Санитар

      Мейсон не считал себя человеком особо притязательным к еде. С детства решив, что лучше уж в желудок попадёт хоть что-то, чем ничего, он редко кривил нос и отказывался от приёма пищи. Особенно если это бесплатно и готовить приходилось не ему.       Но то, что готовил Оскар, выходило за рамки разумного.       Врач, в скобочках — он сам, прописал Мейсону диету из жидкостей и каш, на что антрополог ответил приготовлением бульона.       В каком из миров бурда светло-коричневого цвета, по запаху превосходящая ароматы секционного зала в самый разгар вскрытия, называется «бульоном», санитар не знал и уточнять не рискнул, собственно, как и есть то, что плавало в его тарелке.       Решив не искушать и без того не особо благосклонную к нему судьбу, он притворился, что не голоден, и, борясь с желанием сожрать что-нибудь совершенно неподходящее, запил свой голод зелёным чаем под недовольные взгляды Оскара.       Присутствие самого антрополога начало выводить его из себя спустя примерно двадцать секунд, по возвращении последнего с работы в первый день его пребывания в гостях.       Дело было даже не в странных взглядах, по продолжительности слегка превышающих разряд простого гостеприимства. И не в том, что Оскар даже не пытался скрыть свою зависимость и катал дорожки прямо у него на глазах.       Дело было в разговорах.       Как только хозяин дома убедился, что жизни его постояльца уже ничто не угрожает, вопросы посыпались один за другим с таким постоянством, что Мейсон в какой-то момент начал весьма красноречиво посматривать на изъятые у итальянца наручники и сопоставлять их с дверью подвала.       — Я вам не нравлюсь? — спросил Оскар, смахивая с носа остатки порошка. — Вы за весь вечер и трёх слов не проронили.       Этот вопрос прозвучал на второй день их совместного проживания. Мейсон сидел на диване, делая вид, что ведёт активную переписку в телефоне. На самом деле он просто открывал и закрывал папки в хаотичном порядке, пытаясь не высказывать напрямую полную незаинтересованность в общении.       — С чего вдруг? — почти искренне удивился Мейсон, не отрывая голову от телефона.       — Вы мне не отвечаете уже несколько минут.       Он честно попытался вспомнить, о чём шла речь, до того, как он отключился, но перед внутренним взором стояла пустошь Техаса и перекати-поле, которое срывается с места под действием порыва ветра.       — Вас больше не интересует процесс эволюции? — как-то уж слишком жалобно спросил Оскар.       Возможно, дело было в порошке, что уже активно гулял по молодому организму, а возможно, антрополог просто не привык проводить вечера в одиночестве, но плотину прорвало, а конец словесного потока и не думал показываться на горизонте.       — Я потерял много крови, — Мейсон решил давить на жалость, — и, скорее всего, у меня сотрясение мозга. Последнее, в чём я сейчас нуждаюсь — научная конференция.       — Вы похожи на моего брата, — неожиданно выпалил Оскар.       Санитар с сомнением перевёл взгляд на снимок улыбающегося парня, пригретого в объятьях младшего брата. За два дня он всё же рассмотрел в них несколько отличий, хотя сам так до конца и не понял зачем.       — Не внешне, разумеется, — торопливо забормотал Оскар в попытке объяснить последнюю фразу, — да и характерами вы тоже сильно отличаетесь.       — Ты уверен, что правильно понимаешь значение слова «похожи»? — на всякий случай уточнил Мейсон, хотя по поплывшему взгляду антрополога уже понял, что сейчас на него выльется несколько галлонов отборного бреда.       — Роберт тоже был странным.       «Вот и что мне делать с этой информацией?» — мрачно подумал санитар, мысленно прикидывая, будет ли слишком невежливо прямо сейчас встать с места и пойти в комнату, которую он за глаза уже второй день называет «своей».       — Иногда мне кажется, что он говорит со мной, — на щеках Оскара появились мокрые дорожки.       Он даже и не подумал их вытереть, продолжая бездумно раскачиваться из стороны в сторону.       Вот это точно было выше его сил. Мейсон терпеть не мог, когда люди начинали рыдать, жаловаться на жизнь и уж тем более пытаться излить ему душу.       