***
Хлои разглядывала брата с выражением угрюмой скуки. — Он какой-то мерзкий, — обнимая мать за ногу, шепчет девочка, — почему он такой чёрный? Мейсон поджимает губы, продолжая собирать пазл пухлыми ручками, намеренно игнорируя всех присутствующих. — Милая, — встревает отец, — нет ничего мерзкого в чёрных волосах. Не стоит так говорить. Скорее всего, он просто пошёл в твою бабушку. — Но он отвратительно себя ведёт, — хмурится Скотт, — смотрите, он делает вид, будто нас тут нет. «А ещё он прекрасно вас слышит», — мысленно добавляет Мейсон и отлепляет деталь, прилипшую к коленям. Он искренне не понимает, с чего эти на первый взгляд взрослые люди решили, будто то, что он не разговаривает, означает то, что он и глухой по умолчанию. Это так нелепо, что вызывает в нём волну раздражения. Впрочем, они могут думать всё что хотят. Ему уже давно плевать. — Почему он молчит? — спрашивает Хлои, обращаясь к матери. — С ним что-то не так? Он чем-то болеет? — Детка, ты уже взрослая, а он ещё совсем малыш, — пробует заступиться мать, — немного подрастёт и начнёт разговаривать. «Ага, — иронично думает Мейсон, — я лучше откушу себе язык, когда вырастут нормальные зубы». Тело сводит судорогой. Он чувствует боль каждой его клеточкой. Сознание перебрасывает его от одной картинки к другой. Судорожно хватая воздух ртом, он пытается сориентироваться в пространстве, но ощущает только покалывание в районе позвоночника. Из этого он делает вывод, что всё ещё лежит на чём-то твёрдом. — Он меня пугает, — шепчет мать где-то у порога его комнаты, — ты не мог не заметить то, как странно он на нас смотрит. — Он совсем ребёнок, — отвечает отец, однако полной уверенности в голосе не слышится, — немного повзрослеет и будет таким, как Скотт и Хлои. «Ты меня сейчас практически проклял», — мрачно думает Мейсон, плотнее заворачиваясь в одеяло. — Он только что пнул меня, когда я хотела поцеловать его перед сном, — чуть не плача сказала мать, — это ненормально. Ты должен на него повлиять. «Возможно, это как-то связано с тем, что вы обсуждаете меня прямо в моей комнате?» — Мейсон ядовито закатил глаза, пытаясь заткнуть уши, чтобы не слышать их разговоров. Воздух заканчивается. На грудную клетку словно вылили несколько галлонов свинца. Он выгибается дугой и слышит хруст собственных рёбер. Перед глазами пляшут огни. Кожа становится липкой и влажной от пота. Он хочет кричать, но во рту так пересохло, что он не может проронить ни звука. Мяч резко пролетает сквозь одного из призраков и врезается ему в голову. Не удержавшись на ногах, он падает на траву, радуясь только, что попало в лоб, а не по очкам. — Эй, очкарик! — кричит одноклассник и машет ему рукой. — Пни мяч! Он поднимается на ноги, отряхивает брюки, находит вышеназванный предмет и со всей дури бьёт по нему ногой. Со свистом мяч летит в окно первого этажа. Оно разлетается вдребезги, и оттуда тут же высовывается седая голова учителя литературы. — Александр! — визгливый голос обратился, благо, не к нему. — Живо ко мне в кабинет. Злобно сверкнув глазами в его сторону, Тейт побежал в направлении школы. Вращение усилилось. Он попал в водоворот. Гудение внутри черепной коробки росло, грозя взорвать её изнутри. Мейсон отклонился на несколько дюймов, так что удар Алекса пришелся мимо цели. Тейт тотчас же применил левый хук, Мейсон его парировал, заехав однокласснику локтем в висок. По его подсчётам этого бы хватило, чтобы сбить с ног кого угодно, однако в этот самый момент кто-то из группы поддержки Алекса ударил его по ногам, и удар получился почти скользящим. Очки сорвались с носа Мейсона и полетели на газон. Это зрелище вызвало у Тейта ухмылку, однако в ту же минуту мощный удар поразил его в живот. Затем второй — в челюсть, от которого Алекс грохнулся на землю. Несколько человек бросилось на помощь, оттаскивая Мейсона в сторону. Тот продолжал пинать воздух и кричать, пока группа поддержки осыпала его тело ударами. В глазах у него потемнело. Без очков он толком ничего не видел и не мог отразить ни один