Only Fools (Fall for You)

Почему-то когда люди говорят про каких-то ярких, неординарных и единственных в своей уникальности личностях, они чаще всего обращаются к Солнцу: «Сияющий, словно Солнце», «солнечная улыбка», «лучик света».    Такие люди имелись и в окружении Юнхо: солнечные, позитивные, радостные: чего стоил ослепительный Чон Уён, в присутствии которого даже пресловутое Солнце сбоило и рефлексировало из-за своей несостоятельности перекрыть кое-чью буйную ауру. В эту же категорию попадал и более спокойный, но не менее яркий в своей индивидуальности Чхве Сан, таинственное и чарующее Затмение Кан Ёсан, утренний Восход Чхве Чонхо и зимний Закат Ким Хонджун.    Но Сон Минги… Разве одно только Солнце способно описать эту искреннюю, сверкающую сразу всеми гранями бриллиантов улыбку, этот звонкий, как сама жизнь, смех, этот одновременно невинный, точно у ребёнка, но пленительный, как у Сирены, взгляд: один раз посмотришь, и сердце –  вдребезги – к ногам?    Не это ли произошло с Юнхо?       — Ой, ну странный он, этот новенький, — слышит Юнхо голос своей одноклассницы и замирает, не решаясь перешагнуть порог кабинета: они явно говорят о нем. — Все время где-то в своём мире залипает, что ни спрошу – отвечает односложно, будто робот, а недавно при мне учительница спросила его, кем бы он хотел стать – и знаете, что он ответил?    — Что?   — Он сказал, что хотел бы стать волшебником, но сова к нему так и не прилетела. Чудик, скажите?    — При чем тут сова? — Удивляется ещё один одноклассник, и пока та самая одноклассница пускается в долгое и пространное объяснение вселенной Гарри Поттера, Юнхо чувствует, как его руки чуть ниже локтя касаются чьи-то прохладные пальцы. Обернувшись, он видит перед собой высокого нескладного парня, чьи волосы выкрашены в апельсиново-оранжевый цвет – кажется, его зовут Минук или как-то так, Юнхо не запомнил: оно ему надо, с хулиганами связываться? А это чудо в перьях тем временем открывает рот и произносит:   — А давай их разыграем?   — Ты о чем?    Рыжеволосый не говорит ни слова, лишь хихикает каким-то своим неведомым мыслям, после чего хватает его за рукав и тянет за собой. Юнхо недоумевающе пялится то на оранжевый затылок бегущего впереди  парня, то на собственную  зажатую в чужой руке ладонь – и не понимает ровным счетом ни хрена, но его недоумение – ничто по сравнению с тем, что он испытывает, глядя на вполне себе живую сову в кабинете Естествознания.    — Учитель Пак, а дайте нам вашу сову – ненадолго?    — Ой, исчезни, Сон Минги, что опять взбрело в твою непутевую голову? — Отмахивается от него незнакомый Юнхо преподаватель. — Кстати, ты в курсе, что в школу нельзя так ярко красить волосы? И куда только твои родители смотрят?    — Я при них в шапке хожу, говорю, что сейчас так модно, — обезоруживающе улыбается рыжий и умоляюще складывает перед собой ладони. — Ну пожалуйста, учитель Пак, нам сова всего на минутку нужна.    — Я сказал, нет.    — Я буду драить клетку всю неделю, если дадите, с гарантией того, что с совой ничего не случится.    Довольный, Минги несётся по коридору, прижимая недовольно клюющую его птицу к груди: они с учителем Пак сторговались в итоге на месяц уборки, и Юнхо, хоть убей, не понимает, зачем рыжеволосому понадобилось влезать в сомнительную кабалу с уборкой грязных птичьих клеток – мозги парню краской, что ли, разъело?   — Ты иди, — запыхавшись, вдруг поворачивается к нему Сон, каким-то непостижимым образом продолжая удерживать бьющуюся в его руках птицу. — А мне надо кое-что сделать.    — Мм, прикольно, — задирает брови Юнхо и, пожав плечами, заходит в класс. Обсуждавшие его ребята уже расселись по своим местам, и Юнхо тоже проскальзывает за парту, подпирает ладонью щеку и безучастно смотрит в окно, когда в класс заходит их учитель по математике.    — Убираем тетради и достаём двойные листочки: сегодня у вас самостоятельная работа.    Класс недовольно ворчит, пока Юнхо, не меняя выражения лица, выполняет распоряжение учителя. Он уже тянется за ручкой, когда в класс влетает запыхавшийся Минги и, что-то сумбурно пробормотав недовольно сдвинувшему брови учителю, садится на своё место позади Юнхо. А спустя полминуты класс буквально сотрясается от пронзительного визга одноклассниц: к одной из них на парту приземляется та самая сова с привязанным к лапке небольшим кусочком бумаги, свернутым в трубочку. Юнхо в полном недоумении оборачивается назад, ожидая объяснений, и натыкается на горящие угольки глаз, что сейчас превратились в две озорные щелочки из-за улыбки рыжеволосого.    — Ты волшебник, Гарри.    Учитель что-то кричит, пока пытается отцепить сову от занавесок, в классе царит бедлам, самостоятельная работа сорвана, и Юнхо полностью отдаёт себе отчёт в том, что их с Минги раскроют и они обязательно понесут наказание за содеянное – но ему на это наплевать. Впервые за все время, что он перевёлся в эту школу, он чувствует, как его жизнь заиграла новыми красками. Преимущественно, апельсиново-оранжевыми.      ***    Они с Минки дружат около года, и если бы кто-то сейчас сказал Юнхо, что тем серьезным, замкнутым парнем с предпоследней парты был он сам, он бы не поверил. Минки ворвался, распахнув двери в его жизнь так широко, что в неё бесконечным потоком хлынули новые люди, новые ощущения и эмоции. Юнхо принимал все это с благодарностью, но самым главным для него стало неотъемлемое ощущение тепла, заботы и нужности: впервые он чувствовал, что живет не просто так, что его школьная жизнь не обязательно должна быть беспросветным мраком, какой она была до знакомства с  Минки.    Волосы друга давным-давно выцвели, став пастельно-персиковыми, и в один из жарких майских дней они заваливаются к Минки домой, чтобы покрасить их заново. С ними увязываются ещё двое одноклассников: мечтательный чудик Миндже и пирсингованный панк Хёнун, который все время виснет на Минки несмотря на то, что почти всегда за это огребает.    — Жаркоо, — ноет Хёнун, расстегивая сразу три пуговицы на своей рубашке и машет куда-то в сторону залипшего в свой телефон Миндже. — Эй, принцесса Лея, кондей включай давай, расселся.    — А что мне, стриптиз станцевать? — Фыркает со своего места, не делая попыток сдвинуться, Миндже. — И потом, не я хозяин дома.    — Ты не видишь, что ли: у человека бьюти-процедуры? Метнулся, зайчиком.    — Тебе надо – сам и иди.    — Нет, вы слышали, он ещё и указывать мне будет! — Рычит, поднимаясь на ноги, Хёнун. Он нехотя подходит к столу Минки и шарит в нем в поисках пульта от кондиционера, как что-то привлекает его внимание, а спустя секунду он радостно вопит, вытаскивая на свет божий какой-то журнал. Юнхо сощуривается, пытаясь рассмотреть обложку, но, походу, ему и не надо: дубина Хёнун на весь дом орет, что это порно – и как это весело и задорно.    — Хёнун, скотина, отдай сейчас же! — Почти сравнявшись цветом с только нанесённой ему на корни краской, кричит Минки и делает попытку отобрать журнал у одноклассника. Юнхо давится смехом, наблюдая за их становящейся с каждой секундой все более нешуточной потасовкой, как вдруг увлёкшийся Хёнун разворачивает Минки к себе спиной и больно заламывает ему руку. Удерживая парня в захвате, он наклоняется к чужому уху и практически рычит:   — А кто у нас тут маленький извращенец?   Минки далеко не малыш для своих пятнадцати лет, но даже его рост – ничто по сравнению с около-двухметровым гигантом Хёнуном. Юнхо даже со своего места видит, как напряжённо вздуваются вены на шее друга, когда тот пытается освободиться, и уже откладывает миску с краской в сторону, чтобы прийти на помощь – но не успевает. Минки вдруг расслабляется, откинув голову с нанесённой краской и уложив ее прямо на плечо Хёнуна – и кротко смотрит тому в глаза:   — Я, я – маленький извращенец, но, может, все-таки уберёшь свой стояк от моей задницы? А я тебе за это журнальчик почитать дам.    — Нет у меня стояка! – Тут же принимается возмущённо вопить, разжимая руки, Хёнун. — Вейп это, понимаешь? Вейп!! И ты мне рубашку испачкал!!   — Ладно, ладно, вейп – так вейп, — поднимает руки, притворно зевая, Минки и возвращается к замершему с вымазанной краской кисточкой Юнхо. — А рубашку твою я постираю, только не ори так.    — И вовсе я не ору, — бубнит красный, как рак, Хёнун, и уже тише добавляет. — Бля, гомики – это мерзко.    — Ага, мерзко, — беззаботно соглашается Минки, наклоняя голову так, чтобы Юнхо было удобно красить его висок. — А журнал всё-таки забери, я уже до дыр его затер.    Они с Хёнуном переглядываются и начинают ржать: от неловкости не осталось и следа. А потом до Юнхо доходит, что он уже минуту водит кисточкой по одному и тому же месту на виске Минки, вспоминая его напрягшуюся шею, ярко-алый румянец на щеках и груди и томное «Я, я – маленький извращенец». И с ужасом понимает, что единственный извращенец в этой комнате – он сам.    