｡ ･: *: ･ ﾟ ★ ,｡ ･: *: ･ ﾟ
｡ ･: *: ･ 🍃ﾟ ★ ,｡ ･: ｡🍃 ･✧ ･ ﾟ
*: ･ ﾟ ☆｡ ･: *: ,｡ ･: *: ･ ﾟ
★ ,🍃｡ ･: *: ･ ﾟ ☆
｡ ･: *: ･
Издавна в лесу существовали свои порядки, свои устои. И никто и никогда не решался их нарушать, а тот, кто ступил на эти земли без предупреждения – поплатился за это. Это касалось каждого – человека, зверя, полубога. Всех и сразу. Мало кто знает, кто приводит приказ в исполнение, но то, где территория безопасного леса заканчивалась и начинались владения волшебных существ – знали все. Много кто видел черепа отрубленных человеческих, совсем не животных голов на шипах, кто стояли полукругом, повторяя друг друга каждый по пятьдесят метров разницы. Иногда они обновлялись и старые черепа заменяли более свежие отделённые от туловищ головы, которые как раз и сгнивали на острых копьях, являя миру молочного цвета кости. Детей той территории было отличить легко - каждый из них носил атрибут агнца, кто-то на спине, кто-то на плече, кто-то на ногах. В большинстве своем разодетые в меха, дети охотились на разных животных, на людей, которые забредали к ним, оставляя после себя только кровавые следы. В таких группах во главе стояли не только сильнейшие и хитрейшие, а те, кто проявили себя как можно кровожаднее на охоте. Кровавые охотники возвращались каждый день с новой добычей, и он был одним из них. Чуя Накахара, самый молодой Король в истории Агнцев, был и самым жестоким кровопролитным убийцей, внутри которого, по рассуждению даже его товарищей, живёт Дьявол. Кто же мог подумать.... У Чуи глаза глубокого голубого моря, волосы цвета костра и ярость, глубинная и древняя ярость, что живет в теле ребёнка. У Чуи внутри не жил Дьявол. Там жил Бог. Если пробраться за границу медленно и плавно, аккуратно ступая по изумрудным водопадам листьев, то можно увидеть их знаки – они везде. На деревьях, на траве, вырезанные на коре столетних дубов. Те знаки, которые только Агнцы могли бы знать и различать. Пальцы аккуратно очерчивают границу знака — древесина трещит под пальцами, старое дерево раскачивает кронами под порывами ветра, роняя нефритовые слезы на землю. Сдвинув пальцами маску набок, он взглянул на мир своими небесными глазами, в которых буквально переливалась сила. Ему всего тринадцать, но он уже занимал большое место в их истории. Рыжие волосы всколыхнул ветер, и он наконец то зашёл на поляну, уже слыша звонкие голоса детей леса. “Чуя! Чуя вернулся!“ “Посмотри, что принёс в этот раз!“ “Ух ты... а мы так долго не могли его выловить...“ Шептаться было от чего. Ведь за собой дитя волочил за ногу огромного оленя. Его шерсть хоть и была взбита клочками, но оставалась целой, рога были обломаны, а пустые теперь уже глаза, зеркалом отражали безоблачное небо. Чуя Накахара. 13 лет. Король Агнцев и самый сильный из живущих людей. Надежда детей леса и сосуд для Бога, который мирно спит внутри.｡ ･: *: ･ ﾟ ★ ,｡ ･: *: ･ ﾟ
｡ ･: *: ･ 🍃ﾟ ★ ,｡ ･: ｡🍃 ･✧ ･ ﾟ
*: ･ ﾟ ☆｡ ･: *: ,｡ ･: *: ･ ﾟ
★ ,🍃｡ ･: *: ･ ﾟ ☆
｡ ･: *: ･
Сейчас же Мори довольно утирал свой лоб, ставя перед чистым дитёнком тарелки с едой и поправляя его полотенечко на плечах, на манер салфетки. Мясо было с кровью, а Дазай был в белом. Он умел пользоваться столовыми приборами, но иногда кровь сводила его с ума. А вот картошка рядом отдавала таким приятным и желанным жаром... Мори поставил перед ним и тарелку с грибами — Дазай мог не любить их отдельно, но с картошкой грибы в домашней сметане... В общем такое бы даже мертвого подняло, тем более голодного ребёнка. А в том, что дитя был голоден, Мори не сомневался. Поэтому позволив ему есть, он быстро, с помощью магии принялся отмывать всю посуду, которую пользовал. Это вызывало восторг — то, как очищаются от грязи тарелки, то, как казанки, плошки и прочие вещи укладываются на полку, один за одним, лёгким и движениями рук Огая. В конце его опекун хрустнул пальцами, сев за стол рядом с ним, посмотрев на своего сына. — Ну что, останешься в доме, или пойдешь потом со мной на охоту? Но дождаться ответа сейчас от ребёнка было непосильной задачей. С одним лишь внутренним смехом можно было взирать на то, как, с каким усердием тот поглощал приготовленную ему еду. Боже, не выразить словами всех тех чувств и радости в этих, как всегда, будто бы пустующих, но таких наполненных своей, особенной жизнью, глаз. Он получал такое неимоверное удовольствие, что это было видно невооружённым взглядом во всём: в каждом движении рук, тела, в его очах и нетерпении, которым было пропитано всё вокруг. Многие из нас проходили через это. Многие знали это ощущение, когда голодный, ты садишься за обеденный стол и вокруг всё настолько вкусное, что невозможно держать себя в руках. Хочется всё съесть как можно скорее, насладиться ароматом и вкусом яств, представших пред тобой. Мори тоже это видел. Как быстро его проголодавшийся сын поначалу нарезáл мясо на кусочки, силясь ухватиться за нож и вилку более ловко. А всё остальное... Кажется, даже когда ел – Осаму был готов заливаться слюной только представляя, как употребляет в пищу то, что приготовил для него отец. Брюнет очень вкусно готовил. Тем не менее вопрос мальчик запомнил. Быстрее попытавшись прожевать, он шумно сглотнул, держа в одной ручке, правой, деревянную вилку, а в другой – кусочек корочки домашнего хлеба. Да так шумно, что ему потребовалось несколько секунд, чтобы отдышаться. — Я– И он так и застыл, задумавшись. Он закрыл рот, чуть опуская бровки, и опуская взгляд в свою тарелку, перебирая мысли. Если он останется дома, он должен будет сидеть дома и не ходить на улицу, следя за тем, чтобы никто не пришёл. Вилка передвигает кусочек разломанной картошки по соку грибов, смешанных с домашней сметаной в своей тарелке, создавая скольжение. Ему было бы интереснее пойти на охоту с папой, но... Вилка, отодвинувшая грибочек в сторону, застыла острыми зубчиками на ломтике еды, чуть надавливая. Воспоминания возвращали его к оставленной метке, незавершённых поисках. И неясном чувстве, что он вот-вот должен найти что-то поистине стоящее. — … Я бы хотел пойти в лес. Он из неуверенности, или же больше (и вероятнее), целенаправленно не договаривает “с тобой”. Это был немой вопрос, на который тут же ответила бы реакция и слова самого Огая. Разрешит ли он пойти ему одному завершить начатое, или же из беспокойства скажет, что не сможет отпустить его одного, когда самого мага не будет дома? Не произнесённые вслух слова, и поднявшийся на него взгляд мальчика, явно ожидающего чего-то в ответ – говорили сами за себя. В лес — это не всегда значило охоту. Огай прищурил свои глаза, хитро улыбаясь. Этому мальчику было его не провести — даже если он и хотел в лес, никогда бы не сказал об этом напрямую. Однако протянув руку, он аккуратно погладил его по голове, мягко заправляя за ушко кудрявую прядку. — Обещай мне что не будешь сильно пачкаться, дорогой. Мне не хочется на ночь снова устраивать тебе полные водные процедуры, договорились? Он знал о чём говорил — Дазай вечно приходил чем-то измазанный и извазюканный в грязи. Ведьма не хотел после такого купания сразу же отпускал его вновь лезть в грязь. Но тут Мори спохватился