Точка невозврата

      Лайе задыхался. Ему казалось — в комнате невыносимо душно, даже несмотря на распахнутое настежь окно. Юноша провёл языком по пересохшим от жара губам, уселся на кровати и спустил ноги на пол. Босые ступни коснулись гладких прохладных досок, но и это не принесло облегчения. Заметив оставленный служанкой возле кровати кувшин, Лайе подхватил его и с жадностью припал губами к горлышку. Вода была уже чуть тëплой, но и она показалась измученному жаром принцу живительным нектаром.       Опустошив кувшин несколькими большими глотками, юноша поднялся с кровати — снова ложиться на волглые от пота простыни было неприятно. Его туника тоже промокла насквозь, облепив тело душным коконом, и Лайе, распустив вышитый замысловатым узором пояс, стянул одёжку и бросил её на пол. Струившийся от окна свежий ветерок, словно только этого и ждал, облил юношу ночной прохладой, и знобкие мурашки тотчас усыпали разгорячённую кожу.       Лайе, зябко передёрнув плечами, подошёл к окну и вдруг покачнулся, едва не ткнувшись носом в раму — в голове всё ещё мутилось от снадобья, которым напичкал его лекарь. Ноги подкашивались, отказываясь держать будто ставшее непомерно тяжёлым тело, а пол так и норовил уплыть куда-то в сторону. Принца неумолимо клонило в сон, даром, что он проспал весь вечер. Наверное, будет лучше всё-таки вернуться в постель, иначе он уснёт прямо здесь, свалившись кулём на голый пол…       Юноша оперся рукой о раму, и, борясь с одолевавшей его дремотой, постоял у окна ещё немного, позволяя ночному ветерку ласкать обнажённое тело. Но глаза уже слипались сами собой, и Лайе, покачиваясь точно пьяный, направился к двери. Склонился, чтобы подобрать брошенную тунику, небрежно обмотал её вокруг бёдер, и, добравшись до двери, дважды дёрнул шнур. Распахнул створку и в изнеможении привалился спиной к стене.       Заспанная Камилла явилась через несколько минут и испуганно прижала ладошки к щекам, увидав бессильно подпиравшего стену молодого хозяина — неяркого света лун вполне хватало, чтобы заметить разлившуюся по его лицу бледность.       — Вам плохо, милорд? — пролепетала обеспокоенная служанка, совсем было собравшись снова выскочить за дверь. — Пойду кликну Филиппа, пусть разбудит лорда и…       — Не нужно никого будить! — юноша, с усилием отлепившись от стены, шагнул к горничной и придержал её за руку. — Мне уже лучше, — бодро солгал он. — Только спать хочется уж-жасно, а простынь хоть выжимай…       — Ох! — девушка, спохватившись, метнулась к разорённому ложу. — Я сейчас…       — Ещё принеси мне чистую тунику, полотенце и холодной воды побольше, — Лайе, стараясь не шататься, снова отступил к стене.       — Да, милорд, — служанка сноровисто застелила кровать и вышла, прихватив охапку грязного белья.       Лайе сморгнул, борясь с ощущением дежавю — только вчера Камилла совершенно так же выходила из его комнаты с комом белья в руках, но теперь почему-то казалось, что это было целую вечность назад. Только скорее бы она вернулась — хотелось побыстрее обмыть зудящее от пота тело…       Но горничная не заставила себя долго ждать — юноша до десяти сосчитать не успел бы, а она уже прибежала обратно с новым кувшином воды, парой полотенец и чистой туникой, а следом за ней поспешал Филипп, державший в руках глубокую, доверху наполненную водой деревянную шайку.       — У кого-то, кажется, слишком длинный язык! — тихонько попенял служанке Лайе, забирая одно из полотенец.       — Дедушка не спал, милорд, он сидел в кухне, когда я пришла за водой, и сам захотел мне помочь, — виновато прошептала Камилла, уловив недовольство в голосе молодого господина.       