Горящая машина. Нет. Снова. Нет. Нет. Нет. Нил не хочет этого. Нет.
Крис держится за плечо. Оно сильно болит, ибо совсем недавно отец нагнал их. Только что они ушли от погони, только сбежали, отчего он пытается перевести дыхание. Ему нужно, сидя на заднем сиденье быстро едущей машины, умудриться вытащить пулю и обработать спиртом рану. Будет сложно, но ему не привыкать. Мать гонит на максимальной скорости, вдавливая педаль в пол, заставляя Криса периодически сильно ударяться о стены авто, то и дело теребя рану, что получил. Он не обращает на это внимание. Да, пару раз иголка прошла не там, больно проколола кожу, но плевать. Им не до таких мелочей, так что он продолжает, стараясь продержаться без алкоголя, который сейчас было опасно открывать. — Заткнись! — рычит его мать, когда Крис случайно вскрикивает на очередном повороте. Он не смеет возражать. Он молчит, продолжая латать себя, пока Мэри пробует спасти их, пока уезжает от погони, пока они мчат на бешеной скорости, по несколько раз за пять минут рискуя улететь в кювет. Крис привык. Мать тоже. Слишком часто такое случается, чтобы они беспокоились. Это даже не проблема. Она начинается тогда, когда они останавливаются около пляжа. Только тогда мальчик пересаживается на переднее сиденье, оказываясь напротив Мэри, заглядывая ей в глаза и понимая, что что-то пошло не так, что в этот раз судьба все же не дает им шанс спастись вдвоем. Он останется один. Нет...Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!
Только и может кричать его сознание, когда сам Крис остается с максимально отрешенным лицом, не показывая матери слабость, которую она так презирала, за которую избивала его чуть ли не каждый день раньше. Нет. В последний раз он не даст ей увидеть. — Насколько сильно ты ранена? — с холодной отстраненностью интересуется он, когда в голове лишь дикая паника, страх, что он останется один, что больше у него не будет никого за спиной, что больше никогда он не окажется в хоть маломальской безопасности, что больше его никто не прикроет. — Я подыхаю, придурок, — выдыхает та сквозь плотно сжатые зубы. — Сожги все улики. Эту машину будут... разыскивать, — спотыкается она, тихо морщась, но не вскрикивая, как давно бы сделал он. — Тебе надо бежать. Не придерживайся старого маршрута, лучше поезжай в... Милпорт. Три недели, не больше там. А дальше сам найдешь, куда свалить. — Может, есть еще что-то? — слезы вот-вот норовят вырваться, но мать залепляет сильную пощечину, замечая, а Крис стискивает зубы, заставляя себя держаться. — Не оглядывайся, не останавливайся, никому не доверяй. Будь кем угодно, но не собой. Меняй имена, внешность и место как можно чаще. — Ты... — Не смей! — рявкает она, снова сильно ударяя, отчего голова резко поворачивается. До хруста. Крис терпит. Знает, что за дело. Знает, что не должен сомневаться. — Беги. Как только все сожжешь. Беги, Абрам. Беги. — Мама, — впервые за восемь лет произносит он, обычно обращаясь по новому имени, что они придумывали, но не сейчас. Так было лучше, хотя именно это и сгубило их. — Заткнись и убей меня. Выстрели, а потом сожги, — он не может. Держать эмоции все сложнее. Они вот-вот вырвутся, отчего по лицу прилетает новый удар. — Быстрее! — Мама! — кричит он, словно маленький ребенок, что не хочет мириться с жестокой реальностью, в которую его окунули слишком рано. Он был слишком мал для этого. — Придурок! Слабак! — кричит она. Мэри выталкивает его из машины, запираясь внутри и поджигая. Она оставляет лишь слегка приоткрытые окна, чтобы кислород не давал огню затухнуть. А Крис пытался ее спасти. Он надеялся, что мать шутит, что очень плохо разыгрывает его, но нет. Мэри не кричала, нет. Она просто отворачивалась от него, когда он уже не мог... Он знал, что виноват, что из-за него их настигли, именно поэтому бросался к