И вновь он забился в угол между тумбочкой и кроватью, прижимая к груди слегка измятый лист бумаги. Мальчишка жмурится из-за громких криков снизу. Папа снова вернулся с работы. Снова вернулся злой и рассерженный. Семилетнему парнишке совершенно не хотелось показаться ему на глаза сейчас, маленькое сердечко трепетало, билось от какого-то уже привычного страха, что словно предупреждал. Сейчас лучше пересидеть, подождать. Смуглые ручки только сильнее сжимают мятый рисунок. Там, на листе, с детским старанием цветными карандашами были нарисованы два человечка, что держатся за руки и, вроде как, идут по зелёной поляне. По крайней мере, мальчик именно так объяснял смысл и задумку своего скромного художества. Над головами образов были стрелки, что исходили от криво написанных слов: "ДРУГ" и "Я", какие он также старательно пытался написать. О, маленький одинокий ребёнок. Снова послышался грохот и треск. Мальчик вздрогнул и лишь сильнее прижался спиной к тумбочке, боясь, что и до него дойдёт этот разрушительный ураган. Они не должны ссориться. Они должны любить друг друга. Они должны любить его. Маленького и совсем ещё невинного Иону Маршалла. Слова их грубые и иногда даже очень сложные для понимания ребёнка, но несмотря на всё это они продолжают звучать жёстко и угрожающе. На то это была и брань.
– Ты снова за своё?! Давай, скажи это снова. - гремел голос папы басом.– Что сказать? - звонко отвечала мама. – Ты прекрасно знаешь это и без меня!
– Давай, мне же этого так не хватает сейчас, блять, я же совсем не устал!– Устал! Где ты можешь устать? Устать воровать? И где? Где результат, Мервин?!
– Заткнись. Ты ничего не понимаешь.– Не понимаю? Я? Не понимаю?! - та усмехнулась саркастично. – Да я только и вижу, что ты каждый раз возвращаешься под ночь, а проку от этого никакого! Знаю я твою работу: сначала посидишь в суде, а потом после этого всего уезжаешь по бабам кататься!
Послышался звон стекла. Брюнет машинально прижал свою голову к плечам, зажмурившись сильнее. Кажется, папа снова разбил какой-то из хрустальных бокалов на полке. – Ты, сука, живёшь за мой счёт. - с расстановкой продолжил он. – И этот гаденыш тоже! Поэтому, соизволь, блять, закрыть свой рот и слушать внимательно. Скажи "спасибо", что я не выставил тебя при первой же удобной возможности. - видимо, женщина начала смотреть на супруга с удивлением – Что? Что ты смотришь на меня так удивлённо? Ты думаешь, что я не знаю, чем вы занимаетесь на своих "деловых встречах"? Голоса на мгновение смолкли. – Какая-то тварь пустила слух, что я якобы даю взятки во время некоторых из дел. За мной уже следят эти гребаные стражники порядка, чтобы проверить на честность. Если сейчас я расколюсь из-за твоих дурацких хотелок, то ты первая полетишь из дома, если за мной придут. А вслед за тобой и твой отпрыск, ты меня поняла?Слишком много злых и странных слов. Мальчишке от этого не по себе. Смуглые ладошки заслоняют уши, прижимая их как можно ближе к голове, после чего Маршалл вздрагивает ещё сильнее, чем прежде. Его большие глаза переходят на приоткрытое окно в его комнате. Там тихо. Там ночь и белые пушистые облака. Как бы ему сейчас хотелось бы оказаться там, на улице, пройтись по тротуарам или упасть в свежую траву, какую они не стригли во дворе уже несколько недель. Или попасть куда-нибудь на вершину горы, где рукой можно потрогать небо! Быть где угодно, но не здесь, не в его комнате, не с ними. Иона закрывает глаза, стараясь расслабиться и забыть обо всем, что происходит с ним. Детское воображение старательно вырисовывает вокруг его фигуры бесконечные красные пески, позади его спины большой и твердый камень. Марс. Красивая, но к сожалению безжизненная планета. Он с усилием представлял себе пейзаж вокруг себя: где-то позади него светило солнце, а на горизонте, буквально напротив бушевало море рыжего цвета. На что только не способна сила воображения? Представлять себе полет на Юпитер или то, как он взбирается по отвесной стене за чем-то очень важным было чем-то вроде хобби мальчишки. Уходить от боли и страхов в мир, где ничего не может его расстроить или ранить, спасало всегда, особенно в такие "темные" дни. Однако с возрастом, убегать в мир своих фантазий каждый раз, когда что-то пугало его или приносило дискомфорт, у него не получалось, такой трюк уже не работал и не успокаивал. Маршалл утратил эту способность и стал оставаться один на один с гнетущей действительностью.
