Госпожа, и не простая

      Два дня.       До отбытия Сулеймана, а с ним, соответственно, и Рустема, осталось два дня. Но, несмотря на это, ага по-прежнему не делал никаких попыток связаться со мной, и меня это уже не на шутку напрягало.       Ему уже должно быть известно, что я знаю о том, что Нигяр жива. Почему же он до сих пор не попытался как-нибудь оправдать свой поступок, объяснить мне причину своего предательства? Время поджимало, а Рустем продолжал игнорировать меня. Что же произошло? Неужели он и вправду предал меня и решил переметнуться на сторону Хюррем? Мысли об этом меня очень пугали.       Последние несколько дней я словно металась меж двух огней. Я разрывалась между тем, чтобы самой пойти на встречу с мужчиной, если он до последнего не пожелает со мной связаться — другого выхода у меня не было… И между тем, чтобы позволить ему отбыть в поход, не объяснившись передо мной. Показать ему таким образом, что мне плевать на какого-то конюха и его предательство.       Второй вариант казался заманчивым, но вместе с тем и опасным. С одной стороны, я не была уверена, что стоит снова доверять тому, кто служит Хасеки и может воспользоваться выгодной информацией, которую я могу ему сообщить, ради того, чтобы получить доверие госпожи. Простить Рустема и продолжать делиться с ним всеми своими планами было опасно; я прекрасно понимала риски. Лучше бы не доверяться снова тому, кто уже предал однажды, но…       С другой стороны, я не смогу действовать без верного мне, взрослого человека во дворце, у которого явно больше возможностей, чем у меня, ребёнка. Без такого слуги, как Рустем — рядом со мной, я буду связана по рукам и ногам. Возможно, простив его, поверив тому, что он скажет, я поступлю слишком опрометчиво, но у меня, по сути, особо нет выбора.       И все же я до последнего дня верила, что Рустем сам прибежит ко мне, вымаливая прощение за то, что предал моё доверие. Я хотела верить в это. Если бы он так поступил, я бы, скорее всего, подумала над тем, чтобы снова довериться ему. Но если он сам не пожелает объясниться… Что ж, тогда я буду считать, что ага сделал свой выбор между мной и Хасеки, решила я. Как бы больно мне ни было, я должна буду смириться.       Осталось два дня, и я уже почти свыклась с мыслью, что придётся отпустить Рустема в разлуку самое меньшее на два-три года, так и не выяснив, что у него в голове. Навязываться ему я не собиралась. Он так и не пожелал со мной поговорить — и это его выбор.       Я бы смирилась, если бы не одно обстоятельство, что пугало меня с каждым днём всё больше.       Фирузе.       От взгляда, который персиянка на меня бросала, когда мы пересекались, мне становилось не по себе. Она определенно что-то задумала против меня; я была бы совсем дурой, если бы не догадалась об этом. Я пыталась следить за шпионкой, но все попытки выяснить, что у той в голове, оказались бесполезными.       Я с тревогой смотрела на то, как наложница с каждым днем сближалась с Хасеки. Она целыми днями проводила рядом с Джихангиром и, соответственно, с Хюррем. Невозможно было не заметить, что госпожа смотрит на Фирузе иначе, чем на остальных рабынь — с неким теплом. В сложившейся ситуации это пугало меня больше всего.       Притворившись невинной овечкой и с помощью Джихангира заполучив доверие султанши, персиянка с легкостью сможет провернуть что-нибудь против меня, воспользовавшись расположением Хасеки. Мой страх не был беспочвенен. Я прекрасно понимала, насколько для меня опасна шпионка. Как и понимала, что без помощи Рустема не смогу ей противостоять.       Рустема, с которым решила не говорить, если он сам не пожелает со мной связаться — а он так и не сделал этого. Вот в чем моя самая большая проблема.       К тому же, я видела, как Хюррем с каждым днём всё больше теряла терпение, желая узнать свою соперницу в лицо. Она до сих пор не смогла выяснить, кто же загадочная любимица Повелителя, и потому ходила по дворцу злая, как собака, кидаясь на всех подряд — даже на своих детей. Мы с Мехмедом просто не рисковали к ней подходить, дабы не попасть под горячую руку.       Я чувствовала, что ещё немного, и госпожа поймет, кто эта фаворитка. Фирузе становилось всё сложнее скрываться, а Хасеки становилась всё подозрительнее ко всему своему окружению, даже к тем, кому очень доверяла. Султанша не может быть настолько слепой, чтобы и дальше жить в неведеньи. Вскоре она доберётся до правды.       Что же мне со всем этим делать? Решение напрашивалось само собой. Я до последнего не желала рисковать, давать Рустему шанс, но понимала, что с таким врагом, как Фирузе, самой мне никак не справиться. Кто знает, что может натворить персиянка за время похода… Я в опасности, я не могу позволить аге отбыть вот так, оставив меня одну на растерзание Фирузе. Плевать, что он, возможно, не желает со мной говорить. Я госпожа, и мужчина обязан объясниться передо мной.       Осталось два дня, и я, отбросив гордость и осторожность, приняла решение: воспользуюсь последним шансом поговорить с Рустемом. Дам ему возможность хотя бы попытаться оправдать себя, если у него самого не хватило смелости проявить в этом инициативу. В конце концов, это не значит, что я собралась сразу его прощать, доверяя все свои тайны. Достаточно и просто выслушать его объяснения — не больше.       И буду честна: несмотря на все доказательства предательства Рустема, что-то внутри упорно говорило мне, что не мог ага так поступить. Интуиция подсказывала, что с ним всё далеко не так просто, как кажется на первый взгляд… Не могла я заставить себя поверить в такую подлость со стороны мужчины — никак. Я чувствовала, что что-то не так с версией о его предательстве… вот только что?       