машине, старался достать мать, пытаясь спасти, обжигая ладони до волдырей, пачкая их в своей крови, крича, надеясь, что та откроет. Он пытался выбить стекла, это даже получилось. Сработало. Он совал руки внутрь, старясь достать, но слышал лишь противный звук жженого тела, отрывающегося от кожи, соответствующий запах и дикий жар, что заставлял его кричать сильнее, пытаться спасти, хотя и было уже поздно. Он не успел. Крис рыдал. Впервые за все года, что они были в бегах, впервые за восемь лет слезы лились ручьем, а он даже не пытался сдержаться, он бы не смог. Он знает это. Он просто ненавидел то, что мать погибла, а он не справится один, он погибнет вслед за ней. Сколько ему осталось? Год или меньше? На большее он и не рассчитывает. Крис рыдал, когда огонь погас, а он с болью в руках доставал кости матери, закидывая в рюкзак вместе. Когда копал руками песок, чтобы погрузить как можно глубже ее кости. Им не полагались могилы. Они были беглецами, а для кого-то мертвецами. Они были никем. Так что Крис в последний раз позволял себе рыдать, закапывая мать и прощаясь с этим именем. Теперь он снова кто-то другой. Снова смена внешности, снова новый город, снова...***
Нил открыл глаза. Руки пекло, ему казалось, что прямо сейчас огонь поглощает их. Шрам ныл так, словно снова Натан стреляет, попадая пулей. Лицо обдавало жаром, будто он снова лезет полностью в это пекло, опять пытается ее спасти, несмотря на то, что это безрезультатно. Он вскакивает. Накануне Кевин и Эндрю легли ближе к стене, отчего сейчас ничто не мешает ему быстро встать, побежать в ванную, где включается душ, причем Нил выворачивает кран на самую холодную воду, стараясь остудить каждую частичку тела, пока ногти продолжают впиваться в плечо, царапая место, стараясь убрать все то, что причиняет ему множество боли, стараясь избавиться от этого. Он не чувствует холода, он ничего не чувствует, в голове только стоит образ матери, что чуть ли не сама себя сжигает замертво, ибо знает, что ее сын слишком непутевый, чтобы сделать это, знала, что он не убьет ее, знала, а потому сделала это сама. Нил трясся. Скорее всего, это было от холода, но парень считал, что все в порядке, ведь тело горело от боли, руки продолжали чесать кожу и шрам... тот шрам, то место, где была очередная рана, что он сам зашивал на огромной скорости. Нет... это не могло быть правдой, она не должна была снова умирать. Все было слишком ярким. Он видел ярко пылающий огонь рядом с собой, видел, как горит машина перед ним, отчего поджал колени, обнимая их и смотря вперед, видя, что снова все повторяется. Снова мать умирает. Раз за разом. Опять и опять. — Мама, — шепчет он в пустоту, — мама, — это не заканчивается, — мама, мама, мама... Когда кролик подскочил, Эндрю проснулся. Его чуткий сон всегда заставлял вставать, когда кто-то из двух горе любовников не спал ночью. И этот раз не был исключением, только вот... Нил убежал из комнаты. Вбежал в ванную. Спрятался, а свет так и не включил. Он садится и будит Кевина, слегка трясет того за плечо, потому что не уверен, что справится сам с этой паникой. Да, конечно, обычно он может, но здесь явно что-то больше, чем кошмар, что-то слишком цепляющее, отчего может понадобиться сила, которую он даже в таких ситуациях боится применять. Он сделал бы в крайнем случае, если бы все повторилось, а он был один, но все же. Добавлять к этому свои страхи не стоит, когда есть выход. Приходится потратить почти минуту, чтобы распинать Дэя, ибо тот, в отличие от них, не так уж и просто просыпался. Совсем наоборот. Того было почти не разбудить, но тот был нужен. — Нил, — тихо говорит Эндрю, что помогает быстрее заставить мозг Кевина работать. Тот резко садится, оглядываясь. — В ванной, — указывает он, ведь хочет показать, что тот не сбежал окончательно, но спрятался. Дэй встает с