***
— Михримах, проходи, — Хюррем встретила меня с нежной улыбкой, и я немного успокоилась. Госпожа выглядела безупречно даже в такой простой обстановке. В волосах, что в солнечном свете отливали огнём, сверкала небольшая золотая диадема, а по женственной фигуре идеально сидело платье сиреневого цвета с фиолетовым корсажем. На белоснежной тонкой шее блестело серебряное колье. — Добрый вечер, Валиде, — я подняла взгляд на низкий столик, на котором было множество аппетитных блюд. — Я надеялась увидеть братьев, где же они? — Сегодня я хотела бы разделить ужин только с тобой, моя дорогая. Садись, — султанша, что сидела на больших подушках на полу, указала на место рядом с собой. Я послушно присела, улыбаясь, но всё еще чувствовала себя настороженно, не зная, почему госпожа решила поужинать только со мной, без братьев. Мы поговорили о повседневных делах, о которых обычно разговаривают родители с детьми, когда делают вид, что интересуются жизнью своих чад, а после приступили к трапезе. Эх, я уже соскучилась по нормальным стульям и столам… Хоть подушки и были мягкими, сидеть на полу я всё еще не привыкла. — Я слышала о том, какой интерес к учёбе ты начала проявлять в последнее время, — начала рыжеволосая, пока я жевала поджаренное мясо перепёлки с золотистой корочкой (это и правда невероятно вкусно). — Это похвально, Михримах. Я считаю, что женщина должна быть такой же образованной, как и мужчина. Ты — дочь падишаха, и не должна опозорить отца своей неграмотностью перед своим будущим мужем. Я едва не подавилась, услышав последнюю фразу. Подобного я не ожидала. Мне только двенадцать, а Хюррем, видимо, уже вовсю занималась планами, как в будущем удачно выдаст меня замуж за полезного для неё человека, и морально начала готовить меня к этому. Несмотря на то, что я сделала, она думает только о том, чтобы обменять свою единственную дочь на власть. Я чувствовала, как недовольство, смешанное с обидой, неприятно заныли глубоко внутри. Мое самолюбие было задето. Я должна была заставить госпожу изменить своё мнение, дать ей понять, что я могу достичь высот с помощью своего ума сама, а не благодаря браку с влиятельным пашой. Это то, чего я добивалась, но пока, как видно, мои старания не были успешны. — Хорошие отношения с будущим супругом, конечно, очень важны для меня. Но прежде всего я желаю, чтобы благодаря моим познаниям в науках в этом дворце меня воспринимали как личность, наравне с моими братьями, — осторожно начала я, стараясь быть спокойной. Я не собиралась кричать, что не желаю выходить замуж за того, кого выберет матушка, но хотела дать понять, что быть просто приложением к своему мужу меня не устраивает. — Я ведь ничем не хуже их, я могу учиться с ними наравне. Я следила за реакцией Хюррем. Конечно, она не ожидала, что я выдам подобное, и не знала, что на это сказать. Мои слова удивили её, но не разгневали, с облегчением поняла я. Можно осторожно дать ей понять моё мнение на тему замужества. Только продумывать, что говорить. — Я, конечно, рада, что ты хочешь быть такой же умной, как братья, Михримах, — мягко сказала Хасеки, но я насторожилась. — Но всё же, ты — не шехзаде, и науки не могут быть главными в твоей жизни. Твое призвание — стать женой нужного человека, обеспечив твоим братьям безопасность. Твоя главная роль — роль хорошей жены. Спокойствие, только спокойствие. Я боролась с желанием закатить глаза. — Конечно, я прекрасно это понимаю, Валиде. Я знаю, как нужна братьям моя помощь. Я не буду противиться судьбе, когда Вы подберете того, кого сочтёте достойным стать моим супругом. Я знаю, что Вы сделаете правильный выбор, — я увидела на лице султанши облегчённую улыбку. — Однако, я считаю, что одно другому не мешает. На замужестве жизнь не заканчивается. Муж не помешает мне самой добиться успехов в жизни. Хоть султанша, услышав мои последние слова, была напряжена, всё же я смогла