Мы вне закона

Шедоу всегда ненавидел, когда его отвлекали или чем-то мешали. Это всегда сбивало с мысли, не давало работать. А работу он предпочитал выполнять качественно. В данный момент ему мешали выспаться, что тоже не радовало. Тело еще не до конца регенерировалось, каждая мышца адски ныла, а онемевшая нога, которой еж приложился к сломанному телевизору на крыше трущобы, все еще не отошла от удара. Не было абсолютно никакого желания разлеплять веки и вставать, что уже говорить о том, чтобы узнать, где он сейчас находится, и что с ним собираются сделать. Единственное, что можно было уверенно подтвердить — он в закрытом помещении, а вокруг темно, раз сквозь веки не пробираются пятна света. Так же его кто-то настойчиво тряс за плечи. — Йо, парень, ты жив? Что они тебе вообще вкололи… — весьма обеспокоенный голос, прозвучавший прямо над ухом, больше походил на какое-то бурчание. С трудом еж все же открыл глаза и несколько раз поморгал, пытаясь хоть что-то рассмотреть во мраке. Сильно выделялась только узкая полоса света справа, проползающая прямо под дверью. Именно она привлекала все внимание. Но и необъяснимо раздражала. Если уж темно, то пусть и намеков на свет не будет. Свет с недавних пор ассоциируется с надеждой, которую Шедоу терял с каждой секундой все больше. Кажется, его сломали. Возможно, временно, но он сдался. Надоело все. Хотелось взять и сдохнуть, чего он по происхождению не мог просто так сделать. А жаль. Трясти за плечи его перестали, и Шедоу просто стал ждать, когда привыкнет к темноте и сможет рассмотреть, видимо, сокамерника. Запоминающиеся, вяло торчащие во все стороны колючки, память сама дорисовала глазам синий оттенок, а ушам две золотые и немного потертые серьги. на шее слабо поблескивала от полосы света цепочка, одежда вся рваная и грязная. Сомнений не было с самых первых секунд. Перед ним сейчас ударник некогда известной, несколько лет назад распавшейся рок-группы. — Маник? — пусть Шедоу и удалось внешне сохранить свое природное спокойствие, хотя в действительности он был даже удивлен. Ему приходилось однажды говорить с этим ежом, с тех пор прошло достаточно лет, чтобы снова считать их незнакомцами. — Собственной персоной, — вяло улыбнулся он, но уголки его губ сразу опустились. — Что ты делаешь в подобном месте? — в его глухом голосе на мгновение появилась надежда, что этот еж — его шанс бежать, но быстро прикинув в уме состояние их обоих, явную апатию Шедоу к происходящему и потерю веры не только в себя, но и, наверное, во все человечество, вероятность побега сложилась в один на миллион. -Тебя они тоже поймали? — не дождавшись ответа, продолжил спрашивать Маник. Голос у него был наполнен ненавистью. За ним будто было скрыто что-то еще, связанное не только с лишением свободы. — Кто «они»? — «Учёные». И молчание. Долгое и тяжелое. — Что это за место? — Шедоу наконец сел на кровати. По голому полу гулял сквозняк, забираясь под штанины. Отогретого с улицы ежа пробила мелкая дрожь от этого. Помещение действительно было какой-то камерой. Две кровати, ни намека на окна, голые бетонные стены. И явно прочная дверь. — И как долго ты здесь находишься? — обведя взглядом помещение, Шедоу повернулся обратно к Манику, стоявшему рядом. Глаза постепенно привыкли к темноте. Маник молчал. Он смотрел в противоположную от ежа сторону. Будто задумался о своем. Это был не тот ударник расцветающей рок-группы, с которым Шедоу приходилось пересекаться. Сейчас перед ним сидит заключенный, потерявший все. Даже гордость и веру в себя. Вдруг рокер развернулся и, слегка пошатываясь, дошел до своей кровати, доставая из-под подушки карманный фонарик. Видимо, краденый. Он посветил в самый темный угол, после чего у Шедоу невольно расширились глаза. Вся стена там была покрыта небольшими черточками. — Это мой счёт дней, проведенных здесь, — он медленно водил по бесконечным рядам перечеркнутых палочек, каждая из которых являлась одним днем в этой дыре. — Четыре года и сто тридцать шесть дней на моем счету. — Ты серьезно это помнишь? — Нет, выдумал для пущего эффекта. Но три года точно есть. Шедоу откинулся спиной обратно на кровать. В свое время Маник был пусть и мелким, но преступником. То, что он так и не смог сбежать за такое количество времени, говорило о многом. Либо это место опасно, либо отлично охраняется, либо эти «ученые» специально поддерживают его в подобном состоянии, чтобы не возникло даже мысли о побеге. Изнеможденным это невозможно. Из этого можно сделать только один самый точный вывод. Он застрял здесь надолго.