и буквально сразу встав с места, пошёл в сторону спальни, пропадая буквально на минуту и в итоге принося тёмный плащ с завязками. Мальчик даже словом обмолвиться не успел. Хотел было начать говорить, но резко взметнувшийся фиалкоглазый оборвал его, заставляя тем самым прикрыть тонкие губы вновь. Отряхивая с него шерсть, он выдохнул, с мягкой улыбкой. — Уже холодает, возьми его на плечи, чтобы не замёрзнуть. Приятная шерсть родным теплом легла на его плечи, а Мори чуть подтянул завязки на плаще и удовлетворённо кивнул. Кутаясь в один из своих любимых плащей, который Осаму носил уже не первый, и точно не последний, год, ребёнок довольно жмурился, словно пропитываясь теплом выданной ему одежды. Подняв взгляд на лицо мальчика, он на пару секунд засмотрелся, после прижимая его к себе и с умилительным хмыком поцеловав в макушку. — Ты у меня уже такой взрослый, но все ещё такой очаровательный ребёнок! Вот что-что, а это уже была правда – Дазай был щекастый, Огай откормил его за это время хорошо, несмотря даже на его тощую фигуру, его лицо немного округлилось. Мори его белые щёчки всегда напоминали тесто для булочек, которое вот-вот начали запекать, и оно только начало покрываться румяной корочкой. Что ж, ему дали зелёный свет. Но, естественно при условии, если он выполнит обещание.______________________
Покидая родные места, так и оставив свои слова не озвученными, направляемый всевозможными напутствиями, и одевшийся по погоде, Дазай наконец мог вновь идти вперёд, не переживая ни о чём. В лесу было хорошо. Сейчас осень, влажность то и дело ощущалась, что в воздухе, что на земле, усеянной россыпью маленьких, не видных с первого взгляда, росинок, после прошедшей на улице мороси. Плащ приятно согревал, заставляя кутаться больше в тёплую ткань, пока под той Дазай то и дело сжимал маленький ножик — обычно они брали его именно в ту пору, когда, либо шли по грибы, либо шли собирать что-то в чаще. Может быть и даже просто на поляне. И это было именно тем предлогом, который так и не озвучил маленький шатен. Вот что он действительно любил в деле мага, не считая огромного количества знаний и книг, множества историй и тем более уроков охоты — Дазай любил Собирательство. О, это было, наверное, самым любимым из всех его занятий вместе взятых, не считая постоянных поисков неведомого. Грибы, травы, кора, если таковая нужна была, вода из родника или реки, которую нужно было собирать в маленькую стеклянную колбочку или бутылёк, листья деревьев – он любил это всей душой. А ещё лишайники. Лишайники и мох. Мох, кажется, из всего перечисленного списка был самой лучшей игрушкой в жизни Дазая. Он был мягким и нежным, почти пушистым, влажным и таким... Таким... “Пружинистым...” — думает про себя мальчик, немного краснея, представляя, как он найдёт для отца ещё какое-нибудь хорошее место с травами или мхом, на который будет так забавно несильно давить рукой, чтобы он снова становился на прежнее место. Можно было бы назвать это почти обещанием. Если нужно быть более чистым, значит он найдёт хорошее место, и обязательно покажет его Огаю. Осаму очень любил, когда приёмный родитель хвалит его, поглаживая по небольшой, кучерявой головке.... Но они уже много, где бывали. За столько лет, прожитых в лесу, чего только маг не видал, в этом не приходилось сомневаться. Однако если так, как далеко от знакомых мест предстояло уйти Дазаю, чтобы найти искомое? Величественные молодые и старые дубы, перемежающиеся с кедрами, елями, и другими деревьями провожали ребёнка своим молчаливым взором, позволяя ступать по желтеющим и краснеющим листьям. Желуди то и дело хрустели под подошвой пошитых детских ботинок, немного намокших от после-дождевой влаги. Изумрудные поля в этот раз были скрыты за желтеющими листьями, осень понемногу вступала в свои права и совсем скоро уже их лес захватит зима. Первый мягкий снег, первые холода, первые звёздные ночи. Листья щекотали его щиколотки. Мягкий ветерок развивал кудряшки, а под ногами хрустела почва. Дазаю никто не мешал идти по лесу, а его спутниками были только редкие птички и животные этого леса – белки, которые прятались в кронах деревьев, собирая жёлуди. Столетние деревья, тысячелетние корни. Это все выглядело так прекрасно, так чудесно в своей меланхолии... и так опасно. Не сразу можно было понять, что за ним следили — ребёнок зашёл слишком глубоко в лес, слишком глубоко и далеко, слишком. Невидимые глазу очертания, шерсть среди деревьев, царапающие кору дерева когти — это все ему непостижимо, но слышно. Слышно, как по почве передвигаются чьи-то детские ноги .... слышно, как под почвой ползают червяки. Мальчик этого, казалось, и вовсе не замечал. Убранство лесное сменилось незнакомой его частью, и куда бы он не глянул – всё было до невозможности интересным. Если бы он шёл сюда с целью искать что-то в земле, ох, поверьте. Он бы столько всего нашёл, даже не проходилось в этом сомневаться. Он порывался было в сторону, влекомый чистым, детским любопытством. Спасла его от этого собственная выдержка, и напоминание себе, что он здесь не за этим. Осаму ушёл далеко, и прекрасно уже это и сам понимал. Изменилась и атмосфера вокруг. Как-то, может, темнее стало? Но особенно сильно отвлёкшись, шатен, не в силах отвести глаз, подошёл к одному из деревьев, смотря на кору. Ох, как сильно он ждал наступления холодов. Наблюдая в небольшой расщелине дерева, ближе к корням, ямку, ему так сильно хотелось сунуть туда руку и найти там больше насекомых. Или найти их под корой, в листьях. Чувствовалось нетерпение, да такое сильное, что хотелось аж ножками постукивать от обилия эмоций, несмотря на внешнюю опустошенность. Да только смотря на муравьёв, ползающих по стволу относительно молодого деревца, Дазай резко себя отдёрнул, когда чуть было уже не дотронулся до шершавой поверхности. Мотнув головой, тот привёл свои кудрявые прядки в движение, особенно длинными из них попадая по своему лицу или даже шее. “Я не могу оставаться здесь дольше, мне нужно будет ещё успеть вернуться.” — слабо насупившись сам на себя, думает Осаму, отрываясь от созерцания своего окружения, и было поднявшись на ноги, почти что, склонившись к земле. Как тут.... По неволе отводя взгляд в сторону, он хотел, искренне хотел осмотреться. Запомнить дорогу, понять для себя, куда двигаться дальше. Но так и не оторвавши глаз от земли, Дазай просто отключается. Перед ним совсем рядом, буквально в паре ярдов от него – зеленеющий, во всём этом осеннем великолепии, участок. И не травы, нет, траву он узнал бы сразу, хотя видит и её под желтеющей подушкой из опавшей листвы. Его внимание привлекает мох. Вероятно, сфагнум, он влечёт его, заставляя иди прямо к нему, и садиться на корточки. Они уже так давно его не собирали, знаете? И присев на корточки, заставляя тем самым подолы плаща волочиться, скорее лечь позади, мальчик становится коленками на листья. У него почти что дрожат руки, когда, немного погодя, он тянется к нему. Худощавые, бледные ладошки подрагивают пальцами, предвкушая, и одновременно борясь с собой, потому что очень хочется коснуться, но у него же были дела. И