое несчастное выражение лица, а тёмные очи тут же устремлялись на опекуна в неверии, с надеждой, что это не так. Ведь сейчас только середина дня, но, когда ему говорили о “последней крови на сегодня” — та, обычно, действительно могла стать последней. Охота не всегда могла пройти удачно. Он понимал это и знал это, как никто другой, потому что... И сам учился расставлять ловушки, пусть и под строгим взором, алоглазого. Стоит отметить, что охотник из Дазая был никудышный. Он и сам знал это, чувствовал, покуда его добыча всегда ускользала из рук. Когда кровь могла закончится, то ли из вредности, то ли из сильной жажды, ребёнок стремился найти пропитание себе сам. Да, наверное, это всё же была именно вредность. Потому что однажды, когда кровь, которую он так любил, закончилась, Дазаем было решено поискать и добыть её самостоятельно, не известив при этом старшего члена семьи. Сил и ловкости ему недоставало. Движения были неловкими, неуклюжими, нерасторопными даже сейчас, спустя столько лет жизни в хижине мага. Единственное, что ему один раз удалось нормально поймать и не упустить — была голыми руками пойманная полёвка, что даже перекусом было назвать крайне сложно. Вполне себе бывали дни, когда их запас и правда заканчивался, но Мори всегда следил за этим. Хотя разочарование в глазах Осаму он прекрасно понимал — малыш реагировал так же, как и маленький ребёнок, которому сказали, что яиц в доме больше нет. Сладкое – не то, что здесь можно было бы приводить в пример. Ведь обычно только представителям высших сословий доставались подобные удовольствия. Но и с этим фактом придется уживаться – ведь эта мера кратковременная и совсем скоро Мори отловит новой, свежей дичи. Именно от этого знания в первые секунды взгляд мальчика устремляется в никуда. Лишь после он приобретает хоть какие-то, маломальские черты осознанности, вместе с протянутой к нему кружкой, доверху наполненной ароматной кровью. Магия и знания его опекуна позволяли той дольше оставаться свежей, и не начинать портиться. Подставив табуретку к его деревянной ванночке, ведьма сел позади, взяв в руки гребень и медленно и осторожно принялся расчёсывать волосы своего чада. Кудряшки под его пальцами вновь закручивались от каждого движения гребня, и это вызывало в нём улыбку. Маленький, такой молодой, ему ещё учится и учится жить. Он всегда мечтал о сыне, и вот... ему наконец-то предоставили возможность воспитать дитя. И он будет пытаться изо всех сил, на самом деле, правда, будет. Тонкие и длинные пальцы Огая продолжают вычёсывать его непослушные, то и дело закручивающиеся волосы, но теперь уж, допив всё, что было в его драгоценной ёмкости, Дазаю больше не приходилось запрокидывать голову (да и поднимать в поистине детском жесте, локти, в попытках держать кружку устойчиво) в процессе утоления жажды. Брюнет успел забрать у него посуду, поставив на дощатый пол подле себя, давая молодому обладателю тёмных глаз возможность вновь погрузиться в думы. Несмотря на крайнюю степень задумчивости, уже ощущалось, как ребёнок под умелыми и ласковыми руками расслабился, и оживился, на первый взгляд, больше, чем было до этого. Сейчас Огай лишь с улыбкой наблюдал за тем, как младший подставляет голову под его пальцы, легко массирующие кожу. Слышен звон бутылок и баночек, которые Мори по одной переставляет, чтобы добраться до нужной. Как и масло, жидкость очень вкусно пахла – пряностями. Вылив пару капель на ладонь, он растёр их между собой, и принялся втирать в кожу головы, мягко так же разминая его шейку. Обретя вновь возможность ясно мыслить, Осаму наконец может задать интересующие его вопросы. Правда при этом еле сдерживая особенно сильные порывы закрыть полностью глаза, испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие. — Папа, и всё же, я хотел спросить... — через время начинает вновь говорить Осаму, задумчиво вперившись