из ударов. Сознание начало гаснуть. — Хватит, — прохрипел Алекс, поднимаясь на ноги, — вы совсем с ума сошли? Трое на одного! С каждым словом его голос креп, а нотки возмущения слышались более чётко. Мейсон бы проникся к нему некоторой долей уважения, если бы сам не лежал на земле, скорчившись пополам от боли. Пятнадцать минут спустя они уже сидели на краю тротуара напротив школы, приложив к распухшим щекам заботливо принесённые кем-то из друзей Алекса пакетики с замороженными овощами. — Тебя проводить? — неожиданно спросил Александр. — Твои очки сломаны. Мейсон помотал головой. От этого ему стало больно, и он пожалел, что пошевелился. — Я не стану просить прощения, — буркнул Тейт, — ты сам во всём виноват. — Твои друзья это уже сделали, — поморщившись, ответил Мейсон, — кулаками. Шесть раз подряд.***
Роберт Меленбельт был единственным, кто знал его секрет. Не про Бетани, само собой. Про дар. И он правда хотел помочь. Нашёл девушку с почти такой же проблемой и начал изучать аномалии, которые случились с их разумом в процессе эволюции, чтобы найти способ это исправить. Элисон относилась ко всему намного проще. Вместе с Робертом им удалось уговорить её участвовать в эксперименте. Сначала она воспринимала это как шутку. Участвовала в дурацких конкурсах и пыталась расширить границы своего разума. Надо отдать ей должное — она не теряла времени даром и даже нашла для них новый объект исследований. Доменика Моранте не смогла его заинтересовать. Она с трудом контролировала свой дар и максимум, на что была способна — рассказать какие-то малозначительные факты о прошлом человека, сжимая в руках его личную вещь. Впрочем, он не собирался отказываться даже от такого подарка. Для него самого эксперимент был попыткой сделать таких, как он, сильнее. В процессе эволюции homo perceiving не смогли составить конкуренцию сапиенсам и вымерли, так и не раскрыв свой потенциал. Это пугало. Даже крохотная вероятность того, что история может повториться и между двумя видами вновь начнётся борьба за выживание, заставляла сердце болезненно сжиматься. Люди стремятся уничтожить всё, чего не понимают. Они должны быть готовы если не к войне, то как минимум — к сражению. Он наивно полагал, что эксперимент сможет помочь им получить преимущество над миром людей. Повысить вероятность выживания всего их вида. Образ Бетани остался с ним. Она не была призраком. Она даже не знала, что существует только внутри его головы. Но она не ушла. Он ей не позволил. Однако этого было недостаточно. Ему хотелось видеть рядом с собой кого-то настоящего. Того, кто никогда не оставит его в одиночестве. Кто примет его идеи и продолжит вместе с ним двигаться к цели. Таким человеком он видел Роберта. Но ошибся. Очень быстро Робб начал подозревать, что цель эксперимента — вовсе не найти способ лечения аномалии, а как раз таки наоборот, усилить её воздействие. Ему это не нравилось, а со временем начало откровенно пугать. Особенно после того, как он завёл разговор о возможной операции на головном мозге. На это Меленбельт ни за что бы не пошёл. Тогда он тоже захотел уйти. Свернуть эксперимент практически в зародыше и разъехаться каждый по своим странам. В тот вечер они снова поругались. Он попытался убедить Роберта, что его цель не несёт в себе ничего пугающего. Что плохого в том, чтобы попытаться выжить самому и помочь другим, таким же? Он не хотел ничего слушать. Тогда пришлось пойти на крайние меры. Видит Бог, он этого не хотел. Только не с ним. Но позволить ему уйти? Никогда. В ход пошёл тот же валиум. Он тайком подсыпал его в виски Роберта, когда они в попытке примирения зашли в один из баров. Он остановил машину на узкой пологой улочке, вытащил бесчувственное тело вместе с лопатой и понёс сквозь густой кустарник. За ним была высокая решётка, но в паре метров слева в ней была дыра, через которую можно было проникнуть в карьер. Он уже разведал местность вокруг за пару дней до этого. Даже приметил деревянный ящик, который кто-то когда-то использовал вместо столика