Процессия длилась до невозможности долго, что постепенно начинало играть на нервах. Теперь уж действительно всё таинство действия превращалось в соревнование малознакомых между собой людей, где каждый пытался доказать, что такая потеря нанесла им больше морального урона, чем другим. Подобное было бы в порядке вещей на уровне дальних или нелюбимых родственников, однако здесь не было никого, кто приходился бы им родными. Лишь соседи, знакомые, случайные прохожие, видевшие покойников один раз в своей жизни. Печально осознавать, что у Торресов были только они сами. А всё, что было у них на руках прежде, осталось далеко за пределами округа, штата, да и страны в целом.
Постепенно природа подготавливалась к затяжной и понурой зиме, что обычно начиналась во второй половине ноября. Температура близилась к минимуму, из последних сил удерживая отметку с плюсовым эквивалентом, что не сильно спасало от мурашек, какие моментально всходили на коже от лёгкого прохладного ветерка. Марк по-прежнему стоял в костюме, пальто его, с колючим высоким воротником, с заботой досталось сестре. Из-за размера полы́ одеяния практически достигали земли, открывая лишь щиколотки девушки. Черное платьице полностью скрылось за плотной тканью, как и хрупкие плечи, и тоненькие ручки, казалось, что она вовсе вот-вот утонет в этой одежде. Хотя, такое развитие событий уже выглядело как единственная приятная вещь за сегодняшний день, конечно, если так она сможет согреться достаточно сильно.
Чувствительный ребёнок. В силу её возраста родители пытались как можно мягче обходится с темой смерти, не упоминать погибших родственников и не травмировать лишний раз настолько печальным событием. Можно было сказать, что это первые похороны, на которых ей довелось побывать. Но даже сейчас, в относительно зрелом и сознательном возрасте это ранит, сжимает сердце и обвивает горло противным чувством горечи. Ямы в несколько метров глубиной готовы к погружению деревянных ящиков на дно. Невозможно даже представить, что внутри лежат те, кого ты знаешь так долго! Плечи приподнимаются, пройдя молниеносной дрожью, после чего она крепко жмурится.
Бедный, чувствительный ребёнок. Чувствуется ладонь, что легла на плечо в попытке привлечь к себе внимание. Юркие глаза устремляются в его чуть округлое лицо, всё по-прежнему хмурое и полное сожаления. Её корпус полностью оборачивается к нему, после чего из-под одежды выглядывает пара беленьких ладошек. Его руки вытягиваются, огибают шею, ложатся на плечи, Хитклифф прижимает сестрёнку к себе. Её пальцы сжимают ткань пиджака, сминая воротник, обжигаясь о холодный пластик пуговиц. Невозможно смотреть, страшно, от того носик упирается в его грудь, чуть сбито протягивая воздух. Им тяжело, обоим тяжело.
Темное, блестящее от лака, дерево. На нём не было излишне красивого убранства, обилия узоров и других декоративных элементов. Всё было в меру, лаконично и презентабельно. Как самый строгий и презентабельный костюм. Плоская крышка была украшена букетом. Обильное количество искусственных роз выстраивалось в одну стройную кучку, как торт в несколько этажей. Однако выглядели цветы поистине роскошно, потому оставалось только усомниться в их происхождении. Наверное, это последнее о чём оставалось думать, когда похоронные коробки начали опускать на дно.
Погода в этот день была щадящая. Затяжные дожди сменились на обилие свинцовых облаков, сохранивших в себе прежнюю грозность, как напоминание о ежегодном осеннем «бедствии». Между ними то и дело проскальзывали рваные кусочки холодно-голубого неба, где-то виднелись лучи редкого солнца. Дневное светило всегда покидало жителей округа в холодное время года, изредка радуя своим кратковременными появлениями и огорчая таким же скорым исчезновением. Под тяжёлой крышей туч люди находились вплоть до конца апреля, пока весна полностью не войдёт в свои права, окончательно прогнав холод и вновь возведя живые сады. Грозы в мае были такой же чудесной редкостью, как и ясное небо над головой сейчас.
И всё же, чудеса иногда случаются.
— Смотри.
Шепнул Марк, указывая куда-то в небо. Покрасневшее лицо девушки отстранилось от его груди, черты чуть подрагивали от слёз, что скользнули по нежным щекам. Ей было грустно, страшно, но она доверилась ему. Взгляд устремился вслед за рукой парня, куда-то вверх, над собором, где простирался бесконечно унылый небосвод.