добиться своей речью того, чего хотела. Мне необходимо расположить матушку к себе, и лучший способ это сделать — убедить в том, что я готова покорно стать женой нелюбимого ради неё и своих братьев. Нужно было, чтобы Хасеки поняла, что устраивать истерик по этому поводу я не собираюсь и выйду за того, за кого скажут. Это было важно. Как бы обидно это ни было, я понимала, что пока Хюррем видит во мне только пользу, которую может извлечь. И если я сделаю вид, что ей удастся получить от меня эту выгоду без возражений и препятствий — она начнёт лучше ко мне относится, что мне и нужно было. Это немного грустно, но, пока я не завоевала её доверие, показав свой ум и хитрость, придётся притворяться покорной. Послушанием легко завоевать благосклонность. Главная хитрость — изображая саму покорность, вовремя сделать так, чтобы матушка остановила свой выбор на нужном мне человеке. И я сразу же соглашусь выйти за того, за кого сама желала, а она даже не будет об этом подозревать, радуясь моей преданности ей и братьям. Конечно, можно было надеяться, что всё само сложится по канону, но лучше было перестраховаться. — Валиде, давайте не будем затрагивать эту тему, — я решила, что на сегодня достаточно завуалированных феминистических разговоров, опасаясь, что могу выйти за допустимые для этого времени рамки. — Я ещё совсем ребёнок, пока слишком рано думать о подобном. Султанша кивнула, видимо, решив, что меня смутила эта тема. Она была довольна и приятно удивлена моими словами про замужество, но в то же время мои рассуждения о том, что я достойна большего, нежели быть просто женой и матерью, привели её в замешательство. Но главное — Хюррем начала менять своё мнение касательно меня в лучшую сторону, основа была заложена. Теперь нужно будет действовать постепенно и осторожно. — Как тебе новые покои? Уже освоилась? — я обрадовалась, что Хасеки перевела тему на ту, которая как раз была мне нужна. — Они просто прекрасны, Валиде, я о таких только мечтать могла. Но с этими, конечно, ни в какое сравнение не идут, — я обвела взглядом роскошные покои, что до этого могли принадлежать только Валиде Султан. — Но своими я более чем довольна, спасибо Вам ещё раз, что отдали мне их, — невинно сказала я, украдкой поглядывая на рыжеволосую, надеясь, что она отреагирует на мои слова так, как я хотела. — Михримах, моя дорогая, — я возликовала, увидев, как ласковая улыбка тронула губы Хюррем, и каким нежным взглядом она смотрела на меня. — Я буду честной, я должна поблагодарить тебя за то, что Повелитель позволил мне остаться в этих покоях. Я знаю о том, что это ты смогла убедить его. — Глупости, Валиде, Вам не нужно благодарить меня, — я сделала вид, что смутилась, и опустила глаза, спрятав довольную улыбку. — Не знаю уж, что такого ты могла ему сказать… Но, поскольку Повелитель наказал тебя, я предполагаю, что ты вышла за грани дозволенного, — ласковый голос госпожи стал строгим. — Михримах, ты не должна позволять себе дерзить отцу, ни при каких обстоятельствах. Ты обязана беспрекословно слушаться его и не можешь спорить, ты ведь это прекрасно знаешь. Твой отец — падишах, и даже тебе нельзя себя так вести с ним. Даже когда дело касается меня. Это серьёзно. Если бы Хюррем не заняла эти покои, нарушив законы гарема, потому что так пожелала, мне бы не пришлось идти на риск и грубить повелителю — думала я, но сказать не могла. Всему причиной была прихоть госпожи, которая прекрасно знала, что ей это с рук не сойдет. Ничего бы не было, если бы она сама не нарушила правила — и скандала с Сулейманом в том числе. Да и сама султанша, которая сейчас отчитывала меня за дерзость, бросила султану в лицо откровенную грубость: «И ты тоже не забывай, Сулейман». И ещё читает мне нравоучения, говоря о рамках дозволенного? Смешно. Если бы она сама помнила про них, ссоры не случилось бы. — Я прекрасно это понимаю, Валиде, не стоит беспокоиться. Я