Внезапная мысль осенила меня и подарила робкую надежду — что, если это очередной его хитроумный план? Может ли быть так, что Рустем и вовсе не думал меня предавать, а был уверен, что действует мне во благо, приводя калфу во дворец? Но почему он тогда не поделился со мной своим замыслом?       Догадка была очень уж фантастической и в целом маловероятной. Скорее всего, мне просто хотелось верить в это, как в единственное утешение. Но если это всё же окажется правдой, и как такового предательства не было вовсе… Я должна узнать, как всё было на самом деле, от самого аги. И потом уже решать, что мне с ним делать.       Однако мне не пришлось искать его и бояться, что я опоздала и уже не найду мужчину в конюшне. В момент, когда я уже отчаялась ожидать первого шага со стороны аги и решила взять всё в свои руки, Рустем опередил меня. В самый последний день, когда я уже и не надеялась получить от него хоть какую-то весть.       Он дал о себе знать, когда я сидела в своих покоях, терзаемая переживаниями и желанием как можно скорее узнать всё от самого Рустема. Наконец, потеряв терпение окончательно, я уже была готова побежать к нему, пока не стало поздно. И сделала бы это, если бы в ту же секунду, как я приняла решение, в двери не постучали.       — Войдите, — отозвалась я нетерпеливо, с недовольством.       Кого бы там ни принесло, этот человек уже сильно раздражал меня, поскольку заявился в самый неудачный момент, когда мне требовалась спешка. На пороге появилась робкая, смущённая девица, лет шестнадцати самое большее. Кажется, я видела эту рабыню пару раз в гареме, но имени той не знала. Что ей может быть нужно от меня? Я мгновенно насторожилась, ожидая буквально чего угодно.       — Кто ты такая и зачем пришла, хатун? — спросила я немного грубо.       Я молилась, чтобы у девушки не было никаких срочных или важных дел ко мне. Нужно как можно быстрее узнать, чего она хочет и выпроводить. У меня нет времени, мне необходимо бежать к Рустему.       — Простите, госпожа, я не желала Вас побеспокоить, — наложница нервно перебирала руками складки на юбке, не решаясь поднять голову. От волнения она едва не заикалась, раздражая меня ещё больше. — Я всего лишь хотела сказать то, что мне велел передать Вам конюх, Рустем-ага. Я встретила его в саду только что.       Услышав имя аги, я сперва подумала, что ослышалась. На мгновение я прекратила дышать, пытаясь справится с накатившим волнением. Неужели Рустем всё-таки соизволил объяснить своё поведение, сам пожелал увидеться со мной? Я не верила своей удаче. Но то, что он решил передать весть через какую-то рабыню, меня очень напрягло. Это не самый надежный канал передачи информации, разве разумно было с его стороны подвергать нас такому риску?       — И что же он тебе сказал? — я пыталась скрыть в своем голосе нетерпеливую дрожь, показать, словно мне абсолютно всё равно на какого-то конюха.       — Ага просил передать, что Ваша любимая лошадь больна, госпожа, — не отрывая взгляда от своих ног, уже немного смелее поведала мне девица. — Говорит, что она лежит, не вставая, уже второй день, а Вы просили его, чтобы он немедленно сообщил Вам, если с ней что-то случится.       Я сперва удивилась, услышав про больную лошадь, и застыла в недоумении, но мгновением позже меня осенило понимание, и уголки моих губ радостно дрогнули. Как я могла забыть про ловкий ум Рустема? Он придумал гениальное прикрытие, и очень правдоподобное. И ведь никто ничего не заподозрит!       — Неужели это правда? Вот горе, — я постаралась как можно правдоподобнее сыграть грусть и тревогу, чтобы наложница поверила, словно я действительно сильно переживаю за своё любимое животное, и вот-вот зарыдаю от новости. — Мне нужно немедленно увидеть мою лошадку! — в моем голосе были капризные нотки. — Я сейчас же отправлюсь в конюшню, проведать её, пока Рустем-ага ещё там. Бедное животное! — со стороны, пожалуй, и правда казалось, что я сейчас заплачу.       Не желая медлить ни секунды, я тотчас же поднялась с тахты на ноги и быстрым шагом пошла к дверям, в которых растерянно застыла рабыня.       — Простите, госпожа, ага лишь велел сообщить Вам… — виновато затараторила хатун, отступив на шаг назад, стоило мне приблизиться к ней.       Я удивленно уставилась на трясущуюся девицу, не понимая, что с ней. И лишь спустя секунду сообразила, что та, судя по всему, боится, что я гневаюсь на неё за то, что она принесла мне грустную весть. Не желая пугать наложницу и тратить на девушку свое драгоценное время, я развернулась, вернулась вглубь комнаты, быстро нашла в своем письменном столе одну мелкую монету и всунула в дрожащую ладонь недоуменной рабыни.       — Спасибо, что сообщила мне. Не бойся, я не гневаюсь на тебя, — быстро заверила я удивленную хатун, и, кивнув на серебряную монету, пояснила: — Это тебе, чтобы никто не узнал, что я ходила в конюшню, не спросив разрешения у Валиде. Не хочу, чтобы она разгневалась на меня. Поняла? — наложница растерянно кивнула. — Можешь идти.       Рабыня отправилась ко всем остальным в гарем, а я немедленно надела теплую накидку и поспешила на улицу, настороженно оборачиваясь по сторонам, чтобы убедиться, что меня никто не заметил. Осторожность никогда не помешает, тем более, у меня было странное, тяжёлое предчувствие.       На улице Рустема не было видно, но это было хорошо, поскольку у меня не было никакого желания дрогнуть на холодном ветру. На мгновение я замерла перед дверьми конюшни, чувствуя волнение, не решаясь войти. Я испытывала смешанные чувства от предстоящей встречи с агой, потому что не могла решить, как мне следует смотреть на него.       