— Видишь? - глаза с надеждой рассматривали лучи, что пробились сквозь пелену облаков. — Солнце вышло.
— Ага.. похоже их приняли. - шепнула та мягко.
Такое обыденное погодное явление, как переменная облачность, воспринималась тоскующими как знак свыше. Всё по старой книге с картинками:
«Как только человеческая душа покидает этот свет, перед ней открывается путь: в небеса поднимается бесконечно длинная лестница, чьи ступени и перила сверкают, точно сделанные из золота. И лишь достойные достигают вершины, не оступившись в самом конце и не упав далеко вниз, в пламя преисподней. Наверху её будут ждать величественные ворота, за которыми и кроется Царствие Небесное, где таится счастье, какого никогда не бывало на земле.»
Подобная аллегория заставляла невольно улыбнуться. Мысли, прежде омрачаемые горестным событием, теперь стали светлее. А как иначе? Ведь души дорогих тебе людей обретают покой и заслуженное счастье. Именно ради этого стоило жить. Именно в этом событии крылось спасение души. Всё это вселяло ещё больше надежды на то, что
этот мир ещё не пал.
***
Ямки сравняли с землёй. Святой отец закончил свою речь и поспешно вернулся в собор, шумно захлопнув молитвенник дрожащими руками. Похоже, он замёрз в своём длинном одеянии, раз так сильно торопился покинуть присутствующих. Но и последние не задержались надолго. Кто-то без лишних слов покинул кладбище, кто-то выражал юным Хитклиффам соболезнования, как самым близким к усопшим, кто-то последовал за преподобным в надежде согреться или решить какие-то свои дела по части духовной. Впрочем, Марк не хотел думать о них, ведь все поголовно казались ему каким-то излишне фальшивыми. Или таким образом к нему возвращались прежние отголоски социофобии, выражаясь в недоверии и презрении по отношению к незнакомцам.
Была в этом какая-то особенная гордость. Родители, по всё той же просьбе Марка, великодушно оставили их наедине с немым камнем надгробия. Всё же стоило провести тут ещё немного времени, чтобы окончательно проститься и потушить ту горькую тоску, что скребла на сердце.
Они всё ещё дети. Маленькие и впечатлительные.
Он всё ещё их друг. Верный и самый близкий.
Никто не решался подойти к надгробию ближе. Было нечто, что сдерживало такое желание, где-то глубоко внутри, в том месте, где раньше селилась душа, а сейчас лишь пустоши тоски. Там, цепью и сомнений и страхов, каждый и был прикован к земле, не решаясь сделать и шага в его сторону.
"Он не поймет." — промелькнуло в голове девушки.
"Он не простит." — эхом отзывалось в мыслях Марка. Потому лишь оставалось наблюдать за причудливыми изгибами букв, высеченных на гладкой поверхности, колыханием лепестков и фотографиями. Теперь ему навечно восемнадцать, как когда-то и хотелось пылкому юноше.
Желания бывают разрушительны.
По краям от каждого ряда могильных плит росли сосны. Их высокие и пушистые верхушки часто по осени осыпались, разбрасывали по округе свои длинные иголки, а после вновь наливались зеленью и продолжали колыхаться от дуновений ветра. Здоровые и красивые. Приглушённые шаги по дорожке раздались откуда-то справа и вот из-за деревьев показалась человеческая фигура. Поначалу на него не обращали внимания, уповая на то, что он пришел в гости к кому-то ещё. Однако он остановился аккурат напротив двух свежих могил, скрестив свои руки на груди. Невольно пришлось взглянуть на незнакомца, что в последствии сам привлек внимание к своей персоне.
— Ну здравствуй,
семейка.
Голос его был чуть осипшим, низковатым, складывалось ощущение, что прежде он был чище и даже слегка певучий. Это был мужчина лет сорока, с усами и неаккуратным бакенбардами, что переходили в щетинистую бороду. В его короткие волосы закралась седина, лишающая черные локоны прежнего блеска, а морщины глубоко въелись в грубоватые черты лица. Взгляд его был насмешлив и холоден, он сверкал какой-то злой иронией, хоть где-то глубоко внутри можно было различить несчастные крупицы сожаления. Он самодовольно ухмыльнулся, окидывая взглядом немые камни, абсолютно игнорируя присутствие Хитклиффов.