В его жизни, к слову, таких было совсем немного, и большинство из них ныли и жаловались уже тогда, когда не могли сделать этого вслух. Собственно, это было огромным преимуществом мёртвых перед живыми. По крайней мере, в его личном рейтинге.       — Вы не любите наркоманов? — заметив его потемневшее лицо, спросил Оскар.       — Я бы хотел увидеть тех, кто их любит, — хмыкнул Мейсон, — но, если честно, я вообще не люблю людей, не разделяя их на группы по вкусовым предпочтениям.       — Почему?       Вопрос, однако, максимально странный. Ну не всем же быть филантропами с безграничным обожанием всего человеческого рода. Кто-то же должен создавать оппозицию и слегка омрачать мир во всём мире?       — Ты же антрополог, — Мейсон всё же оторвался от телефона и пристально посмотрел на собеседника, — сам подумай. Ты столько лет рылся в земле и так ничего и не и понял? Мне потребовалось четыре часа в библиотеке, чтобы утвердиться в своей позиции. Не хочу намекать на твою некомпетентность, но, кажется, я только что это сделал.       — Что вы имеете в виду?       Мейсона начал откровенно напрягать этот разговор. Даже Итан с его юношеской непосредственностью и тягой покопаться у него в душе вызывал куда меньше раздражения.       — Ты никогда не задумывался над тем, что случилось с другими ветками эволюции? — санитар злобно сверкнул глазами. — Куда делись денисовцы, неандертальцы, твои так называемые Homo perceiving? А?       Оскар замолчал, плотнее вжимаясь в кресло. Он слегка приоткрыл рот от удивления, совершенно обескураженный тем, что вместо философского объяснения своей ненависти к человечеству собеседник пустился в рассуждения об эволюции.       Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Мейсон окинул антрополога ледяным взглядом и сквозь плотно стиснутые зубы прошипел:       — Homo sapiens с ними случились. Пришли мы и всё разрушили. Если вкратце, то примерно за это я и не люблю людей — за бесконтрольное стремление к уничтожению других и… — санитар демонстративно кивнул на пакетик с остатками порошка, — даже самих себя.              На этой шикарной ноте разговор решено было закончить. Точнее, закончил его Мейсон, поднявшись с дивана и оставив собеседника самостоятельно справляться со всем дерьмом, которое творилось у него в голове. Быть чьей-то жилеткой он не собирался. Да и вряд ли в мире нашёлся бы человек, который возжелал, чтобы его утешал Мейсон Кларк. По крайней мере, если не видел результатом подобной поддержки своё последующее самоубийство.       Вины он не чувствовал.       В целом, даже первое убийство, пусть и совершённое в состоянии аффекта, не смогло вызвать в нём таких эмоций. Что уж говорить о внезапной вспышке гнева к человеку, который пару дней назад спас его от неминуемой гибели.       Оставшись в одиночестве, Мейсон предусмотрительно запер дверь на ключ. То, что в семействе Меленбельт было принято оснащать двери спален замками, немного смутило ещё после первого обнаружения данной странности.       В его семье не было такого понятия, как личное пространство, а двери порой и вовсе стояли распахнутыми настежь. За исключением разве что его собственной комнаты, замок на двери которой появился не без его прямого участия.       В тот день он чуть не выкинул в окно своего старшего брата. Придурок без стука вломился к нему в комнату и бросил на кровать дохлую жабу. Возможно, он тогда немного перегнул палку, когда скрутил Скотта на полу и попытался затолкать эту жабу ему в рот, но кто виноват, что всё действие произошло именно в тот момент, когда он в очередной раз погрузился в собственные мысли после посещения одного из призраков, и внезапное вторжение заставило его знатно обделаться.       Воспоминания о том дне заставили его задуматься над тем, что толкнуло на первый взгляд довольно-таки дружное семейство на установку дверных замков. В его-то случае всё было понятно: он в принципе всё детство мечтал как можно больше отгородиться от родственников. А что двигало четой Меленбельт?              Семья Оскара вызывала всё больше вопросов.       Как и сам Оскар.       Во-первых, его тяга к саморазрушению. К наркоманам Мейсон относился примерно никак. Не осуждал, но и не поддерживал. Хотите поскорее отправиться на тот свет? Ну, всего хорошего, только к нему потом не суйтесь.        