для пикника. Он не хотел, чтобы Робб оставался с ним. Его откровенно пугала мысль, что к образу Бетани присоединится ещё один. Именно поэтому он решил, что лучше будет не убивать его собственноручно, а позволить это сделать ящику. Там, где они находились, его бы никто не смог обнаружить. Он помнит ту ночь. Как осторожно продвигался вперёд, как опаснее становился путь с каждым шагом. Земля скользила под ногами из-за пробивающихся повсюду ручейков, из-за неровности камня, из-за незаметных уклонов. Он до сих пор ощущает каждый из них. А потом он скинул ящик в яму и засыпал землёй. Дрожа от холода и страха, он стоял в свете полной луны и слышал, как из-под земли начинают доноситься приглушённые крики. Он не учёл, что рёв, который в предсмертной агонии слетит с губ Роберта, донесётся до него даже с глубины в несколько метров. А сгусток энергии коснётся его руки, когда он будет мирно засыпать в своей постели. Ещё он не учёл, что команде геологов придёт в голову снять пробу грунта в том карьере, и спустя всего пару недель тело Робба всё-таки обнаружат. Роберт стал вторым образом.***
Мейсону было жарко. Он стискивал простыни и мычал что-то нечленораздельное. Чёлка прилипла ко лбу. Он попытался её смахнуть, но ту словно приклеили на суперклей. — Мне кажется, надо показать его врачам, — шептала мать, с опаской поглядывая на приоткрытую дверь кухни, — уже третья жалоба за неделю. Он агрессивен. А если он кого-нибудь покалечит? Или убьёт? Он стоял в коридоре, внимательно вслушиваясь в разговор родителей. О ком именно шла речь, можно было не уточнять. Мейсон игриво подмигнул призраку старухи, которая стояла напротив и пыталась что-то сказать иссохшими губами. — Наш сын никогда не начинает драки первым, — возразил отец, — ребята в школе его задирают. — На него жалуются учителя! — вскрикнула мать. — Он довёл до гипертонического криза мисс Тейлор. По-твоему, это нормально? — Он ничего не сделал, — неуверенно ответил отец, — просто не хотел выключать музыку. — Он слушает одну и ту же песню. Думаешь, это не странно? — Ты шарила в его вещах? Или уже начала следить? — Это сделала Хлои и поделилась своими опасениями. Тебе не кажется это подозрительным? У него нет друзей. Он часто смотрит в одну точку и улыбается самому себе. Его родные брат с сестрой прячутся от него по всему дому. Да я сама иногда вздрагиваю, проходя мимо его комнаты. — Зато его оценки на высоте, — попробовал обнадёжить отец, — все гении немного странные. — Он не гений. Он — социопат. Ему нужна помощь, — чётко отбивая каждое слово, изрекла мать. — Если ты не веришь в это, то иди и поговори с ним как отец с сыном. Ну, что молчишь? По глазам вижу, что ты и сам его боишься! Мейсон отлепился от стены, не желая больше выслушивать то, какой он замечательный. На миг закралась шальная мысль ворваться ночью в родительскую спальню, сделать глаза чёрными и остаться круглым сиротой в шестнадцать лет. Взвесив все за и против, он решил не рисковать. Есть же вероятность, что их сердца выдержат такой шок, а его отправят на приём к экзорцисту или психиатру.***
Это была уютная комната с мягкой мебелью, светлыми обоями и персидским ковром с длинным ворсом. Женщина расслабленно сидела в кресле, попивая чай из фарфоровой кружки. — Остался последний эксперимент, — он обвёл её долгим взглядом, а потом воткнул ноутбук в розетку, — самый важный для нас. Она окинула его вопросительным взглядом: — Прямо здесь? Сейчас? — А почему нет? — он мягко улыбнулся, приближаясь к её креслу. — У нас есть всё необходимое. Шарлотта чувствует себя неуверенно. Она попыталась всмотреться в глаза мужчины, но ничего подозрительного в них не увидела. Только теплоту и заботу. — Ты же будешь рядом? — на всякий случай уточнила она, закатывая рукава свитера. — Конечно. Он ставит ноутбук на низенький журнальный столик так, чтобы Шарлотта могла видеть экран; её глаза задержались на проводах с двумя датчиками, которые мужчина взял в руки. — Это устройство позволит мне замерять активность твоего мозга, — он наносит