тут его взгляд цепляется за улитку, выползшую из-под одного листика. Удивлённо вскинутые тёмные бровки, и глаза ребёнка глядят на создание природы, показавшееся в такой близости. Она была маленькой, с светлой раковиной, где-то были видны небольшие, уже заросшие трещины. Такая маленькая, такая интересная. Не сильно опираясь на мох, держа равновесие и полусогнутое положение за счёт своих ног, не хотя банально повредить мягкую поверхность, Осаму с интересом отклонил голову чуть к плечу, смотря за глазами-рожками своей маленькой новой знакомой. — Такая смешная... — тихо бормочет себе под нос Дазай, и честно, если бы мог – даже посмеялся бы. Но улитка, приподнимающая своё тельце в изучении, и будто обернувшаяся прямо на него – куда более увлекательное занятие, нежели смех. Его на самом деле детское любопытство очаровывало – маленький ребёнок, худой как палочка, в безразмерном плаще и ещё так наивно оборачивался к лесу спиной. Мягкий, влажный мох очень приятно ощущался под пальчиками. Можно было просто лечь на него и закрыв глаза погрузится в блаженный сон. Однако этот мох явно был занят. Мягкая, скользящая по мху, улитка повернулась к нему усиками, и такое впечатление, что наклонила голову вбок, пародируя Дазая. Чуть изгибая нижние рожки, она очень медленно поползла в его сторону, оставляя за собой мокрый, слизистый след. Глаза мальчика были так широко раскрыты в увлечённом созерцании и неотрывном взгляде в сторону существа, что он просто не мог бы отвести его сейчас в сторону. Их нерушимое невербальное общение можно было лицезреть бесконечность. Что Дазаю, дитя природы, что маленькому слизню, было интересно. Жаль, что только их идиллия не продлится долго. Жёлтые, практически светящиеся в чаще леса глаза рассматривали и изучали движения ребёнка. Шерсть волка на чужих плечах торчала в разные стороны, а чуткий нос улавливал самые тонкие запахи. "Корица.... лаванда.... травы и мыло. Это тот ребёнок, который живет с той ведьмой в лесу?" Ширасэ не знал, но явно чуял в нем опасность. И дело было даже не в его виде, по их меркам его мог загрызть даже волчонок. Но вот проблема была в его внутреннем состоянии. Он был силён изнутри, Ширасэ это очень хорошо чувствовал. Поэтому дал отмашку остальному отряду. "Окружить". В отличии от него у них было оружие. Да только какое сейчас мальцу было до этого дело? Лес оставался до безупречности тих, а мальчик и не думал поднимать глаз от лесной подстилки. Зрение у подобных слизняков наверняка было не очень хорошим, но будто чувствуя что-то, что-то до невозможности родное и успокаивающее, моллюск подбирался всё ближе к шатену, который пригнулся ближе к земле. Рассматривая улитку с ещё более близкого расстояния, он не мог, и скорее не хотел отрывать от неё глаз. Он видел каждую складку на её маленьком, склизком тельце, видел, как та уверенно ползла вперёд, прощупывая перед собой местность своими более короткими усиками. Она была подобна земле по цвету – тело её было коричневатым, но на несколько тонов светлее, чем её домик, ракушка, в которой та могла защитить себя от опасности. Прямо, как и он, что прятался у себя дома от холодной стужи, когда было невозможно выйти из-за пурги, иль как сейчас, закутываясь в тёплый, с внешним мехом плащ, протягивая к маленькому новому другу ладошку пальчиком вперёд, помогая поскорее доползти до него. Или же то, как он скрывался перед смотрящими на него людьми, выставляя себя наивным, невнимательным дураком. Глупо было бы, если бы он не заметил. Осаму ощущал на себе пристальные взгляды и таящуюся вокруг угрозу, что-то в окружающей его атмосфере явно изменилось. С абсолютно по-детски любопытствующим, насколько мог позволить его безэмоциональный вид, взглядом, тот продолжал наблюдать за улиткой, вслушиваясь в окружение. Шелест листьев, еле слышимый хруст ветвей, и тихо, уже почти не слышимое щебетание птиц, казавшееся таким далёким в сей миг. Дазай будет делать вид глупенького, пока ему не удастся уйти отсюда живым и невредимым. И знаете что? Это почти всегда срабатывает. От первых движений мальчика улитка подогнула свои усики, чуть отстраняясь, но в итоге подтянула слизистое тельце вперёд, наконец то касаясь его пальцев. Её холодное, склизкое тельце сразу переползло на ладонь Осаму, и он мог почувствовать эту мягкость, и абсолютное очарование живым существом, что даже не подозревало, что вот-вот должно произойти. Дети не теряли времени даром. Пускай они успели наслушаться предупреждений от своего главного, но и не были в восторге что какой-то чужак, пусть такое же дитя как они, находится на их территории. Ширасэ ещё как это не нравилось, тем более сейчас, когда он прекрасно видел, как мальчик напрягся и прислушался. "За идиота меня держит? Он же знает, что мы тут!" Это раздражало только сильнее, ещё сильнее чем начинающийся дождь. С неба капало, тучи были хмурые, да и атмосфера вокруг не предполагала к тому, чтобы сражаться с ним. А сражаться с этим ребёнком ему бы точно пришлось. Ширасэ ни на секунду не сомневался, что он бы точно получил по полной, однако.... Он показал жестом ближайшим к нему детям. "На мой зов, выходите сразу." Его движения были отточены, так же, как и острие его оружия, мальчик диким волком передвигался бесшумно, не отводя взгляда со своей цели. Приложив ладонь ко рту, он издал тихий свист, так похожий на щебетание птицы. Последний звук что ты сможешь услышать перед своей смертью. Тихо шуршала листва. Маленький ребёнок может слышать, как позади его буквально окружили полукругом. Двое... трое... их пять? Больше... восемь? Но впереди всех вышел только один. Звуки вокруг будто стихли. Умолкли вместе с жизнью леса с начавшимся дождём, капли которого то и дело ударялись о листву. Тихий небесных вод перезвон был им сопровождением и музыкой, вторя глубокому вдоху Осаму, который всё ещё стоял спиной к другим живым существам, позволяя улитке взобраться на себя. Он ждал лишь того, как она всползёт выше по пальцу, и в какой-то миг становится заметным, что прежняя увлечённость сменяется безразличием. Пустое выражение лица возвращается к нему, но от чего-то так и хочется тяжело вздохнуть. Мори часто так делал, когда он пачкался. А при учёте, что под полами его плаща скрывался светлый, белый верх рубашки... “Надеюсь, всё обойдётся.” — мысли о возможной грязи совсем не претят ему, с учётом данного им обещания. Мальчик поднимается на ноги, всё ещё стоя спиной к вышедшему вперёд человеку. Поглубже вдыхая, это видно по его выпрямившейся больше спине и приподнявшимся плечам. — Некрасиво заходить к людям со спины. — тянет тот не оборачиваясь, растягивая гласные, и лишь после этого, оборачивается больше, но не полностью, становясь к неизвестному почти что передом, глядя без толики радости, страха или нервозности в жёлтые глаза напротив. Выражение лица кажется скучающим, — Как минимум это невежливо. Он будто и правда не боится. Смотрит безотрывно, ожидая дальнейших действий неизвестного, и всё же начиная внутреннее переживать. Их много, сможет ли он так просто уйти? От его голоса не бежали мурашки. Это было всего лишь дитя, что забрел на чужую