Но почему-то в случае с антропологом это казалось совершенно неправильным. Может, дело было в его грамотности и правильно поставленной речи, а может, в том, что образ человека, напрямую связанного с научной деятельностью, никак не вязался с образами наркоманов, которых он частенько видел на прозекторском столе. Так или иначе, Мейсон никак не мог понять причины своего недоумения, и это порядком выводило его из себя.       Во-вторых, никак не давала покоя история его семьи. Опустим тот факт, что он в общем-то сам отмахивался и не слушал в те моменты, когда Оскар пытался посвятить его в семейные тайны. За два дня, изнывая от скуки, Мейсон прошарил весь дом и теперь, не получив ни одного ответа, готов был завыть от любопытства. Конечно, можно пойти и расспросить самого антрополога. Но тогда придётся признать свою заинтересованность, а детское упрямство упорно не желало поддаваться этому порыву.       В-третьих, Мейсон не мог понять, почему антрополог вообще ему помогает. Он что-то говорил о том, что был на лайнере во время крушения и впечатлился его «героическим» поступком, но разве может чувство благодарности толкнуть на помощь человеку с явными проблемами если не с головой, то с законом уж точно?              — Где это ты?       Итан появился из ниоткуда и с интересом заозирался по сторонам.       Мейсон мысленно сматерился, окидывая мальчишку вмиг потемневшим взглядом.       — Не делай так! — взвизгнул призрак. — Не моя вина, что я не могу долго находиться далеко от тебя.       — Я предупреждал тебя не спрашивать о моём местоположении, пока за твоими мыслями гоняется ненормальная ясновидящая.       — Как ты? — примирительно спросил Итан, кивая на живот санитара.       — Могло быть и хуже, — буркнул Мейсон, забираясь под одеяло, — но ещё пара дней в этом морозильнике — и я присоединюсь к тебе в мире мёртвых.       — Что будет, если ты умрёшь?       — Сначала полная остановка всех биологических и физиологических процессов жизнедеятельности организма. Затем начнётся процесс разложения, но я, кажется, про него тебе уже рассказывал.       — Я не это имел в виду, — насупился Итан, — что будет со мной, если ты умрёшь?       — Мне-то откуда знать? Скорее всего, исчезнешь. Кстати, неплохой вариант избавления от твоей компании. Если схема с твоим телом не сработает, надо будет попробовать.       — Ты нашёл моё тело?       — Есть одна зацепка. Не хочу обнадёживать, но, похоже, совсем скоро Итан Петрелли получит шанс на нормальное захоронение у себя на родине.       — Тебе так не терпится? — шёпотом спросил призрак.       — Ну вот представь себе интроверта, который вынужден практически каждый день общаться с гиперактивным подростком с тягой к затяжным разговорам, — задушевно произнёс Мейсон, — если бы ты уже не был мёртв, я бы сам тебя прикончил примерно в первые сорок секунд после знакомства.       — Почему именно я? — задумался Итан. — Почему именно моё тело до сих пор где-то спрятано? Доменика была в психушке, тот парень из Джуно попал в морг, а где я?       Вопрос, как ни странно, действительно показался важным. Не похоже, чтобы компашка учёных сильно трепетно относилась к результатам своих экспериментов. Тогда почему мальчишка, который в общем-то даже не смог стать полноценным продуктом, так до сих пор и находится чёрт знает где?       — Я не знаю, — после мучительного брифинга в своей голове признался Мейсон. — Может быть, мордашка твоя им приглянулась?       — Я был таким же, как ты?       — Вы все сговорились или как? — пробормотал санитар. — Почему меня целый день сравнивают с блондинистыми подростками?       — Ты же понял, что я имел в виду, — упрекнул Итан.       — Это не означает, что у меня есть ответ. Тобой заинтересовались психопаты-учёные. Скорее всего, что-то необычное в тебе всё же было, но я не думаю, что ты мог видеть мёртвых или нечто подобное.       — Почему?       Мейсон тайком сжал руки в кулаки под одеялом.       — У тебя была слишком нормальная жизнь.       — Твоя жизнь тоже нормальная, — возразил Итан, — немного скучная, но всё же…       — Моя жизнь никогда не была нормальной, — выдохнул санитар, — и ты даже представить себе не можешь насколько.       — Конечно не могу, ты же ничего не рассказываешь!       