разгневала Повелителя только потому, что не видела иных способов выручить Вас, мне очень хотелось Вам помочь, — я сделала вид, словно глубоко раскаиваюсь в содеянном, и начала давить на жалость и совесть рыжеволосой. — Я обещаю Вам, что подобного больше не повторится. Я буду вести себя достойно дочери падишаха, буду послушна и спокойна. Это наказание я переживу как заслуженное, — я склонила голову, поникнув. — Я надеюсь, что отныне ты будешь вести себя разумно, Михримах. Я понимаю, что ты сделала это ради меня, дорогая, и поэтому не гневаюсь на тебя, — голос Хюррем, что был суровым, снова стал мягким, чему я обрадовалась. — Иди сюда. Госпожа неожиданно притянула меня ближе к себе и заключила в нежные объятия, оставив трепетный поцелуй на лбу. Я удивилась, но замерла, ожидая, что же будет дальше. — Михримах, моё самое ценное сокровище, — такого поворота событий я точно не ожидала. Хюррем не выпускала меня из объятий, говорила тихо и ласково. — Когда ты родилась, я была ещё совсем юной и глупой… — лицо султанши омрачилось, очевидно, от неприятных воспоминаний. — Я боялась, что ты не сможешь выжить во дворце, ведь здесь ценят только шехзаде. Но теперь я понимаю, что мои страхи были напрасны. Ты — не шехзаде, но умна не по годам. Ты сильнее духом, чем твои братья. Жаль, что не можешь претендовать на трон… Но ты можешь выжить и позаботиться о своих братьях. Это самое главное. Я затаила дыхание и не шевелилась, напряженно обдумывая услышанное. Такого откровенного признания от госпожи я не ожидала. С одной стороны, стоило радоваться тому, что она так тепло ко мне относится, но с другой… Я понимала, что слова Хюррем лишь подтверждают то, что султанша проявляет любовь ко мне, лишь потому что видит во мне помощь для неё и братьев. Конечно, она действительно любит меня, потому что я — её родная дочь, но всё же. Моя главная задача — изменить это. Доказать матушке, на что я способна сама, проявить себя как личность, а не как дополнение к моим братьям. Чтобы она поверила, что я могу всего добиться своими силами, одна, и что я лучше их, вместе взятых. Начало уже успешно положено. Я верю, что смогу. — Михримах, — я почувствовала легкое прикосновение к своему подбородку, и подняла голову, встретившись с блестящими голубыми глазами, точно такими же, как у меня. В них я увидела любовь и надежду. — Дочка, пообещай мне кое-что. Ты должна всегда быть опорой для меня и своих братьев. Ты — наша главная надежда. Только тебя слушает наш Повелитель, твоё слово важно для него. Всегда думай о нас, и делай всё, чтобы помочь нам, ведь только ты на это способна. Я верю в тебя. Я всматривалась в лицо рыжеволосой и пыталась понять, стоит ли за сказанным ею лишь холодный расчёт. Я подумала, что султанша может умно манипулировать нежными чувствами дочери, чтобы та, поверив, что матушка столь сильно любит её, готова была ради неё на всё. Но, к счастью, в материнских глазах плескались искренние чувства, взгляд не был фальшивым, и я почувствовала облегчение. Хотелось верить, что это правда. — Михримах, пообещай, — увидев, что я ушла глубоко в свои мысли, настойчиво повторила Хюррем. — Ты всегда будешь волноваться и заботиться о братьях в первую очередь. Ради меня. — Обещаю, Валиде, можете не беспокоиться, — я улыбнулась, надеясь, что сдержу обещание. Я услышала облегчённый выдох Хасеки и увидела, как счастье осветило её лицо. Радость султанши не была наигранной. Она снова прижала меня к себе и заключила в крепкие объятия, не отпуская. Я не сопротивлялась, и улыбалась, пока госпожа ласково гладила меня по золотым волосам, что были чуть темнее, чем у неё. — Я всегда знала, что ты очень умная и примешь правильное решение, Михримах, ведь ты — моя дочь, — она поцеловала меня в макушку. — Взамен на своё обещание можешь попросить у меня всё, что пожелаешь — в качестве награды. Довольная ухмылка тронула мои губы, которую я