территорию. На территорию хищника, который не собирался уступать ему. И Ширасэ прекрасно все знал – знал и бесился с этого ужасно. Этот ребёнок перед ним буквально не ставил его ни во что, а у них было оружие! (Мы умолчим что их "зубочистками" как говорил Чуя, можно было только в зубах поковырять.) — Тебе говорить мне что-то о приличии? Со своим собеседником обычно говорят лицом к лицу. Его нахальный тон тонко подчёркивал полное неумение командовать и ужасающую самоуверенность в своих же словах. Эдакое самовнушение, ибо кроме него и Чуи, здесь стоит отметить, что Ширасэ хорошо относился к своему товарищу и доверял ему пусть все равно ставя его имя на второе место после своего, среди детей нет никого сильного. Юан предпочитала хвататься за плечо Чуи и прятаться за его спиной – простая детская влюбленность очаровала бы каждого взрослого, если бы в Агнцах были взрослые. Может быть ребята чуть старше, да. Но правила были просты: "Чужакам верить нельзя. Взрослым тоже." Но вернувшись из мыслей и окунувшись в реальность, злотоглазый скалится, на пару секунд все же отводя копье, перекручивая его на своей руке. — Или ты уже обделался в штаны от страха? А кто и что ему сделает? Если дитя не контролирует поток магии, прикончить его будет легче лёгкого. Даже Чуя и его помощь не понадобится. Ширасэ не знал, как сильно он ошибался. Дазай же почти не сводил с него глаз. Он любил в любой возможной ситуации обдумывать, анализировать происходящее, взирать на момент со всех сторон. То, что он сейчас видел перед собой... За парня, которого он видит первый раз в жизни он может сказать много чего. Его выдаёт его голос, его тело, движения. Самоуверенность, резкость движений, показательное вращение копья и мелкие взгляды куда-то в сторону, скорее неосознанные. Этот светловолосый хочет, чтобы на него смотрели. И чтобы на него смотрел он сам. Смотрел и боялся. Но даже не смотря на свою никудышную физическую подготовку, что в сравнении даже с подростком перед ним, просто не существовала, сам же неизвестный был сноровистым. Его хвастовство перекрывало то, что что-то он всё же умеет делать этим копьём. Остальное тело было скрыто одеждой, но уверенная стойка ног и вид его ботинок с потрёпанными штанами, наводили на мысли, что ноги у него тоже сильные. Если он, Дазай, просто побежал бы — то этот человек довольно быстро мог бы его нагнать. Возможно. Похоже, он был условным лидером этой группы, либо находился на более высокой ступени в иерархии. Дазай видел мало людей, практически не видел скорее, других детей и подавно. Но он много читал. Много слушал. Запоминал. Каждый раз, если в их доме попадалась книга о людях, ему хотелось прочесть её. Научившись общему языку под чутким руководством отца, он погрузился в обучение всему, до чего мог дотянуться, впитывая знания, как губка. И каждый раз, когда он читал про людей, они напоминали ему волков. Сложные социальные сплетения, чётко поставленная иерархия, и кто-то всегда находится в самом низу волчьей стаи, притеснённый теми, кто были ближе к кормушке, возвышаясь над остальными. Волков Осаму не любил. Из личных соображений. Однажды, когда он был в лесу с папой, они нашли труп волка. Умер, так и не сумев выбраться из капкана, и что удивительно, брошенный стаей. Животное явно пыталось выбраться, перекусив себе лапу, но он был слишком слаб. Старых и больных стоит отсеивать — закон выживания сильнейших никого не щадит. И ему стало интересно попробовать его кровь. Обычно у них она была всегда, зайцы, птица водились тут и там, реже это мог быть кто-то более крупный, вроде оленя, но это было настоящей удачей и то, в основном по причине надобности для Огая оленьих, свежих рогов. Порошок из роговой части был необходим для некоторых зелий. — Могу я попробовать его кровь? — будто предчувствуя что-то, спросил тогда мальчик у своего опекуна, посмотрев бездонными глазами на ведьму. — Я бы не советовал тебе, Осаму. Он был стар, возможно болен, и даже носил на себе какую-то заразу. Запомни мои слова: Никогда не верь тому, у кого шерсть растёт изнутри, и не подбирай ничего и никогда с земли. Тогда эти слова стали ответом для него, и они ушли. Но когда мальчик обдумывал это после, и немного больше прочёл книг, он понял, и был благодарен тому, что Мори остановил его. Волчья стая — переплетение сетей и родственных связей, инстинктов, текущей под самой кожей. Будто паучья сеть, где, ощутив привкус крови – почувствуешь столько вкусов, противных до одури, что захочется не раз промыть рот с мылом. Хотя, может причиной тому было и представление, как свернувшаяся кровь похожа на противную во рту жижу. Старую, как запёкшаяся и свернувшаяся кровь того умершего волка. Сейчас же ситуация обстояла схожим образом. Дазай чувствовал ситуацию так, будто он выступает в роли добычи, а прячущиеся за деревьями дети – волки, загоняющие его в ловушку. По крайней мере он знает, что именно так ощущают и видят это члены этой группы людей. Не предполагает — знает, потому что, будем честны. Это было слишком очевидно, чтобы умолчать об этом. Вопрос состоял в другом: с этим нужно что-то делать. Просто так побежать он не может – это было бы слишком глупо. Он видит всего одного, но не знает, на что они способны. Он видел, как охотятся лисы, слышал о том, как охотятся волки, хищные птицы, вороны. Данные индивиды привыкли к работе сообща, они просто возьмут его числом, и ему не удастся скрыться. Плюс у них может быть что-то подейственнее, чем копьё в руках этого светловолосого. Если, убегая, его нагонит стрела — Дазай уже точно ничего не сможет сделать, и его разберут на косточки, прямо как он любил разбирать скелетики, которые иногда приносил для него отец, зная, как он любит их складывать. Лес тут тоже был иным, не привычным знакомым, который он хорошо знал — эти дети могли вполне расставить ловушки что для диких животных, что для людей или детей, как он (хотя слово “люди” подходило больше, но нельзя знать наверняка, питаются они человечиной или нет). Теперь же, видя общую картину, ощущая, как улитка продолжает свой путь дальше, даже не подозревая об опасности, взбиралась всё выше по его ладони, так и норовя взобраться на одежду или забраться под неё, проникая в рукав. Но тут мальчика будто осенило. Взгляд его немного опускается, словно в удивлении, и его бездонные, кажущиеся абсолютно чёрными, очи, взирают на землю близ него, на лесную подстилку. В абсолютном игнорировании (на вид абсолютном) человека пред собой. Выходка Дазая явно задевает его эго. Анализ противника был превосходный — Мори бы похвалил его, будь бы он рядом и слыша все что происходит. Однако это никак не смогло бы спасти его от последствий. Ширасэ с угрозой прищурился, буквально процедив: — А ты борзый как для такого хиляка. Я самостоятельно тебя уложу на лопатки. Стоит упомянуть в это краткое мгновенье что подготовка физическая у Ширасэ и правда была в разы лучше, тем более малец не за глаза красивые назывался правой рукой Короля Агнцев. Ширасэ сделал опрометчивый шаг — он откинул копьё в сторону, и с ухмылкой, занеся руку вверх, буквально в миг оказался позади Дазая, собираясь