***
Очередной рабочий день подошёл к концу. Не успел он выйти с крыльца департамента, как осознал, что вечер уже испорчен и хуже он уже не будет. В округ пришла долгожданная и такая ненавистная оттепель. К небольшому повышению температуры, что отныне крутится вокруг отметки в ноль градусов, прибавились обильные осадки в виде дождя и вездесущий растаявший снег, что своим количеством уже за два дня смог полностью затопить все известные объездные дороги. И даже сейчас шёл чёртов дождь. Маршалл поморщился и поправил пальто на плечах. Отвратительная погода. Шаг со ступени, ещё один. На голову свалилась холодная капля. Потом и вторая. И вот уже целый град холодных капель обрушился на его волосы, плечи, иногда залетая под высокий воротник, тем самым заставляя мулата покрыться мурашками. И ведь уже поздно возвращаться обратно в здание, чтобы вызвать себе такси, да и денег толком не было. Такая поездка стала бы отклонением из его давно распланированного бюджета, где не было ни одной лишней копейки. Все траты и расходы были расписаны на месяцы вперёд, также как и была расписана вся его жизнь в принципе. И так он жил в строгих рамках, не пытаясь искать какого-либо выхода, долгие три года. "По дороге ещё нужно будет зайти за анальгином, а то он совсем плох под утро будет, " - размышлял Иона, осматриваясь по сторонам и вздрагивая от очередной капли, что прокралась под одежду. – " Ещё молока, яиц.. крупа. Да, крупа! Завтра выходной, придется снова заботиться о завтраке." На плечах всё сильнее ощущался груз, равный всем его обязанностям и ответственности, что также давили на них. Бедный мальчишка, он ведь ещё так молод, а уже успел вкусить все "радости" взрослой жизни. А ведь если бы не связи, он бы до сих пор сидел где-нибудь в университете на том же юридическом и, возможно, проводил свои дни более разнообразнее, не по какому-то расчерченному графику. Не жил бы подле родителей, не рассчитывал свой бюджет на месяцы вперёд."У вас проблемы с законом? - Лучше звоните Маршаллу!"
"Что же ещё?" - его губы невольно шевельнулись от желания произнести то, что пронеслось у него в мыслях. – "Ах, да, Адам. Его нужно будет проводить в архивы.. по крайней мере я обещал." Адам. Признаться честно, Иона и сам не до конца понимал как он относится к этому человеку. С одной стороны, Мюррей был раздражающим и излишне саркастичный человеком, с которым он вряд-ли бы заводил знакомство, если бы не обстоятельства; с другой стороны, он являлся отличным помощником и коллегой, что всегда исполнял обещанное и делал работу свою не только качественно, но и в поставленный срок. За всё время, что они знали друг друга, русый не просил его ни о какой услуге взамен. А теперь такая просьба. Это заставило адвоката слегка напрячься: "Зачем ему в архивы?", "Чего он хочет?". Были ли они настолько разными по своей сути? Они ведь одногодки, а значит могут понять друг друга хотя в части аспектов своей жизни. Маршалл описывал сотрудника техподдержки как человека грубого, местами неотёсанного, местами саркастичного, но при этом невероятно харизматичного и распологающего к себе, чтобы ты не делал. Он был как очаровательный ребёнок, что всем своим существом пытался показать, что он выше, чем есть на самом деле. А не был ли ребёнком сам Иона? Разве он уже успел вырасти настолько, чтобы отказаться от всего ребячества, какое обычно остаётся с человеком ещё на некоторое время после совершения? Разве он не хотел значить что-либо в этом мире, как и Адам? Всё-таки было в этом человеке нечто, что парень не до конца понимал. Что-то особенное, что обычно выражается в горящем взгляде или страстных движениях. Нечто невербальное, незыблемое и неизведанное. Впрочем, на подобной почве они бы могли стать***
Дети бывают слишком жестокими.