гель на один из датчиков и крепит его к левому виску женщины, — и если я замечу что-нибудь опасное, то смогу остановить эксперимент, хорошо? Она коротко кивнула, и он проделал то же самое со вторым датчиком, закрепив его на правой стороне. Он натягивает ей на живот пояс, попутно объясняя, что это поможет контролировать ритм дыхания. Затем он затягивает жгут на руке Шарлотты и подносит шприц с препаратом. Игла мягко проходит сквозь кожу и попадает точно в вену. Женщина едва заметно морщится и закусывает губу. Пока она больше взволнована, чем напугана. — Что дальше? — Нужно подождать, — прошептал он, крепко сжимая её запястья, — сейчас сама всё увидишь. Он поворачивается к монитору. Прямо сейчас Шарлотта Меленбельт получит самый негативный, но одновременно с этим приятный опыт в своей жизни. Он видит отражение её небесно-голубых глаз на экране. Он до сих пор здесь ради неё. Несколько минут ничего не происходит. На экране он не видит никакой вспышки активности. Шарлотта улыбается. Через какое-то время она вздрагивает и вцепляется пальцами в бортики кресла. На лбу выступила испарина. Спустя ещё три минуты дыхание Шарлотты сбилось. На шеё часто забился пульс. Мышцы напряглись, а за этим пришли судороги. Он внимательно следил за каждым скачком в своей программе. Наконец, тело женщины обмякло и расслабилось. Пульс и дыхание выровнялись. Только глубокая складка между бровей и запредельные показатели говорили о том, что сейчас она переживает не самые приятные моменты своей жизни. Это для её же блага.***
— Мистер Кларк, подождите! — окрикнул грубый мужской голос. — Мистер Кларк! Мейсон и не думал останавливаться, стараясь слиться с потоком студентов. Ему почти удалось добежать до выхода, когда на его плечо упала тяжёлая рука преподавателя. — Мистер Кларк, — преодолевая одышку, заговорил мужчина, — как это всё понимать? — Мистер Дэвис? — Мейсон округлил глаза и постарался придать лицу невинное выражение. — Я вас не расслышал. — Куда вы направляетесь? Вопрос показался глупым, поэтому он демонстративно кивнул в сторону центрального выхода, который виднелся в самом конце просторного вестибюля. — Ваша дипломная работа, — преподаватель намёка не понял и продолжал удерживать студента одной рукой, — вы не проинформируете меня, что это значит? — Я, кажется, писал на английском, — вышло немного грубо, — я не собираюсь завершать обучение. Он написал немного не так. В его работе было куда больше текста, и не все слова в ней были допустимы к печати. — Это же ваша вторая попытка получить образование? — мистер Дэвис нахмурил брови. — Зачем устраивать этот цирк? Я более чем уверен, что из вас получился бы превосходный врач. Мейсон был с этим не согласен. Во время последней практики в городской больнице он чуть до смерти не напугал какую-то старуху. Он не виноват, что спутал её с призраком и попытался прогнать. Кто же мог знать, что она просто немая? Собственно, он и в первый-то раз не закончил практически по той же причине. Хорошо, там было не совсем так. Просто какие-то дети начали рыдать, когда он должен был сделать им укол. Но тоже в общем-то неприятно. Вторая попытка получить диплом была глупой, опрометчивой и вылилась в досадно потраченное время. Он сделал всё, что мог. Честно попытался пустить свои знания в более-менее благое русло. Жаль, что не вышло. Всем спасибо. Все свободны. Вслух он сказал совершенно не это. Там была целая тирада на тему того, как несовершенна система образования, насколько ему чужды методы, которые используют местные врачи, и как он в корне не согласен с неудовлетворительной оценкой на последнем экзамене. Снова искажение фактов. Если быть совсем откровенным, он послал мистера Дэвиса, всех его коллег вплоть до уборщиков и работников кафетерия, вкратце описал, на каком органе он вертел их диплом, и предложил оставить его в покое и не совать свой нос туда, куда не следует. Ну, вспылил немного. С кем не бывает? Зато больше никто не пытался силой впихнуть ему высшее образование.***