кровати, Эндрю за ним, после чего они подходят к двери, решая постучаться, но слыша лишь шум воды. Не было ничего другого. Никаких слов, только... какой-то неразборчивый шепот доходил до них, но не более. Миньярд снова постучал, но ничего не изменилось. Только после еще минуты Кевин плавно открыл дверь. Из-за темноты было плохо видно, но их глаза были привыкшими к этому, так что силуэт Нила рассмотрели. Тот сидел, сжавшись, словно пытался стать невидимым, и бормотал лишь одно слово «мама». Кошмар точно был связан с прошлым. Они не закрывали дверь, чтобы хотя бы лунный свет мог пробиться и хоть слегка им осветить все происходящее, ведь включать основной они не собирались, не зная, как это повлияет. Нил не сжимался сильнее от того, что они шли, так что парни ускорились, хотя все равно прошло более пяти минут с тех пор, как кролик упрыгал сюда. Эндрю сел на колени, протягивая руку и чувствуя, насколько холодная вода была здесь. — Нил, Зайчонок, — зовет он, но тот не обращает внимание. — Кев, нужно сделать воду теплее, — да, Эндрю понимал, что это сделано, чтобы кошмара не было, чтобы справиться с панической атакой, но он не мог позволить кролику замерзнуть, так что поднялся, давая Кевину сесть рядом, после чего повернул кран на середину. — Не надо! — сразу крикнул Нил, который вроде даже заметил их. — Больно! — Эндрю уже думал повернуть обратно, но Кевин взял его за руку, не давая. Тот позволял ему не уплыть в свои мысли, ведь Миньярд боялся причинить одному из них боль, отчего такие слова сильно резали душу. — Малыш, тебе надо согреться, — шепчет тот Нилу. — Горячо! — продолжает кричать тот. — Горячо! — Эндрю стискивает челюсть, заставляя руку держать просто на середине, когда кролик тянется, чтобы переключить. Он не дает Нилу это сделать, не дает вернуть холод, пока Кевин залезает к тому, обнимает, стискивая и не позволяя вырваться. — Тише, Малыш, все хорошо, тише, — Нил продолжает брыкаться и вырываться, пока Эндрю не позволяет поменять температуру, даже по указке Кевина делает еще теплее, не обращая внимания на крики. — Я не могу, — шепчет он, ибо больно смотреть на такого кролика. — Дрю, ты мне нужен, я не справлюсь сам. Нил не придет в себя, только отключится. У него уже были похожие паники. Все, что мы можем, не дать ему навредить себе. Потрогай его кожу. Он ледяной. Я слежу, чтобы температура была адекватной. На самом деле ему не больно. Это паника, — Кевин продолжает прижимать, а Эндрю кивает, но не трогает того. Дэй прав. Похожая ситуация уже была, только тогда Нил пытался убежать, забыв про обувь, про одежду. Это было зимой. Тот пытался выбежать из дома в Колумбии, как Кевин поймал, не позволял. Да. Потом Нил и сам сказал, что в таком случае просто не давать вредить себе, любыми способами, пока тот не отключится. Это все равно было тяжело, даже если кролик прямо сказал так и поступать. — Так? — Теплее. Вода почти не греет. — Пусти! Мне больно! Горячо! — пока Эндрю снова увеличивает температуру, Нил кричит, а Кевин его держит. Он не хочет так издеваться. Он бы сам того вырубил, но знает, что не сделает. Это больно. Это тяжело. Хочется уберечь от любой боли это маленькое чудо, что им досталось, но сейчас он даже боится прикоснуться. — Тише, Малыш, тише. Тут нет ничего из прошлого. Ты в безопасности, — пытается успокоить Кевин, когда Эндрю теряется в мыслях. — Больно! — тот лишь кричит, а Дэй приказывает еще увеличить температуру. И Миньярд слушается. Он и сам видит, пробует, что вода не такая горячая, чтобы Нил кричал. Знает, что обычно тот предпочитает еще теплее, но сейчас так больно слышать иное, что Эндрю приходится бороться с собой. Проходит чуть ли не полчаса, когда Нил слишком долго от фантомной боли держит воздух в себе, что приводит к потере сознания. Только после этого Кевин снова отдает команду, но