Детективное агентство "Анна и её духи". Восьмое дело.

— Никого не осталось, — пояснила Ада. — Только Аксель. Вы не представляете себе, на какое дно опускается мужчина, который перестает быть просто человеком, а становится должником. У него нет ничего, даже самого себя. Никогда больше, до самого последнего своего дня на этой земле, он не принадлежит сам себе. Он сумма, ходячий счет, который с каждым днем должен уменьшаться. Парадокс в том, что находясь в приюте для должников, у человека нет никакой возможности свой долг вернуть. Он и его дети никогда не выберутся на волю. Это тюрьма. Но тюрьма не для преступников, хотя там разные люди нам встречались. Это казематы для дураков, которые не сумели вести взрослую жизнь и оказались без гроша в кармане. — Что с вами произошло? — отчаянно жалея несчастную девушку, стоящую перед ней, спросила Аня. Господи! Попасть в долговой приют самому и обречь на это своих детей! Ужасно! — Мы продержались там год, — печально улыбнулась девушка. — А потом в одну неделю умерли от эпидемии тифа. Все разом. Это несколько иронично, вы не думаете? Избежать смерти от холеры, а потом сгинуть от тифа. — А Аксель? — Аня пыталась взять себя в руки. Заканчивался девятнадцатый век, а люди все еще живут в ужасающих условиях, буквально выживая на улицах. О каком гуманизме и просвещении, о коих пафосно вещали с трибун в её гимназии когда-то, может идти речь, если человек за долги помещался по сути за решетку и никогда больше не видел белого света? И не только сам расплачивался за собственную глупость, но и его дети вынуждены были платить за его грехи! — Сбежал, — проговорила Ада, улыбнувшись наконец нормальной теплой улыбкой. — Как раз воспользовался эпидемией и смог сбежать. Его жизнь не была легкой, вы ведь понимаете! Но он поначалу пытался вести добропорядочную жизнь. У него не получилось. Не было у него больше никого, кто смог бы ему сказать, что есть в мире хоть какой-то намек на справедливость, что хорошие поступки ведут к доброй жизни. Всё было наоборот. Всё вокруг доказывало обратное. Аня нахмурилась. Ей что-что не нравилось в словах девушки. — Аксель дошел до самого дна, — покачало головой привидение. — И никогда, никогда больше с этого дна он не поднимется. До своего последнего дня. Он попытался сбежать от себя. Попытался сменить занятие, город и даже страну, но ничего не вышло. Он снова вернулся в Париж, к тому, с чего начал, предав память единственного человека, который пытался ему помочь в Африке. Анна вдруг поняла. Вот что мучило её все это время. — Постойте, Ада! — взмахнула она щёткой для волос, которую так и не не выпустила из руки. — Ваш брат, что же, не был священником? Девушка опустила голову. — Нет, не был, — проговорила она невнятно. — Клод Сен-Желе был единственным человеком, который пытался помочь Акселю. А мой брат… заигрался. Он слишком долго бросал вызов Богу, пытаясь доказать, что Его не существует. Я его не оправдываю, нет. Я здесь просто, чтобы ты поняла, почему он так поступил. Пусть хотя бы этот грех не отягчает его душу! Ада еще раз печально улыбнулась и исчезла. Анна так и сидела, открыв рот, с зажатой в руке расческой. Покойный кюре не был священником. То есть и покойным кюре он не был. Нужно срочно рассказать обо всем Штольману! Анна подскочила с места, как в былые добрые времена, и Яков уже не удивлялся бы, как двадцать минут назад, куда делась её деятельная натура. У двери она обнаружила, что волосы она так и не убрала. Чертыхнувшись (сказывалось проживание со Штольманом под одной крышей) и тут же фыркнув на себя, Аня наскоро соорудила пучок, с силой воткнув в него несколько шпилек. Распахнув дверь, она бросилась в коридор, а потом на лестницу, где и столкнулась с несколько ошарашенным Яковом, который никак не мог предвидеть такого пыла от кажущейся еще недавно разморенной Ани. Огромные, сверкающие любопытством, задором и бесконечной жаждой приключений глаза оказались напротив его собственных, и Аня выпалила: — Яша, тот человек, которого убили в церкви, никогда не был священником.