Промах

– Почти всё, не шевелитесь. - мелодично произносит медсестра, вселяя в больного надежду. Полноватая и низенькая женщина излучала своим видом некий уют и спокойствие, было в ней что-то тёплое и располагающее к себе. Её отекшие пальцы были полны колец, в основном из бижутерии, а мощную шею украшали бусы из бирюзы, такие же громадные, как и она сама. Душилась она довольно сильно, так что присутствие медицинского работника в отделении можно было ощутить за считанные метры. Конечно, начальство неоднократно выражало недовольство как к её внешнему виду, так и к привычке "обливаться" пахучей туалетной водой, но всё это восполнялось ответственной работой и хорошим отношением пациентов, среди которых был и сам Марк. В ней определённо было что-то родное, как в какой-нибудь дальней родственнице, которую ты видишь лишь по праздникам раз в несколько лет. – Вот и всё. - произносит она торжественно, демонстративно показывая длинную ленту бинта в своей руке. – Погляди только, столько на твоей голове держалось. Хитклифф неуверенно приоткрывает глаза. Чувствовалось как ресницы правого глаза буквально склеились друг с другом, от чего веки лениво расслаивались прежде чем открыться полностью. Щека прошла лёгкой судорогой и холодком: ткань больше не скрывала кожу, сохраняя небольшую долю тепла. – Вы закончили..? – Да, подожди только, я протру и наложим тебе ещё повязку. - произносит она всё также мягко, хоть во взгляде было заметно сожаление. – Походишь с ней немного, пока врач не осмотрит, а там, глядишь, и снимут. – Нет, просто.. мне кажется что-то не так. Парень неуверенно сглотнул. Взгляд его скользил по окружению, пытаясь тем самым ответить на собственный вопрос пока что не произнося его вслух. Казалось, что он не упустил ни одной детали в этой комнате: и шкафчик с препаратами первой необходимости, и подоконник со всем неисчислимым количеством растений, за которыми так бережно ухаживала владелица кабинета, и передвижной столик, где были разложены различные инструменты, да даже их он умудрился рассмотреть от и до! Он видел всё, за исключением вещей, что находились от него по правую сторону. – Глазки наверх. - произносит женщина невозмутимо, сжимая в руках влажную тряпочку. – Что тебя беспокоит? – Я.. вроде с меня сняли все бинты, а вижу я по-прежнему. Одним глазом. Он сглотнул. Ткань бережно проходила по щеке, нижнему и верхнему ве́кам, сначала промакивая, а после стирая что-то, что осталось на лице. От подобной процедуры становилось заметно холодно, кончики пальцев начинали немного мёрзнуть. – Не стоит волноваться. - по-прежнему весело звучит голос медсестры. – Прикрой глазки. Парень покорно исполняет просьбу. Волнение не могло распространяться сейчас, в него вселяли надежду, несчастные её крупицы. – Ты всё ещё не отправился после происшествия. - наклонившись в правую от него сторону произнесла она. Голос звучал приглушённо, не чётко, будто из-под воды. – Всё ещё образуется. Главное не прекращать лечение. Мягкие, толстые руки прижали к его глазу небольшой свёрток из ткани, приклеив тот при помощи липкого бинта к лицу. Кончики пальцев разгладили места соприкосновения клейкой ткани с бледной кожей. – Уверена, когда врач будет осматривать тебя, ты будешь уже намного лучше! Ты ведь такой молодой ещё.. - последние слова звучат с неким сожалением и печально, но женщина тут же меняет тему. – Вот и всё. Можешь идти в палату. Кстати, скажу по секрету: сегодня будет клубничный компот. Ммм.. такой сладкий. Подобная игривость и желание приободрить заражало и Марка, прогоняя на время отравленные страхом и тревогой мысли. Парень кивнул, пока уголки губ чуть приподнялись. – Спасибо.. я могу идти? – Конечно-конечно, беги. Не буду держать. Жизнерадостные люди всегда казались для Хитклиффа неким примером правильной жизни. Они не копили свою доброту в сердце, а делились ей, призывая, хоть и без помощи слов, делать тоже самое. Но как ни старался он, застенчивость побеждала, наступая на запястья, заставляя сглотнуть все слова, что он собирался произнести, как ком, который накопился в горле. Время шло, парень рос, понемногу остывая к прежнему положению вещей, а злосчастное чувство так и не покинуло его. От того заряда спокойствия и радости, какой ему вручила медсестра, естественно не хватило. Пристальный взгляд. Всё то же, как и было всегда, лишь с тем отличаем, что время всё же прикоснулось к нему, вводя небольшие метаморфозы. Это прежний семнадцатилетний Марк Хитклифф: каштановые волосы, что прежде он из лени зачесывал назад, теперь лежали на боку в силу своей длины, чёлка чуть вилась на концах, а локоны на затылке уже давно подлежат стрижке; по лицу поползла подростковая щетина (стоило бы избавиться от неё, как вернётся домой); лишь родинки неизменны в своём постоянстве. Эти бурые точки разных размеров остались каждая на своем месте, покрывая всё его тело в причудливых и порой неожиданных местах, например как на одной из фаланг среднего пальца. Кого он пытается обмануть? Всё изменилось. Его глаз, подобно пиратам из старых сказок, был закрыт медицинской повязкой, а на щеке ещё был заметен бледно-алый след, что, видимо, ускользнул от взгляда медсестры. Был ли это просто гной? Возможно. Кровь? Более чем вероятно.