— Простите. но кто вы? - послышался чуть робкий голос девушки. Она только сильнее приподняла воротник пальто, переведя несколько озадаченный взгляд на мужчину. Он, в свою очередь, лишь шире ухмыльнулся, словно все в окру́ге знают кто он и почему пришёл сюда, несмотря на то, что в Манделу он прибыл буквально несколько часов назад. Он показательно прочистил мех на куртке, небрежно и в меру театрально.
— О, так он вам ничего не рассказал? Ть, мелкий гаденыш.
Он усмехнулся, чуть оскалившись. Такое отношение к усопшим вызывало в Хитклиффе резко негативные чувства. Как можно? Этот человек только пересёк порог в лучший мир и как бы ты к нему не относился, для тебя это тоже потеря. Брови только сильнее нахмурились, сделав его взгляд ещё более суровым, не скрывая той неприязни, какая появилась у него при первом впечатлении. Впрочем, похоже смуглого мужчину такое только забавляло, раз он продолжал смотреть на него со спокойствием и уверенностью, будто прекрасно понимает первопричины такого отношения. И он понимал, прекрасно понимал. Он чуть закинул голову назад, чтобы немного распушить и без того неаккуратные волосы.
— Неужели он никогда не упоминал родного папку перед своими друзьями? Какое ублюдство, всё в мать.
Тут по спине прошёлся холодок. Неужели этот человек, источающий лишь чувство гордости и самолюбия, от которого становится противно окружающим, является родным отцом такому как Сезар? Чем дольше взгляд задерживался на лице незнакомца, тем больше общих черт приобретали эти два человека: слегка вздёрнутый нос, широкие и ровные плечи вместе с крупным телосложением тела, узкий разрез глаз и этот вечный взгляд. Уверенный, с лёгкой хитринкой, словно у него всегда есть что-то на уме и он готов воплотить эту причуду в жизнь. Только в случае мужчины это выглядело уже не так свежо, как это было присуще юноше. Видно, что силы его иссякали, хоть он пытался переубедить себя и всех в обратном. Заметив явную озадаченность на лицах сиблингов, он принял более важную позу, слегка покрасовался перед ними, будто желая, чтобы они запомнили его внешность максимально детально, после чего совершил пару уверенных шагов в сторону могильных плит.
— Мануэль Торрес. Видно действительно ничего не рассказал, неблагодарный, раз вы так вылупились. - фигура его наклонилась, мужчина опустился на корточки, всматриваясь в фотографию, чья рамка опиралась о надгробие. То самое фото с выпускного, где он был счастлив. Где его улыбка озаряла и озаряет до сих пор своим светом.
Какая злая ирония. — Вырос мальчонка... да весь в мать. Хоть бы что от папки взял, а нет от этой..
Голос его звучал насмешливо, с упрёком. Взгляд проскользнул по чертам мальчишки, после чего перешёл на бывшую супругу. Всё те же вьющиеся локоны, всё те же мягкие черты. она совершенно не изменилась с момента последней их встречи. Единственное что, время забирало своё - свежесть и молодость лица, восполняя эту потерю возрастными признаками. Хотя, можно было отметить, что женщину это никак не портило, а может даже и красила, добавляя в её образ ещё больше тепла и уюта, какой присуще каждой любящей матери. Кончики пальцев скользили по стеклу.
— Наговорила уже про меня всякого, sì? Конечно, это так в твоём стиле. Настроила его против меня и убежала куда подальше, ничего не меняется. Escoria..
— Да она вас и словом плохим не вспомнила! - раздражённый возглас заставил мужчину обернуть голову, чуть удивлённо вскинув густые брови. Хитклиффа трясло от подобного, но он старался держать себя в руках. — А Сезар. он вообще не знал ничего! Наверное потому вырос таким достойным человеком, потому что в его жизни не было вас.
Торрес беспечно усмехнулся, поднявшись на ноги. Он чуть потянулся, держа на лице всё ту же раздражающую самоуверенную ухмылку. Она, как и всё поведение в целом, показывали Мануэля человеком самовлюблённым, который явно стоит выше всех присутствующих на голову, а то и выше, что подтверждает его извечная привычка вытягивать шею и смотреть свысока.
— Хах, так думаешь? А откуда ты можешь знать, мальчик? Разве ты знаешь все тонкости?