Трэвис Меленбель дрожит, плотнее вжимаясь в угол тёмного подвала. Вокруг губ образовалась короста спёкшейся крови. Он пытается перебирать ногами в надежде встать без помощи рук. Всё его тело превратилось в мучительный комок боли. Похититель даже не попытался прибрать за собой: на полу всё так же в хаотичном порядке валялись хирургические инструменты, при помощи которых он лишил его обеих рук. Но что он может теперь с ними сделать? Дверь приоткрывается. Свет разрывает темноту. К нему спускаются две пары ног. Он видит силуэт женщины и находит в себе силы на удивление. Не говоря ни слова, Шарлотта хватает с пола скальпель и подлетает к нему, занося руку для удара. Резкая боль в правом глазу. Он не может ни кричать, ни сопротивляться. Второй удар. Левый глаз. Он чувствует кровавые дорожки на щеках. Тьма становится кромешной. Трэвис выгибается в попытке увернуться. Похититель наблюдает и, кажется, что-то бормочет. Подбадривает. Шарлотта кричит. Скальпель резко прорезает кожу на животе. Ещё и ещё. Он пытается кричать. Тщетно. Только рвёт незажившие раны на губах. Она даже не замечает, как мужчина перед ней перестаёт дышать, нанося новые удары. Похититель с досадой поморщил нос. Трэвис Меленбельт стал третьим образом. Не говоря ни слова женщине, которая только что убила собственного мужа, он вышел за дверь, оставив их наедине.***
Шум в ушах прекратился так же резко, как и начался. Мейсон вдохнул полной грудью и рывком сел, уже без опаски вращая головой по сторонам. Твою мать! Какого хрена?! Он узнал это место. Вот уж точно вовсе не этого он ожидал от препарата. Точнее, он вообще не знал, что от него ожидать, но подстава была крайне неприятной. Перед ним сидел мальчик лет пяти в круглых очках с копной чёрных волос, хмурым лицом и язвительно поджатыми губами. — Вот так номер, — хмыкнул Мейсон с интересом вглядываясь в глаза ребёнка, — я, конечно, предполагал увидеть нечто шокирующее, но не настолько. — А чего ты ожидал? — неожиданно чётко ответил мальчик. Значит, это точно глюк. В том возрасте он ещё не говорил. Удовлетворённо кивнув, Мейсон задумался, а потом ответил: — Если честно, я надеялся попасть в Игру престолов. — Куда? — Да забей, — Мейсон махнул рукой, а потом на всякий случай добавил: — Ты не запоминай эту встречу, ладно? — Совсем больной? — мальчишка удивлённо поднял брови. — Ты не в прошлом. Даже я это понимаю. Мы в твоей голове. — Класс. В детстве я был конченым душнилой. Наверное, поэтому одноклассники меня не любили. — Врёшь. Ты сам решил, что тебя никто не любит. Так тебе было проще всех ненавидеть. — Нет-нет-нет, — Мейсон упрямо помотал головой, — на такое дерьмо я не подписывался. Мне не нужен сеанс психоанализа от более мелкой и гадкой версии меня самого. Как отсюда выйти? — Смотря сколько ты принял, — на полном серьёзе ответил мальчик, — ты же наверняка струсил и не стал вводить препарат через вену? Полагаю, осталось чуть больше часа. — А мы можем просто помолчать всё это время? — не скрывая надежды, спросил Мейсон. — Ты же тоже не фанат задушевных разговоров? — Тогда зачем пришёл? — Да говорю же, — мужчина с силой оттянул кожу на висках, — я надеялся увидеть свою жизнь со стороны, а потом оказаться в каком-то приятном месте. Дом моих родителей таковым не является. Я требую вернуть мне деньги! — Поразительная степень нарциссизма! — воскликнул ребёнок. — Ты мог отправиться куда угодно и к кому угодно. А пришёл к самому себе. — Да я же не специально. — Притворюсь, что поверил. У тебя отлично получается врать самому себе. — Хочешь сказать, что я намеренно попал в этот глюк? — Конечно. Ты знаешь, зачем ты здесь. И знаешь, чего хочешь. А ещё ты знаешь, что для этого нужно сделать. — Ты говоришь как монах-шаолинь. Это тупо и, если честно, немного мерзко. — Я — плод твоего воображения. К нему все претензии и список исправлений. — Ладно, малыш Йода, слушай сюда. Если есть хоть какая-то кро-о-о-охотная доля вероятности, что ты — это мелкий я, то запомни: не смей принимать ибогаин. Это больно, вызывает сухость во рту и не несёт