постаралась скрыть от Хюррем. Удача сегодня явно на моей стороне. Как воспитанная девочка, я сейчас должна была сказать, что мне ничего не нужно, но… нет. Скромной я быть не собираюсь. Моей просьбой, впрочем, не будет что-либо неприлично дорогое или нереальное, совсем нет. Это будет нечто иное, нехарактерное для ребёнка моего возраста… — Все, что пожелаю? — с улыбкой спросила я, повернувшись к султанше и внимательно смотря ей в глаза. — Только не проси свадьбу с Малкочоглу, — рыжеволосая явно ожидала услышать от меня именно это. Я совсем забыла про Бали-бея, который сейчас, насколько я понимала, находился в ссылке после истории с Айбиге, и должен был вернуться не ранее, чем года через два. Я про него совершенно не думала, поскольку главный секс-символ Стамбула не интересовал меня вообще. А ведь Михримах с раннего возраста, как только научилась говорить, убеждала всех, что станет его невестой, вспомнила я. Неудивительно, что Хюррем, зная интересы своей дочери, подумала, что она воспользуется шансом. Ведь она не знает, что я — не та Михримах. — Валиде, поверьте, моя детская увлечённость Малкочоглу уже давно в прошлом. Я выросла и смирилась с тем, что он не сможет быть моим мужем, никогда, — поспешила успокоить султаншу я. — Меня больше не интересуют пустые детские мечты, а он был лишь одной из них, не больше. — Ты очень порадовала меня, оставив эту глупую влюблённость в прошлом, Михримах. Это очень правильное и взрослое решение, — в голосе Хасеки было невероятное облегчение — для неё одной проблемой стало меньше. Конечно, она обрадовалась, узнав, что я не буду страдать, потому что не стану женой любимого. — А что касается того, что я пожелаю… Мне не нужно ничего дорогого и роскошного, Валиде. Я лишь хочу взять с Вас обещание… взамен на моё, — начала осторожно. Я стала более серьёзной, и настороженно следила за реакцией госпожи. Я затаила дыхание, ожидая, что же она скажет на такую наглость. — Честно скажу, я удивлена, Михримах, — сказать, что Хюррем была поражена моей просьбой — это ничего не сказать. Она точно думала, что я попрошу какую-нибудь очередную безделушку, вроде новых украшений или платьев, чего обычно желают все девочки в моём возрасте, и потому была в сильном недоумении. — Что ж, говори, я ведь пообещала — всё, что пожелаешь. Я глубоко вдохнула, помедлила секунду, собираясь с мыслями. Я чувствовала волнение, но старалась придать голосу спокойствия: — Как я пообещала Вам, Валиде, я всегда буду оберегать своих братьев и сделаю ради них все, ведь Вы и они — самое дорогое, что у меня есть. И своё обещание я сдержу. Но Вы тоже пообещайте мне и себе, что всегда будете делать всё, чтобы с ними и со мной всё было хорошо, — я говорила, нерешительно опустив взгляд в пол. Да, я очень сильно рисковала. Снова. Хотя и говорила себе, что больше не буду. Но ведь госпожа — не падишах, тут свободы немного больше. К тому же, я очень осторожно подбирала слова, чтобы рыжеволосая ни в коем случае не догадалась, что на самом деле я хотела сказать: «Пообещайте, что Вы не навредите своим детям сами». — О чем ты говоришь, Михримах? — судя по серьёзному голосу и тому, как Хюррем нахмурилась, ей не совсем нравилось услышанное. — Неужели ты действительно думаешь, что я способна хоть как-то навредить им или тебе? Я ведь люблю вас всех больше жизни! «Да, думаю» — пронеслось у меня в голове, но я поспешила успокоить Хасеки, пока она не разгневалась: — Валиде, Вы поняли меня неверно, — заверила я, молясь, чтобы это удалось. — Конечно, я знаю и верю, что Вы пойдете на всё ради того, чтобы мы были живы и невредимы, но… — Какое же «но» может быть здесь, Михримах? — строгим голосом спросила султанша, смотря на меня с недовольством. — Объясни. — Дело в том, что есть законы, на которые не в силах повлиять даже Вы, Валиде, как бы не старались, — с мрачным видом, тяжело вздохнув, проговорила я. Увидев, как госпожа