Потому что хрен знает, что там с вейпом Хёнуна, а вот у него, Юнхо – самый настоящий, мать его, стояк.      ***    Проходит ещё какое-то время, в течение которого он убеждается: с ним действительно что-то не так. И если раньше Юнхо и удивляло собственное равнодушие к отсутствию на дни Святого Валентина бумажных сердечек в его шкафчике, то теперь становится очевидно: девушки его попросту не интересуют. Охренеть, открытие, учитывая что он почти успел смириться со своей непривлекательностью в глазах противоположного пола. Да и своего пола – тоже: желающих добиться его внимания – в том самом плане – парней, тоже как-то особо не наблюдалось.    Ну… до определенного дня.    — И как, блин, ты такой бодрый и энергичный с утра пораньше? — Ноет Минки, едва волоча за ним ноги на совместной утренней пробежке. После летних каникул оба сильно набрали вес, совершая ночные набеги на холодильники друг друга во время просмотров фильмов «Марвел» и аниме: было решено бегать по утрам, чтобы вернуть прежнюю форму. Форма быстро вернулась, а вот утренние пробежки по каким-то негласным причинам продолжились: Юнхо с удовольствием стал отмечать рельефность мышц и улучшение общего самочувствия, что не могло не радовать. Хотя вот Минки, кажется, не радовался, кое-как заставляя себя продирать глаза по утрам, и хоть Юнхо не настаивал составлять ему компанию, друг по каким-то одному ему ведомым причинам продолжал выбираться вместе с ним.    — Все дело в силе воли, — бежит спиной вперёд, чтобы видеть лицо друга, Юнхо. — Я не хочу растерять то, что с таким трудом наработал, а ты?   — А я бегу, потому что ты бежишь, — просто отвечает Минги.    Сердце Юнхо грохочет в грудной клетке, и виной тому – вовсе не их пробежка, а…    Блять, почему, почему у Минги такая очаровательная улыбка?   — Осторожно!! — Вдруг вопит рыжеволосый, и Юнхо не успевает обернуться, как со всей дури впечатывается в какую-то мягкую стену. Словосочетание само по себе странное, но это – ничто по сравнению с тем, как он чувствует себя, оказываясь на чужих бёдрах. Вытворяя свои цыганские фокусы с бегом спиной вперёд, он сбил какого-то парня – и ебать ему сейчас прилетит: на счёт три…   — Воу, — слышит он хрипловатый смешок и опасливо разлепляет один глаз, решаясь посмотреть вниз. — А говорят, спорт не убивает.    — Ну, я бы поспорил, — неловко поднимается с незнакомого парня Юнхо, пока Минки отбегает, чтобы поднять чужую укатившуюся бутылку с водой. — Один чувак как-то закрепил боксерскую грушу на проводах от люстры. Позвал друзей, чтобы похвастаться перед ними своим приобретением, щелкнул выключателем и ударил.    — Душераздирающая история. — Хмыкает незнакомец. На вид ему лет двадцать пять или около того – и он определённо кажется тем, кто согнёт в бараний рог любого, но Юнхо почему-то не боится. — Придумал, пока падал?   — Нет, просто у меня сотрясение – вот и несу всякую дичь.    — Хах, — улыбаясь, протягивает ему ладонь парень. — Я – Хан Джи Хёк.    — Чон Юнхо.    — Юнхо, — смакует имя Джи Хёк, не торопясь отпустить его руку. Юнхо кидает беспомощный взгляд в сторону Минки, но тот быстро отводит взгляд, и Юнхо практически наяву слышит его «Гомики – это мерзко». — Дашь мне свой номер, Юнхо?   — Давай так, — нерешительно произносит, бешено краснея кончиками ушей, Юнхо. — Ты дашь мне свой, а я – подумаю.    — Годится, — кивает Джи Хёк. — Только не думай слишком долго, хорошо?   Парень игриво подмигивает напоследок и убегает дальше по своим делам, а Юнхо прислоняется к ближайшей стенке, чтобы отдышаться и осмыслить происходящее. Подошедший к нему Минки с улыбкой вздергивает брови, глядя на его цветущие пионами щеки и заглядывает в его телефон.   — «Парень с пробежки»? — Спустя секунду ухмыляется рыжеволосый, с широкой улыбкой глядя в его лицо. — Фи, Юнхо, как неромантично. Ты позволишь?   С этими словами он выхватывает у него телефон и что-то быстро набирает. Юнхо нетерпеливо пританцовывает на месте, кусая нижнюю губу, пока друг колдует над описанием его нового знакомого, а когда он получает свой телефон обратно…   «Его изумрудные брови колосятся под знаком луны».    — Минки!! — Бросается он следом за с хохотом удирающим от него другом. — Я же сказал, что подумаю! Да как у тебя только рука поднялась?!   — А что тут думать? — Хихикает, не давая схватить себя за ухо, Минки. — Вокруг вас разве только ароматы гладиолусов не витали, пока вы вели свою милую беседу.    — Но ведь… — Запинается Юнхо. — Я же… Я не могу…   — Ты про встречаться с парнями? — Беззаботно откидывает голову, подставляя лицо подувшему ветерку, Минки. — Ты просто не видел своё лицо в тот момент, когда Джи Хёк предложил тебе обменяться номерами. Совершенно очевидно, что ты этого хочешь.    Рыжеволосый ещё раз смеряет его взглядом: в его глазах пляшут смешинки, но чего там точно не видит Юнхо – так это неодобрения или отвращения. Повинуясь дурацкому порыву, он произносит:   — А как бы ты поступил на моем месте?   Минги задумчиво смотрит на него, и Юнхо уже дергается, чтобы перевести все в шутку, как рыжеволосый неожиданно произносит:   — На твоём – не знаю, а вот на его я бы сделал все возможное, чтобы ты был счастлив в этих отношениях. В противном случае, следующее его падение завершится не столь удачно.    — Это благословение? — Смущённо улыбается Юнхо, и замирает, когда губы Минки растягиваются в ответной, сияюще-искренней улыбке:   — Если это то, что заставляет тебя улыбаться – да.      ***    Первые месяца полтора отношений с Джи Хёком действительно заставляют Юнхо улыбаться: у парня оказывается замечательное чувство юмора, а еще он увлекается сразу несколькими видами спорта и ведёт активную блогерскую деятельность. И все бы хорошо, если бы не его постоянное отсутствие времени на свидания с Юнхо. И когда их поход в кафе, куда его позвал Джи Хёк, чтобы с порога заявить, что у него мало времени, накрывается медным тазом, Юнхо не выдерживает первым – и у них с Джи Хёком случается самая настоящая ссора.    — Если ты знал, что у тебя не будет на меня времени, зачем вообще было предлагать встречаться? — Выходит из себя Юнхо.    — Ну, перенесём: ты же должен понимать, что я – человек занятой, у меня, в конце концов, работа, обязательства перед подписчиками и родственниками…   — А передо мной, значит, нет?   — Ну брось, малыш, — пытается приобнять его за плечи Джи Хёк. Одна его ладонь ложится на заднюю часть шеи Юнхо, пока вторая сжимает его бедро в опасной близости от паха. — Давай мы с тобой не будем ругаться: у меня ещё есть где-то полчасика, может, мы с тобой…   — Руки убрал, — пытается стряхнуть с себя чужие конечности Юнхо. — Надеюсь, «полчасика» тебе хватит за глаза, чтобы передернуть где-нибудь в туалете, а я пошёл.    — Юнхо, ну что за детский сад? — Усиливает хватку на его теле Джи Хёк. — Почему ты меня отталкиваешь, ты совсем не рад меня видеть?   — Я сыт по горло всеми твоими отмазками, и в перепихончике «по-быстрому» не заинтересован, так что отвали.     — Бля! — Бесится, наплевав, что они находятся в заведении, Джи Хёк. — Да хорош мозги мне пилить, Юнхо! Что ты ведёшь себя как истеричка: будь, в конце концов, взрослее!   — Это как ты, что ли? Пусти, я сказал!   Джи Хёк не слушает его, продолжая удерживать в захвате. По его лицу видно, что он напряжённо ведёт сам с собой какой-то внутренний диалог, и в конце концов он вскидывает на Юнхо взгляд, полный чего-то настолько тёмного и злого, что парню становится дурно. А в следующий момент Джи Хёк больно хватает его за предплечье и насильно тащит за собой в туалет. Юнхо пытается сопротивляться, но Джи Хёк, будучи выше и мощнее в несколько раз, словно не чувствует чужих попыток вырваться, заталкивая его в ближайшую свободную кабинку и без лишних слов задирая чужой джемпер со вполне очевидными намерениями.    — Н-не надо… — Упирается руками в чужой стальной пресс Юнхо, а в следующую секунду с ужасом чувствует чужой язык, толкающийся ему в горло.    — Такой сладкий, — низко стонет Джи Хёк в его губы. — Ну же, будь хорошим мальчиком…   — Джи Хёк, не надо! — Уже громче кричит Юнхо, а в следующую секунду его голова отшатывается от звонкой пощёчины, что отвешивает ему мужчина. Юнхо потрясён: потрясён настолько, что приходит в себя только тогда, когда оказывается плотно прижат лицом к перегородке, разделяющей кабинки туалета, где скотина Джи Хёк на полном серьезе намеревается лишить его девственности. — Блять, кто-нибудь, на помощь!!   — Что у вас там происходит? — Слышит он чей-то голос, а в следующую секунду хватка на его боках ослабевает, и он, оттолкнув от себя Джи Хёка, пулей вылетает на улицу, не заботясь о том, что почти вся его одежда, за исключением брюк, осталась на полу в туалете.    Юнхо бежит, не разбирая дороги: по лицу градом катятся слёзы, и он даёт себе передышку только тогда, когда убеждается, что Джи Хёк не гонится за ним, что тут он его не достанет. Больше никогда он… никогда… никогда…   Дрожащими пальцами он вытаскивает телефон, удаляя из него номер Джи Хёка, а потом сползает по стене на холодную землю и обнимает себя руками, почти до крови раздирая все ещё горящие от чужих похотливых прикосновений плечи.    Никогда… никогда… никогда .      ***    — Юнхо.   Вечером того же дня он идёт с ночевкой к Минки, чтобы не переживать в одиночку весь ужас, приключившийся с ним сегодня, но не может сосредоточиться ни на чем, снова и снова возвращаясь к событиям в тесной кабинке туалета, где его чуть не изнасиловали.    — Что? — Чуть резче, чем хотелось бы, спрашивает он. Минки смотрит непонимающе, откладывает тетрадь, чтобы пересесть к нему на пол и заглянуть в глаза. — Ну, что?   — Ничего не хочешь мне рассказать?   — Нет, — отрицательно качает головой Юнхо, ёжась от непонятного ощущения: до сих пор по телу мурашки. Он упорно смотрит в тетрадь, не обращая внимания на Минки – до тех пор, пока цифры перед глазами не начинают расплываться. — Блять…   Минги без лишних слов придвигается к нему ещё ближе, а после обнимает так нежно, что у Юнхо на секунду сбивается дыхание: совершенно ничего общего с медвежьими объятиями Джи Хёка. Минки такой тёплый, в его действиях столько заботы и осторожности, что у Юнхо не остаётся и шанса обмануть его – он снова начинает плакать.    — Этот..? — Только и спрашивает Минки и Юнхо, не в силах вымолвить ни слова, просто кивает, пряча лицо на чужом плече. — Нахрен, убью засранца.    — Ты даже не знаешь, сделал ли он что-то… — сквозь слёзы фыркает Юнхо, а Минки отстраняется – всего на секунду – чтобы заглянуть в его глаза:   — Он заставил тебя плакать.    Больше он не произносит ничего, а на следующий день приходит в школу весь в синяках, и Юнхо не требуется много времени, чтобы понять, что знающий, где обитает Джи Хёк Минки наведался к нему со вполне себе очевидным визитом.    — Дурак, — произносит он, разглядывая многочисленные синяки и ссадины на лице Минки, а тот снова улыбается  своей невозможной сияющей улыбкой, морщась от ранки в уголке губ – и Юнхо кажется, что мир в эту самую секунду схлопывается в моменте, сжимается до размеров стрелы, чтобы пронзить его в самое сердце.    Потому что – нахрен этот мир, нахрен ебаного Джи Хёка и на хрен его собственное сердце –  когда Минки так улыбается. Улыбается ему.    — Я люблю тебя, — выпаливает Юнхо, но его голос тонет в прозвучавшем на всю школу грохоте звонка. Минки вздрагивает, поднимая голову на источник шума, а после наклоняет ухо к самым его губам:   — Еще раз: что ты сказал?   — Я говорю, — вздыхает, стараясь не спалиться со своим внезапно поднявшимся давлением, Юнхо, — тебе в медпункт надо. Пойдём, отведу.      ***    Всю следующую неделю Минки окружает его таким количеством внимания и заботы, что Юнхо, если и не забывает о едва не произошедшей с ним трагедии, то полностью отодвигает эту мысль на задворки сознания. Вся его голова забита мыслями о Минки: как он говорит, как двигается, как дурачится или дуется, когда кто-то, например, отзывается плохо о его любимых фильмах. Как он ест, как спит, как смеётся, откинув голову и широко раскрыв рот, как дышит – все это бесконечным потоком бурлит и переливается перед глазами Юнхо: он ослеплён, очарован, всецело поглощен Минги.   Он влюблён – и осознание этого мягко согревает по вечерам, шипит и искрится днём и тихонько трепещет в груди по утрам, когда он смотрит в окно, на оранжевые всполохи рассвета и сравнивает их с волосами Минки.    На одной из больших перемен его аккуратно отводит за локоть одна из их одноклассниц, и Юнхо уже прокручивает в голове все возможные варианты для отказа, но она интересуется вовсе не им.    — Юнхо-щи, я, знаешь… Я хотела спросить тебя… точнее, попросить… Но, наверно, не стоит злоупотреблять твоей добротой…   — Я слушаю тебя, Джиён, — ободряюще улыбается миниатюрной девушке Юнхо, стараясь не показывать, как сильно он сейчас хочет оказаться где угодно, только не здесь.    — Вы же дружите с Минги-щи?   Юнхо улыбается: даже имя Минги заставляет в его груди подниматься и лопаться какие-то пузырьки, как в бокале с шампанским.    — Да.    — Тогда не мог бы ты передать ему мое… это… это послание? — Очаровательно вспыхивает девушка, протягивая ему небольшую записку, оформленную в стиле птички-оригами: Минки, как любитель всего необычного, точно такое оценит. Юнхо кажется, что вся кровь от его лица отливает куда-то к пальцам ног, но он силой заставляет себя улыбнуться и забирает бумажную птичку из дрожащих пальцев девушки.    Он не отдаёт любовное послание Джиён ни на следующем уроке, ни в конце дня, но почему-то и не выбрасывает, не в силах определиться, чего же он, черт возьми, хочет. И имеет ли он право на это самое «хочет»? Да, за Минки девушки толпами не бегают (хоть Юнхо и считает это огромнейшим упущением с их стороны), но друг совершенно точно дал понять, что отношения с собственным полом его не интересуют. И все же Юнхо лелеял надежду, что у него есть шанс. До этого самого дня.    — Ты в Минки скоро дыру прожжёшь, — тянет его за рукав во время перемены Хёнун. — Прекращай это дело, чувак.    — Да тут такое дело… — паникует пойманный с поличным Юнхо и поспешно лезет в свою сумку, доставая оттуда злополучную бумажную птичку. — Одна мадам попросила меня передать ему лав месседж, вот и завтыкаю, думая, как бы все это провернуть.    — Оу! — Загораются неподдельным интересом глаза Хёнуна. — Тогда ясно! Случайно, не Джиён?    — Откуда…   — Да ладно тебе, бро, она ж с Минки глаз не сводит уже полгода как. — Вздыхает Хёнун, оглядываясь на объект их обсуждений, после чего добавляет. — Везуха.    — Да уж, — выдыхает Юнхо, глядя на Минки, что  обсуждает сейчас с Миндже какой-то комикс. — Везуха.    — Ты посылку-то передай, — хлопает его по плечу Хёнун, и Юнхо ничего не остаётся, кроме как подчиниться.    Он подходит к Минки и без слов ставит перед ним бумажную птичку, с разбитым сердцем наблюдая, как в предвкушении загораются глаза у разворачивающего оригами друга.    — Опа, нихуя! — Прижимает маленькую ладошку ко рту Миндже, и Минки толкает его плечом, заливаясь краской и ища глазами кого-то – но не стоящего прямо перед ним Юнхо.    А маленькую хрупкую девушку, которая, в отличие от Юнхо, собрала яйца в кулак и решилась на признание – хотя яиц у неё по умолчанию природой не заложено. Но Джиён храбрая, а сам он – чмо на палочке.      ***    — Вы с Джиён такие милые, что у меня зубы сводит, — морщится на очередной совместной ночевке Хёнун. Парень недавно сломал ногу, и пришедшие навестить его Юнхо с Минки не смогли придумать внятных причин для отказа составить ему компанию в рубиловке в War Craft до утра. Вернее, отказ придумать не смог Минки, Юнхо же в последнее время было пофиг на все: хоть в этот самый гипс на ноге Хёнуна его закатайте – не пикнет. — Скажи, а у вас с ней уже было?..   — Хёнун, скотина ты озабоченная! — Хватает подушку, чтобы вдарить однокласснику, Минки. — Мы встречаемся-то всего два месяца, о чем ты, блять, вообще?    — Не «всего два», — наставительно поднимает вверх палец Хёнун. — А целых два. И в моей картине мира это уже – пора.    — «В моей картине мира это узе пора», — похоже передразнивает шепелявую манеру речи одноклассника Минки. — Вот и трахайся, на здоровье, с кем хочешь, а в нашу с Джиён жизнь не лезь.    — «В нафу с Джиён», — ответно передразнивает пухлые щечки Минки Хёнун и поворачивается к Юнхо. — Нет, ты его слышал? Небось, он из тех, кто до свадьбы – ни-ни, а после свадьбы – по расписанию.    — Оставь ты человека в покое, — хлопает приятеля по спине Юнхо. — Лучше бы своей личной жизнью занялся, а то влюблена из женщин – только мама.    — Иди в пень, — фыркает на эту его реплику Хёнун. — У самого что-то тоже на горизонте пусто: что, шпала, не клюют на тебя цыпочки?   — А вот будешь давить на больное, — угрожающие поворачивается в его сторону Юнхо, — я на тебя сяду. Хоть душу отведу.    — Напугал ежа голой жопой!   — Ну все, — поднимается на ноги, делая шаг в сторону одноклассника, Юнхо, — сам напросился.   — Юнхо, пожалей болезного: он же калека! — Немедленно бросается на помощь приятелю Минки. Он перехватывает Юнхо за талию, тянет на себя – и прежде чем тот успевает сделать хоть что-то – оба с эпичным грохотом валятся на пол. Юнхо опасливо открывает один глаз, чтобы спустя секунду в панике закрыть его обратно: лежащий прямо на нем Минки – слишком реален, чтобы списать его на какую-то бесплотную фантазию. А ведь какое-то время хватало даже их, чтобы кончить так, чтоб перед глазами стало темно. Понимая, что уж он-то «вейпом» точно не отделается, Юнхо буквально стряхивает с себя Минки, перекатывается на живот и глухо стонет. — Ой, блин, прости! Я что, отдавил тебе внутренности?   — Порядок, — хрипит Юнхо, довольный, что ему удаётся замаскировать свою мгновенно реагирующую на Минки физиологию за последствия от падения.    И чуть позже, после того, как снимает напряжение в чужом туалете, на выходе его ожидает сложивший руки на груди Хёнун:   — Твоё счастье, что Минки такой тупой, Хо.    Больше одноклассник не говорит ни слова, но Юнхо достаточно и этого, чтобы почувствовать себя самым грязным, самым мерзким созданием на земле.    Вероятно, он всё-таки заслуживает того, чтобы быть оттраханным на грязном полу туалета какой-нибудь тупой гориллой вроде Джи Хёка.      ***    Они заканчивают школу, идут в один университет, и вокруг Минки ожидаемо собираются новые тянущиеся к его свету мошки. Так, Юнхо знакомится с до невозможности странной парочкой Усанов, местной феей Ёсаном, пронзительным умником Хонджуном и милым тихоней Чонхо. Все они – прекрасные ребята, и Юнхо старается не показывать, как ему тяжело делить с кем-то Минки – но он должен. И в целом, ему это удаётся: он встречается с парнями, находя утешение в чужих страстных объятиях – в какой-то момент ему даже кажется, что он перерос эту глупую детскую влюблённость в лучшего друга, который расстался с девушкой и практически в каждом разговоре уныло подчеркивал тот факт, что он все ещё девственник. В одном Юнхо был согласен с Хёнуном: Минки действительно тупой, раз не замечает всех голодных взглядов, которым пожирают его и парни, и девушки – но кто такой Юнхо, чтобы лезть в его личную жизнь?   А потом он напивается до беспамятства на той проклятой вечеринке Уёна – и набрасывается с поцелуями на лучшего друга. И это – край, пиздец и полнейшее дно, потому что в глазах Минки он видит такую детскую обиду – что становится тошно от самого факта своего существования. Они с Минки продолжают общаться: тот снова находит себе девушку, а все, чего хочет Юнхо – чтобы его насильно катапультировали куда-нибудь на Марс, предварительно вырвав и растоптав его распадающееся на части больное сердце.    Видимо, сам Сатана слышит его отчаянные просьбы, потому что отныне его сердце не чувствует ничего. Даже новость о расставании Минки с Хэ Рин не вызывает в нем ровно никаких эмоций: что ж, значит, так тому и быть, какое его дело? И пока он, весь такой из себя Учиха Итачи, считает, что ничто в жизни больше не заставит чувствовать собственное сердцебиение, Минки откалывает очередной прикол: он скидывает в групповой чат фото со свежей татуировкой.    Хах, так вот, как, оказывается, нормальные люди лечат разбитое сердце.    А потом он встречает Джея. Парень оказывается замечательным человеком, и Юнхо практически не сопротивляется, позволяя себе попасть под его чары.    Чуть позже им задают групповой проект, и они с Минги устраивают шуточную потасовку с этой дурацкой щекоткой.     —Х-хватит… — жалобно стонет Минки, и Юнхо только сейчас осознаёт, что практически лежит на друге, что делает ситуацию недвусмысленной и опасной. — Юнхо, отпусти, не м-могу больше…   Как бы он хотел слышать это в другом контексте: с закинутыми на собственные плечи ногами Минки, пока он жестко врывается в его тело, попутно выцеловывая на медовой груди все существующие созвездия…   Блять, блять, блять…   — Я переборщил? — Только и выдавливает он, заставляя себя слезть с друга. — Прости.    «Прости». Какое, нахуй, «прости», когда в глазах Минки – такие растерянность, паника и… отвращение? Минки судорожно извиняется перед ним, придумывая какой-то совершенно дебильный предлог, чтобы сбежать, но Юнхо не может его винить. Потому что Минки ради него готов был горы свернуть, а он тут сейчас чуть не выебал его на этой самой скамейке.    «Ты его недостоин», — проносится в голове Юнхо и он, невесело усмехнувшись, набирает номер Джея, который вот уже несколько дней посылает ему вполне недвусмысленные намёки.     ***    Юнхо был солидарен с тем, что бесконечно можно было смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как Минки находит на свою задницу неприятности. Потому что – ну, серьезно? Набухаться и попасть в участок за приставание к какой-то старой карге? И пусть по итогу оказалось, что бабульке просто не хватало внимания, факт оставался фактом: друг снова влез в какую-то жопу, но кто он, Юнхо, такой, чтобы оставить его в беде? Настроение – полное дно: они только что крупно поссорились с Джеем, когда Юнхо наотрез отказался знакомиться с его родителями, признавшись, что не рассматривает эти отношения как что-то серьезное. Но он и не подозревал, что это ещё был не конец его сегодняшних злоключений: Минки вполне охотно давал виснуть на себе какому-то красавчику-сонбэ, и вот на этот раз его не смущали ни чужие руки на его талии, ни жаркие нашептывания на ушко.    «То есть, парни тебе, оказываются, не противны – только я?» — пытается отогнать Юнхо навязчивую мысль, что крутится в его голове все время, что он наблюдает эту идиллию.    Мрак.  Он уже выталкивает из такси в дровищи пьяного старшекурсника, как тот неожиданно произносит, указывая на него:   — А, так вот, о ком шла речь! Что ж ты сразу-то не сказал?   Сонбэ уходит, а Юнхо залазит обратно в такси, с трудом подавляя в себе желание вцепиться в плечи Минки и вытрясти из него объяснения. Так Минки всё-таки – гей? Если нет – почему он позволил другому парню чуть ли не облизывать себя, пока они ехали в этом чертовом такси с этой чертовой вечеринки? И что, черт возьми, значили последние слова того сонбэ?   — Выходи, — почти что рычит он, распахивая дверцу со стороны Минки. Друг понуро выбирается наружу, аккуратно обходя его стороной, и Юнхо хочется закричать или поколотить кого-нибудь – хоть кого-то: он так зол на все происходящее.    — У тебя лицо сейчас, — испуганно икает Минки, — будто ты хочешь совершить убийство.    — Это мое огребное лицо: тебе ли не знать, — бурчит, придерживая шатающегося друга за талию, Юнхо. Минки скашивает глаза на его руки на своём теле и снова икает, делая попытку отодвинуться, но Юнхо держит крепко. — И ты сейчас тоже огребешь за своё поведение, в курсе?   — За какое такое поведение? — Ожидаемо вскидывается друг.    — За такое! — Огрызается Юнхо. — Что ты, блять, творишь? Участок, Минки? Ты серьезно? Ты, блять, серьезно? Жизнь тебя ничему не учит? Нахуя ты поперся с Уёном, зная, что ничем хорошим затеянные им авантюры не заканчиваются?   — Например, изнасилованием старушек? — Осторожно хихикает, пробуя разжать его пальцы, Минки. Одному Юнхо не до смеха. Не до смеха, блять, от слова совсем.    — Например, реальным сроком в тюрьме! — Срывается он. — Ты этого хочешь? Потому что это именно то, чем все могло закончиться! И, поверь, в тюрьме на тебя был бы огромный спрос, с таким-то личиком…   — А что не так с моим личиком? — Неожиданно серьезно произносит Минки, останавливаясь прямо перед ним. Юнхо поджимает губы, жалея, что сказал это вслух, и вскидывает голову, глядя в лицо собеседника:   — О чем говорил тот сонбэ?   — Что не так с моим личиком?     — Минки, блять! О чем говорил Минхо-хён?   — Так что не так с моим…   Юнхо кричит, с размаху ударяя кулаком по ближайшей стене – у него никогда бы не поднялась рука ударить Минки, но, черт возьми, как же с ним сложно!   — О. Чем. Говорил. Минхо? — Подходит он к другу, наклоняясь к его лицу так, чтобы не пропустить ни одной чертовой эмоции – и Минки упирается лбом – в его:   — Что. Не так. С моим. Лицом?   — Блять, Минки!   — Юнхо, — вдруг перебивает друг, укладывая руку на его затылок. — Просто ответь.    Юнхо хватает доли секунды, чтобы понять, что ещё немного – и он попросту взорвется, осыпав пеплом освещённую ночными фонарями улочку и Минки – заодно. Он хватает руку Минки в попытке сдвинуть ее, пока она не прожгла в нем дыру, но друг держит крепко.    А в следующую секунду тот подаётся к его губам и кротко заглядывает в глаза:   — На самом деле меня больше интересует вопрос: почему ты поцеловал меня тогда? Ответишь – и я признаюсь, что с Минхо мы обсуждали то, что я никогда не скрывал, что возбуждался от своего друга.    Юнхо чувствует, как его сердце ухает в пятки, а в следующую секунду в нем словно что-то щёлкает, отрубая опцию с пометкой «Злость»: по щекам Минки сбегают дорожки слез:   — Юнхо… Я ведь имел в виду тебя.