"Что же я такого натворил..?"

Подобная мысль не давала ему покоя, пробуждая заснувшую тревогу. Колкое чувство дискомфорта прошлось по ладоням холодком, сдавило грудь и заполнило плотным дымом мысли, как сигареты без фильтра.

Почему он вообще это сделал?

Почему он тогда остался жить?

Взгляд буквально царапал поверхность зеркала, из-за попыток заглянуть куда-то внутрь, чтобы найти ответы там, в самой изнанке тела и его головы. Будто сменить угол зрения недостаточно, чтобы взглянуть туда хотя бы на мгновение и всмотреться в себя. Появилось ощущение будто небо легло на плечи, начав давить на них всей своей необъятной массой, заставляя прогнуться под собой и окунуться глубже в бесконтрольное чувство тревоги. А всё из-за своей беспомощности. Беспомощности перед самим собой, перед обстоятельствами, что настигли его как неизбежное цунами из того самого кошмара, какой видит человек, боящийся воды. Сердце стало биться чаще, отдавая стуком где-то на уровне ключиц, виски от напряжения пульсировали. Взгляд в самую тьму зрачка заставило отпрянуть от зеркала со страхом, чуть ли не повалиться на постель. Что-то всё-таки вспомнил. Жуткое. Теперь думалось лишь о том, что это всё ещё существует, что оно может настигнуть его снова и расправиться с ним намного лучше, чем в прошлый раз. Окончательно. Паранойя вновь даёт о себе знать.