недоуменно посмотрела на меня, я продолжила: — Закон Фатиха. Ужасный, кровавый обычай наших предков, согласно которому… — Я знаю, о чем этот закон, — перебила меня Хюррем. — Ты же знаешь, я готова пойти на всё ради твоих братьев… Тебе не стоит бояться, что Мустафа сможет навредить им. Этого не произойдет. Я не позволю. — Да, Валиде, я это понимаю, но… Вы же знаете, что этот варварский обычай распространяется на всех сыновей падишаха, без исключения, — сказала я с тревогой. — А значит, даже если Вы найдёте способ обезвредить Мустафу… В конце концов, мои братья станут врагами. Избежать этого невозможно, как бы нам ни хотелось, — мой голос стал тихим. — Ни один из них не сможет взойти на трон после смерти нашего отца, оставив остальных в живых. Закон этого не позволит. Я нерешительно подняла взгляд на рыжеволосую. Госпожа смотрела на меня с волнением, непониманием, но не гневом. Ведь я не говорила ничего, что не было бы горькой правдой. И возразить ей было нечего. — Валиде, мое желание очень простое — пообещайте мне, что Вы никогда не допустите, чтобы жестокие обычаи этого дворца настроили моих братьев друг против друга, — продолжила я, пока Хасеки молчала. Мой голос жалобно дрожал, а во взгляде читалась боль. — Пожалуйста. Это очень важно для меня. Пообещайте, что не позволите моим братьям… навредить друг другу. Что обезопасите их, не только от врагов, но и от себя самих, — я замолкла, опустив взгляд и с тревогой ожидая ответа. — Вы же обещали, все, что я пожелаю, Валиде, — повторила я очень тихо. Снова напряженная тишина. Я видела, как эмоции сменяют одна другую на лице рыжеволосой. Это был немного гнев, но больше недоумение, изумление, и даже какое-то волнение. Видно было, что она погрузилась в свои мысли и принимала решение. — Теперь я понимаю, о чем говорил мне твой отец недавно… — тяжело вздохнув, тихо проговорила Хюррем. — Ты стала рассуждать не по годам… Это, конечно, радует, но в то же время… тревожит. Не спеши взрослеть и думать, насколько жестока жизнь, Михримах. Тебе ещё рано. Побудь наивным ребёнком, моей маленькой девочкой. Я бы и сама, возможно, хотела ещё побыть обычным ребёнком. Но, увы, не в этой реальности. Здесь чем раньше ты становишься взрослым и способным оберегать свою жизнь, тем больше шансов, что выживешь. И угораздило же меня попасть… — Обещаю, я сделаю всё возможное, чтобы вам ничего не угрожало, Михримах. Всё, что смогу. Ведь вы с братьями — всё, что у меня есть, — пообещала мне госпожа с немного грустной улыбкой. — Ты ведь веришь мне? — Да, конечно, я знаю, что Вы сдержите своё обещание, Валиде, — кивнула я, и внезапно с хитрой улыбкой перевела тему: — У меня есть ещё одно желание, совсем небольшое… Я не могу больше ездить верхом, пусть я так любила это, но увы… — изобразила грусть. — Но можно мне хотя бы ходить раз в неделю в конюшню? Я просто хочу проведывать свою любимую лошадку, — попросила я жалобным голоском. — Конечно можно, Михримах, — на губах Хюррем снова появилась мягкая улыбка. Она обрадовалась, что я переключилась на более «невинные», естественные для ребёнка желания. — Не вижу в этом ничего дурного. — Спасибо, Валиде, — я сама прильнула к госпоже с теплыми объятиями, радуясь своему сегодняшнему успеху. Всё получилось даже лучше, чем я ожидала.***
Я снова, несмотря на холод, пронзающий тело (октябрь, как-никак), пробиралась к конюшне, про себя ругаясь — она находилась в самом отдаленном уголке сада. Дорожку размыло дождём, и мне приходилось прыгать по камням, придерживая юбку, чтобы не заляпаться грязью. За мной следовали Фирузе и Клара. Обеих девушек я выбрала себе в служанки. Первую нужно было постоянно держать под своим контролем, а вторая вполне могла стать со временем верной служанкой мне. Девушка не глупа, может быть полезной: если она сможет привязать к себе Мехмеда, можно будет получить неплохого союзника. Главное — помочь ей избежать