Конечно, мне хотелось сразу высказать ему свои обвинения в предательстве, выплеснуть Рустему в лицо весь гнев, который накопился во мне за время с нашей последней встречи, пока я изводила себя предположениями насчет мотивов его поступка.       Но что-то подсказывало мне, что не стоит так набрасываться на него с порога. Я отчаянно желала верить, что всё не так, как я это вижу, что я что-то упустила в своих догадках. Разумнее ли с моей стороны будет спокойно выслушать то, что скажет мне Рустем? В конце концов, он сам желал этой встречи, значит, ему есть, что мне сказать.       Решив действовать, как мне подскажет интуиция, я толкнула дверь, в которую входила уже много раз. Оказавшись внутри, я сразу же встретилась глазами с Рустемом.       Что-то внутри меня встревоженно дрогнуло, когда я посмотрела в карие глаза. Я ожидала увидеть в них страх моего гнева, отчаяние от осознания содеянного, вину, раскаяние, но точно уж не сильную тревогу и настороженность. Выражение его лица было хмурым и суровым, как никогда ранее.       Я сразу догадалась, что причиной столь сильного волнения мужчины была отнюдь не боязнь моего гнева и того, что ему не удастся вымолить у меня прощения. Таким обеспокоенным ага не выглядел, даже когда вынужден был сообщить мне неутешительные новости о провале нашего плана с Нигяр.       Пока я застыла на месте в нерешительности, Рустем метнулся к окнам в конюшне, выглянул наружу и быстро осмотрелся по сторонам. Убедившись, что на улице никого нет, ага немедленно приблизился ко мне. Я была крайне удивлена и уже открыла рот, собираясь что-либо сказать, но не успела.       Мужчина без предупреждения, бесцеремонно схватил меня за руку и, несмотря на мои слабые попытки сопротивляться, силой потянул в стойло, в котором виднелась чёрная блестящая грива Кары. Я была растеряна, совершенно не понимала его действий, но ага держал меня очень крепко.       Затянув меня в тесную, скверно пахнущую комнатку, в которой на свежей соломе спокойно спала лошадь, Рустем отпустил меня и отошел, насколько это было возможно в тесноте. Я изумлённо смотрела на него. Тяжело дыша, я ожидала объяснений.       — Рустем-ага, что происходит? — выпалила я, немного разгневанно, но больше с растерянностью. «Какого чёрта» — хотело вырваться у меня на самом деле.       — Госпожа, я очень прошу Вас простить меня за неудобства, — тихо сказал Рустем, всё ещё с подозрением оглядываясь на окна.       Он что, опасается, что нас могут подслушать? Но кто?..       — Поверьте, мне очень неловко, но я вынужден был пойти на такие меры безопасности. Надеюсь, Вы меня поймете. Скажите, не видел ли кто-то во дворце, что Вы сюда шли? — его голос обеспокоенно дрожал, и мое волнение лишь усиливалось с каждым мгновением. — Не показалось ли, что кто-то следовал за Вами на улице?       — Нет, — задумавшись на секунду, ответила я. — Если бы кто-то за мной следил, я бы это заметила. Я уверена, никто не знает, что я здесь, кроме… разве что, той хатун, через которую ты передал мне весть, ага.       — Вы сказали ей, что пойдете сюда сейчас? Не стоит никому настолько доверять, госпожа, это опасно, — сильнее нахмурился Рустем. — Не в том положении, в котором мы сейчас.       — В каком положении? — во мне кипела тревога вперемешку с поднимающимся раздражением от того, что я ничего не понимала. — Рустем-ага, скажи мне, что случилось, наконец! — настойчиво потребовала я.       — Не переживайте, сейчас я всё объясню, госпожа, — я выжидающе уставилась на него. — Дело в том, что одна из служанок Вашей Валиде, похоже, следит за мной. Или, что вероятно, за нами.       — Что? — я попыталась вникнуть в услышанное. Какая ещё служанка, и зачем ей следить за Рустемом? Очень странно. — Почему ты уверен, что она за нами следит? Зачем ей это, Рустем-ага? И кто она, ты знаешь?       — Недавно… — ага смутился на несколько мгновений, словно был не уверен, стоит ли мне это знать, но потом вздохнул и продолжил. — Несколько дней назад Хюррем Султан приходила ко мне, сюда, чтобы… поблагодарить за услугу, которую я ей оказал, — я очень удивилась прямолинейности и уверенности мужчины. Но, кажется, в его голосе было слышно что-то слабо похожее на искреннее раскаяние.       Я была поражена такой наглостью. Надо же, ему хватает смелости так просто признавать свою вину? Он прямо в лицо говорит мне о своих тайных делах с Хасеки, словно это совсем ничего не значит?       — Я обязательно объясню Вам всё, госпожа, только дослушайте меня, — словно прочитав мои мысли, сказал Рустем. — Сейчас главное не то, что сказала мне Хасеки. Дело в том, что одна из нескольких служанок, которые следовали тогда за госпожой, не отрывала от меня очень странного взгляда. Будто хотела показать, что настроена ко мне враждебно, хотя я видел эту хатун первый раз в жизни.       — Враждебный взгляд? Ты уверен, что тебе не показалось, ага? — с чего бы какой-то обычной служанке Хюррем, которую он до этого не знал, прожигать его взглядом, подумала я? Ничего не понимаю.       — Нет, я уверен в том, что видел, госпожа. Она смотрела мне прямо в глаза, и так, словно предупреждала о чём-то. И мне показалось… Что эта хатун знает что-то, что может быть опасным для меня. Или для нас с Вами, — ага настороженно посмотрел на меня.       — Но что эта служанка могла знать о тебе? — моя голова кружилась от чувства, что я не понимаю чего-то, что мне известно и лежит на поверхности. — И с чего ты взял, что это касается и меня тоже?       — Я тоже так думал, госпожа. Я очень долго пытался понять, что может связывать меня с той рабыней, — я напряглась, чувствуя, что сейчас услышу разгадку, которая была близка. — А потом внезапно осознал, что уже видел её лицо несколько раз. Ранее она сопровождала вместе со служанками другую госпожу, которая приходила ко мне. Вас.       Я недоверчиво уставилась на Рустема, который замолчал, ожидая мою реакцию на услышанное. Я отчаянно пыталась разобраться в своей голове, что же это всё значит, а после меня осенило. Моё сознание точно прошибло пониманием, и с моих губ случайно, довольно громко сорвалось имя загадочной рабыни:       — Фирузе…       Рабыня, которая сначала была моей служанкой и сопровождала меня во время походов в конюшню, теперь везде следовавшая за Хюррем — иных вариантов насчет того, кем могла быть служанка, про которую вёл речь ага, просто не было. Это точно она. Желание выругаться стало нестерпимым, когда я осознала собственную глупость.       И как я могла забыть, что Фирузе могла что-то заподозрить насчёт моего общения с Рустемом, с её-то острым умом шпионки и внимательностью? Как я только могла так оступиться на ровном месте, дать персиянке шанс о чём-то догадаться? Поразительно. Мне хотелось хорошенько ударить себя за невнимательность и неосторожность.       Я подняла взгляд на Рустема и заметила на его лице нечто странное. Он выглядел не менее пораженным, чем я, словно только что услышал нечто, что повергло его в изумление. Не придав этому значения, я пояснила то, что только что сказала:       — Фирузе — это имя хатун, которая ранее была моей служанкой. Но недавно она стала новой няней Шехзаде Джихангира, и служанкой Валиде. Это она — та, о ком ты говоришь, Рустем-ага. Иначе быть не может. И ты прав — она могла случайно видеть, как мы с тобой говорили — несколько раз… Возможно, она заподозрила что-то насчет нас с тобой, и поэтому так смотрела на тебя.       — Фирузе… — одними губами повторил за мной ага, и мне показалось, что он не верит тому, что только что услышал. — Неужели…       Я никогда не видела, чтобы он был настолько растерян и сбит с толку. Почему агу так удивило это имя? Что такого поразительного для мужчины в нем оказалось? Недоумевая, я неуверенно спросила:       — Что-то не так, Рустем-ага? Что случилось? — его реакция на имя Фирузе меня всерьёз взволновала, едва не испугала. В чём же дело? Что с ним?       — Госпожа, — от волнения Рустем тяжело сглотнул, его кадык напряженно вздрогнул. Я насторожилась, не зная, чего ожидать. — Помните некую хатун, что служила у Хатидже Султан и помогала мне с похищением Нигяр?       Я кивнула, совершенно не понимая, при чем тут эта служанка и Фирузе, как они могут быть связаны.       И ага настолько кратко, насколько у него это вышло, поведал мне о разговоре Махидевран и Хатидже, который подслушала хатун и пересказала ему. Из которого он узнал, что рабыню по имени Фирузе готовили к тому, что она должна попасть в покои к Повелителю втайне от Хасеки. Рассказал мне Рустем и о том, что Хюррем приходила к нему, чтобы предложить в награду за оказанную ей услугу стать её слугой. Госпожа попросила мужчину помочь ей узнать имя фаворитки падишаха.       Я выслушала краткий пересказ, усиленно соображая. Рустем догадался, что Фирузе — фаворитка Сулеймана, которую его попросила разыскать сама Хасеки. И, судя по всему, персиянка если не знает, то точно догадывается о каких-либо наших с агой делах. Это нехорошо. Очень нехорошо, судорожно думала я, вспоминая, с каким подозрением на меня смотрела шпионка в последние дни. Точно таким же взглядом, каким, по описаниям мужчины, смотрела на него.       Словно что-то знала.       После Рустем наконец объяснил мне своё «предательство» голосом, полным раскаяния, с огромной виной во взгляде. Оказалось, что в своих последних предположениях я была совсем не далека от истины: ага не желал меня предавать и переходить на сторону Хюррем втайне от меня. Он помнил, что я хотела, чтобы он стал слугой госпожи, и подумал, что не может упустить такой шанс. А потом собирался объяснить всё мне, надеясь на моё понимание.       Его оправдания меня совершенно не интересовали. Голос Рустема был таким виноватым, что мне даже стало его почти жаль. Он поступил со мной не очень хорошо, и я всё ещё не могла перестать гневаться на него, но сейчас было не время для этого. У нас появилась проблема гораздо важнее, которую нужно было немедленно решить. Пока она не причинила нам серьёзного вреда.       А она могла.       Рустем терпеливо ждал, пока я обдумывала всё услышанное и пыталась придумать какое-нибудь решение, чтобы избавиться от нависшей над нами опасности в лице персиянки. Я подняла взгляд на мужчину и увидела в его глазах признание собственной вины, отчаяние и искреннюю надежду, что я смогу простить его за обман с Нигяр.       — Госпожа, — наконец, не выдержал повисшего молчания ага. В его голосе слышалось раскаяние. — Вы имеете полное право гневаться на меня за то, что я сделал без Вашего ведома. Вы можете сейчас уйти от меня и больше никогда не приходить, если сочтёте, что я не заслуживаю отныне Вашего доверия. Я осознаю свою вину и смею надеяться лишь на Вашу милость, поскольку теперь Вам известно, почему я так поступил. Клянусь, что буду отныне всегда честным с Вами и не утаю больше ничего, если Вы даруете мне второй шанс.       