Мальчишка возвращается домой. Его накрахмаленная рубашка была в пятнах чернил и пыли, его руки в странных темно-фиолетовых отметинах, на его смуглом личике снова хрустальные капельки слёз. Ещё один школьный день подошёл к концу.
Как же ему обидно. Пухлые губки дрожат, он снова всхлипывает, прерывисто вздыхая. Он не виноват! Здесь нет его вины, но едва ли это можно донести другим, таким же обиженным на жизнь детям, как ты.
Мервин, за годы своей праведной службы успел испортить жизни многим, при том не потеряв и грамма своей безупречной репутации. В глазах сына он часто представал в свете героя, что защищает их родной город от негодяев и злодеев при помощи слов. Однако сейчас этот образ рассыпался.
Иона не знал, прав ли бы его отец, или все, чьи дела он выиграл, были действительно ни в чем не повинны. В любом случае он, в своем ещё юном двенадцатилетнем возрасте, уже столкнулся с понятием мести. Потому его маленькие ручки были заполнены этими странными следами. Именно поэтому его парадная рубашечка теперь вся в заломах и никак не годится для следующего похода в школу.
Расплывчатый взгляд скользит по прихожей: курток нет, как и выходных ботинок. Мама и папа не дома. Почему-то такой факт только сильнее огорчал мальчишку, от чего он невольно сжался обхватив ушибленную руку. Обида острыми шипами облепила его со всех сторон, начав постепенно прокалывать его грудь, чтобы достать отравленным остриём в самое сердце, нежное и трепетное. Он по-прежнему один. Похоже, всегда будет.
Липкие полосы пластырей ложатся на смуглую кожу бугорками, несмотря на то, с каким старанием мальчик пытается скрыть за ними багровые синяки. Небольшая коробочка почти иссякла. Придется придумать какую-нибудь причину, чтобы оправдать растраты, если эту пропажу, конечно, обнаружат. Возможно, где-то глубоко внутри он понимал, что навряд ли такое ускорит заживление, и что подобное работало только с царапинами на коленках. Но всё что у него было - это надежда.
Надежда на то, что мама не увидит. А если и увидит, то надежда, что она поверит в его робкое и напуганное: "Я просто упал". И главное надежда, что всё это заживёт когда-нибудь. Бедный маленький ребёнок, он задыхается от жажды любви. Хотя бы от сверстников, не то что от родителей.
***
Он определённо не хотел заходить внутрь. Парень, подобно маленькому муравью, смотрит снизу вверх на возвышающийся перед ним дом, отличавшийся от соседних размером и всё теми же незначительными элементами архитектуры. А так, он был такой же белый, с такими же декоративными ставнями по сторонам от каждого окна, а крыша также состояла из темной металлочерепицы. И сейчас Маршалл стоит на месте, всё не желая пересекать порог злосчастного жилища. Он прекрасно знал, что будет дальше, данный сценарий разворачивается каждый вечер, потому казалось, что лучше бы он останется здесь, под противным, холодным дождём, чем войдёт внутрь снова. Но вот он делает шаг, сам не понимая, как он уже оказался в прихожей, и как в следующий момент он успел избавиться от мокрого, тяжёлого пальто и пройти дальше в дом. Шаги его стараются быть лёгкими и осторожными, уже на некотором автоматизме, словно он делал это всякий раз, когда возвращался домой. Впрочем, так оно и было. Коридор с белыми стенами тянулся практически через весь первый этаж, соединяя между собой всё противоположные комнаты, лестницу и кухню в самом его конце. Бесшумно Иона прокрался мимо гостиной, заглянув туда на мгновение. Отец снова заснул перед телевизором. Тело его, прибавившее некоторый вес с "прежних" времён, но всё ещё не лишившееся своего особенного изящества, развалилось в кресле и точно обмякло. Возле него, на полу, вновь образовалось небольшое скопище пузатых банок, а на экране телевизора, вперемешку с редкими помехами, мелькала навязчивая и местами глупая реклама. Сколько дней он уже не выходил на работу? Юноша сбился со счету, да и считать не было времени, ведь все обязанности востребованного адвоката отныне резко перешли на его плечи. Отныне Мервин, ощутив себя на пике своей карьеры, отзывался теперь только на поистине громкие дела и на прямые вызовы с самых верхов, когда уже нельзя будет никак отвертеться