участи, как в каноне, а там и госпожой вполне может стать. Словом, я решила пока присмотреться к ней. Девушкам даже не пришлось приказывать остаться снаружи — они и так знали это. Да и заходить внутрь не очень-то желали, и я их понимала — в нос уже на улице ударил резкий запах, от которого подташнивало. Бедный Рустем, как он тут целый день дышит… Я сделала глубокий вдох свежего воздуха, расправила складки на юбке и теплой накидке и без стука вошла в конюшню. Рустем стоял ко входу спиной и расчёсывал длинную гриву очень красивой, чёрной, словно ночь, лошади. Он не слышал, как я вошла. Я невольно залюбовалась. — Красивая, — помедлив несколько секунд, громко сказала я. — У неё есть кличка? От неожиданности ага вздрогнул, но поняв, кому принадлежит голос, сразу же обернулся и поклонился. — Простите, госпожа, я совсем не заметил Вас. У этой кобылы нет клички, как и у большинства лошадей, никому не принадлежащих. Обычно им их дают только члены династии. — Жаль, — я подошла ближе к черногривой красавице, и, не удержавшись, ласково провела рукой по мягкой шерсти. — Такая красавица не может быть без клички. — Можете назвать её, госпожа, если пожелаете, — я увидела, что Рустем улыбнулся. — Кара. Мне кажется, именно это имя больше всего подходит ей, — уверенно сказала я, не отрывая взгляда от прекрасного создания. Кара спокойно стояла на месте и позволяла себя гладить. — Черная, как тьма. — Вы отлично подобрали имя, госпожа. Вы ей понравились, я вижу это по её глазам, — по голосу мужчины я поняла, что он пришел в восторг от того, что мне понравилась его лошадь. — Жаль, что оседлать её Вы не сможете… — он помрачнел, вспоминая, что в этом есть его вина. — Да, жаль, но не будем о грустном, — я отошла от кобылы, которая негромко заржала, недовольная тем, что её перестали гладить, и посмотрела на Рустема. — Рустем-ага, ты помнишь, о чём мы с тобой договорились? — опустим, что договором это совсем не было. — Конечно, госпожа, — улыбка исчезла с лица аги. — За то, что Вы сделали для меня, я навеки Ваш преданный раб. Я исполню любой Ваш приказ. — Что ж, он у меня есть, — мой голос стал серьезным. — Выполнишь своё первое задание — докажешь, что ты мне полезен. — Приказывайте, госпожа, я на все готов, — ответил незамедлительно. — Что тебе известно о Нигяр-хатун, Рустем-ага? — спросила я. — Много лет работала калфой в гареме, была ункяр-калфой и даже получила должность казначея, — начал перечислять Рустем. — Говори дальше. Все, что знаешь, — твердо приказала я, увидев, как мужчина замолк, смутившись. — Нигяр-хатун… Оказалось, что она много лет состояла в греховной связи с Ибрагимом-пашой, — ага стыдливо прятал взгляд, наверное, полагая, что маленькую невинную девочку могут смутить настолько откровенные подробности. — В конце концов, об этом узнала Хатидже Султан. И, если то, что говорят, правда… Хатун носит в себе греховный плод совершённого с великим визирем порока. — Тебе известно, казнила ли её Хатидже Султан? — я выжидательно смотрела на него. — Нет, госпожа, этого я не знаю, — ответил Рустем. — Не казнила. Не спрашивай, откуда мне известно, но это так. Я точно знаю, что госпожа пожалела дитя в чреве Нигяр, ведь оно невиновно в том, что является результатом греха. Хатидже Султан приняла решение убить хатун только после родов, помиловав ребёнка своего мужа, — я наблюдала, как лицо аги вытягивалось от удивления. Он был поражён не столько тем, что я в курсе подобных интриг, сколько тем, что я, маленькая девочка, говорю об этом так прямо и холодно, совершенно не смущаясь. Он думал, что я — наивный, милый ребенок. — А теперь — к делу, Рустем. Слушай меня очень внимательно. — Я весь внимание, госпожа, — поборов изумление, смело откликнулся мужчина. — Не задавай лишних вопросов, просто запоминай, — я глубоко вдохнула, прежде чем начать. — Хатидже Султан держит Нигяр-хатун в темнице их с пашой дворца, в