Промах

Он никогда не любил строгие костюмы. Казалось, что излишне приталенный пиджак и накрахмаленная рубашка, чей необычайно тугой воротник беспощадно душил каждый раз, подчёркивают всю безобразность его фигуры, выставляя его в абсолютно нелепом виде. Даже такие аксессуары, как галстук насыщенного синего цвета, чей оттенок выглядел донельзя благородным, никак не помогали привить любовь к подобному образу. Это было не в стиле Марка, потому так непривычно. Простенький пластиковый гребень проходит по волосам, укрощая отросшую челку, собирая локоны в одну кучу и зачесывая их назад. Строго и официально. Не оставляя ни одного торчащего волоска. Почему-то был некий страх появиться на людях в несоответствующем и развязанном виде. Они могут не понять. Да и сам парень не горел желанием выбиваться из толпы угрюмых и скорбящих, которые соберутся все вместе, чтобы публично, друг перед другом лить слёзы, словно соревнуясь в своей наигранной печали. Как в каком-то театре: наденут свои маски и начнут спектакль продолжительностью в несколько часов, пока не произойдет кульминация всего действия. В какой момент всё привело именно сюда? К горю и утрате. Неужели он действительно не заслуживает жизни, которая была у него прежде? Скудная, спокойная, тихая.. без лишних потрясений и страхов, травм, потерь. Без всего, что теперь является неотъемлемой частью его существования, как человека нового, отличного от себя предыдущего. От чего "новый Хитклифф" должен нести всё это на своих плечах? Это та цена, за второй шанс? А не излишне ли она велика для всего этого?

Память, зрение, близкие.

Если бы у него тогда был выбор, то наверное он бы предпочел вечное забвение, но не лишаться всех этих благ в обмен на шанс начать всё заново. Хотя, вряд-ли его смерть что-либо изменила бы. Вдруг он является такой же немощной песчинкой, как и тысячи людей вокруг него, потому, уйди он в мир иной, реальность никак бы не изменилась? А наоборот, равнодушно пропустила эту новость мимо ушей, намеренно отведя взгляд в сторону, и продолжила прежний неумолимый ход судьбы. Мысли подобного рода удручали. Прежний апатичный настрой, что окружал голову Марка подобно божественному ореолу в прежние дни, вновь возвращается, кладёт свои руки на его плечи, властно прижимая к земле как червя. И нет никакого спасения. Нет того, кто протянет свою руку. Кто продемонстрирует свою самую добрую и искреннюю улыбку, чтобы заразить ею и заставить улыбаться вместе с ним. Кто будто бы имел иммунитет к тоске и печали, потому словно и не чувство никогда нечто подобное. Он покинул его. Такого человека больше не было рядом с парнем. Сестра поникла и пламя в её глазах угасло. Помощи теперь уже ждать не стоит. Тиканье часов в коридоре эхом отзывалось где-то в голове. Скоро нужно будет выходить, а ноги будто приросли к половицам. Как в старом розыгрыше, где твои туфли приклеены к полу и ты, ничего не подозревающий, готов сделать шаг прежде чем, пораженный своей неспособностью, упадешь навзничь. Пальцы затрагивают небольшие запонки, поправляя их положение и проверяя прочность замочков. Такие незначительные правки в аккуратности образа будто оправдывали его медлительность и нежелание покидать место перед зеркалом. Казалось, что подобное уже когда-то было.

"Марк, por el amor de Dios, мы же опаздываем!"

***

На плечах парня лежали чужие ладони. Они потрясывали его, торопя в своих неспешных действиях. Собеседник выглядывал из-за широкого плеча, заглядывая в лицо при помощи отражения. Его густые брови чуть свелись к переносице, выражая недовольство молодого человека.

– Пойдём уже!

– Сейчас, Сез, дай мне ещё немного времени.

– Ты уже десятый раз поправляешь эти запонки. Скоро всё начнется, а нам ещё до школы добраться нужно.

Взгляд шатена перешёл на отражение друга. Как бы сильно он не пытался растормошить его и сколько бы сил не прилагал к данному действию, его костюм будто и вовсе не пострадал: рубашка не покрылась заломами, которые в последствии придется убирать только при помощи утюга, алый галстук-бабочка не покосился и не расстегнулся, а брошь в виде розы по-прежнему держалась на воротнике пиджака. Казалось, что у него всегда была какая-то своя сверхспособность, с помощью которой Торрес выглядел практически везде и всегда безупречно. И нынешний случай не был исключением.