от всяческой работы. Взгляд проскользнул по интерьеру, цепляясь за его невзрачные детали и темные закутки. Например, за хрустальные бокалы, что стояли на полке стеллажа. Из всего набора, какого прежде хватало, чтобы сервировать целый стол гостей, их осталось всего два. И то было заметно, что по одному из них вот-вот поползет полупрозрачная тонкая нить из трещин. Жаль, а ведь они были такими красивыми. По крайней мере так считал Маршалл, удерживаясь каждый раз, чтобы не забрать и не спрятать те где-то в своей комнате, чтобы сохранить хотя бы их. Таких родных и привычных. Нет времени рассматривать то, что мило сердцу с былых времён. Пусть даже если бы в его плане на вечер был бы пункт "Полюбоваться окружением", где-то спустя пару мгновений тело его начало бы подавать всяческие знаки того, что он бездействует и, следовательно, обязан заняться каким-либо общеполезным делом. Также и сейчас: где-то в районе спины собирается напряжение, что натянутыми до предела нитями распространяется по всему телу, буквально еле сдерживая конечности от неясного желания дёрнуться в тот же момент, а в голове начинает покалывать, на уровне висков. И уже весь организм ополчился против несчастно угасающих моментов отдыха. С кухни тянуло неприятным и едким запахом сигарет. Похоже, после очередной ссоры, что раздавалась, по традиции, на весь дом, Патриция осталась тут, чтобы задушить во вредном дыму всю свою обиду и злость. А теперь тут только пепельница, наполовину полная измятых окурков. Видно, очередная "светская" встреча была куда более важнее, чем какой-то семейный конфликт. Впрочем, наверное оно было и к лучшему. В противном случае, кто знает, что могло бы произойти, если бы те оставались каждый раз друг с другом один на один? Нужно приступать к делу.***
Нельзя больше молчать. По крайней мере, это было уже невозможно. – Нет, нет и ещё раз нет! - восклицал недовольно парень, хмуря свои темные брови. – Ты больше не можешь меня себе подчинить, слышишь? Я уже взрослый и только мне решать, что делать со своей жизнью дальше. Он собрал всю свою дерзость, лопнувшие нервы и теперь высказывает всё, что накопилось в его голове за все эти долгие семнадцать лет жизни совместно с ненавистными родителями. Большие карие глаза сияли, а пухлые губы чуть подрагивали от желания сказать что-то ещё вдобавок к тем словам, что только что сорвались с них. В нем бушует странная сила, сосредоточившаяся где-то в самом нутре его груди: это была смесь из юношеской самоуверенности и гнева, что буквально окрыляла и приводила в движение каждую клеточку тела. Даже высокая и крепкая фигура отца сейчас не внушала никакого страха, это слово исчезло из его обихода. – А если ты не прекратишь, то я.. - Иона на мгновение задумался, после чего с ещё большим огнем в глазах продолжил. – То я сбегу из дома! И в принципе из округа, тебе ясно?! И вы больше меня никогда не увидите. Какое буйство чувств, сколько протеста. – Иона Эдмунд Маршалл. – Иона, - передразнил его сын. – Ещё назвали меня как! Если уж я был таким нежеланным, то могли бы оставить меня на попечение другим. Всяко лучше, чем здесь. Руку парня обхватили, грубо потянув на себя. По телосложению Мервина никогда нельзя было сказать, что он силен физически или что-то вроде того, однако сейчас парень отчётливо ощутил всю тяжесть его хватки. Маршалл младший скорчился от неприятного ощущения, казалось, что его смуглое запястья вот-вот разорвут в клочья. – А теперь послушай ты меня, - низко начал отец сверкая глазами. – Ты живёшь у нас дома, ешь нашу еду и всё это за наш счёт. Поэтому, неблагодарная скотина, ты будешь делать то, что говорю я. - по телу брюнета разбрелась дрожь, сердце уже звучно отбивало скорый ритм, а в голову ударил адреналин. Он стиснул зубы, чтобы не вскрикнуть и хотя бы как-то сопротивляться этой убийственной хватке. Адвокат казался непреклонен во всех смыслах этого слова. Лицо его исказилось в хмуром оскале. – И если тебе сказано: идти на юриста, значит ты, ублюдок, пойдешь. И пойдешь как миленький. – Нет! Лучше бы ты никогда не был моим отцом! И то было бы луч- Он осёкся. Ноги подкосились, а сам парень будто на некоторое время погрузился