Филипп, опустив на пол свою ношу, неодобрительно покосился в их сторону.       — Может, я останусь и помогу? — от внимания старого хетайра не укрылось, что Лайе еле держится на ногах.       — Нет, я сам! — резкий ответ сорвался с губ принца быстрее, чем он успел осмыслить, что именно говорит. Юноша невольно подивился про себя — слуги купали его разве только в детстве, пока он не подрос и не научился управляться с этим сам. А теперь одна только мысль, что его будут касаться чужие руки, и вовсе вызывала отвращение.       — Точно сам справишься? — старик с затаённым беспокойством разглядывал бледного как полотно принца, незаметно нащупывая спрятанный в кармане кувшинчик со снадобьем.       Но Лайе и без дополнительной дозы зелья выглядел сонным и вялым, как осенняя муха.       — Справлюсь! — юноша нетерпеливо взмахнул рукой, отсылая слуг. — Вы мне больше не нужны, ступайте… Приберёшься здесь утром, — обернулся он к притихшей Камилле.       — Как будет угодно, милорд, — девушка, опомнившись, поставила кувшин, аккуратно сложила на постель тунику и полотенце и неслышной тенью выскользнула из опочивальни.       Филипп задержался на пороге, всё ещё раздумывая — уйти ему или всё-таки остаться — принц, конечно, известный упрямец, но выглядит так, что краше в гроб кладут… Как бы опять за Мироном бежать не пришлось!       — Что? — Лайе уже успел сдёрнуть с бёдер пропитанную потом тунику, но оглянулся, словно всей кожей ощутив направленный на него взгляд. — Я же сказал — мне ничего не нужно! Отправляйся в людскую!       — Да понял я, понял! — старик, уловив в голосе юноши откровенное раздражение и не желая больше испытывать его терпение, поспешно вымелся из комнаты, но всё же не удержался, чтобы не взглянуть ещё разок на нагое тело принца, прежде чем затворить дверь.       «Красив, как бог… — сокрушался Филипп, тяжело, точно весь груз прожитых лет непосильной ношей разом обрушился на его плечи, шаркая к лестнице. — Даже я-то, старый хрыч, любовался бы и любовался… Да неужто Лайе и впрямь суждено состариться в одиночестве, а столь прелестная красота так и увянет, никого не порадовав и никому не став нужной? Дурное задумал Лаури! Что, если принц никогда не подпустит к себе другого альфу? И что станется с кланом, если наследовать Лайе окажется некому, а он-то ведь тоже не вечен»…       Лайе с облегчением выдохнул, когда за спиной хетайра наконец-то закрылась дверь, и опустился на колени подле шайки. Окунул ладони в холодную воду и умыл лицо, а после, щедро смочив полотенце, принялся обтирать себя, вздрагивая от прикосновения влажной ткани. Целые сонмы мурашек обсыпали тело, и это раздражало, но вместе с тем было необычайно приятно — Лайе чудилось, что не жестковатая холстина, а чьи-то натруженные до мозолей руки гладят его медленно и нежно, чуть царапая кожу. Принц негромко застонал и выгнулся всем телом, когда вдруг сладко потянуло в паху… и, очнувшись, распахнул глаза. Он что, задремал, стоя на коленях у шайки с водой? И что такое необыкновенное привиделось ему в полусне?       Но сонливость отчего-то как рукой сняло, и даже слабость наконец перестала досаждать. А внизу живота свилась тугим жгутом сладкая истома, разливаясь щекотными ручейками по бёдрам. Лайе недоверчиво оглядел себя — подобные ощущения ему доводилось испытывать лишь раз в три месяца, во время течек — и машинально провёл рукой между ягодиц. Но там было влажно только от пота — собственно, так и должно быть, ведь до следующей течки ещё оставалось, как минимум, недели четыре… Тогда какого чёрта?       