***

██ сентября 1992. В тот день на сердце было не спокойно. Мир, казалось, потускнел ещё сильнее, чем это было на самом деле, а грозовые мутные тучи уже прокрались в голову. А как иначе? После таких новостей искренне хотелось закрыться в комнате и не выходить никуда, но школа выше. Тем более, когда ваш учитель донимает даже родителей, что попросту смирились с подобным положением вещей. Реальность стала такой холодной, будто Сара никогда не была от мира сего. Будто она никогда не сияла, как звёздочка, среди коллектива, не подавала большие надежды в учёбе в глазах родителей и наставников, никогда не пыталась подружиться со всеми подряд, как это делают малые дети. Все достижения словно улетучились в один момент и она осталась одна. Без поддержки. Тепла. Семьи. Конечно, всё семейство подавало надежды на то, что Марк всё-таки придет в себя и даже будет как и прежде жив-здоров. Но впечатлительный ребёнок не мог перенести такого потрясения, что закололо в самое сердце, поселяя в грудь семя сомнений. И с каждым днём того бесконечно хмурого месяца оно всё сильнее и сильнее прорастало. Девочка ощущала себя настолько одинокой, словно вместе с братом у неё забрали всю семью разом. От таких мыслей, что посещали голову в моменты уединенных походов из школы домой, хотелось плакать и кричать, импульсивно топтать асфальт, только бы этот клубок мыслей наконец укатился куда подальше. Впрочем, с немыми хрустальными капельками она возвращалась домой к обеду, тихо прикрывала за собой дверь и без лишних слов пряталась у себя в комнате. Не хотелось тревожить маму, особенно с этой, как казалось, извечной проблемой. Ей тоже тяжело. Как же всё меняется, когда из жизни твоей пропадает родной человек. А если он погибает? В таком случае, наверное, этой маленькой девочки больше никогда и не было бы. Так и погибла бы наивная и солнечная, гиперактивная Сара Хитклифф, что открыла этому миру всю себя, получив в ответ лишь глубокую рану на нежной и изящной душонке. Забавно, что и весь интерес пропал вместе с не таким весёлым старшим братом. С возрастом он часто хмурился, ходил, чуть поникнув головой, и иногда смотрел задумчиво куда-то так далеко, куда не могла смотреть она. Но это не отменяло факта того, что она действительно любила. Марк добрый, чуткий, сильный.. наверное для всех "старшие" предстают именно такими. Благородными защитниками. А теперь он не дома. И радости тоже нет. Даже никто не соизволил посетить скорбящих во время этого темного месяца. Лишь обеспокоенная миссис Мюррей, что жила по соседству, поинтересовалась состоянием Марка однажды, но больше никого. Даже Торресы! Люди, которых девушка знала чуть ли не с пелёнок, ни разу не появились на пороге дома. Ни утончённая тётя Кларисса, ни болтливый Сезар. Сезар.. почему так обидно? Почему потеряв брата она обязана терять ещё и такого хорошего друга? Ведь с ним было весело, он ни меньше старшего уделял ей внимание и утешал в трудные моменты, заставляя местами задуматься над тем, над чем всегда думают маленькие инфантильные девочки. Особенно, когда сердце начинает стучать быстрее. Наивно и глупо. Как же хотелось просто повернуть время вспять. Не ехать никуда и просто попросить родителей остаться. Или взять Марка с собой, наплевав на все слова строгих учителей. С ней же как-то получилось. Хотелось как тогда, когда после кошмарного сна она сломив голову бежала с брату в комнату, обняться и смотреть по пятому разу одну и ту же кассету с несколькими сериями "Little Bon's Neighborhood". Несчастный ребенок, бессильный перед обстоятельствами, как же мне тебя жаль.