– Ладно-ладно, иду я уже, не тряси меня только. - чуть хмурился Хитклифф, но после виновато отвёл взгляд в сторону.

Послышался вздох друга. Его смуглая ладонь с осторожностью провела по уложенным волосам, словно проверяя целостность причёски и выискивая в ней изъяны, которые стоило тут же устранить. В такие моменты взгляд его становился более сосредоточенным, а движения плавными и выверенными. Нет, всё же они оба были чертовски разными, как по натуре, так и по внешним характеристикам.

– Amigo, скажи честно, - парень расправил плечи, от чего его фигура казалось чуть выше, чем есть на самом деле. – Ты просто настолько сильно не хочешь идти на осенний бал? Я прав?

Его черные точки глаз устремились уже в лицо настоящему Хитклиффу, слегка стесняя последнего. Создалось ощущение, будто если он не получит ответ на свой вопрос, то рано или поздно просто прожжёт дыру в щеке шатена. Парень чуть покачал головой, прикрыв глаза.

– Ну что я там не видел? Снова танцы, снова одна и та же музыка. Я на это ещё в прошлом году насмотрелся.

Прожигающий взгляд сменился на более мягкий и понимающий. Старший улыбнулся, похлопав Марка по плечу.

– Но ты забыл одну деталь.

Шатен перевел на него взгляд, слегка неуверенно изогнув брови. Боже, казалось, что он успел миллион раз проверить свой "боевой наряд" на наличие всех элементов, какие ему наказала мать для полного успеха. Неужели действительно было что-то, что он действительно смог забыть?

– Деталь?

– Sì. Я буду рядом. - кивнул Сезар с улыбкой. – Они запомнят этот вечер надолго благодаря нам, уж поверь мне!

Послышалась бархатная усмешка, какая обычно срывалась с губ Торреса, когда он действительно что-то задумал. Такой настрой был заразителен, заставлял невольно ухмыльнуться в ответ и принять дальнейшее положение вещей. Жаль, что это пламя потухло, не успев разгореться.

***

Высокий светлый зал заполонили люди. Соседи, знакомые, друзья, все, кто просто хотя бы раз слышал о Торресах. Женщины в траурных платьях с вычурными узорами на ткани, перешептывались между собой, местами наигранно всхлипывая и скуля, изображая всяческую грусть. Ах, несчастная Кларисса, почему же тебе так рано забрали небеса? Почему же ты не задержалась в этом мире? Почему утянула сына за собой? Сколько же было лицемерия шаблонности в этих словах. Шёпот раздражал, отвлекал от главного. Причины их нахождения здесь. Упокоение душ. Лицо Марка словно окаменело. Кожный покров лишился естественной эластичности, застывая в маске сожаления: брови неизменно стремились к переносице, поддерживая постоянную хмурость взгляда, губы недовольно сжимались время от времени, когда поперёк горла застревали слова раздражения, что так и не получили огласки. Тело налилось свинцом, от чего парень стал намного более неподвижным и неповоротливым, чем это бывало обычно, в груди поселилось напряжение. Он не слышал стук собственного сердца, от чего казалось, будто внутри ничего и нет, кроме голой клетки ребер, где так явно ощущалась пустота. Но органы все были на месте. Пустовала лишь душа. Прежде, в моменты духовного голодания, он приходил сюда. Проводил на скамье часы своего времени, проговаривая давно заученные слова из священных писаний. Восхищался, словно в первый раз, узорами витражей и изящными элементами алтаря, что были вынесены строения назад из одного цельного куска дерева. Заслушивался чтению святого отца, чей голос знаком ему чуть ли не с самого детства. Всё это подпитывало, насыщало его душу снова и снова, подобно тому, как генератор питает электричеством целый коттедж, без устали и перерывов. А сейчас в нем будто истратился весь запас, каким пользовались годами. Взгляд больше не радовали цветные стёкла, сердце не трепетало от искусной работы архитекторов, просьбы на сегодняшний день не будут услышаны.

Сегодня небо не даст ответы. Оно забирает. Забирает того, кого он только вспомнил. Кому благодарен. Перед кем повинен.