— Не нужно знать тонкости, чтобы видеть очевидное. - отозвалась Сара, скрестив руки на груди. Её печальное лицо преобразилось в более серьёзное и недовольное, что только сильнее забавляло из-за его нелепости. — Они были счастливы вместе и прекрасно себя чувствовали без вас. Миссис Торрес прекрасная женщина и мне теперь ясно почему она ни о чём не жалела. Вы заносчивый, упрямый и самовлюблённый гедонист, зацикленный только на своём эго и ни на чём другом! Жизнь поступила справедливо, раз вы сейчас выглядите настолько измотанным.
Он чуть прищурился, а после залился смехом. Громким и... искренним? Будто он принял эту правду и теперь смеётся, ведь ему незачем лгать об этом, как о чем-то очевидном. Во рту появился ощутимый привкус горечи, видно его отчаяние было настолько велико, что смогло оказать такое влияние на органы чувств посторонних людей. Марк недовольно поморщился, чуть фыркнул под нос. В груди начинало скрести и бурлить. Сжатые в кулак руки чуть дрогнули.
— Жизнь помотала меня?! Хах! Я просто наслаждался ей, разве нет? - его глаза блеснули, что заставило невольно вздрогнуть.
Вдруг он не человек? — Да я в таких местах побывал! Я был молод, счастлив, свободен! Почему я обязан останавливаться на ком-то одном, да при этом таком несчастном? По мне до сих пор плачет половина Монтерре́я! Тем более вы всё видите сами: жизнь расставила всё на свои места и кто должен был
отправился под землю.
Резкий удар пришелся по лицу мужчины, затронув его вздёрнутый нос и щетинистую щёку. Он невольно, по инерции подался в сторону, чуть согнувшись и взявшись за место, по которому нанесли урон. Мануэль со сбитым дыханием взглянул на окровавленные пальцы, а после, с огромной долей страха и удивления, на возвышающуюся перед ним фигуру. Из носа шла струйка крови. Хитклифф пыхтел, всё с силой сжимая левую руку, где костяшки уже побелели от напряжения. Глаза его сверкали в гневе, как у дикого хищника, что провел часы на охоте и теперь, наконец, готов умертвить свою добычу окончательно. Сердце наконец вернулось и заполнило пустоту в груди частым стуком. Тело заполнила мелкая дрожь, всё от насыщения бешеным количеством адреналина, что бодрил и возбуждал только сильнее. Скажи он ещё одно лишнее слово и у парня точно бы окончательно снесло крышу. Никогда нельзя было сказать, что он склонен к дракам и физическому насилию, однако сейчас он терпеть это не собирался и если оно того потребует, то мужчина может отделаться не только этим нехилым ударом. А может чем-то хуже. Впрочем, рядом всё ещё была шокированная сестрица, что определённо не даст ему перейти черту слишком сильно.
– Никогда больше сюда не возвращайтесь. - на выдохе процедил Марк, выпрямившись гордо и несколько властно. – Они не рады вам и никогда не будут, вам это ясно?
Мужчина продолжал таращить свои испуганные глаза, постепенно приходя в себя. Всё же гордость его была задета намного сильнее, чем его лицо, потому и это помутнение рассудка не продлилось долго. Мануэль выпрямиться, всё теснее прижимая больной след, после чего сделал полушаг в сторону, пока его взгляд скользил по окружению в целях оценить своё положение. Брови его недовольно и озлобленно выгибаются, от чего лицо его приобретает уже устрашающий вид человека, который находится в жутчайшем состоянии гнева, готовый разнести всё, что попадется на глаза, подобно преступнику, какого пытались напугать приездом полиции. Но никакой ответной кары не последовало. Была всё же в нём некая честь и мужская солидарность или он ощутил ту силу, которая была сокрыта в разъяренном подростке и лишь потому решил оставить его. В любом случае, он покинул это место, предварительно фыркнув под нос что-то невнятное, вероятно очередное оскорбление.
Хитклиффа всё не покидало противное чувство. Грудь пылала, горела от жажды справедливости, ведь казалось, что он не получил достаточно и точно через сколько посмеет вернуться и продолжит творить своё злодейство. Тут его плеча касается колючая ткань, но не задерживается надолго из-за собственного веса и тут же стремится скатиться вниз. Девичьи руки изо всех сил пытаются удержать пальто, чтобы последнее не упало в свежую землю. Парень обернулся, несколько удивлённо вскинув брови, после чего принимает вещь в свои руки и вновь кутает младшую, как оно было до этого. Звериную ненависть словно рукой сняло, заменив на обеспокоенность и заботу.