***

██ октября 1992. Сегодня девушка особенно нетерпелива. Буквально пробежав всю дорогу от школы до дома и ничуть не устав, Сара, будто окрылённая, с грохотом и топотом забегает на второй этаж, прямиком к себе в комнату. Нельзя было терять ни минуты! Скоро такое событие, а она ни капельки не готова. Копошение в комнате, стук, треск, грохот. Она старается найти нужные инструменты, но только сильнее тонет в неразберихе, какую сама и создаёт хоть и ненароком. Вроде всё на месте: картон, бумага, клей, карандаши... – Мам! Ты не брала мои ножницы? - кричит та, приоткрыв дверь комнаты. – Мама! Отсутствие ответа заставляет подойти к перилам и повторить вопрос уже в лестничный пролет, для достоверности. – Я положила их на полку, милая! Надеюсь ты не устраиваешь там бардак? Но девушка ничего не отвечает, поспешно возвращаясь к рабочему столу, попутно захлопнув за собой дверь. Марк наконец возвращается из больницы, что не может не радовать. Всё-таки отношения у них, как сиблингов, были крайне тёплыми и нежными, несмотря на то, что те ссорились из-за детского шкодничества Сары или боязни сцены того же Хитклиффа. В любом случае, она не могла упустить возможность приготовить для него нечто поистине приятное и дорогое, такое, что он будет хранить бережно и с теплотой вспоминать их счастливое детство. Ближе к вечеру ворота гаража шумно открылись. Из серебристого Ford Thunderbird наконец выходят, с хлопком закрывая дверцы легковушки. Хитклифф старший хотел было запереть складную дверь, однако его остановили: – Не надо, Марк, мне всё равно нужно уехать кое-куда. Проходи лучше в дом, нас по-любому уже заждались. – Хорошо, а ты куда? - парень оборачивается к отцу, чуть замедляясь, а после покорно отстраняется в сторону двери непосредственно в сам дом. – Надеюсь ты не долго. – По работе, не волнуйся. Я мигом, ты же знаешь: туда и обратно. Мужчина ухмыляется, после чего закрывает дверцу транспорта и медленно отъезжает. Проводив отца взглядом, парень тяжело вздохнул. Не успел он пересечь порог, как на него с объятиями налетела младшая сестра, улыбаясь во весь рот, что радостно пища́. Нет, всё тот же маленький ребёнок. Всё-таки чудесное "воскрешение" Марка давало надежду не только ему, но и близким ему людям, обеспечивая хоть небольшую защиту от уныния. – Ну наконец-то! Я устала тебя ждать, пират! – Хах, боже.. Сара.. Сара, задушишь же! - давясь в усмешке процедил он. Уж что ни говори, а объятия у неё действительно были крепкими. – Всё-всё, прости, отпусти только! Девушка мягко отстраняется, расплываясь в виноватой ухмылке. Они оба знают, что не злятся друг на друг по-настоящему, а так, по семейному. Он поднял взгляд на женщину, что, к счастью, не успела воочию застать эту картину братосестринской перепалки, в противном случае досталось бы обоим. Характер её был сложен таким образом, что положение Хитклиффа старшего ни разу не спасло бы его от материнской кары. – Что за шум-гам? - мягко, с усмешкой произносит она, раскрывая руки для объятий. – Дай я тебя хотя бы обниму, дорогой. Голос её звучит невозмутимо, слова насмешливо тверды, но сердце её готово было разорваться на части. Она не видела сына целый чертов месяц, не зная даже жив он или мёртв, проводя вечера в обнимку со снотворным, ведь ужасающие мысли никак не давали заснуть. Лишь лить слёзы, как это делала бы любая мать на её месте. Парень довольно кивает и послушно подходит к ней, обнимая. Женские руки обвиваются вокруг его шеи. Она едва ниже него. Локоны короткой стрижки сползают из-за ушей, чуть щекоча его шею. – Я очень скучала.. - шепчет Элайза уже робко, тихо и искренне. Казалось ещё одно лишнее слово и по лицу её покатятся слёзы. Марк прекрасно понимал это, поэтому лишь поглаживая её по спине. Он наконец-то дома. Там, где его любят и ждут. Всё позади. После теплого ужина хотелось простого покоя. Сара, взяв старшего за руку, повела его за собой в его комнату, сопровождая весь путь всё той же историей, что начала рассказывать ещё за ужином. Нельзя было назвать её сильно интересной, но Марк никак не мог не послушать, всё-таки он и сам соскучился по семье, в особенности по сестре. По этому маленькому лучику счастья, что не потерял этот свет в себе и до сих пор делится этим с ним. – Помнишь в какой стороне комната? - хихикает девчонка, остановившись на лестнице. Хитклифф останавливается, после чего не задумываясь указывая на дверь напротив. Вновь послышался радостный смех сестры: – А говорили, что с головой проблемы. – Не с головой, а с памятью. - фыркает Марк под нос, проходя внутрь. Выключатель находился внутри, потому пришлось пройти глубже, чтобы найти