Какая злая ирония. Знакомство двух неразлучных друзей произошло именно в этом соборе, буквально пару дней спустя их внезапного столкновения на улице. Любознательный мальчонка предпочёл осмотреться в новом для себя окружении, чем как остальные взрослые слушать скучные проповеди священника. Внимательные глаза, как черные бусины старых винтажных серёжек, блуждали по лицам людей и окружению, пока не зацепились за уже знакомое лицо. Наивный ребенок тут же начал махать рукой, стараясь привлечь к себе внимание, однако его мягко одернули от подобных действий. Всё же шла служба, и на каком бы языке не вещал преподобный, понятно, что так всё же делать не стоит. Кларисса была действительно мудрой женщиной. Такая яростная попытка заполучить его персону в качестве друга смутила девятилетнего Хитклиффа настолько, что робкий мальчишка потерял дар речи практически до самого конца службы. Только даже такая неурядица не помешала их более близкому и, если можно так его окрестить, официальному знакомству, дав начало многолетней дружбе. Жаль, что всё в этом мире имеет свойство рассыпаться в пыль. А теперь они прощаются друг с другом тут же. В месте, что имеет огромное значение для любого Марка, будь он "прежний" или "нынешний". Всё же шутки судьбы часто оказываются довольно жестоки для чувственных человеческих сердец. В больной от чрезмерной печали голове кружились мысли, вытекая одна из другой, подобно тому, как обычно строится чья либо официальная речь. Да, это был монолог, который он начал ещё у порога "молитвенного дома", и продолжался до сих пор, местами перебивая и перекрикивая священника и его слова из тонкой книжонки. Они начались с извинений: за обиды, которые он помнит и нет, за всё, что сделал прежде, за несправедливые и темные мысли, что он допустил после шокирующего известия об отпечатках. Дальше всё продолжилось сожалениями и воспоминаниями, большинство из которых всплывали на ходу, будто они всегда находились где-то в подкормке сознания и никогда не испарялись оттуда. Горло заполнил ком, что состоял из горечи и тоски.

"А вообще.. ты даже спас меня."

***

Близился конец мая. Вечерние краски расплескались вдоль всего небосклона небрежными и широкими мазками, собираясь в одну большую картину, чем-то напоминающую работы авангардистов современников. Нелепые пурпурные и рыжие, лазурные и персиковые, золотистые оттенки окрасили собой всё, куда только прежде падал солнечный свет. Водная гладь, в попытках перенять всю палитру, раскинувшуюся над ней, приобрела уже иной цвет, что подобно предшественникам, отличался особой нежностью. В воздухе витал приятный аромат одуванчиков; первых их цвет вот-вот подойдёт к концу и тысячи ярко-желтых головок обернутся мягкими шариками из пушинок.

Сердце трепещет. Жизнь кипит вокруг тебя: стоит раскинуть руки в стороны, наполнить свою грудь исправным количеством сладкого от своей чистоты воздуха, как невольно сорвёшься на крик, адресуя слова не цветам и не небу, а всему миру. "Это всё моё и я часть всего сущего! Мир любит меня и я люблю жить!" Юношеская кровь начнет кипеть, бурлить в жилах, даря то самое ощущение "крыльев" за спиной, дурманя голову мыслью о твоём всемогуществе, подселяя частицы этого самовнушения в мышцы, что ощутимо покажутся полными сил. Прекрасное время. Прекрасные чувства.

А в голове лишь желание умереть. Казалось, что подобные мысли преследуют его за каждым углом, подкидывая в несуразную и скудную на события жизнь всё больше и больше трудностей, тем самым всё сильнее подталкивая на отчаянный шаг. Но так продолжаться не могло. Ему, как и любому человеку на этой земле, требовался покой, где хотя бы на время можно было бы забыть обо всех заботах, что давили, сжимали его плечи и напирали с усилием, чтобы в конце концов сломать несчастному спину. А если повезёт и все оставшиеся кости до кучи. Больше он не маленький мальчик, чей разум может быть отвлечен игрой или красочной книжкой с картинками, они больше не могут повлиять на него так же сильно, как прежде. Нужно было найти что-то посильнее.

Тогда на помощь пришёл алкоголь.