Окончательно растерявшись, Лайе вскочил и, подхватив шайку, выплеснул на себя всю оставшуюся воду. И тут же съёжился, выронив посудину. Зябко обхватил ладонями плечи — пылающее тело обожгло холодом. Юноша задрожал, чувствуя как казавшиеся ледяными ручейки стекают по спине и ногам, но холодная вода уняла неизвестно откуда взявшееся возбуждение — оно отступило, как отхлынувшая в море волна.       Лайе перевёл дух и поджал левую ногу, заметив, что стоит прямо посреди растёкшейся по полу лужи. Это было не страшно — вода быстро впитывалась в сухие некрашеные доски, но стоять полночи на одной ноге, как какая-нибудь цапля, принц вовсе не собирался и, осторожно ступая на цыпочках, добрался до кровати. Наскоро вытерся сухой холстиной, выхлебал полкувшина воды и с удовольствием вытянула на чистой постели.       Тело больше не горело в лихорадке, возбуждение не мучило, оставшись лишь крохотным тёплым комочком внизу живота, и юноша, полежав немного, успокоился, решив наконец, что отец, пожалуй, был прав, и всë это непонятное происходит с ним от переутомления после превращений. День, ночь и ещё день. Ему так и не удалось толком отдохнуть, но если он сейчас поспит подольше, следующим утром с ним наверняка всё будет в порядке…       Дремота окутывала Лайе словно невесомым пуховым одеялком, и он уже почти заснул, как вдруг вздрогнул и, до хруста сцепив зубы, аркой выгнулся над постелью. Прошившая тело болезненно-сладкая судорога отпустила сразу, но следом опять накатило возбуждение, столь сильное, что несколько долгих мгновений юноша просто лежал, не в силах даже вдохнуть и беспомощно открывая рот как выброшенная на берег рыбёшка.       — Да что же это такое? — обескураженно прохрипел принц, едва сумев глотнуть немного воздуха.       Но обманываться дальше было просто невозможно — тёплый комок в паху стремительно разрастался, вновь обволакивая сладостным жаром, а член почти мгновенно вытянулся в крепкую струнку, быстро наливаясь кровью. И Лайе уже не нужно было трогать себя сзади — он и так чувствовал, что между ягодиц стало горячо и мокро.       Юноша тихо чертыхнулся сквозь стиснутые зубы — значит, всё-таки течка! Только вот таких течек, внезапных и бурных, когда кажется, что каждый нерв искрит от возбуждения, у него ещё ни разу не случалось. Бывало, Лаури по несколько дней запрещал сыну выходить из дому, стращая всевозможными ужасами и в красках живописуя, что могут сотворить с течным омегой свихнувшиеся от запаха альфы. Лайе послушно сидел в своей комнате, стараясь не выходить оттуда без крайней надобности — быть изнасилованным ему совсем не улыбалось, — но никаких особых неудобств не испытывал, разве только досадовал на быстро промокающие штаны. Да изредка ласкал себя, когда тело уж слишком настойчиво требовало разрядки. Но сейчас…       Сознание померкло, словно растворившись в зыбком жарком мареве и уступив бразды правления инстинктам — Лайе, почти не соображая, что делает, перевернулся на живот, широко развёл ноги и выгнулся, приподняв истекающий вязкой влагой зад. Тонкие пальцы привычно сомкнулись кольцом на члене и скользнули вверх, собирая складками тонкую кожу.       Воспалённое воображение рисовало принцу такие картинки, от которых он раньше наверняка со стыда сгорел бы… Но не теперь. Омега в нём, разбуженный появлением истинного альфы, уже не просил — требовал своего. Имя чужезвёздца тихим шелестом слетело с губ Лайе, и он быстрее заработал рукой, гоняя кожицу на члене. Принцу казалось — словно облако тёмных теней сгустилось над его плавившимся в горячке телом, и он почти явственно ощущал лёгкие прикосновения сильных рук и горячих губ, осыпавших его быстрыми жаркими поцелуями, чувствовал, будто чьё-то дыхание щекочет теплом его шею… И Лайе в забытьи всё шептал и шептал имя того, кому так жаждал принадлежать.       «Ты здесь один…» — подсказало вдруг очнувшееся на краткий миг сознание. Распалённый юноша дёрнулся как от удара, вынырнув из омута сладких грёз, и тотчас вцепился зубами в запястье, пытаясь заглушить рвущийся из горла горестный стон. Грёзы, лишь только грёзы… Никто не придёт — его альфа далеко отсюда. Горло перехватило спазмом от обиды — он не должен быть один, только не сейчас! Лайе всхлипнул, уткнулся лбом в сгиб локтя и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь удержать беспомощные слёзы, но они всё же полились, быстро промочив подушку. «Марк не виноват, — уговаривал себя юноша. — Это ведь отец всех выгнал! Он прилетит, обязательно прилетит. Он же не бросит меня, правда? Завтра… Нужно только потерпеть до завтра»…       Тщетно. Омега не желал ждать ни до завтра, ни даже единой минуты — ему нужен был его альфа, и не когда-нибудь, а немедленно, прямо сейчас.       Натёртую кожу уже неприятно саднило, но Лайе всё терзал ноющий от напряжения член, пока вязкие белёсые капли не забрызгали застеленную Камиллой чистую простынь. Вымученный слабенький оргазм удовольствия не принёс, но всё же принцу стало немного легче.       «Это ненадолго», — с отчаянием осознал юноша — возбуждение кипело в крови, заставляя тело дрожать как в ознобе. Пройдёт совсем немного времени — и его снова скрутит…       Всхлипывая как обиженный ребёнок, Лайе вытер о простынь залитую спермой руку и торопливо сполз с кровати. Долго, мелкими глотками, пил холодную воду, пока в кувшине не осталось ни капли. Что ему теперь делать со своей некстати проснувшейся чувственностью, расстроенный принц абсолютно не представлял, но оставаться в душной комнате просто не было сил, и он, накинув тунику и кое-как подвязав её пояском, выскользнул за дверь.       Длинный коридор, соединявший покои лорда и его сына, был почти целиком погружён в темноту, только у самой лестницы стояли на низких подставках глиняные плошки с маслом, в которых плескались жёлто-алым язычки пламени. Из-за плотно закрытых дверей в отцовскую опочивальню не доносилось ни звука, но Лайе старался ступать совершенно бесшумно, каждую секунду опасаясь, что какая-нибудь из половиц скрипнет под ногами.       Однако все его предосторожности оказались излишними — юноша совсем потерялся во времени, но наверняка было уже очень поздно, и домочадцы давно отошли ко сну. Никем не замеченный, принц спустился на первый этаж, но и здесь, к его немалому облегчению, было темно и пусто, только из людской, где почивали хетайры, доносился громкий раскатистый храп. Правда, у выходивших на площадь главных дверей дежурила ночная охрана, но Лайе и не собирался идти туда. Привычно перескочив последнюю ступеньку, он сразу повернул налево, прокрался мимо людской, удивляясь, насколько громогласные и затейливые рулады способен выводить человеческий нос, и направился к кухне, в конце которой имелась неприметная дверь, ведущая прямо в разбитый за домом фруктовый сад.       Ночная тьма, скупо разбавленная сиянием лун, обдала разгорячённое тело прохладой, и юноша, с наслаждением вдохнув свежий, напоённый ароматом цветущих деревьев воздух, быстро сбежал по ступенькам невысокого крыльца. Сверкавшая в траве россыпью крошечных кристаллов роса леденила босые ноги, но Лайе этого даже не чувствовал. Он торопился вглубь сада, туда, где под сенью ветвей укрылся неглубокий, выложенный камнем круглый бассейн, в котором повара держали живую рыбу.       