ожидании, когда та родит. Моя Валиде приказала своим слугам пробраться в темницу, спасти Нигяр и тайно привести её сюда. Валиде желает использовать хатун и её ребёнка как оружие в своих интригах против Хатидже Султан, — с каждым словом лицо Рустема становилось всё больше изумлённо-хмурым. Я замолкла, сделав паузу, чтобы он всё осмыслил. — Но… Я не совсем понимаю, госпожа, — мужчина подобрал слова только спустя несколько мгновений. — Зачем Вы всё это говорите мне? Чего Вы желаете от меня? — Затем, что Нигяр-хатун не должна попасть к моей Валиде, Рустем, и вместе со своим новорождённым ребёнком стать оружием в её руках, — мой голос стал очень напряжённым и суровым. — Ни в коем случае. Не спрашивай, почему — так просто необходимо. Больше тебе знать не нужно. — Госпожа… Простите, но это же невозможно. Как Вы сможете нарушить планы Хюррем Султан? — Рустем был в недоумении. Он совершенно не понимал, почему я решила пойти против своей же матушки, и был ошарашен тем, что такое вообще возможно. — Очень просто, Рустем. У меня есть ты, — твёрдым голосом произнесла я, внимательно смотря на него, отчего мужчина чувствовал себя неудобно. — Твоя задача — сделать то, что приказала своим слугам моя Валиде, раньше их. Выход только один: помоги Нигяр-хатун бежать прежде, чем они доберутся до неё. Мне не важно, как ты это сделаешь, кого попросишь. Главное, чтобы бывшая калфа и дитя были невредимы, в безопасности, и вдали от дворца, Хатидже Султан и Валиде. Ты сказал, что выполнишь всё, что я тебе прикажу. Пришло время доказать это. Рустем был в сильном замешательстве. Таким растерянным и поражённым я его ещё не видела. Я не стала торопить, дав мужчине время подумать, и ждала его ответа. Выбора, впрочем, у него всё равно не было, и он это понимал. — Я, конечно, согласен, госпожа, если это необходимо и Вы приказываете… — тяжело сглотнув, неуверенно произнес ага. — Это будет крайне сложно, но я клянусь Вам, что сделаю все, что будет в моих силах. Вот только… Где же мне найти безопасное место, чтобы отвести Нигяр-хатун туда, и чтобы там её никто не нашёл? — У тебя есть дом, в котором ты живешь, Рустем? — спросила я. — Да, есть, госпожа. Однако он… слишком мал и беден, — мужчина смутился и опустил взгляд, покраснев. — Нет разницы, — показывая, что его положение меня совершенно не интересует, сказала я. — Главное — никто не будет там искать? — Нет, о нём никому не известно. — Это очень хорошо, — обрадовалась я. — На первое время сойдёт, а дальше найдем вариант получше. Остальное тебе понятно, Рустем? — Да, госпожа. Я понял, что от меня требуется, и обещаю, что сделаю всё, что смогу, — уже более решительно и твёрдо повторил Рустем. — Не забывай, что от того, как ты справишься, зависит твоя дальнейшая судьба. Всё в твоих руках. Если сможешь помочь мне, то убедишь в своей преданности, — строго сказала я, чтобы ага осознал, насколько всё серьёзно. — Я даю тебе шанс проявить себя. — И я им воспользуюсь, можете во мне не сомневаться, госпожа, — заверил меня мужчина. Я заглянула в его светло-карие глаза, и увидела в них волнение, смешанное с преданностью. Это порадовало меня. — Необходимо действовать как можно скорее, Рустем. У нас нет времени на разработку плана. Срок до того, как Нигяр разрешится от бремени, идёт уже на дни, — встревоженно добавила я. По моим подсчётам, хатун была уже на восьмом-девятом месяце, и это было самой большой проблемой. Рустем может не успеть. — Каждое мгновение у нас на счету. — Я понял, госпожа. Можете довериться мне. — И ещё кое-что… — я чуть не позабыла про ещё одно дело, не менее важное, что тоже не могло ждать. — У меня для тебя есть ещё одно задание, Рустем. Не бойся, оно намного легче, — успокоила я, заметив испуг на его лице. Сказав это, я вытянула из свободного рукава своего платья небольшой тонкий сверток пергамента. Ага взглядом проследил за движением моей руки. — Слушаю, госпожа.