обрушить всю силу своего удара на голову этого хилого малыша. И никто из стоящих рядом детей не собирался его останавливать. Стоило ли говорить, что это могло быть ошибкой? Возможно, дети и правда не знали, что напали не на того человека. Лес принял его, пусть и относился настороженно. Проблемы не находили его, если это конечно не были дети... Душераздирающий крик заставил Ширасэ замереть на месте и резко обернутся. Перед ним открылась картина что ужасала до глубины души. Один из его соратников, верных товарищей, буквально крутился на месте, как юла, пытаясь как будто скинуть с себя что-то. Его друг кричал и метался, оцарапывая кожу в попытке скинуть с себя лишнюю одежду. Ширасэ только через пару секунд осознал, что это были пауки. Пауки, тысячи пауков, маленьких, что лезли под его одежду, явно пытаясь забраться под кожу. Их было так много что тот упал на землю, извиваясь, пытаясь сбросить это ужасное чувство. Серебрянновласый даже не успел отдать приказ — его товарищи после небольшого ступора кинулись на помощь пострадавшему. А вот сам Ширасэ услышал только как удалялись быстрые шаги позади._________________
Каштановые волосы и плащ развивались во время бега. Глаза бегали от места к месту, глядя вперёд, пока в спешке улитка была откинута на лесную подстилку. Воздух, наполненный сладковатыми запахами лесного перегноя, наполнял лёгкие мальчика, который бежал, не разбирая дороги. Дыхание уже сбивалось, становясь более тяжелым, но он ничего не мог сделать. В отличии от оставшихся позади него детей, Дазай не был предрасположен к физической активности. Драться он не умел, оружие в руках, не считая ножа для срезки грибов никогда в руках не держал, может, изредка подавая кухонный нож своему названному отцу. И то, они оба старались этого не делать, после очередных неловких движений Дазая тот выпал из рук, вонзившись аккурат меж досок близ ноги самого ребёнка. Перепугавшийся взрослый после сказал ему самому больше не брать ножей в руки, просто-напросто беспокоясь за его безопасность. Он не бегал, играть ему было не с кем и не во что – ребёнок предпочитал умственное развитие, пренебрегая физическим. И сейчас, практически скользя по увлажнившимся листьям, слыша перестук капель и биение собственного, загнанного от бега, сердца, ребёнок понимал, что сейчас не знает, куда прибежит. Лес всегда укажет дорогу, он знал это не понаслышке, ведь в нём за эти годы так ни разу и не потерялся, но то, что он видел перед собой – было другим. Путь, откуда он пришёл ранее, был преграждён недружелюбно настроенными людьми, и теперь, убегая сломя голову вглубь чужих территорий, Осаму просто не мог себя не корить. Корить за то, что после падения с дерева однажды – лазать по ним так и не научился. Ни взбираться на деревья, ни бегать, ни как правильно дышать. Он задыхался, пока убегал. В лёгкие будто заливали с каждой секундой раскалённый свинец, и это было так больно... Даже, в какой-то степени, страшно. Боль Дазай не любит. Не любил с большой буквы, и не любит по сей день. Именно перспектива ощутить в дальнейшем ещё бóльшую боль заставляла его бежать сломя голову. Чем больше он смотрел, тем больше он терялся. Думать во время бега, когда мозгу и без того было мало кислорода — думать становилось ещё труднее. На глаза то и дело при беге наворачивались слёзы. Это было действительно тяжелым для него. Всё сливалось в один движущийся, сбитый ком. Дитя леса бежал сквозь чащу, слыша, как дыхание смерти касается его спины, его ног, его пальцев на руках. Даже несмотря на то, что это был далеко не вечер — в лесах темнело куда быстрее чем обычно. Тем более, когда кроны перекрывают синее небо... Без доступа к свету, без доступа к выходу, молодая душа загоняла себя дальше в темноту. Трава и листья хрустели под его ногами, ветки задевали его плечи и щёки, расцарапывая их до крови. Все вокруг как будто пыталось задержать его. Плащ на плечах тяжелел. Лёгкие как будто пытались выпрыгнуть из его горла, слёзы застилали глаза. Вся одежда, выстиранная Мори теперь вновь приходила не в самый ухоженный вид — растрепавшись и порвавшись в некоторых местах, рубашка принимала все более и более несчастный вид. На очередном повороте, когда Дазай чуть не оступился и не угодил ногой в пролом между корней, малыш налетел на кого-то. Этот кто-то удар выстоял, мгновенно опустив руки на плечи убегающему от опасности Осаму. Ширасэ не знал, что и думать. Ребёнок, пусть от него и исходила такая энергия, не должен был получить помощь от леса, да ещё и такую! Стянув с себя шкуру, он бросил её в сторону своих товарищей. — Стряхните с него пауков, я догоню этого гадёныша!! Сказано — сделано. Его шаги значительно отличались от бега Дазая — он знал куда идти, он чувствовал эту энергию, и он понимал, куда тот бежал. Он был близко. Совсем близко. Ширасэ вынырнул из-за деревьев, уже собираясь с ехидной ухмылкой сообщить тому, что он попался в ловушку, но.... Знакомая рыжая макушка мелькнула среди деревьев. Чуя, держа Дазая за руки, прижимал его к себе, рассматривая, весьма внимательно его лицо. Небесные глаза заглядывали в бездну, как будто находя там нечто знакомое. И Ширасэ готов был поклясться, что татуировки на его теле стали ярче. Но рыжий просто смотрел. Едва ли Дазай вписался в него, сильные руки повернули его на себя, заставив замереть на месте. Мальчик перед ним был одного с ним роста, но хилым и как будто загнанным. Однако ничего бы не укрыло этой энергии. Этой энергии смерти. Небесно-голубой сменился на красную кайму, которая только-только проступала вокруг зрачка. Чуя широко распахнул глаза, не веря в то, что он видит напротив. Ещё один Бог?... — Чуя?.... Стоит ли говорить, каким шумным было дыхание? Стоит ли говорить, как дитя ведьмы вымотался даже от недлительной погони? Стоит ли говорить... что теперь он находится в западне? Он уже не разбирал дороги. Подобно кролику, он пытался лавировать меж деревьев, чтобы, если у них и правда были луки, стрелы не смогли угодить ему в спину. Ещё ни разу в своей жизни Осаму не сталкивался с стольким количеством людей за один раз. И он мог сказать точно, что ему не нравилось. Он испытывал доселе невиданное им чувство... Но он не мог назвать это полным страхом, каким он мог быть. В голове помнились слова Огая, что гласили следующее: что ему не нужно бояться. Не нужно, потому что, если его нет рядом — Дазай всё равно будет под защитой. И знаете что? Сейчас, убегая, он не чувствовал себя сильно защищённым. Вероятно, тому причиной была неизвестность. Он никогда не попадал в подобные передряги. Мальчик никогда в своей жизни не оставался с другими людьми один на один. И сейчас, когда перед глазами ничего не видно; сейчас, когда в ушах стоит лишь гул собственного сердце; сейчас, когда он из последних сил надеется, что его не съедят, и что он вернётся домой, Осаму натыкается на что-то. Точнее, на кого-то. Препятствие выросло перед ним совершенно внезапно. За попыткой побега он совершенно не заметил, не услышал, да и не смог бы услышать приближение кого-либо, даже если попытался бы. За слезами ничего не было видно, и вписавшись во что-то твёрдое