Детективное агентство "Анна и её духи". Восьмое дело.

Штольман и комиссар еще минут двадцать бомбардировали членов церковного совета вопросами и получали многословные плаксивые ответы, которые специально посаженный для этих целей сержант едва успевал записывать. Он качал головой и поражался человеческой алчности, которая толкала людей на такие мерзкие дела. Нет, у них церковь маленькая, никому в голову не придет никакие статуи оживлять. Священник у них сутану уж который год не меняет, крыша периодически течет, а народу все равно каждое воскресенье до самых дверей набирается. А все почему? Потому что хорошо там. Потому что точно знаешь, что кюре огорчительно поцокает, сурово взглянет, но выслушает, чуть ли не по голове погладит, и на душе снова хорошо. Ну их, эти чудеса! Пусть их Бог творит! На страницах Библии. А в жизни земной пусть уж будет по его разумению! Вон до чего доходит, когда человек берет все в свои руки. Наконец обвиняемых увели по разным кабинетам, где ими займутся другие полицейские. В комнате остались Штольман, Анна, комиссар, сержант, которому Эжени сделал сигнал задержаться, и мадам Ортене, которая все это время молилась. Глаз от колен она не поднимала. Яков, взглянув на Аню, и убедившись, что с ней все хорошо, перешел к последней части допроса. — Мадам Ортене, — позвал он, желая покончить уже с этим. Женщина подняла голову, и Штольман увидел, что она уже не плакала. На её лице было выражение странное, но знакомое Якову. Подобное он видел у людей, которые пришли штурмом брать участок, когда горничную Клюева убили, примерно так же смотрели затончане, когда говорили об Ане и всех тех несчастьях, которые упали на город по её вине. — Псы! — завопила она так неожиданно, что сержант в углу вздрогнул и пролил чернила на протокол. Это его привело в крайне удрученное расположение духа. Дважды делать одну и ту же работу он не любил. — Блудницы вавилонские! Порождения ехидны! — продолжала разоряться старушка. Голос у неё был поставлен, как у священника со стажем, чтобы его с кафедры было слышно во всех уголках церкви. — Брыдлые божедурьи! Комиссар только крякнул и подавил желание присвистнуть. Таких ругательств уж лет пятьдесят как никто не употребляет, а она ими сыплет, как из бездонной бочки. Вот это старушка! Аня тоже открыла рот. Она только сейчас поняла, почему девочки, которые собирали розы, называли эту женщину Цербером. — Я в этой церкви со своего первого причастия! — чуть утихла мадам Ортене. — И никогда, никогда здесь не было так отвратительно и гадко, как с тех пор, как главенствовать в ней стал кюре Сен-Желе. Я думала сначала, что это моя гордость! Я думала, что это испытание! Я всегда видела в нем зло. Но я оказалась права! Он ни разу не поинтересовался историей этой церкви, он был равнодушным. Нет, бездушным! Вы можете себе представить? Он как ледышка, как вечная стена льда. Ничего не могло его тронуть. Она помолчала, а потом посмотрела на Аню и всю последующую речь обращала уже ей, отчего Анна чувствовала себя не в своей тарелке. — Я всю жизнь, — несколько несвязно проговорила органистка. — Я всю жизнь… В библиотеке, в совете, секретарем, теперь на органе. Это моя жизнь. Это жизнь тех, кто видит в вере и церкви пристанище, надежду, возможность стать лучше или сделать что-то хорошее для ближнего. А он на это вечный холод, мрак, обман. Враг человеческий, дьявол в обличье людском, великий обманщик. Когда Дидье пришел и сказал мне, что этот сатана вовсе не священник, все встало на свои места! Все стало понятно. Никаких чудес! Никаких слез Святой Бригитты, которые видели все в церкви, не было, никогда! Я видела, видела, что все не так! Великий обманщик обманул всех и смеялся, потирая руки! Это ты! Ты виновата! Ты толкнула его на это! Последние слова мадам Ортене выкрикнула, подскочив с места и перегнувшись через стол к Ане. Штольман, конечно, успел среагировать и отодвинул Анну к себе за плечо, но момент вышел очень напряженный. — В чём, в чём я виновата? — воскликнула Аня, которая так устала слышать эти слова за последние дни, что нервы у неё уже не выдерживали. — В том, что Дидье убил его! — со злостью закричала мадам Ортене. — Если бы не ты, то он не стал бы этого делать!