в большой бассейн: звуки вокруг заглохли, а самого его медленно потянуло куда-то вниз. Голова в секунду была отвёрнута в правую сторону. Сначала стала гореть щека, щипать в носу, после и слезы невольно навернулись на широко распахнутых глазах. Потом начинается резкая боль в затылке. Маршалл осознал произошедшее. Он упал. Точнее, его заставили упасть, прямо головой об низкую тумбу прихожей. Но сейчас он не в состоянии сделать что-либо, даже лишний раз пошевелить собственной рукой, что теперь казалась свободной, его оглушили. Во рту появился ощутимый привкус железа и вот, наконец, он издаёт свой первый болезненный стон, какой тут же перетекает и сливается в бесформенный рев. По щеке скатывается хололная капля. Вот уже он ощущает свое тело. Он лежит на полу, скрючившись и прижав колени к груди. Кончики пальцев, налившиеся холодом, прикасаются к надгубной складке и ноздрям, проводят вдоль, собирая всю внезапно образовавшуюся влагу. Взгляд его различает яркие пятна красного цвета на ладони. Тело охватывает тремор, а верхняя губа с жжением начинает болеть. – Не смотри теперь на меня так жалобно. - произнёс мужчина, опираясь правой рукой, на которой остались такие же красные пятна крови, на тумбу. – Ты будешь исполнять то, что велено, хочешь ты этого или нет. Ты будешь знать всё, что знаю я и, наконец, сучонок, начнёшь приносить пользу. Глаза парня были полны ужаса, испуга и некоторого раскаяния. – Если бы не полиция, то я бы вышвырнул тебя на совершеннолетие на все четыре стороны, но увы, за мной уже наблюдают не первый год. - он выпрямился и провел рукой по лицу, невольно испачкавшись. – Сейчас их отвлекает нашумевшее дело Хитклиффа, но как только его закроют, они вновь вернутся ко мне. - Иона судорожно вздрагивал, всё стараясь вдохнуть воздуха через кровоточащие ноздри. – Поэтому ты отсюда никуда не денешься. Ни сейчас, ни потом. После этого мужчина отстранился, оставив перепуганного сына на полу. Маршалл сжался от горечи и закрыл покрасневшее лицо руками. По щекам вновь начали струиться слезы, уже горячие и до краёв полные какой-то горечи. Почему всё происходит именно так? Почему он просто не может быть как все дети любимым, а не просто неким средством заработка? Он не понимал. Не хотел понимать, потому что боялся. Боялся, что на деле просто останется один, брошенным и никому не нужным мальчишкой, против которого ополчился весь белый свет. Иона остался лежать на полу, обречённый на влечение дальнейшего своего существования под покровительством тирана.
***
Темно и тихо. Второй час ночи. Время, когда он действительно может расслабиться и придаться размышлениям, в качестве заслуженного отдыха. Взгляд мечтательно бродит по потолку. Он вновь истязает себя бессонницей, чтобы не упасть в пелену кошмаров, что кружат его в танце всю ночь, насилуя изнемождённое сознание. Маршалл уже не помнит когда именно начались эти кошмары, казалось, что они с ним были с самого рождения, в любом случае, он уже привык либо вскакивать посредине ночи от ужасающего сновидения, либо ложиться поздно, чтобы миновать эту фазу со сном. В такие поздние часы, на грани между сном и реальностью, парень часто задумывался над тем, в какой момент вся его жизнь привела именно в эту точку. Не может же быть, чтобы с самого начала его путь был предрешён и никуда бы не сворачивал. Может быть, в какой-то другой реальности всё пошло бы иначе и он всё-таки смог сбежать из дома, чтобы начать новую жизнь? А что бы он сделал, если бы сам смог сбежать тогда? Он бы точно взял билет на ближайший автобус до Байторна, где долгое время учился, ведь тот город ему симпатизировал намного сильнее родного округа. Потом он принялся бы искать крышу над головой, ведь денег на мотель скоро может не стать, а вместе с жильём стоило бы обзавестись ещё хотя бы скромной подработкой. Кто знает? Может быть когда-нибудь в будущем он стал бы мелким преступником, что орудует только кражами из маркетов и карманов невнимательных прохожих? Но самое главное это то, что в таком случае он бы определённо закладывал в эти скромные правонарушения свой протест против законов, правительства и в принципе правил приличия, какие ему навязывали