и одновременно мягкое, зажмурившись, Дазай на миг понадеялся, что это будет его опекун. Который защитит его, убережёт от людей, как и всегда это делал, пряча названного сына в своей хижине, не позволяя деревенским увидеть его... Но надежды разбиваются вдребезги вместе с руками, меньшими по размеру, однако от того не менее сильными, заземляя шатена своей тяжестью. Опасность появилась из-за деревьев, тихой поступью прокравшись ближе, оставшись незамеченной для убегающей жертвы, да так, что та угодила прямо в волчьи лапы, загнанная, словно добыча в пасть хищнику. Да только волку ли? Возможно, он так и стоял бы на месте, не решаясь раскрыть глаза. Но ноздри будто обожгло странным, отличающимся от человеческого, запахом. Это заставило его резко распахнуть свои глаза, лишь с целью, чтобы увидеть его источник. Это был запах... Огня. Очень на него похожий, он отдавал каким-то пеплом, углём, обдавал жаром души. Это было так странно ярко... и одновременно с этим темно. Будто не привычное алое, оранжевое, согревающее пламя очага было пред ним. А сжигающее всё на своём пути, огненная стихия, буйство природы, подобное лесному пожару, которое с искрой, вспыхивает вмиг, затапливая своим океаном и маревом из дыма и пламени всё, до чего только сможет дотянуться. Подобно рыжим, коротким локонам вьющихся волос, которые Дазай видел сейчас перед собой. Они вились от влажности, как и его собственные волосы, но были волнистыми, в отличии от каштановых кудрей. Смотря на этот яркий, доселе не виданный им в жизни, цвет, мальчик был так поражен и удивлён их яркости. Да только больше заставляет его застыть совершенно другое. Глаза, которые он видит напротив, были похожи на чистое, безоблачное небо. Они — словно небосвод, в который погружаются птицы, взмывая высоко вверх с кличем, с песней ветру, посвящая свои голоса и певчие стихи свободе. Они были настолько Живыми, что по неволе мальчик задержал дыхание, ухватившись и сам за края одежд подростка перед собой, ощущая это дремлющее, но бурлящее кипение внутри него, в то время как сам Дазай был пуст. Полон, но пуст, в отличии от кипящей жизни внутри этого огненного духа, который наверняка выдаёт себя за простого человека. И изменившийся цвет радужки на краях, что происходит прямо на глазах у дитя ведьмы, который и не думал опускать взора, смотрел безотрывно в синеву очей, не обращая внимание ни на что вокруг. “— Чуя?....” — звучит на фоне, позади, оттуда, откуда совсем недавно прибежал обладатель чёрного мехового плаща. “Чуя...” — повторяет он про себя, смотря то на одно око, то на другое. Они были безумно яркими. Безумно красочными. И безумно красивыми. Чуя. Так звали человека, который был перед ним? Хотя, отчасти человека. В тени деревьев, в мягком полумраке леса, мальчик напротив выглядел как нимфа природы, как нечто эфемерное. Голубые глаза рассматривали тёмно-карие напротив, рыжие волосы были короткими, как будто стриженными, как у Дазая, чёлка спадала наперёд, а взгляд изучающе осматривал его лицо. Не сразу можно было это заметить, но Чуя, как и остальные его товарищи, был закутан в шкуры. Его одежда была чуть плотнее, на плечах четко вырисовывались очертания черепов, а на поясе хлопковых штанов висело оружие, что очень хорошо можно было почувствовать прямо через одежду. Скорее всего клинок его кинжала острый, и Чуя наносит все удары метко... Однако хватка на руке Дазая ослабла и пальцы мальчика перешли на подбородок и, тем самым, щёчки Осаму, которые тот за годы своей короткой жизни успел отъесть. Чуть приподнимая его голову, повернув то вправо, то влево, он не пускал его, чуть проводя носом, вдыхая чужой запах. Будоражит. Он знает этот запах, он чуял его и раньше. Что дитя бога забыло в лесу, да ещё и так далеко? Может он не пробудил ещё свою силу? Хотя, судя по всплеску энергии, он уже умел пользоваться её частью, пусть и мáлой... — Как твоё имя? Его голос звучал уверенно, и приглушённо, даже своего рода хрипло, создавая ощущение что рыжий перед ним только-только учится говорить. Замерший в нерешительности Ширасэ и не знал, что ему делать — его друг ещё никогда не церемонился со своими врагами, но так напрямую, спрашивать имя... Но со стороны они выглядели прямо как солнце и луна. Рыжая, яркая как пламя, макушка и тёмные волосы его пленника. Чуя не отпускал его руки, и ждал ответа, жадно высматривая тьму в глазах, в бледных губах, в мягких щёчках, и находил даже больше, чем простые проклятия. Потаённый интерес. Осаму был переполнен этим интересом, что плескался внутри его глаз, однако, не видимый непривыкшему, незнающему человеку. Это был пристальный взгляд. Очень внимательный, сверлящий, не желавший упускать ни одной детали. Только даже его интерес не сумел заглушить голос разума, воззвавшего к нему в тот миг, когда одну из его рук отпускают, перенося руку его визави на подбородок кареглазого. Привычка анализировать включилась сразу. Лицо стало более бесстрастным, глаза чуть прикрылись, напряжение даже если и было, полностью исчезло, позволяя его пленителю творить с ним всё, что заблагорассудится. Он мог с лёгкостью, не прилагая колоссальных усилий держать его на месте, вертеть им, как угодно, пока он не стал бы возражать. И похоже, он не стал бы. Да только глаза выдавали его. Приоткрывши их немного больше, шатен взглянул в глаза напротив. Синева эти глаз утягивала на глубину или ввысь, заставляя всё внутри поджиматься в странном, неясном для него нетерпении. Ему не хотелось отводить взора любующегося, как сейчас. Хотелось меньше думать, и просто наслаждаться, как любил наслаждаться видом неба сам Дазай, оставаясь в одиночестве. Он часто проводил время, просто глядя в небо, наблюдая за проплывающими в небе облаками, оставаясь наедине с собой. Только факт оставался фактом — их глаза схлестнулись. В подобии огненного вихря, танца жизни и смерти, что были одновременно такими похожими, и такими разными, в пору было лишь диву даваться. Осаму казалось, что от столкновения их взглядов вокруг всё заискрило при их столкновении, но правда была лишь в неуёмном интересе обоих. Огненноволосый заговорил с ним, но не получая ответа, продолжал стоять, как и его друг, глядящий на эту странную, не менее от того удивительную, картину. Двое замерших в моменте существ, смотрящих друг другу в глаза, соприкасающихся друг с другом, удивительно, что ещё дышали, находясь на столь близком расстоянии. Чистый интерес, любопытство, вызванное не только внешностью и странными, собственными ощущениями от этой встречи, а и голосом, переполняли их обоих, хотя последние слова относились больше лишь к одному из них. Дазай так и не подавал голоса, пиля взором своих карих, но от общей атмосферы, практически чёрных очей, своего оппонента. Стояли бы они в тишине ещё долго, если бы не: — … Мне казалось имя спрашивают первее, чем пытаются обнюхать кого-то. И не было на сей раз в голосе той же протяжности, вытягивания гласных букв лишь с целью вывести из себя, как было с Ширасэ, вовсе нет. Дазай говорил это своим спокойным, но от того не менее звонким голосом, глядя на рыжеволосого не моргая, смотря прямо ему в