перед собой взглядом, в направлении древесины. Головой он старался не двигать. На сдавленный вопрос ему ответили тут же: — Да, солнце, ты можешь спросить все что угодно. Обращение “папа” так грело душу, что у Огая вот-вот бы начал дрожать голос. — Помнишь, однажды ты рассказывал о людях из легенд, которые купаясь в крови каких-то магический существ, приобретали их силу или облик? Однако вопрос не поставил отвечающего в угол, он прекрасно помнил, да и сам рассказывал про эти легенды, это верно. — Да, это все правда, Дазай. Я говорил тебе за это... В этом имелся кое-какой смысл. Обладатель каштановых волос явно говорил за истории о бравых воинах, искупавшихся в крови своих врагов. Однако следующее предложение ставит его в тупик. Дождавшись ответа, мальчик продолжил: — Но разве для этого нужна была ванна? Правда ли, если искупаться в чужой крови, можно стать кем угодно? — он так увлекается, что хочется, очень сильно хочется обернуться. Частично он делает это, но ощущая натяжение собственных волос, возвращается в исходное положение, то и дело бегая глазами туда-сюда по мельчайшим деталям перед собой. Огай чуть морщит лоб, не до конца понимая вопрос конкретно про ванны. И пока его опекун пытается придумать ответ на заданные ему вопросы, глаза Осаму, вновь задумчиво опускаются, как и его плечи, своими острыми юношескими углами, поднявшимися вверх, опускаются, теряя прежний пыл, отдаваясь погружению в думы. — Котенок, ну получается так, что люди предпочитают воссоздавать для себя максимально удобные условия — некоторые хотят сидеть в тёплой ванне, а не мыться родниковой водой, как мы с тобой. А насчет крови...это было давнее предание что если человек убьет своего врага и выпьет немного его крови — то он сможет заполучить немного его жизненной силы. Говорят, так рождались великие герои.... Набирая чуть больше настойки в руку, он намыливал волосы все больше и больше. Следующее предложение звучит уже на порядок тише. — ...Выходит, если купаться в человеческой крови – можно стать человеком? — спрашивает у него Дазай. И звучит это так по-детски спокойно, с тем, простым любопытством без ярких эмоций, как когда дети спрашивают у родителей вопросы на подобии: “А почему у птичек есть перья, а у нас нет”, и всё в таком духе. Но не в возрасте одногодок самого шатена спрашивать подобного рода вопросы. Это, обычно, спрашивают дети возрастом ещё около 4-5 лет. Иногда у самого Мори возникала мысль, что ментальный возраст его подопечного был именно с таким отсчётом цифр. Мягко ополаскивая кудряшки, Мори вслушивается в его голос, на пару секунд замирая. Слышно только как капает вода. В итоге на губах расцветает только горькая усмешка. Мори аккуратно приобнимает дитя за плечи, мягко начиная говорить. — Что для тебя значит “человек”, Дазай?... Раз уж его умный мальчик задаёт вопросы, Мори направит его к верному ответу. А мальчик и не знает, что должен ответить. Именно это сбивает его с толку, и он утыкается взглядом в собственные руки, ощущая прикосновения влажных, немного жирных от масел, ладоней, к оголённой коже плеч. Вода уже начала остывать, но тепло, передающееся от чужого тела, переходит ему через касания, утягивая за собой, в пучину дум. Он не знает. Действительно не знает ответа на этот вопрос. Если у каждого слова своя сила, что в этом мире есть “человек”? Осаму не знает теперь уж, может ли на самом деле называть опекуна “человеком”, как тот нередко говорил ему, шутя.“Я не могу просто так засунуть руку в огонь, я ведь человек.” — этот случай сменился проявлением его магического дара.
“Каждый человек может заболеть, если будет гулять под дождём. И я в том числе.” — это ему говорили, кутая его в одежды, когда он вышел в дождь в прохладную погоду, не удосужившись даже теплее одеться, и пришёл в дом промокшим почти до нитки. Последнее предложение было сказано после вопроса Дазая об этом.