в себе ничего полезного. — Думаешь? Теперь ты знаешь, что вещество на тебя не действует, а видения получаются вполне осознанными. Не так уж плохо. — И что теперь? — сдался Мейсон. — Советуй давай. Я кучу времени смотрел свои воспоминания не ради того, чтобы получить туманные выводы. — Тебе нужен не совет, — улыбнулся мальчишка, — тебе нужно моё разрешение. — Ну да, всегда мечтал жить в гармонии с самим с собой. — На том и порешили. Сделай это. — Я бы и без тебя разобрался. Зря только порошок истратил. Знаешь, сколько я мог получить за него на чёрном рынке? — Спрашивай уже, — безапелляционно скомандовал ребёнок, — кроме меня всё равно больше не с кем это обсудить. Ты довольно преуспел в попытках остаться в полном одиночестве. — Ой, да иди ты к чёрту! — вспылил Мейсон, а потом с досадой поморщил нос, поняв, что бесится сам на себя. — Хорошо. Какова вероятность выжить? — Ненулевая, — немного поразмыслив, ответил мальчик, — но я бы сильно не рассчитывал на успех. Впрочем, ты наверняка тоже. — Где мне это сделать? — А тебе не насрать? — совсем не по возрасту было сказано. — В целом, да, — кивнул Мейсон, — но я бы предпочёл, чтобы меня нашли. Гниение, знаешь ли, процесс не самый приятный. — Ты его уже не застанешь, — докатились, теперь его обнадёживает собственная галлюцинация. — Неужели я и правда был таким? — задумался Мейсон. — Или это ибогаин искажает воспоминания? — Ты удивишься, но я его ни разу не пробовал, — усмехнулся мальчишка, — и тебе больше не рекомендую. При условии, что ты сможешь пережить эту попытку, разумеется. — Обязательно послушаюсь совета от мелкого глюка. Всё, пора просыпаться!***
Он не планировал убивать Шарлотту. Даже не так. Он планировал сделать всё, чтобы она выжила. Даже разобрался с процессом ампутации, когда из-за препарата у неё начали гнить ноги. Он лишил её языка, потому что не мог выносить её бесконечных просьб отпустить, но это была невысокая цена за возможность навсегда остаться рядом с ним. А потом появился Итан Петрелли, и всё пошло прахом. Впервые он увидел кого-то с теми же способностями, которыми обладал сам. Это было поразительно. За несколько лет работы он встретил много особенных людей, но только не таких. Элисон, Доменика, Люка и Каспар были, конечно, весьма занимательными, но ни один из них был не в состоянии понять его боль. А мальчишка, одетый в школьную форму Игл-Ривер, мог. Они шли одним и тем же путём. Видели одни и те же кошмары. Боролись с одними и теми же страхами. Тогда он с лёгкостью простился с Шарлоттой и занялся поисками кого-то более привлекательного. Шарлотта Меленбельт стала четвёртым образом.***
С Сабриной Фогель они познакомились в научно-исследовательском центре. Тогда он уже практически перестал интересоваться экспериментом и пустил всё на самотёк, возложив большую часть работы на Элисон. Смерть Итана практически сломила его. Он понял, что даже такой, как он, не сможет его понять. Разочарование и страх обрушились на него с новой силой, и он практически утратил связь с внешним миром, оставшись наедине со своими образами. Он и сам стал одним из них. Всего лишь образ того человека, которым был раньше. Сабрина была первой за долгое время, кто поверил ему. Она слушала всё, о чём он ей говорил. Именно она дала ему пусть и небольшой, но ощутимый толчок двигаться дальше. Вот только она тоже хотела его покинуть. В тот момент, когда она сообщила ему эту новость, по его лицу наверняка пробежала тень. Она не могла не заметить. — Это же не конец света, — немного скомкано сказала она, — я же не насовсем уезжаю. Ничего не изменится, вот увидишь. Он уже не мог смотреть на её покатые плечи и сосредоточенное, немного хмурое от волнения лицо. Сейчас он по-настоящему ненавидел её внешний вид, поэтому решил: она точно не станет одним из образов. Не говоря ни слова, он подошёл к мини-бару и достал оттуда бутылку вина. — Я буду писать тебе, — хрипло сказала она, принимая бокал с вином, — и звонить. Честное слово. Избегая смотреть ей в глаза, он снова обрёл дар речи. Его