уже включить свет, как они видят, что все плечо расцарапано до крови, отчего морщатся. Возможно, это частично влияло на крики кролика. Эндрю тяжело выдыхает, когда Кевин заставляет его выключить воду и помочь подняться с телом Нила на руках. Он берет полотенце, в которое они заворачивают кролика, после этого Дэй передает ему. — Мне нужно переодеться. Перенеси его на кровать и подготовь сухие вещи, — Эндрю медлил, он боялся навредить. — Детка, все будет хорошо. Ты не сделаешь ему больно. Помни, Нил просил позаботиться о нем в таком случае. Ты можешь просто переложить его на кровать. Давай. Он кивает, заставляя себя двигаться с Нилом на руках. Если бы не легкое дыхание, он решил бы, что тот мертв. Но нет. Все не так плохо. Эндрю мягко кладет того на кровать, ощущая, что какая-то часть одежды жутко ледяная, а другая уже теплая. Значит, настолько кролик был замёрзшим. Значит, поэтому Кевин так долго и упорно просил увеличить температуру. Да. Средней бы тут не обошлось. Ну, или заняло бы куда больше времени. Так еще и с шансом заболеть, а они точно не могли этого допустить ради самого Нила. Эндрю подходит к шкафу. Беглым взглядом оглядывает содержимое, доставая свои свободные штаны и объемную футболку Кевина, ибо Нилу помогал их запах, их вещи, которые носили память и тепло. Он прекрасно знал, что стоит заварить зеленый чай, который кролик очень любит, можно взять печенья, потому что тот захочет кушать, потому что любит их. В голове было столько всего, но он боялся отойти от Нила, боялся сдвинуться. — Эй, Детка, ты как? — он поворачивается на голос Дэя, радуясь, что хоть бы тот не теряет самообладание, когда приходится насильно спасать кролика. — Да или нет? — он подходит ближе. — Да, но не долго, надо переодеть Нила из мокрой одежды, — Эндрю кивает и опирается лбом на грудь Кевина, прикрывая глаза на пару секунд, ибо нужно. Важно. — Спасибо, Котёнок, — он не видит, но знает, что Дэй улыбается. — Не за что, Дрю. Давай. Сейчас поможем Нилу, а потом я позабочусь о тебе, договорились? — он кивает и отходит. Эндрю знает, что их кролику помощь нужна в разы больше, так что передает одежду, а после помогает стянуть с Нила штаны, кофту, белье, переодеть во все сухое, завернуть в одеяло, чтобы тот не замерз. Единственное, что они не трогали, — рана. Сейчас она не кровоточит, а то, что до этого было, они смыли, так что временно можно оставить, но потом надо будет обработать, но не тогда, когда кролик без сознания. Не сейчас, когда тот не видит, что с ним делают. И не важно, что это они, кому тот доверяет. — Лисёнок, сходишь за едой и напитками или посидишь с Нилом? — он боится оставаться наедине с кроликом, когда тот снова может вскочить, когда придется удерживать, а он не справится. Не сможет. — Эй, иди, все будет хорошо, — Кевин, видимо, улавливает это, а потому отсылает. И он снова слушается. Его снова трясет. В этот раз никаких воспоминаний, только боль в плече, дикая боль и страх, отчего начинается дрожь. Нил ненавидит это, но ничего не сможет сделать. Он просто опять подтягивает колени к груди, упираясь в них лбом, пытаясь удержать себя на месте, а не так сильно выдавать, что ему плохо. — Малыш, Нил, — слышит он зов, понимает, что рядом парни, от которых невозможно скрыть ничего, а еще он ничего почти не может разобрать. Слишком сложно. — Крольчонок, да или нет? — он хватается за то, на что можно ответить без слов, хоть и тяжело, так что кивает, зная, что даже без ограничительных зон ни Кевин, ни Эндрю не станут сковывать. И он прав. Единственное, что меняется, — руки, которые появились на задней стороне шеи, привычно заземляя, отгоняя воспоминания. Нил четко помнит шероховатость кожи, то, как все это было каждый раз, это безумно знакомо, отчего напряжение слегка тает, хотя мелкая дрожь не пропадает так просто. — Я хочу обнять