И ещё много, очень много таких случаев, которых он просто не сумеет счесть, упомнив абсолютно все. Как кажется ребёнку, их и правда было немало за эти годы. Да вот только время идёт, а ответ всё не приходит. Что есть Человек? Были ли это люди, которые жили в деревне, или посещали хижину, в которой жил ведьма, вместе с ним, с Осаму, проживая жизнь отшельника? Были ли людьми те, про кого рассказывал в легендах его названный папа, вверяя ему множество знаний? Был ли человеком сам обладатель на самом деле не алых, а фиолетовых, с уклоном в рубиновый, глаз, занимающийся “языческими” и запретными для многих простых обывателей, знаниями и ритуалами, изучая магию, хотя, по большей части просто варил что-то в своём любимом котле? Был ли человеком сам Осаму Дазай? В ответ Мори не звучит ничего, но он чувствует и видит, как приподымаются в незнании и неуверенности плечи ребёнка, пожимающего ими в схожим на прошлый, жесте, право не зная, что ему нужно говорить или делать. — … Я не знаю. — честно признаётся ребёнок, всё же подав свой голосок, который может показаться даже каким-то... Печальным? Он бы хотел знать ответ, но ему не дано этого знать. Впрочем, и другого ответа Мори не ожидал. Ребёнок был умным, это правда, не по годам гением. Но вот его познания в самом себе и его самокопание — не помогало ему узнать больше. Поэтому Огай аккуратно огладил его плечо, забирая воду ковшиком. — Чуть отклони голову назад. Как только ребёнок послушно откинул голову назад, посмотрев на своего воспитанника, Мори аккуратно начал промывать его волосы, смывая пену с кудряшек. — Тебе не стоит волноваться, Осаму. Некоторые философы все ещё ищут ответ на этот вопрос. Не все так однозначно в нашем мире, но я отвечу на него для тебя. Лёгкая улыбка скользнула по его губам. — Человека определяют поступки, дорогой. Все, кого ты мог видеть в деревне, все кто приходил к нам в дом – не люди. Хотя они себя такими считают. Их происки, проклятия, их мольбы об убийстве ближнего, я выслушал много. Человек бы так не поступал. С другой стороны, мы никогда не сможем винить их в этом. Это людские пороки, они есть у всех, даже у нас с тобой. Он понемногу смывал волосы, позволяя кудряшкам намокать ещё больше. Масло очищалось с помощью настойки, что мылилась как самый настоящий шампунь. Дазай в блаженстве прикрывает глаза, но всё ещё хочет смотреть на мужчину позади, хочет видеть его глаза и то, как он говорит с ним. Хочет видеть каждую эмоцию на чистом, по-мужски угловатом, но таком красивом, светлом лице Огая. Однако, не имея полной возможности – внимательно слушает. Осторожно смывая всё с его висков, Огай продолжал говорить: — Тебе не нужно купаться в чужой крови, тем более в людской, Осаму. Тебе не нужно никому ничего доказывать, тем более что ты человек. Ты совершенный. Всегда помни об этом. Последнее предложение отбилось молотом в сознании Дазая, словно колокола, звучащие набатом. Человек разве может быть совершенным существом? Но судя по тону Огая, тот не врал ему. Его приемный отец правда так думает? Мори был... странным. В своём, хорошем смысле. Но каждый раз как он мягко и с любовью кормил его, одевал, стирал одежду, Дазай понимал, что все что он думает о нём – настоящее. Искреннее. Это было приятно. Было... Тепло на душе. Была ли у него душа? Наверное, да. Ведь душой является суть. Суть есть у всего живого. Даже у него, подумать только... Казалось бы, такие простые слова, но какую незнакомую, непонятную бурю они вызывают сейчас внутри него. Она столь сильна, что Осаму просто не может усидеть на месте. Ему кажется, будто его подкидывает изнутри, сердце заходится в ритме чуть быстрее, но для него это – ураган, штормовой ветер, который заставляет всё его существо вскинутся в тот же час. Он чувствует дрожь