Санитар откинул одеяло в сторону, принял сидячее положение, и пристально посмотрел на мальчишку.       Рассказать ему, сколько раз он мысленно похоронил всю свою семью, прежде чем перестал бояться, что однажды они придут к нему и не смогут сказать ни слова?       Или, может быть, поделиться тем, что уже долгие годы при знакомстве с кем бы то ни было он сначала проводит вскрытие у себя в голове? Этот процесс происходит машинально и практически неосознанно, но без этого он уже не в состоянии нормально разговаривать с другими людьми.       Как вариант, можно вывалить на мальчишку историю возникновения его прозвища и событий, которые последовали сразу после этого. Интересно, как много шестнадцатилетних подростков срываются с урока, чтобы пробежать почти три мили и найти тело маленькой девочки? А сколько из них потом несколько ночей не могут нормально спать, но не от шока, а от разрывающего голову любопытства? Нормально ли тайком пробираться в морг, чтобы прочесть заключения судмедэксперта?       Мейсон мало что знал о нормальной жизни, но был уверен, что его собственная таковой не являлась.              — Я расскажу тебе сказку. Может быть, после этого ты наконец поймёшь, что я за человек, — загробным голосом заговорил санитар. — Жила-была девочка. Её звали… пусть будет Триш. Мозгов у девочки было совсем немного, как и инстинкта самосохранения. Однажды что-то знатно кольнуло её в район ягодиц, и девочка отправилась гулять в гордом одиночестве. И провалилась в открытый люк. Уровень её везения упал ниже нуля, так как за несколько часов до этого на автомагистрали произошла авария, и вода в колодце закипела. В тот же день мальчик, по степени идиотизма не сильно уступающий девочке, сидел и никого не трогал на одном из самых интересных для него уроков. И вот сидеть бы ему там и дальше, записывать за учителем и игнорировать присутствующих одноклассников, но нет. Появилась девочка. Никто, кроме мальчика, её не видел, а сам мальчик сперва отмахнулся, но она не сдавалась. Стояла прямо перед ним, закрывая обзор на доску, чем довольно сильно выводила его из себя.       — Мальчик пошёл за ней? — сдавленно спросил Итан.       — Да, — кивнул Мейсон, — пошёл. Её не могли достать несколько часов из-за пара, а мальчик всё это время стоял и смотрел, потому что никому из спасателей даже в голову не пришло отправить его домой. Когда тело достали, знаешь, что почувствовал мальчик? Жалость? Ужас? Может быть, хотя бы сожаление? Три раза мимо, мой друг. Мальчик почувствовал интерес. Тело словно приготовили на пару: весь верхний слой кожи отслоился, а внутренние органы буквально сварились. Взрослые мужики стояли, разинув рты, и тряслись от страха, пока мальчик внимательно осматривал тело и делал выводы о том, что девочка изрядно настрадалась перед смертью. Видимых переломов не было, как и очевидной травмы головы, а значит, она довольно продолжительное время была в сознании, пока варилась заживо.       — Что было потом?       — Ничего, — Мейсон апатично пожал плечами, — за мальчиком приехала мама, и ему пришлось выдать историю о том, что он заскучал на уроке, сбежал из школы, а потом заблудился и оказался на месте трагедии. Поверили ли ему? Не знаю. Он всегда был немного странным, — санитар смерил мальчишку тяжёлым взглядом. — И какие же выводы мы можем сделать из всей этой сказки? Мальчик — бесчувственная скотина, не способная на сострадание. Люди, которые могут видеть мёртвых, не заводят друзей, не ведут соцсети и не участвуют в спортивных соревнованиях. Ты был не таким, как я.       — Люди, не способные на сострадание, не срываются с уроков, чтобы помочь найти тело девочки, — возразил Итан, — и уж тем более не хранят в себе память о том дне.       — Мой мозг весьма специфически отсеивает информацию, а твой, по всей видимости, её тупо не воспринимает. Ау! Приём! Я только что рассказал тебе причины, по которым, не моргнув глазом, избавлюсь от тебя.       — Ты удивишься, но я никогда не питал иллюзий на этот счёт. Вопрос только в том, что ты будешь чувствовать в этот момент.       — То же самое, что и мальчик при виде тела девочки. Интерес. Мне будет любопытно, что в твоей голове привлекло учёных.       — Ты лжёшь.       — Да неужели? — Мейсон с сарказмом закатил глаза. — Только не говори, что надеешься, будто я пущу слезу и ближайшие несколько лет буду засыпать с твоей фотографией.       — О, это звучит так же правдоподобно, как теория о том, что все люди произошли от Адама и Евы, а место зарождения жизни на Земле — гипотетический райский сад.       — А вот это действительно неожиданно, — хмыкнул санитар, — наше общение пошло тебе на пользу.       — Может быть, и не только мне, — задумчиво протянул Итан, — ты наконец-таки завёл себе друга?       — С чего ты взял?       — А чей это дом? Кто-то тебе помогает?       — Слишком громкое звание для человека, которого я практически не знаю, — пробормотал Мейсон.       — Тогда кто он?       — Понятия не имею. Альтруист, готовый зашивать живот первого попавшегося парня, а потом выхаживать его в стенах собственного дома.       — Ты в порядке? — неожиданно спросил Итан. — После того, что случилось.       — Колени болят, живот тоже. Бровь разбита, но хотя бы нос не пострадал. Я, знаешь ли, весьма трепетно к нему отношусь. Тошнить почти перестало, но голова продолжает гудеть. К слову, это был намёк на то, что тебе пора сваливать.       — Я не об этом. Ты убил человека…       — Который непосредственно перед этим пырнул меня ножом.       — Ты видел его призрака?       — Да, — признался Мейсон, — ещё в такси, пока ехал сюда. К счастью, я пока в состоянии избавляться от духов.       — И?       — Что «и»?       — И что ты чувствуешь?       — Да дались тебе мои чувства! — взорвался санитар. — Ничего я не чувствую, ясно? Виноватым я себя не считаю. Очень просто договариваться с совестью, которой нет.       — А как же те люди в отеле? Зачем ты устроил взрыв?       — Чтобы показать Элисон, что, если она всерьёз решила поймать меня, то придётся побороться.       — И всё? Ты что-то говорил про месть, перед тем как прыгнуть…       — И всё, — отрезал Мейсон. — А теперь, будь так добр, скройся с глаз. Я спать хочу.       Уснуть у него так и не получилось.

***

      — Когда я даю инструкции, то ожидаю, чтобы их исполняли.       Голос Образа был абсолютно спокойным, но Элисон прекрасно понимала, что кроется за этим мнимым равнодушием.       Он в ярости.       — Всё в порядке. У нас всё под контролем, — стараясь унять дрожь в голосе, ответила Элисон.       — Разве? Как насчёт того, что ты пожертвовала одним из подопытных? Не так много людей подходят под наши эксперименты, а ты просто взяла и выбросила его. Ради чего? Хотела разозлить Мейсона? Какая глупость.       — Но он взбесился, — возразила девушка, — ты бы видел, что он сделал с телом Франческо.       — Он как можно скорее нужен мне в сознании и на операционном столе. От твоих оправданий нет никакого толка.       — У нас остался ещё один способ.       — Не смей трогать мальчишку, — в голосе Образа впервые появились угрожающие нотки.       — Да какая разница! — вспылила Элисон. — Ещё две недели назад мы вообще не знали, что его сознание до сих пор здесь.       — Ты меня услышала? — с нажимом произнёс Образ. — Можешь перебить хоть всю семью этого санитара, но даже не приближайся к телу Итана Петрелли.              Элисон положила трубку и откинулась на бортик ванны.       С Образом порой бывает слишком сложно. Он толком ничего не объясняет, говорит чаще всего какими-то загадками и никогда не рассказывает обо всех своих планах.       Когда он попросил её отыскать и похитить шестнадцатилетнего пацана, это показалось странным.       Прежде они так не поступали. У них были другие способы заставить человека присоединиться к ним. Чаще всего это делалось при помощи препарата. Его воздействие на человеческий мозг давало просто восхитительные результаты. Больше не было никаких границ. Разум получал полную свободу, и это чувство было таким заманчивым, что подопытные без промедлений были готовы пойти на всё, лишь бы ещё раз ощутить тот эффект.       Итан был другим. Расширенное восприятие его нисколько не заинтересовало и даже испугало. После первого приёма препарата он рыдал несколько дней и просился домой. Даже прокусил руку медсестры, которая собиралась сделать ему укол.       Это стало его приговором.       Образ до последнего не хотел лишать его рассудка. Они пытались вразумить мальчишку. Уговаривали. Угрожали. Даже пытались подкупить.       