Да, не крепкий, дешёвый алкоголь, что обычно продавался в жестяных пузатых банках. Обыкновенное пиво. Оно успокаивало в разы сильнее, чем таблетки, какие выписывали горстями психологи, освобождало мысли, унося в приятную пелену неведения. Только желанный эффект эйфории приходилось дожидаться некоторое время, пока достаточное количество пузырящейся жидкости не окажется в организме, не распутается клубок мыслей и не пройдет очередная затяжная истерика. Чем чаще он устраивал подобную терапию в попытках отвлечься от пугающей действительности, тем чаще Хитклифф срывался на слёзы. Холодные капли скользили по его лицу, унося с собой все комья печали, скопившиеся где-то в его голове. Однако так или иначе, это не исцеляло его апатию.

И в этот вечер всё было так же. Банка со скрежетом оказалась смятой в его кулаке. Плач его, тихий и сдавленный, душил, обвивал глотку будто хомутом, крепко сжимая и заставляя захлебнуться в собственном унынии. Он ждал слишком долго, а желанного успокоения и пелены спокойствия, что застилала глаза полупрозрачной вуалью, всё не было и не было. Тело пробрала колкая дрожь, как это бывало по обыкновению только у заядлых наркозависимых, проведших без очередной дозы продолжительное время и страдавших от тяжёлой ломки, когда конечности хотелось вывернуть в обратную сторону, лишь бы словить тот заветный кайф. Ветер с реки забивался пол толстовку, заставляя кожу покрыться мурашками. Волны плескались о высокие столбики подмостка, лаская слух размеренным шумом, разбрызгивая беспечные капли.

Да, он снова был здесь. В месте, где поселилось его беспечное детство, где бурлила наивная игривость и где зачахла его юность. Как цветок, чьи корни окропили ядом. В груди начало полыхать, будто внутрь вложили горящий уголь, что переливается алыми дорожками от высокой температуры. Стало жарко, горячо до невозможности! Появилась жажда освежиться, окунуться в прохладу, чтобы выйти из неё свободным от мыслей и жара, охватившего уже всё тело от головы до кончиков пальцев. Вот желанное безрассудство и пьяный хоровод идей! Наконец спокойствие начало виднеться на горизонте, осталось лишь избавиться от искушающего томительного ожидания.Звуки вокруг казались заглушенными каким-то шумом, который исходил уже не от игривых волн, а из его головы, подобно непрерывному потоку какого-то эфира. Уже терялись трели птиц, смешивались в одну неясную какофонию вместе с далёкими рычаниями машин и чьим-то криком. Марк поднялся на дрожащие ноги, покачиваясь в стороны стянул пыльные кеды. Босиком он подошёл к самому краю деревянных досок, наклонившись, чтобы заглянуть в бездну, какая тратилась за ним. – Да стой же ты, tonto! Чужие руки крепко обхватили плечи ничего не понимающего Хитклиффа и потянули назад, подальше от воды. Перестарался ли спаситель или состояние парня уже было настолько нестабильным, что ноги не держали его, не ясно, в любом случае он повалился на спину, сильно ударившись головой, до звёздочек в глазах. Из-за такого потрясения началось головокружение, его начало сильно мутить. Похоже на этот раз он переборщил с выпитым. Как только взгляд хоть немного прояснился, он смог различить черты друга, что стоял над ним неподвижно, недовольно хмурясь и скрестив руки на груди. – О, Сезар.. а я тут это.. – Если бы не я, ты бы уже умер. - жёстко произнес он, блеснув глазами. – Когда это закончится, Марк? Парень приподнялся на локтях, что далось ему исключительно через дрожь, проходящую через локти, плечи и весь его корпус в целом. Мысли всё ещё не приходили в порядок, а красная в клетку рубашка друга по-прежнему была одним большим бордовым пятном. – Сез, ну я же просто.. – Что просто? Рано или поздно это убьёт тебя, разве ты не понимаешь? Он хотел возразить. Через усилие юноша сел более устойчиво, после чего протянул руку, явно желая начать "торжественную речь" подобно той, какую обычно заводят опытные адвокаты, растягивая свой монолог на последующие часы, лишь бы выиграть дело. – Вообще-то я...! Тут послышался громкий шлепок. Торрес дал ему неслабую пощёчину, только бы привести его в чувство и показать насколько всё на самом деле серьезно. Аж ладонь запульсировала от боли. Хитклифф жалобно проскулил, схватившись за алый след на щеке, на глазах навернулись слезы. – Я искренне уважаю тебя, amigo, но так больше продолжаться не может. И дело даже не в твоих родителях или Саре.. это вредит тебе в первую очередь.