лицо. Глаза его были настолько пусты, что лишь бездна могла бы сравниться с их глубиной. Это не было ошибкой, но Чуя не собирался ему это опускать так просто. Вдохнув в себя воздух, он растянул губы в злой улыбке, обнажая зубы. — А мне казалось, что ты не в том положении, чтобы грубить. Бог внутри него захлёбывался от удовольствия, наконец-то, наконец-то, хоть кто-то, кто способен его развлечь. И дерзость он принимал как вызов, но приятный вызов. Выросший в теле ребёнка, как дикое, необузданное пламя, он явно переживал все куда ярче и больше, чем обычные люди. Он уже хотел сразиться с ним. Он уже хотел поглотить его. Однако красный вновь сменился синим, и Чуя наклонился чуть ниже, приоткрыв рот. Втягивая воздух ртом, перекатывая его запах на нёбе, он почувствовал тягучую энергию и наконец отпустил ребёнка перед собой. Дазай, пребывая в не меньшем спокойствии, замечает эту перемену. Но принимая эту странную игру, также отпускает одежды подростка, позволяя себе со вздохом прикрыть глаза, отступая назад. Едва ли Чуя убрал руки, как Ширасэ подался вперёд, но тут же был остановлен взглядом своего друга. Чуя глядел прямо на него, со всей серьёзностью и лицом, которое не принимает компромиссы. — Пусть идёт домой. Выведи его, Ширасэ. Удивление на лице серовласого нельзя было описать словами — Ширасэ не представлял себе, как он может провести этого дитя обратно, чтобы не прибить. Мальчишка, к слову, полностью игнорировал и его, и происходящее вокруг, совершенно умиротворённо, с непроницаемым лицом направившись в том направлении, откуда и бежал раньше, разрывая расстояние не только между ним, и назвавшимся Чуей главарём “волков”, в чём дитя мага не сомневался, но и с тем самым Ширасэ, обладателем серебристых волос и гадким, не по нраву мальчика, чертами характера. Он просто прошествовал мимо него, чудом не задев его плечо своим, и лишь его длинный плащ-накидка взметнулся под своей тяжестью, да под движением худощавого тела, с обманчиво пухлыми, светлыми щеками. Угловатость юношеского лица так или иначе прослеживалась, не приходилось для этого сильно напрягать взгляд. Только удивительным было даже не это. Будто вторя мыслям внутреннего создания внутри хрупкого на вид, но не по истине, тела, не представившийся ребёнок не побоялся оставаться повёрнутым к ним спиной длительное время, всё отдаляясь от них, замедлив шаг. В свою очередь Чуя, явно не собираясь выслушивать возмущения просто развернулся и направился через чащу, глубже, ещё глубже в лес. Ему точно нужно было обдумать многое.･ ｡
｡ *
･🍂*｡･
･ * ｡ *
･ ﾟ*｡･ﾟ｡
🍁･｡°*. ﾟ
* 🍂｡·*･｡ ﾟ*
*.｡｡🍂. ･
* ｡･. ﾟ*.｡
* ･｡ * ｡
･｡°*.･ 🍂｡
— Осаму! Осаму! Ответь мне, Осаму! Крик его родителя раздавался по лесу, пока сам Мори проламывался через чащу. Он не мог поверить, что это правда происходит и что его демон сообщил, что его сын в опасности. Никак не мог подумать, что это дитя не послушается его. — Дазай! Его длинные волосы, заплетённые в косу, разметались, на щеках появились царапины, а дыхание уже полностью сбилось. Как только, так сразу, но его отец собирался защищать его до конца. И какая бы нечисть ему по дороге не встретилась, он бы порвал её на куски ради своего сына. Путь его был долог. Ведьма не знал, сколько он уже бежал, забывши обо всём на свете. Ведомый чувства и страхом, почти что ужасом, он нёсся вперёд, лишь чудом не сбивая в кровь руки и ноги. Ещё, наверное, никогда он не был так напуган за него. Осаму всегда был любителем погулять по лесу, но Мори не приходилось переживать, что с ним что-то приключится, что он встретит кого-то. Ведь он у него умный мальчик, и сам прекрасно понимает, что люди могут принести только боль и злобу. Но что сейчас? Его демон никогда не сообщал о чём-то Так. Никогда такого не случалось, чтобы его покровитель, могущественная тёмная сущность из глубин преисподней говорил ему, что его сын в беде. Потому что он, ох, брюнет знает об этом куда лучше других, никогда не говорит что-то просто так. Именно это заставило его почти что тут же бросить всё, и понестись в том направлении, куда вела его энергия покровителя. Оцарапанный, запыхавшийся, с загнанным сердцем, он не ведал усталости. Распугивая лесную живность, он мчался по мокрым опавшим, чуть подгнивающим листьям, иногда чуть ли не падая от скольжения по влажной подстилке. Волосы и одежда успели намокнуть под каплями идущего и усиливающегося дождя. Однако, в конце концов молитвы его были услышаны. В какой-то момент, там, впереди, среди молодых стволов дубов и елей он увидел маленькую, спокойно идущую (размытый после бега взгляд не сумел заметить некоторой спешки движений) фигуру ребёнка, который был облачён в знакомый, тут же узнаваемый им плащ. Грязный от веток, листьев и немного грязи, мокрый от дождя, но окутанный энергией его Покровителя гораздо больше, чем то, что прежде ощущал Мори Огай. По началу видимый, ощутимый след вёл его к цели, но обвился вокруг ребёнка маревом, тонкой скорлупой, развеиваясь при приближении родителя мальчика. О, как он выдохнул, едва ли почувствовав эту энергию. Его дыхание спёрло, в горле поселился ком, а на глаза как будто навернулись слёзы облегчения. Конечно, Дазай уже услышал его. Он, окутанный полудрёмой от этого ощущения тепла и обнимающей его энергии, после пережитых потрясений, и правда чуть ли не дремал на ходу, пока не заслышал голос своего учителя, своего папы. Он звал его издали, правда ещё далеко, но уже ближе, чем был раньше. Стараясь сбросить наваждение, ребёнок ускорился, как мог, и вскоре оказался в поле видимости обладателя фиалковых глаз, который казался для простых людей жутким, хладнокровным, будто ядовитая змея. Опасным отшельником, живущим где-то в лесу. Но для Осаму он был другим. Таким, каким его знали единицы. — ...О-ох, Осаму... Тихий выдох сорвался с обветренных губ, и бросив на землю всё, что он успел насобирать за это время: все травы и даже тушку кролика, которого отловил на окраине леса. Раскрыв было свои обветренные, немного сухие губы, бледные, как и он сам, мальчик было хотел сказать что-то, только банально не успел этого сделать. Буквально бросившись вперёд, Огай упал на колени, прижимая ребёнка к себе, бережно придерживая его за спину. И уткнувшись носом в его плечо, он на пару секунд замер, вдыхая его родной запах, совершенно не волнуясь о том, что его ребёнок вновь мог где-то запачкаться. Но тут же отстранил Дазая за плечи. — Ты в порядке? Не ранен? Тебе не успели ничего сделать? Его голос был серьёзным, а взгляд — ещё серьёзнее. Обхватив руками его за щёки, он осмотрел его голову на следы от повреждений, на царапины, на хоть какое-то ранение. — Я в по-рядке... — только и успевает вымолвить кареглазый, пока его личико так внимательно осматривали. Фраза вышла более сдавленной из-за ладоней и пальцев на щеках, крутивших его голову в момент ответа на вопрос. Руки вернулись на плечи, Мори осматривал одежду, замечая грязь, но это было не так важно. Колени, возможно в некоторых местах были царапины, на руках точно были, видимо и сам Дазай бежал через чащу... И сейчас Мори наполняла злость. Нет, не на своего ребёнка, который потерялся в лесу, а на тех, кто заставил его так долго бежать, задевая все на своем пути. Сжав губы в тонкую линию, он прижал дитя к себе, приподнимая, садя на руку, и придерживая. — ...