его. Почему-то стало не по себе: движения замедлились вплоть до некоторого паралича, кожа покрылась мурашками, а по спине прошёлся заметный холод. В комнате темно, как в те злосчастные дни, что обрывками всплывали в памяти, заставляя неуверенно отшагнуть назад. Не хотелось вновь окунаться в противные и жуткие воспоминания, смешанные с размышлениями об этих событиях во всех подробностях, какие можно восстановить. Но вид комнаты, а точнее образ, какой видел Хитклифф, давил, заставляя уставиться в темноту с опасением. Младшая взглянула на него обеспокоенно, улыбка спала с лица, а брови свелись к переносице, изогнувшись в неуверенности. Она подошла ближе, а после включила свет, что залил собой всё помещение, проникая в каждый уголок, прогоняя пугающую тьму. А в комнате всё по-прежнему: всё то же небольшое окошко с жалюзи, всё та же постель у стены, тот же стол, шкаф, встроенный в стену, тот же дубовый крест.. и стены. Точнее одна стена, которую украшали плакаты различных фильмов, к которым Марк прежде питал огромную любовь, и фотографии. В рамках за стеклом находились разные моменты: вот Хитклифф отмечает свой восьмой день рождения, а тут он уже под ёлкой сидит в обнимку с ещё маленькой Сарой, а здесь.. снова он незнакомое лицо. Смуглый мальчишка в чистой и ухоженной рубашке стоит возле одиннадцатилетнего Марка, а за спинами их простирается зелёный лес, очевидно место из школьной прогулки. И снова он, но старше, уже на фоне церкви, всё так же с Хитклиффом, обнимаясь и смеясь, будто они самые лучшие друзья на свете! Такое вводило в замешательство, особенно сейчас, когда большинство воспоминаний так или иначе всплыло наружу. – Марк, - вполголоса произносит Сара, подходя ближе. – Ты о чём задумался? Её глаза наивно устремились в его лицо, пока руки, как она обычно это делала, от нервов были сложены за спиной. Взгляд старшего по-прежнему скользил по изображениям за стеклом. – Наверное это прозвучит очень тупо, но.. ты не знаешь кто он? – Сезар? Ну, как тебе сказать.. - Хитклифф чуть наклоняет голову в её сторону. Девушка заметно нервничает, видно подобное стечение обстоятельств воистину шокирует. – Это твой лучший друг. А ты совсем-совсем не помнишь? Он отрицательно покачал головой, несколько виновато вздохнув. – Помнишь дом, где мы раньше жили? Торресы туда переехали, когда мне было шесть и на этой почве вы и сошлись.. потом стали ходить в одну школу и так понемногу становились друзьями. - парень отвёл потускневшие взгляд, пытаясь собрать мысли в кучу. – Он добрый и очень болтливый, ты часто ругал его за это. А ещё он иногда смешивает речь с испанским, что тоже не особо нравилось тебе. Я.. я не знаю как объяснить. Хитклифф младшая виновато отводит взгляд, прижавшись к стене спиной. Почему объяснить что-то подобное так сложно? – Вот как, - звучит голос его приглушённо. – Я, может со временем я полностью и вспомню, просто- Не успел он договорить, как снизу послышалось копошение. Никак отец вернулся. Сара прислушалась, а после выскользнула из комнаты, чтобы послушать о чём будут говорить родители, Марк тихо последовал за ней. Дети устроились у перил, не торопились спускаться, вдруг пропустят нечто интересное. – Немыслимо! Просто немыслимо! - недовольно и возбуждённо говорил мужчина, сжимая в руках тонкую полупрозрачную папку. – Боже, успокойся, Гэвин, объясни для начала.. – Они не собирались делиться деталями дела пока он не.. агрх! - резко вздыхает тот, пытаясь успокоиться. – Прежде чем уехать они сняли отпечатки с дверных ручек, перил и прочего. В общем, самые свежие из них принадлежали Марку и Сезару. – То есть.. он замешан в этом всем? - женщина шумно вздохнула. Подобная новость шокировала всех без исключения. Сара подняла голову, немым взглядом вопрошая, что вообще происходит здесь, на что старший лишь покачал головой в полном недоумении. Лучший друг. Человек, с которым они столькое прошли, подозревается в попытке доведения его до самоубийства. Во рту пересохло от подобной новости. Марк отстранился от перил, возвращаясь в комнату. Весь аппетит перебило, потому сейчас он вряд-ли уже будет спускаться ради вечерней кружки чая, а уж дослушивать их тем более. Он не знал что думать, всё это вызывало лишь явное замешательство. Мысли сожаления смешались с гневом и неприязнью к нему, несмотря на то, что он едва помнит образ Торреса. Всё это слишком странно, чтобы описывать, если эти чувства в принципе подлежат описанию. Не хотелось ни о чём думать, но путаные мысли сами собой заполняли его голову, жужжа как рой пчёл. Парень повалился на постель, обхватив подушку руками.

"Вот бы всё это было лишь сном."