тебя, Малыш. Да или нет? — он думает. Он пытается собрать в голове образ того, что произойдет, если Кевин обнимет. Это не должно быть плохо, так что кивок. А еще... истерика. Он чувствует, как туго натянутые нервы грозят лопнуть, порваться, выплеснуть все, что внутри. Дэй пересаживает его трясущееся тело себе на колени, после чего прижимает к груди, позволяя Эндрю оказаться рядом, продолжить держать руку на затылке. А Нил слишком отпускает себя, отчего слезы беспрерывным потоком текут по щекам, дышать становится тяжелее, но никто не останавливает. Они просто позволяют делать то, что хочется, чтобы стало легче. — Ненавижу, зачем? Почему? — чуть ли не кричит он, вцепляясь в футболку Кевина, сжимая кулаки до побелевших костяшек, до боли на ладони от собственных ногтей. — Почему она сделала это? Почему оставила? Я не спас ее! Не спас! Из-за меня она погибла! Я должен был ее остановить! Я должен был ее спасти! — он все это время винил в смерти матери себя. Да, конечно, отец выстрелил, но именно он ее не уберег, так что это его вина, о которой так сильно хотелось забыть. — Ты не виноват, — четкий и твердый ответ доносится от Эндрю. — Я ее не спас! Просто смотрел, как она горит! — кричит он, отставая от тела Кевина и смотря на Миньярда со злостью, слезами и паникой. — Я должен был ей помочь! — он кладет одну руку на шрам, что недавно горел, снова начиная тереть. — Твои руки. Да или нет? — быстро реагирует Эндрю, а Нил лишь и может, что кивнуть. Тогда его ладони плавно утягивают от раны, переплетают его пальцы с пальцами Миньярда, не давая вырвать их, продолжить царапать кожу в одном и том же месте, хотя слез от этого не уменьшается, только льют сильнее, пока он оказывается между двумя парнями, один обнимает, другой держит, оба не дают вспоминать о матери. И так проходит почти час, пока телу не требуется отдых, пока силы не кончаются, не перестают подпитывать панику и истерику, отчего та сходит на нет, а Нил просто ложится полностью на Кевина, уже не сопротивляясь. Все. Бушующая волна боли и мыслей сошла. Теперь лишь вялость. — Крольчонок, тебе надо поесть, — он лишь кивает, забирая тарелку печенья и чай на подносе, ставя себе на ноги, пока все еще опирается спиной на Дэя. — И обработать рану. Ты разодрал плечо до крови, — он только сейчас понял, насколько плохо все было, насколько ярки были воспоминания, которые его преследовали. И Нил снова покорно кивает. Он просто делает то, что ему говорят, позволяет парням стянуть футболку, что приятно пахла, только для того, чтобы те могли разобраться со шрамом, который он потревожил во время панической атаки. Сам же послушно ел и пил. Это было тяжело, а еще мысли уносились совершенно не в ту сторону, когда Нил начал понимать и вспоминать, что делал во время своего первого пробуждения. Ему не нравится вот так вскакивать и калечить себя, даже если в моменте это кажется лучшим вариантом для всех. — Спасибо, — выдыхает он, показывая, что безумно ценит помощь парней, хотя вряд ли это можно было бы передать всего одним словом. Правильнее сказать, это просто нереально. Они слишком много делают друг для друга, для него, чтобы в простые семь букв можно было уместить все его мысли. — Не за что, Малыш. — Сейчас все хорошо, Зайка, но давай ты все же сходишь к Би. Она поможет уменьшить и количество кошмаров, и их влияние, — в прошлый раз Эндрю говорил об этом же, но тогда Нил твердо отказал, сейчас же он не знает. Он боится и не хочет, но вот так вот страдать от своего прошлого ему надоело. Он слишком устал, да и не хочет так сильно грузить парней проблемами. — Хорошо, — это было не «да», но уже больше, чем отказ, так что с этим они успеют разобраться, а пока надо просто доесть, нацепить футболку и проспать втроем до обеда после сложной и эмоциональной ночи, в которой никто так и не отдохнул.