внутри себя. Напряжение чувствуется в его теле. Словно натянутая струна, он и правда, не прождав и десяти секунд, да и не пытаясь ждать, подчиняется резкому порыву. Огай не мог видеть, как при его словах расширились глаза ребёнка. А теперь же, он оказывается в ситуации абсолютно иной. Дазай разворачивается к нему быстро, не обращая внимания ни на что: ни на не до конца смытые волосы, на мокрую кожу, разводы масла на воде, одежду приёмного отца, это всё – совершенно не имеет значения. Единственное, что имеет сейчас смысл, это то, как быстро он поднимается на своих тонких ножках, становясь острыми коленями на ютящееся в воде, на дне деревянного таза, полотенце, и резко обхватывает шею Мори руками. Он весь мокрый – с головы до пят, и эта влага впитывается в ткань одежды почти моментально, внимая и жидкость, и масла, и запахи, витающие вокруг. А Осаму так и стоит. Оголённой грудью он жмётся к краю таза, и почти виснет на мужчине, и он может наконец ощутить, как подрагивают руки его воспитанника. Глаза ребёнка распахнуты широко, но он этого не видит — тот прячет лицо в его плече, смотря куда-то за его спину, и не в силах сомкнуть веки, хотя очень этого хочет. Неожиданный прилив этих странных ощущений, чувств, вызывает в мальчике непрекращающуюся дрожь, заставляющую зрачки в растерянности бегать по всему, что окружает его, крепко сжимая на спине фиалкоглазого льняную рубаху, в которой тот сидел до сих пор. Тонкие пальчики удерживают ткань только сильнее, пока в глазах стоят непрошенные слёзы непонимания, да только не могущие найти выхода. Что с ним? Что это такое в нём прямо сейчас? Что это за чувства? Он правда не понимает. Но однажды его папа, Мори, сказал ему:“Не бойся просить о физическом контакте. Объятия – не то, чего стоит бояться и стыдиться. Иногда это просто... необходимо. Ты сам всё поймёшь, когда почувствуешь это в себе.”
И Дазай почувствовал. Просто почувствовал, что должен обнять его прямо сейчас. Возможно, как и все дети — он нуждался в этом. Может он и никогда не думал об этом, но объятия всегда нужны детям, которые не чувствуют себя в безопасности. Или, когда им очень-очень грустно. Как только вода всколыхнулась, а мальчик развернулся к нему, тут же кидаясь на шею, Мори правда даже замер. Он вообще не ожидал что это произойдет. С тихим всплеском плюхнулся в таз ковшик, которым тот смывал пену с кудряшек. Первые пару секунд в ванной томилась тишина. А после мягкие руки чуть приподнялись, и одна из них легла на его макушку, аккуратно и медленно поглаживая, перебирая волосы. Вторая рука же приобнимала малыша за плечи и это было так... по родному? Возможно, тепло — это то, что и нужно было ему, совсем ещё юному созданию в этом большом, необъятном мире, прямо сейчас. Простое тепло, ощущение что тебя никто не бросит, не оттолкнёт, не заставит страдать. Мори размеренно и спокойно дышал, аккуратно поглаживая дитя по голове. Его губы чуть растянулись в улыбке, а под пальцами он чувствовал, как напряжена была эта худощавая спина, покрытая множеством родинок, большинство из которых в обычное время скрывала одежда юного шатена. — Не волнуйся, дорогой. Эти чувства – нормально. Ты имеешь правда их испытывать, не бойся их. Они никогда не сделают из тебя слабого человека. Они делают из тебя правильного человека, Осаму... Мягко поглаживая ребёнка по плечам, он расслабленно выдохнул, чуть повернув голову и цьомнул его за ушком, куда смог дотянутся. — В этом нет ничего страшного, Осаму... даже если когда-нибудь ты останешься один, я всегда буду любить тебя, мой мальчик. Ты же мой сын... Едва ли мы можем себе представить, чем закончилась сцена в ванной — ведь Осаму был ребёнком и его пришлось бы уговаривать отпустить шею своего опекуна. Как минимум чтобы отмыть волосы.