Осаму, дорогой, мы идём домой, ладно? Я обработаю твои царапины, не волнуйся. Больше тебя никто не обидит. Слова мужчины отвлекают его от созерцания собственных коленей, одежды и в целом, от осмотра собственного тела. Признаться честно, до этого он не придавал этому особо сильного значения, но сейчас, когда маг так внимательно его рассматривал, Осаму и самому стало интересно. Что же он там такого увидел, что его выражение лица так сильно изменилось, как и настроение в глазах? И честно сказать, не так уж плохо всё и было. Ну испачкался, поцарапался, с кем не бывает. У него самого это было не самое частое явление, но бывало же? Только было в этих словах и иное. Иной смысл. Огай пытался успокоить его, хотя, наверное, больше успокоить самого себя. Подняв свои глаза на него, оторвав те от созерцания грязных от листьев, грязи и травы, ботинок, шатен посмотрел на него абсолютно спокойным глазами. Моргая, он смотрел прямо на него, с нечитаемым выражением лица. Таким же, каким оно было тогда, когда мальчик переводил, читал для него древний фолиант; тогда, когда он буквально вгрызался в тушу уже мёртвой птицы, отрываясь от её шеи, с перьями и подтёками крови возле своего рта; тогда, когда ночами он смотрел в окно, и говорил, что видит там, глубоко в чаще, чью-то худощавую, высокую, тёмную фигуру. Ребёнок частично не являлся человеком, или же не был таковым совсем. И чем больше проходило времени, чем дольше они жили друг с другом, тем сильнее он, Мори Огай, забывал об этом. Его названный сын делал такие большие успехи в подражании эмоциям, или же испытывая их самостоятельно, он этого не знал наверняка, что он просто... Ведьма даже забывал иногда о том, что он не человек. Даже не взирая на пристрастие к крови, которую он постоянно пил, к интересу к земле и её тайнам. Было ли так легче? Сложно сказать. Но сейчас, не сводя с него глаз, Осаму продолжал смотреть. Смотрел и смотрел. Пока не заговорил снова. — Я не волнуюсь. Эти слова были так спокойно сказаны, будто и не было всех этих царапин и погонь по лесу. Словно ничего из этого не было. Ненадолго опустив взгляд на землю, он вновь поднимает голову, задирая её, чтобы посмотреть собеседнику в глаза. — ...И меня никто не обижал. После этих слов, хоть они и не внушали сильного доверия, особенно при виде оцарапанных щёк и коленей, он сам взял длинноволосого мужчину за руку, смотря ему в глаза больше... как обычно. Несильно сжимая его ладошку своей, Осаму выглядел, наверное, как самый обычный ребёнок. Ребёнок, которому после насыщенного дня просто хотелось домой. Правда, пусть и поняв его, и не собираясь задерживаться здесь ни на минуту, взрослый принялся собирать брошенные им ранее вещи. Его сын очень хотел помочь, но с царапинами на его ладонях этого лучше делать не стоит, о чём он тут же сообщил маленькому Осаму. “Нужно будет обязательно проверить их на наличие заноз по возвращению домой.” — мелькает мысль в голове родителя, после очередного взгляда, брошенного в сторону стоящего совсем рядом мальчика. Другой реакции от опекуна можно было бы и не ожидать — естественно он волновался за своё дитя. А как иначе? Дазай вечно где-то пропадал, вечно что-то терял и пачкался. А теперь ещё и умудрился так заплутать, что напоролся на духов леса. И вновь собравшись, взявши друг друга под руки, они могли с чистой совестью отправиться домой. Кареглазый сам настойчиво хотел взяться именно за руку своего опекуна, даже не думая о том, чтобы расцепить свои пальцы. Краем глаза он заметил, как на дереве раскачивается паутина – невесомая, эфемерная как приведение. Незаметная.... У Огая появилась прекрасная идея. — … Но меня обнюхали. Однако. — ... что? Лицо Мори было непередаваемо. Точнее, такую палитру эмоций никто не смог бы передать – непонимание, волнение, шок и невысказанную кучу вопросов. Кто? Зачем? Как? Но все это смешалось и Мори только ожидал ответ от ребёнка, так и не пуская его ладони. Но ответа не было — Дазай просто был с ним, молчал и даже не смотрел в глаза своему опекуну. Просто шёл вперёд, не оборачиваясь. Мори не имел морального права даже как-то заставлять его отвечать. Поэтому ещё с пару секунд пытливо смотря в глаза Дазаю, он устало выдохнул, мотнув головой. — Я не буду заставлять тебя отвечать, Осаму. Когда будешь готов, обязательно расскажи мне, а пока пойдем... Так и быть, я приготовлю тебе твой любимый десерт. Мало кто знал, что Осаму был без ума от всей еды, что можно было бы поймать в воде – Мори вычислил это буквально на первых неделях, когда Дазай впился руками в рыбу, отрывая чешую голыми руками, впиваясь в брюхо зубами, лопая под давлением пузырь желчи, и даже так, не чувствуя отвращения. И Огай понимал сейчас, шаркая ногами по пожухлым листьям, что ребёнку нужно время, да. И он готов его ему дать, но... всё же хотелось конкретики. …… Знаете что? Даже слова о “любимом десерте” мальчика не сделали ситуацию лучше. Маг предавался собственным мыслям, продолжая держать Осаму за руку пока они шли. И он был так уверен в своих словах, что подверженный думам, он не заметил, как его сын уставился на него. Он не просто смотрел, не рассматривал. Он посмотрел на него, как на последнего дурака, несущего какую-то тарабарщину. — Пап, ты совершенно не умеешь задавать вопросы. Чтобы понимать ситуацию, стоит отметить, что в отличии от брюнета, который посчитал, что его мальчику “очень сложно ответить на данный вопрос”, Осаму На Самом Деле просто шёл вперёд, обдумывая всё произошедшее. Конечно, он однозначно стал бы анализировать всё произошедшее с ним. Было столько разных деталей и моментов, которых он не понимал, но хотел понять; узнать что-то новое; раскрыть среди мимолётных деталей ещё больше скрытой правды, которую мало кто замечает, кроме него самого. И, как оказалось, он действительно нашёл что-то интересное, как вдруг мы имеем только то, что имеем. Вот как он должен был посмотреть на него? Только как на дурака. Ведь он уже давно заметил. Пусть из его окружения практически единственным живым существом (и человеком, в частности) на многие ярды земли во всех четырёх направлениях света являлся Огай, не считая животных, насекомых и многого другого, взрослый был крайне... Убеждённым в своих собственных мыслях. Просто смотря на него сейчас, становилось ясно, что он был полностью уверен в том, что говорил. “Счастливы в своём неведении”, так обычно говорили книги? Ведьма был убеждён, что Дазай ничего ему не ответит, даже если тот его спросит. А Дазай бы ответил. Много чего бы рассказал, если честно. Рассказал бы, если бы его просто спросили. Только такое не могло не вызвать возмущения. Вдохнув воздух в лёгкие, Мори нахмурился, проводив взглядом своего сына. Но тут же на его губах появилась хитрая ухмылка. — Что ж, раз уж ты умнее своего старика, то точно сможешь ответить на парочку моих вопросов … Это было зря. Дазая точно ожидает что-то, либо вечером, либо на следующий день. Впоследствии, так оно и было.