Если он не смог удержать его, то потратит всё, чтобы защитить её.
– Ещё чего придумаешь? На улице не май месяц, а она раздеваться принялась. - с упрёком шепнул тот, поправляя высокий воротник. Он некоторое мгновение смотрит в бездны её янтарных глаз, а после протягивает руку, точно как в детстве, когда наступала пора куда-то идти. – Мы слишком сильно задержались, пойдём. Они наверное уже волнуются.
Парня обхватили за торс, прижав к себе. Он вновь был заключен в объятия сестры за тем редким исключением, что они представляли из себя не избыточное количество эмоций, которое может спокойно задушить, отнюдь нет. Это было что-то нежное и робкое, аккуратное донельзя. Горячие ладони слегка приобняли её плечи и провели по макушке, где покоился высокий пучок волос. Не каждый день можно ощутить такую реакцию девушки.
– Ну что ты? Пойдём, он уже не вернётся сегодня..
– Марк, мне нужно кое-что рассказать. - виновато произносит Сара, отведя взгляд в сторону, точно маленькая девочка. – Пообещай, что не будешь злиться и ругаться.
– Конечно, не буду.. - удивлённо шепнул он, всё не отводя чуть обеспокоенных
глаз глаза от неё. – Что случилось?
– Ну, он.. - она закусила губу. Посреди горла вставал ком из слов, которые никак не собирались в одно осознанное предложение. Всё же мысли одолевали опасения, как и при прежнем братце, что подобно дракону оберегал её - принцессу - от всяческих отношений и подозрительных друзей. Признаваться ему в чем-то подобном, особенно сейчас, было очень странно, она чуть неуверенно сглотнула. – Я боялась говорить это раньше, потому что знаю тебя. Знаю какой ты и ты бы точно не разрешил мне..
– О чём ты?
– В общем.. - она отводит взгляд на рамку у надгробия.
Хитклифф переводит взгляд вслед за ней, всматриваясь в черты посмертной фотографии, после чего вновь глядит ей в лицо. Её виноватые глаза пытались всячески улизнуть от настойчивого старшего, всё не решаясь произнести правду вслух. Лицо чуть налилось румянцем, его обдало прохладным ветром, потому нельзя было сказать наверняка причину такого поведения. Однако тут им не нужны слова, особенно, когда за годы совместной жизни они научились обходиться без них. Как телепаты или экстрасенсы, которые время от времени задумываются об одном и том же, произнося вслух одни и те же реплики, не сговариваясь, а будто синхронизируясь, как телевизор и кассетный плеер на работе любимого дяди. Тут он вскинул брови в удивлении, после чего прижал её к себе ближе. Мысли слегка кружили голову,
вдруг он неправильно понял её?
– Он тебе нравился?
Сара робко кивнула. Несколько неожиданно, но он уже не мог злиться и запрещать ей всё, как маленькой девочке.
Не теперь, не после такой потери. Марк приободряюще провел по её голове, после немного отстранился. Отныне не осталось больше никаких тайн, да и оставлять их было как минимум бессмысленно, ведь они семья, а значит всегда поймут и поддержат. Так или иначе нужно было идти, ведь их действительно заждались и как бы того не хотелось, как долго они не провели бы здесь времени, это никак не приблизит их к возвращению дорогого человека. Жестокая судьба, но что поделать! Стоит лишь утереть горькие слёзы и двигаться дальше.
***
На гладкий, отполированный камень падают лучи редкого октябрьского солнца. Прохладный ветер тревожит спокойный сон лепестков роз, что сложили свои головы к молчаливому надгробию, как дети покорно склоняют свои головы пред родной матерью. А вокруг лишь успокаивающая тишина, в которой слились все отзвуки увядающей природы: шорох еловых иголок, редкие пожухлые листья, затерявшиеся в траве, мелкие городские пташки, оставшиеся на зимовку.
"Говорят, что чтобы двигаться вперёд, нужно оставить что-то позади себя. Прости меня, но так было нужно. Прощай, Сезар Торрес."
Здесь начинается отсчёт совершенно иной истории.