Вместо прежней жалости слова Рустема вызвали во мне лёгкое раздражение. Неужели он не понимает, что сейчас нет времени на все эти его мольбы о прощении и клятвы быть верным? Да, я зла на него, и вряд ли бы простила его, если бы не обстоятельство с Фирузе. Но мы в опасности, нас могут раскрыть, и другого выхода, кроме как вместе продумать план действий, просто нет. Все обиды и недопонимания могут отойти на второй план и подождать.       — Рустем-ага, — нетерпеливо перебила мужчину я, — у нас нет времени на выяснение отношений. Твои оправдания могут подождать. Можешь считать, что никакого недоразумения с Нигяр-хатун не было, — ага просиял от радости, подумав, видимо, что я его простила, потому я добавила: — Это не значит, что я тебя простила, просто сейчас у нас есть более важная проблема, с которой мы можем справиться только вместе. У нас нет выхода, кроме как временно забыть наше… недопонимание. Нам нужно решить, что делать с Фирузе-хатун.       — Госпожа, почему Вы так боитесь эту хатун? Она же обычная наложница, что она может нам с Вами сделать? — во взгляде Рустема читалось недоумение. — Не думаю, что она представляет для нас большую опасность.       Я подавила желание простонать. Конечно, я забыла, что ага не знает о том, что Фирузе — не простая рабыня, а шпионка шаха, потому и не понимает моей тревоги. На мгновение я подумала о том, чтобы раскрыть ему правду о персиянке, но решила, что пока не стоит.       — Не забывай, что она любимица Повелителя, Рустем, — напомнила я мужчине. — Она может рассказать ему о наших с тобой встречах наедине. Как думаешь, падишах обрадуется тому, что у его дочери есть какие-то дела с конюхом? Что он может сделать, если узнает, что я хожу сюда одна, без сопровождения служанок, ага?       Я заметила, что лицо Рустема как-то помрачнело после моих слов, и это меня удивило. Я и не подумала, что так задену его, просто напомнив про наши с ним места в этом дворце. Я же всего лишь сказала правду о том, как выглядят наши встречи со стороны. Но его это напоминание, похоже, расстроило.       — Вы правы, госпожа, я понимаю, о чём Вы говорите, — в его голосе был слышен холод. — Конечно, я бы не хотел, чтобы Ваша репутация как-либо пострадала.       — И дело не только в этом, ага, — я поспешила исправится. — Представляешь, какой скандал устроит Валиде, если Фирузе-хатун каким-то образом удастся узнать о наших планах? Если матушке станет известно, что я хотела вмешаться в её интриги, она запретит мне вовсе выходить из дворца. И… — поколебавшись, я всё-таки решилась добавить, — я не смогу больше общаться с тобой.       Я вложила в последние слова всё отчаяние, что было во мне, надеясь, что мужчина уловит намёк: я очень привязана к нему — даже после того, что он совершил. И, судя по тому, как в тёмных глазах холод сменило тепло, ага понял, что я хотела сказать. Я почувствовала облегчение.       — Вы правы, госпожа, нам нужно срочно что-нибудь предпринять, — сказал Рустем сурово. — К сожалению, мы не знаем, как много известно Фирузе-хатун о нас — только о встречах или о наших делах тоже. Но рисковать, ожидая, пока она как-то выдаст, что знает, слишком опасно, — я кивнула, соглашаясь. — Через два дня я отбываю с Повелителем в поход. Если мы не разберемся с хатун до моего отъезда, Вы можете пострадать, пока меня не будет. Я не могу оставить Вас в опасности, госпожа.       — Что же мы можем с ней сделать, как заставить Фирузе молчать, Рустем-ага? — я решила узнать сперва, что он предложит, сделав вид, что у меня нет идей, что делать. — Просто так избавиться от неё мы не можем. Слишком опасно. Да и времени у нас на это нет.       На самом же деле, идея в моей голове была. Сказать по правде, я думала о ней уже довольно давно, как о запасном варианте, если с Фирузе что-то пойдет не по моему плану. То, что я придумала, было слишком большим риском, на случай совершенно безысходной ситуации. А положение, в котором мы с Рустемом оказались сейчас, как раз такой ситуацией и становилось.       Если ага не сможет быстро придумать план получше того, что созрел в моих мыслях, мне придётся сделать то, что я задумала — хоть это и опасно.       — Почему бы мне просто не сказать Хюррем Султан, что Фирузе — и есть фаворитка? — Рустем предложил самый простой вариант. — Я уверен, что госпожа сама быстро устранит соперницу. Нам даже не придётся ничего делать.       Если бы всё было так легко…       — Ты сам сказал о том, что твоя хатун слышала, Рустем-ага — Фирузе находится под защитой Махидевран Султан и Хатидже Султан. Ты думаешь, они не готовятся к покушению на хатун со стороны моей Валиде и не будут препятствовать ей? — пояснила я. — К сожалению, я не думаю, что моя матушка справится с двумя столь сильными соперницами сразу, какой бы сильной она сама ни была. Я прежде всего волнуюсь о безопасности моей Валиде, чтобы она не навлекла на себя беду. Я знаю, как она сходит с ума от ревности. Лучше не рисковать, поверь.       — Но это единственный способ избавиться от этой наложницы, который у нас есть, — ага не понимал, почему я против этого плана. — Разве у нас есть иной путь?       Надежда на то, что мы сможем найти другой выход, лучше и безопаснее, чем то, что я придумала, окончательно пропала. Рустем прав — у нас нет иного выбора, как и времени. Поэтому я, вздохнув, приняла решение. Я вынуждена рискнуть и спасти нас.       — Есть, — неожиданно ответила я, и мужчина удивлённо посмотрел на меня. Он был сбит с толку таким поворотом.       — И какой же, госпожа? — Рустема переполняло любопытство и нетерпение узнать, что же я задумала.       — Прости, ага, я не могу тебе сказать, — проигнорировав недоуменный взгляд мужчины, я развернулась и быстрым шагом направилась к выходу из конюшни.       — Госпожа, подождите… — за мгновение до того, как я открыла двери, ага словно очнулся от изумления. — Но почему? Я же могу Вам помочь… Вы не справитесь одна…       — Справлюсь, Рустем-ага, — я улыбнулась, а затем обернулась. — Если мне повезёт, и всё получится, наша проблема будет устранена ещё до того, как ты отбудешь с Повелителем.       Я встретилась взглядом с растерянностью в глазах мужчины. Почему-то мне стало смешно от мучений, написанных у него на лице. По нему было видно, как отчаянно он пытался понять, о чем я говорю, какой ещё план у меня мог появиться в голове за одно мгновение. Но все попытки аги догадаться, что я задумала, были безуспешными. Меня позабавило то, как я смогла выбить его из колеи. Бедняга, вот-вот с ума сойдет из-за моей тайны.       — Вы уверены, госпожа? — только и смог выдавить из себя Рустем. Видимо, он сдался, решив, что нет смысла тратить время на то, чтобы пытаться узнать у меня хоть что-то.       — Абсолютно, — я не колебалась с ответом ни секунды. Положив руку на ручку двери, я вздохнула и не удержалась, чтобы не сказать на прощание: — До встречи, Рустем-ага. Надеюсь, что разлука не будет очень долгой, — и, не дожидаясь, пока он пересилит удивление и ответит мне, я вышла на улицу и побежала в сторону дворца, оставив мужчину в полном замешательстве.       Перед Рустемом я сделала вид, что абсолютно уверена в успехе своего плана и не сомневаюсь, что все получится, но как только я оказалась на улице, меня начало трясти от волнения. Потому что я боялась, хотя и верила, что смогу воплотить задуманное в жизнь. Я постаралась не дать панике спутать мои мысли, но тревога накрыла меня с головой, пока я шла по выложенной камнем дорожке в саду, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег.       У меня всего полтора дня — и огромный риск, но я надеюсь, что мне хватит этого времени. Это кажется невозможным, но если не паниковать, быстро собраться, найти всё нужное, я успею всё устроить за оставшуюся половину сегодняшнего дня…       Если у меня всё удастся так, как я задумала, может ли всё свершиться только за один день? Или, возможно, Сулейман по такому важному поводу сможет отложить поход, к которому так долго готовился, на какое-то время? Вряд ли, но вдруг…       Я была уже около дворца, когда услышала шум за своей спиной — будто за мной кто-то шёл. Я вздрогнула и обернулась, но увидела только густые деревья с пожелтевшей листвой позади себя. Я замерла, не дыша, и мне почудилось, что между стволами мелькнула тень, похожая на человека. Не знаю, сколько я так простояла, пытаясь рассмотреть кого-то — но так ничего и не вышло.       Там никого не было, мне всего лишь показалось, я переволновалась, убедила себя я. Если бы за мной кто-то шёл, зачем этому человеку понадобилось бы скрываться от моих глаз? Только в том случае, если он следил за мной…       Холод пробежал по моей спине, всё внутри сковал страх. Но вокруг стояла тишина — только пели птицы, шумел ветер и шелестела ещё не опавшая листва. Никого. А шум, который я услышала — всего лишь сухая ветка, хрустнувшая под моей ногой.       Я хотела в это верить. Так и было. Никто за мной не шёл.       С этой мыслью я добралась до дворца и забежала внутрь через забытый всеми вход, случайно обнаруженный мною ранее, находившийся совсем недалеко от моих покоев. Возле него почти всегда никого не было, поэтому я пользовалась им, когда нужно было незаметно выйти в сад.       Только проскользнув в свою комнату, настороженно оглядываясь по сторонам, и с облегчением убедившись, что я осталась незамеченной, я позволила себе остановиться и перевести дыхание. Закрыв за собой тяжёлые двери, я оперлась спиной на холодный камень стены и прикрыла глаза, пытаясь отдышаться после бега. Я чувствовала, как от страха сердце очень сильно колотилось в груди. Я боялась, но не могла себе позволить долго отдыхать.       Как только я дала себе мысленную пощечину, привела разум в порядок, взяла себя в руки и собралась начать действовать, из смежной с моими покоями комнаты, в которой жили служанки, вышла Клара. Увидев меня, она, похоже, испытала облегчение. Я порадовалась, что вовремя вернулась.       — Госпожа, — голос у хатун был обеспокоенный, и я напряглась, — Как хорошо, что Вы здесь. Хюррем Султан просила немедленно привести Вас к ней. Госпожа выглядела… очень разгневанной.       Тугой ком напряжения встал у меня посреди горла. Грудь сковало тревожное предчувствие. Я поняла, что что-то не так… Что-то произошло. Но постаралась не паниковать раньше времени и сделать вид, что я совершенно спокойна, словно у меня нет поводов для волнения и я понятия не имею, чем могла навлечь на себя гнев Хасеки.       Возможно, Хюррем узнала, что я только что без разрешения была в конюшне? Конечно, я смогу убедить госпожу, что просто переживала за больную лошадь, вряд ли она сильно меня накажет. Это всё же пустяк, а не серьёзная провинность. Но внезапно у меня мелькнула мысль — а как султанше вообще стало известно, что я покидала дворец, если меня никто не видел? Или видел…       Я вспомнила, что на обратном пути мне показалось, будто бы кто-то за мной следил. Неужели не показалось?.. От неожиданной догадки у меня побежали мурашки. Я поняла, что был только один человек во дворце, которому могло понадобиться шпионить за мной, чтобы после донести обо всем Хюррем. Нет, только не это…       — Клара-хатун, скажи мне, ты не видела, где сейчас рабыня по имени Фирузе? — мне нужно было убедится, что мои предположения, как я надеялась, ошибочны. Я молилась, чтобы это было так. — Она раньше служила мне вместе с тобой.       — Видела, госпожа, — тревога внутри меня натянулась, словно тетива. Я уже не сомневалась, что сейчас услышу. — Когда Хюррем Султан позвала меня, чтобы я нашла Вас, Фирузе-хатун была рядом с ней.       Мои опасения подтвердились. Я постаралась не показать своего волнения, но внутри меня все дрожало. Я пыталась понять, как долго стояла в своих покоях, собираясь с силами, достаточно ли времени прошло, чтобы Фирузе успела с улицы дойти до покоев Хасеки и передать ей, где видела меня. Пожалуй, вполне достаточно, с ужасом решила я.       — Госпожа, Вам нужно сейчас же пойти к Вашей Валиде, иначе… — Клара, увидев, что я погрузилась в свои мысли и не торопилась выполнять приказ моей матушки, решилась осторожно заговорить.       Однако я понимала, что теперь времени у меня стало ещё меньше. Если до этого мгновения я сомневалась, стоит ли прибегать к запасному плану, больше у меня не было сомнений. С Фирузе все пошло совершенно не так, как я планировала. Я предлагала персиянке служить мне, и тогда, возможно, она бы могла остаться во дворце. Если бы не начала плести интриги против меня. Я давала ей шанс на мир.       Я не собиралась избавляться от шпионки так рано — ради несчастного Джихангира, однако теперь всё зашло слишком далеко и стало чересчур опасным. У меня нет выбора, кроме как устранить Фирузе немедленно. Я ведь не знаю, что она могла сказать Хасеки. Только о моих постоянных визитах к Рустему, или и о наших с ним планах ей тоже известно… Я вынуждена избавиться от угрозы раньше, чем она серьёзно навредит мне.       — Я приду к Валиде, не переживай, — перебила я сбивчивую речь растерянной служанки. — Только немного позже. У меня есть одно дело, которое не может ждать. И оно непосредственно относится к матушке. Она должна немедленно узнать… — я видела удивление и недоумение в широко раскрытых глазах рабыни, но больше ничего объяснять ей я не была намерена. — Ступай, передай госпоже, что я скоро приду.       Клара, очевидно, была удивлена моим странным поведением, но ей ничего не осталось, кроме как склонить голову и скрыться за дверьми.       Как только я осталась одна, то не тратила больше ни секунды впустую. Паника помутнила разум, в голове была каша из мыслей, от волнения я с трудом соображала, но успокоиться никак не удавалось. Пытаясь унять дрожь, я подошла к деревянным полкам возле моего письменного стола, что были заставлены множеством книг в тяжелых кожаных переплетах, самых разных цветов и размеров.       Трясущимися пальцами я перебирала корешки, но, вероятно, от спешки и сумбура в голове, найти нужный мне никак не удавалось, и я чертыхалась себе под нос. Где же он, я же только недавно ставила его сюда… Наконец, я вздохнула с облегчением, когда извлекла нужный мне том, довольно внушительной толщины.       Положив книгу на стол, я быстро пробежалась по оставленным мною среди жестких пергаментных страниц закладкам. Отыскав то, что мне было нужно, я поблагодарила Всевышнего. Страх, холодом сдавивший легкие, немного отпустил, дышать стало легче. Я бегло нашла глазами нужные мне строчки и убедилась, что всё идет так, как надо. Но радоваться пока рано, недовольно одернула я себя. Необходимо победить, а после уже праздновать.       Я убедилась, что точно отметила нужную страницу, захлопнула книгу, решительно взяла большой том себе под мышку, вышла в коридор и побежала через весь гарем в сторону главных покоев. Нести книгу было довольно тяжело, однако я даже не обратила на это внимание. Я игнорировала удивленные взгляды рабынь, что были прикованы ко мне, и видела впереди только двери, к которым быстро шла, не замечая ничего вокруг.       Дыхание сбилось, сердце выскакивало из груди, когда я добралась до них. Я почувствовала на языке слабый свинцовый привкус и поняла, что от волнения прикусила губу до крови. Плевать. Меня трясло, и все происходило, словно в тумане. Я смутно осознавала, что делаю, и только когда я оказалась в покоях Хасеки и услышала недовольный голос той, до меня дошло, что я просто влетела внутрь, без разрешения, даже не постучав.       — Михримах, ты что себе позволяешь? — меня словно отрезвил крик Хюррем. — Я не ожидала от тебя такого!       Я подняла глаза на госпожу, которая мгновение назад сидела на тахте, но увидев меня, встала на ноги. Лицо султанши было красным от гнева на меня, в синих глазах пылал знакомый мне огонь ярости. Я молилась, чтобы она дала мне вставить хотя бы слово, прежде чем набрасываться на меня с обвинениями, только бы я успела ей сказать…       Не слушая крики Хасеки, что принялась отчитывать меня, я перевела взгляд на рабыню, которая стояла рядом с ней. Она склонила голову, но я все равно видела, как губы той дрожат, как Фирузе с трудом пытается сдержать победную улыбку. Я заглянула в тёмные глаза и увидела, что в них сияли нотки триумфа. Персиянка желала, чтобы я увидела, насколько она довольна собой. Шпионка наслаждалась моим поражением, полагала, что смогла меня переиграть.       Единственное, что я почувствовала, посмотрев на Фирузе, которая не сомневалась в своей победе — нестерпимое желание рассмеяться, настолько забавно она выглядела. Я приложила огромные усилия, чтобы не улыбнутся. Пока рано. Осталось совсем немного.       — Михримах, ты меня слышишь? — Хюррем вскипала все больше с каждой секундой, пока я молчала. — Что за книгу ты принесла? Зачем она мне? — госпожа заметила то, что я крепко сжимала под мышкой.       «Вот и всё, Фирузе, скоро всё будет кончено» — попыталась передать персиянке одними глазами, надеясь, что она всё поймет. Настала моя очередь смотреть с триумфом победителя. Но рабыня нахмурилась, с удивлением, как и госпожа, посмотрев на книгу в моих руках. Похоже, она не понимала, что это.       — Валиде, я прошу прощения за то, что вошла без разрешения, — я попыталась успокоится, но дрожащий голос выдавал меня. Голова пошла кругом, но я стояла твердо и решительно. — Прежде чем Вы отругаете меня по той причине, по которой позвали к себе, позвольте мне объяснить Вам, что это, — я кивнула на книгу. — Поверьте, это очень важно. Это касается… Вашей жизни, матушка, — лицо султанши с каждым моим словом всё больше вытягивалось от изумления, но она не перебивала меня. — Всего несколько минут. Мне правда необходимо Вам кое-что показать. Это не может ждать.       — Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь, Михримах. Это касается… моей жизни? — в голосе Хасеки были слышны самые разные чувства: от растерянности и полного недоумения до гнева. — Что еще за глупости? Объясни.       — Сейчас я все поясню Вам, Валиде. Только, — я взглянула на Фирузе, на лице которой радость от победы сменилась тревогой. Похоже, персиянка начала подозревать неладное, но пока не до конца все осознала, подумала я с удовольствием, — пусть хатун оставит нас наедине. Пожалуйста.       Хюррем была недовольна моей просьбой, видимо, она желала, чтобы служанка осталась рядом с ней. Но, поколебавшись мгновение, госпожа всё же жестом велела ей покинуть нас. Наложница, бросив на меня полный гнева, но теперь и волнения взгляд, вышла. Мы остались одни.       — Я жду оправданий твоего поведения немедленно, Михримах, — Хасеки окончательно потеряла терпение, я чувствовала, как она насквозь прожигала меня полными недоверия и гнева глазами. — Будь добра, не медли.       Я с радостью послушалась, поскольку сама уже не могла терпеть.       На меня внезапно накатила какая-то эйфория. Ничего подобного я раньше не чувствовала. Сладостное предвкушение словно опьяняло меня. Я подошла к тахте и опустила на мягкое сидение открытую на нужной странице книгу. Госпожа, нахмурившись, молча перевела взгляд с меня на исписанные чернилами страницы, по-прежнему ничего не понимая и ожидая от меня разъяснения.       Слова в моей голове спутались, однако мой голос был твёрд, как никогда раньше. Я чувствовала, как по моим венам в крови бежал адреналин, придавая мне бодрости и сил.       — Прежде чем Вы прочтете это, матушка, — начала я, — позвольте мне поинтересоваться, заметили ли Вы на шее Вашей служанки, Фирузе-хатун, некую странную татуировку?       Мои глаза встретились с синевой глаз Хасеки. Султанша погрузилась глубоко в свои мысли, пытаясь понять, о чём я говорю. Я замерла, от волнения перестав дышать, и ждала ответа. Никогда ещё мгновение не длилось для меня так долго.       — Кажется, видела, но лишь мельком, и не рассматривала внимательно, — медленно кивнула Хюррем, наконец, вспомнив. — Я не могу сказать, что конкретно там изображено. Но в чем дело, объясни? Какое отношение имеют Фирузе-хатун и её татуировка к этой книге, Михримах? Я не понимаю.       Я заметила, что голос рыжеволосой стал более раздражённым и недовольным, когда я заговорила про Фирузе. Видимо, она действительно привязалась к персиянке, как к подруге, а не просто служанке.       — И Вы никогда не интересовались, что за татуировка у няни Шехзаде Джихангира, Валиде? — я удивилась.       — Нет, мне было всё равно. Какая разница, что там изображено? — Хюррем повысила голос, начав выходить из себя. — Михримах, прекрати дурить мне голову какими-то глупостями. Что это за книга, и с чего ты заговорила о татуировке Фирузе?       Я сделала глубокий вдох, решая больше не медлить ни секунды. Пытаясь унять дрожь в руках, я взяла с тахты раскрытую книгу и, под вопросительным взглядом Хасеки, протянула ей. Госпоже ничего не оставалось, кроме как молча взять тяжелый том. Прежде чем султанша успела задать мне очередной вопрос, я указала ей пальцем на нужный абзац, который выучила наизусть.       — Читайте, матушка, — решительно сказала я. — Но сперва я скажу Вам, что за изображение на шее Фирузе-хатун: лев, заслоняющий собой солнце. Вы можете позвать её и убедиться в этом сейчас же. Но сначала прочтите.       Должно быть, у Хюррем на языке вертелось множество вопросов, но она ничего не сказала, а лишь опустила глаза и внимательно начала читать. В покоях воцарилась напряженная тишина. Я могла поклясться, что слышала, как громко и отчаянно билось моё сердце, пока синие глаза женщины скользили по мелким витиеватым строчкам.       Я наблюдала, с какой скоростью менялись эмоции на женском лице. Сперва это по-прежнему было полное непонимание и недовольство тем, что я не только трачу время госпожи впустую, так ещё и рассказываю ей какие-то выдумки про любимую, верную служанку. И, очевидно, она бы так и не осознала, как Фирузе связана с тем, что написано в книге, если бы я не повторила более настойчиво:       — Татуировка Фирузе-хатун — лев, а позади него солнце. Вы можете сами убедиться в этом немедленно, Валиде. Это изображение не может быть ничем иным, кроме герба древней персидской династии. Об этом написано на странице, которая перед Вашими глазами. Знак, наколотый на шее у хатун — герб рода Сефевидов. Ошибки быть не может. Я уверена в этом.       И только тогда лицо Хасеки осветило осознание. Оно было ещё не полноценным, но понимание, как связана Фирузе с этой книгой, уже медленно накрывало госпожу. Сказанное мной и только что прочитанное в одно мгновение сложились в целую картину в голове женщины.       И внезапно она всё поняла.       А я с радостью осознала, что мой запасной план оказался успешным.