даже немного смутил агрессивный, жёсткий сарказм, слетавший с собственных губ. Ему было плевать. Он хотел, чтобы она знала, как это подло — бросать его именно в этот момент. Когда всё и так идёт из рук вон плохо. Когда эксперимент не приносит никаких результатов, когда единственный человек, которого он хотел бы видеть среди своих образов, так таковым и не стал. По её лицу он быстро осознал, что говорит что-то не то. Сабрина побледнела и выронила бокал. Глупая. Это было просто вино. Она издала нервный смешок, показавшийся совсем неуместным в данной ситуации. От злости он не мог ни дышать, ни шевелиться. Только яростно смотреть прямо перед собой в надежде, что одного взгляда будет достаточно, чтобы прожечь в ней дыру так же, как в Бетани. Он вытащил сигарету. Руки тряслись. Анализировать ситуацию было некогда, но он не мог ничего поделать. Не мог не думать о том, что сделал, и о том, что пока только собирается сделать. Всё пошло прахом. Не из-за Сабрины. Он сам во всём виноват. Он возлагал надежды на тех, кто не был способен его понять. Он был сильно взволнован возможностью снова обрести того, кто останется с ним до конца. Последний провал стал невыносимым: он зарыдал, прямо как в детстве, когда мать ни с того ни с сего начинала кричать. Рассудок окончательно помутился. Больше никому нельзя доверять. Только образы останутся рядом с ним. Люди слишком непостоянны. Сабрина с ужасом смотрела на него, будто под гипнозом. Она не пыталась подняться с места и сбежать. Что-то в его облике заставило её вжаться в кресло и трястись мелкой дрожью. В один большой прыжок он подскочил к ней и с размаху ударил по лицу. Голова дёрнулась, как у куклы. Она не могла даже заплакать, лишь со всхлипами втягивать воздух. Он схватил её за волосы и рывком скинул с кресла на пол, она стукнулась затылком и попробовала отползти в сторону. Он весь вдруг как-то поник, а глаза наполнились печалью. — Сабрина, прости, — залепетали пересохшие губы, — прости меня, я не хотел. Он шагнул к ней, беспомощно разводя руками, но девушка подтянула колени к груди и сильнее затряслась всем телом. — Ты псих! Не подходи ко мне! Не смей меня трогать! Зря она это сказала. На мгновение ему стало страшно от пронзившей всё тело ярости. В голове застучало. Не сразу он сообразил, что треск — это хруст ломающихся пальцев. Дальнейшее он помнит довольно смутно: выбитые зубы, раздробленные кости, содранная ножом кожа. Сабрина хрипела и билась головой об пол. Изо рта её шла пена, смешанная с кровью. Она корчилась от боли и захлёбывалась от каждого яростного удара. Девушка пыталась что-то сказать разбитыми губами, но закашлялась, разбрызгивая бордовые капли по подбородку. Затем он снова взялся за нож и начал перепиливать её шею. Фонтан хлынул из сонной артерии, делая его пальцы скользкими. Рана увеличивалась с каждым взмахом лезвия. Словно прямо перед ним всё шире открывалась пасть неведомого чудовища. Яростный крик заставил его вздрогнуть. Опомнившись, он с силой оттолкнул от себя истерзанное тело. Туман окутал то, что осталось от Сабрины Фогель. В этот же миг её глаза широко раскрылись и посмотрели прямо на него, словно спрашивая, зачем он это сделал. Она стала пятым, последним образом. Волшебное число. У человека по пять пальцев на руках и ногах. В мире существует пять сторон света (включая центр — Творца). За весь эксперимент он собрал ровно пять подопытных. Число пять считается совершенством среди других чисел и наиболее часто изображается в виде пентаграммы. Так он и собрал их всех воедино. От их прежних личностей мало чего осталось, только образы. Они не знали, кем были при жизни, и не помнили, что он с ними сделал. Они стали его поддержкой и опорой. Семьёй, которая в реальном мире никогда по-настоящему в него не верила. Бетани превратилась в Мелани. Роберт стал Альбертом. Шарлотта и Трэвис получили имена Карлотта и Томас. А Сабрину заменила Катрина. Он подарил им новые имена вместе с возможностью и дальше оставаться рядом с ним. А он сам теперь только Образ.