Почему-то не хотелось его перебивать. Язык, заплетающийся на каждом втором слове, обмяк. Слабый кайф постепенно пропадал, оставляя Марка в подвешенном состоянии, когда постепенно начинает подкрадываться осознание. Тяжёлое и беспощадное, жёстко указывающее на всё содеянное тобой, выдавливая новые слёзы, пролитые уже из жалости к себе. И казалось, что друг его, очевидно, заодно с этим обличающим чувством. Если не единое целое.

– Я не знаю того, что чувствуешь ты. Я не знаю что именно заставляет тебя это делать. Но если тебе дорог хоть кто-нибудь в этом, maldita sea, мире, - голос его переставал быть настойчивым, отдельные нотки начали выдавать его беспокойство, но он по-прежнему старался не выдать дрожь. Всё же он делал правильную вещь, это единственная мысль, которая заставляла и дальше произносить слова с расстановкой, чётко, чтобы даже в размытом сознании невменяемого человека они отражались эхом от стенок черепной коробки. – Прекрати это. В противном случае.. ты действительно пойдёшь ко дну.

Они стояли так ещё несколько мгновений, смотря друг на друга. Марк с раскаянием, какое можно было разглядеть в его глазах за очередной пеленой слёз, Сезар с сожалением. Уж излишне жалким выглядел его закрытый и мрачный лучший друг. Парень кулаком утирал слезы, лицо покраснело и задергалось от зашкаливающих эмоций, снова истерика. А ведь и вправду, что это вообще решало? Ни одна из проблем, которую он заливал горьковатым алкоголем, так и не пропала, а лишь притупилась в его мозгу, отойдя куда-то на второй или даже третий план, обещая вернуться спустя время. Нельзя было назвать это настоящей зависимостью, но всё же рано или поздно эта штука начала бы разъедать его изнутри, пока руки сами не начали бы тянуться к очередной банке, как к единственному смыслу жизни. Он лишь запутавшийся в себе и в мире подросток. Так куда бы привел "демон в бутылке"?

Перед лицом появилась смуглая ладонь. Хитклифф поднял взгляд, карамельные бусины блестели, как конфеты Meller, какие ты только достал из небольшой пачки и рассматриваешь сладость, прежде чем съесть. Сезар выглядел по-прежнему невозмутимо и уверенно, лишь хмурость взгляда сменилась на сочувствие, которое он питал в данный момент. Вздёрнутый нос часто раздувался, его дыхание было частым и немного сбитым. Обычно, так ему удавалось справляться со стрессом и волнением в принципе, успокаивая частый ритм сердца.

– Так что же? Ты готов покончить со всем этим?.. - он осёкся на последнем слове и, казалось, что он сам вскоре начнет ронять слёзы. Довольно трудно наблюдать за тем, как прогибается дорогой тебе человек под разного рода зависимостями, как несчастная трава желтеет и, иссыхая, скручивается в хрупкую труху, а ты не способен ни на что другое, кроме как наблюдать. Наблюдать и врать вместе с ним, "по старой дружбе", лишь бы его не настигла родительская кара.

Бледная ладонь сжала протянутую руку. Крепко схватившись друг за друга, парень в итоге поднялся на ещё дрожащие ноги, после чего отправился прямо в объятия Торреса. Оставалось лишь надеяться, что он сдержит свое слово и постарается избавиться от всего это дерьма, в какое он окунался на протяжении последних трёх месяцев. Лишь глупая вера, была у него в обиходе, но как забавно, что в последствии она смогла оправдать себя.

***

Это была одна из тех страниц прошлого, которые люди обычно кличат "темными". Марк же никак не называет это время, ведь к нему он возвращается больше не желает и так или иначе об этой тайне не знает никто. Больше никто.

"Не знаю сколько бы я смог скрывать такое.. не знаю, что меня вообще натолкнуло на это всё."

Взгляд скользит по закрытой крышке гроба. Дерево, покрытое тонким слоем лака, блестело от освещения, отражая всю толпу, что собралась поглазеть на "торжество смерти", искажая их лица и фигуры, будто невольно обнажая их души.

"Но даже тогда ты был мне другом. Спасибо, Сезар".