Всё было напрасно.       Тогда решено было сделать из него манекен, так же как из Доменики. Вскрыть голову, частично удалить лобные доли и навсегда лишить сознания.       Сердце мальчика остановилось прямо во время операции.       Что тогда творилось с Образом, было чем-то ужасающим. Он рвал на себе волосы, кричал на хирургов, потребовал срочной заморозки тела. А потом заперся в своём кабинете, и несколько дней оттуда слышался тихий плач.       Вот и как это понимать?       К каждому из них Образ относился довольно прохладно, никого особо не выделяя. Кроме Итана. А теперь, видимо, он так же сильно заинтересовался и Мейсоном.       Она так до конца и не поняла, кем себя считает Образ. Богом? Дьяволом? Отцом?       Да даже его конечная цель со временем начала казаться простым вымыслом.       Когда-то давно у него получилось заманить её возможностью вечной жизни, а теперь она уже не была уверена в том, что сможет прожить хотя бы эту.       Элисон смотрела, как вода становится коричневой.       Кто бы мог подумать, что процесс разложения способен начаться ещё в живом организме. Наверное, ей не стоило так часто покидать собственное тело. Чёртов Образ. Чёртов эксперимент. Чёртов Мейсон Кларк.

***

      На четвёртый день пребывания в доме антрополога Мейсон рискнул сделать вылазку в квартал Красных фонарей.       Увиденное не то чтобы сильно впечатлило, но по возвращении ему захотелось утопиться в мирамистине.       Это была не улица и даже не квартал, а целый город, наполненный красно-фиолетовыми неоновыми вывесками, стеклянными витринами с женскими силуэтами, увеселительными заведениями, памятниками и музеями. По пути он также насчитал около пяти кабинок для просмотра порно.       Проклиная того, кто отправил его в это место, Мейсон невольно сокрушался тому, сколько народа оказалось на этих улицах. Конечно, большинство притащились просто поглазеть на пикантное зрелище и вовсе не собирались покупать любовь за деньги, но всё же мысленно он окрестил извращенцем каждого, кто попадался у него на пути.       Место встречи, спасибо Призраку, было обычным баром, а не каким-нибудь борделем, не считая того, что девушки внутри не просто танцевали стриптиз, а делали из этого настоящее красочное шоу, в которое активно пытались втянуть посетителей.       К слову, за время, пока он шёл за хмурым охранником в сторону подсобных помещений, он чуть не врезался носом в чью-то невероятного размера грудь, усыпанную разноцветными блёстками. Пожелав неуклюжей курице всего хорошего, Мейсон ускорил шаг, насколько позволяло самочувствие.       Как ни странно, всё прошло довольно неплохо. Вопросов ему не задавали. Даже денег не взяли, сообщив, что всё уже оплачено. Просто сунули в руки конверт и предложили не задерживаться и пойти к чёрту.       Что, собственно, он и сделал, не имея ни малейшего желания оставаться в этом месте дольше необходимого.       Засунув подальше свою гордость, Мейсон всё же отправил Призраку сообщение с благодарностью, но уточнил, что платить за него было вовсе не обязательно.       В ответ он получил ржущий смайлик, и, кажется, его завуалировано назвали либо бомжом, либо неудачником. Что из этого ему бы больше пришлось по душе, он не знал, так что решил никак не реагировать.              Оскара он обнаружил на кухне. Тот склонился над плитой и, по всей видимости, снова колдовал над какой-то невообразимой субстанцией, которую впоследствии гордо обзовёт ужином. Терпеть экзекуции над собственным желудком он не собирался, поэтому демонстративно поставил на стол пакет с едой, которую купил на обратном пути в одном из придорожных кафетериев.       — Где вы были? — спросил антрополог, оторвавшись от готовки.       Мейсон кивнул на пакет, всем своим видом демонстрируя глупость вопроса.       — Я и тебе взял.       — Я так плохо готовлю?       — Плохо — не совсем правильное слово.        Оскар сокрушённо покачал головой, но всё же принял из рук санитара коробку с рисовой лапшой.       — Я редко готовлю, — он попытался оправдаться, — с тех пор, как я остался один в этом доме, необходимость этого практически сошла на нет.        Мейсон понимающе кивнул и сел за стол, перед этим внимательно всмотревшись в зрачки собеседника.       — Я чист, — ответил Оскар на вопрос, который ему в общем-то никто не задавал.       Санитар принялся аккуратно черпать ложкой немного подостывший бульон.       — Кем работали твои родители? — спросил Мейсон, не отрываясь от еды.       — Папа был археологом, — прошептал Оскар, — а мама… мама биолог.       — Почему об отце ты сказал в прошедшем времени, а о ней — в настоящем?       — Потому что на момент исчезновения папа уже не работал. Так что археологом он действительно только был.       — Что с ними случилось? — не удержался Мейсон.       — Я не знаю, — плечи антрополога начали дрожать, — однажды они просто вышли за дверь и больше не вернулись. Их машину нашли спустя неделю, но внутри никого не было.       — А что насчёт твоего брата?       — Он жил во Флоренции, когда это произошло. Работал на какую-то организацию. ЕГ или что-то такое. Как и я, он исследовал вопросы эволюции, только я выбрал кости, а он — гены.       Мейсон заметно напрягся, но как мог старался не выдавать своего волнения. Это может быть простым совпадением. Сколько человек работают и живут во Флоренции? То, что он как раз собирается в ближайшее время посетить этот город, ещё ничего не значит.       — Мы созванивались практически каждый день, чтобы обсудить наши работы да и просто поболтать. Пока однажды я не смог до него дозвониться. Первым же рейсом я полетел в Италию. В дороге мне стало плохо. Я задыхался. В глазах было темно, а тело сковало, будто я и сам попал в тот чёртов ящик. В общем, когда мы приземлились, я уже знал, что Роберт мёртв.       — Какую теорию он исследовал?       Оскар окинул его вопросительным взглядом.       В ответ Мейсон пожал плечами, отправляя в рот очередную порцию бульона.       — Синтетическую теорию эволюции, — сдался антрополог, — как у вас так ловко получается переводить темы?       — Он изучал мутации? — уточнил Мейсон.       — Я бы назвал их новыми вариантами генов, — поправил Оскар, — которые возникают в результате ошибок при репликации ДНК.       — Твои персивинги могут быть результатом одной из этих ошибок?       — Вполне.       — Как, говоришь, называется контора, в которой работал твой брат?       — Evolutionary Gap, если я ничего не путаю. Он проработал там совсем недолго, даже не успел толком раскачать свою научную деятельность, перед тем как…       — Если снова заноешь, я тебе врежу, — предупредил Мейсон.       — Что с вами такое? Сами начали этот разговор, а сейчас…       — Почему ты говоришь со мной на вы?       — Что?       — Да забей, — отмахнулся Мейсон, — просто это немного странно.       — Разве? — искренне удивился Оскар. — Мы не так близко знакомы, чтобы переходить к неформальному общению.       — Ты, в прямом смысле этого слова, видел, что у меня внутри. Не могу сказать, что это был момент определённого сближения, но как минимум можно и перестать выкать.       — Сколько вам лет?       — А какое сегодня число?       — Первое декабря.       — Значит, уже тридцать два.       — Я думал, вы моложе меня, — удивлённо выпалил антрополог.       — Зачем ты вообще об этом думал?       Оскар неопределённо пожал плечами.       Мейсон покончил с ужином и встал, чтобы отправить пустой контейнер в мусорное ведро, с долей отвращения отмечая дрожь собственных пальцев.       Странно это всё. За короткий импровизированный допрос Оскар рассказал куда больше, чем сможет осознать.       Определённо история семьи Меленбельт куда мрачнее, чем могло показаться на первый взгляд. Один из сыновей мёртв, второй стремится последовать его примеру и закидывается наркотиками. Родители-учёные исчезают при странных обстоятельствах. Если верить заключениям о смерти, которые он нашёл в ящике стола, когда от скуки шарился в кабинете Оскара, полиция считает их утопленниками, а значит, вот уже три года их никто не ищет.       Вот тут появляется ещё одно странное совпадение.       Примерно в одно время с исчезновением Итана пропали и родители антрополога. И тела так и не были найдены. Не слишком воодушевляющая аналогия.       Это может совершенно никак не относиться к делу, а может быть и ключом к разгадке.       И в очередной раз он совершенно не понимает, какой из вариантов ему нравится больше.