Колодезная вода в бассейне всегда была чистой — её привозили в большой бочке и меняли каждый день, но всё-таки еле уловимо пахла рыбой. В другое время Лайе непременно сморщил бы нос и поспешил убраться подальше, но теперь он, словно и не замечая ненавистного запаха, присел на низкий бортик, опустив в живительную прохладу ноги, а после, решив, что этого явно будет недостаточно, соскользнул в бассейн и уселся на дне, прислонившись к бортику затылком.       Холодная вода вытягивала жар из измученного тела, и юноша просидел так довольно долго, пока одна из плававших рядом рыб не задела хвостом его локоть. Лайе вздрогнул и нехотя скосил глаза, пытаясь рассмотреть того, кто посмел нарушить его покой. И только тут осознал, что проклятущий жар загнал его прямо в обиталище отвратительных созданий.       — Чего уставились? — недовольно проворчал принц, заметив, что стайка рыб окружила его со всех сторон. — Червяк я вам, что ли? — добавил он и, кряхтя и постанывая словно столетний старик, принялся выбираться из бассейна…       Мокрая туника тотчас облепила тело, но снимать её Лайе не стал — лихорадка не замедлила вернуться, и влажная ткань хоть немного приглушала жар. О том, чтобы вернуться в опочивальню, принц и думать не хотел, и немного отойдя от бассейна, бессильно рухнул в блестевшую от росы траву.       Сопротивляться быстро накатывающему возбуждению он уже не мог, и просто лежал, уставившись безразличным взглядом в усыпанное звёздами небо. Жаркий клубок в паху разрастался снова, но теперь Лайе казалось, что в глубине его тела распускается пышный колючий куст, и тысячи острейших шипов раздирают его изнутри. Судороги одна за другой выкручивали тело сладкой болью, вновь напрягшийся член холмиком оттягивал влажную ткань туники промеж разведённых ног, но ласкать себя принц теперь и не пытался. Только беспомощно скулил, когда очередной спазм огненным жгутом опутывал бёдра, заставляя болезненно сжиматься анус.       Лайе напрасно терялся в догадках, силясь понять, отчего обычная течка оказалась на сей раз такой мучительной. Правда, и началась она задолго до срока… Неужели это всё из-за превращений, и теперь всегда так будет? И как с этим жить? Юноша уже корил себя за то, что не велел будить отца — он-то наверняка знает, как справиться с этой напастью! — и неловко завозился, пытаясь подняться. Довольно валяться здесь сломанной куклой, нужно всё-таки пойти и разбудить Лаури…       Однако, тело, казалось, растеклось по земле расплавленной лавой, а пошевелить рукой или ногой стоило неимоверных усилий, точно к ним привязали увесистые камни. Иссушающий жар высасывал последние силы. Лайе лишь неуклюже перевалился на бок, но, упрямо закусив губу, всё цеплялся за траву слабеющими руками, стараясь совладать с непослушным телом, пока, к немалому своему ужасу, не уяснил, что встать он просто не сможет. Юноша прерывисто вздохнул, подтянул к животу согнутые колени и затих, прижавшись щекой к прохладной траве — даже слёз, чтобы выплакать своё отчаяние, уже не осталось. Мерзкая ледяная лапа страха стиснула горло — он так и умрёт здесь, сожжённый собственным жаром. Никто не спасёт…       Нужно сконцентрироваться и послать мента-волну — ярким проблеском промелькнуло вдруг в угасающем сознании. Отец услышит!       Лайе закрыл глаза и попытался сосредоточиться, рисуя в воображении образ Лаури. Поначалу удавалось плохо — под сомкнутыми веками расплывались лишь мутные бесформенные кляксы, но постепенно из мешанины цветных пятен начал складываться образ. Пока ещё неясный, он становился всё светлее и чётче, и вдруг под веками полыхнуло так, что принц невольно вскрикнул — ему показалось, что мозг пронзил ослепительный росчерк молнии. А следом юноша «увидел» глаза. Но не отцовские, а другие… Пронзительно-голубые глаза в обрамлении длинных тёмных ресниц. Добрые, и с затаившейся в самой глубине грустинкой.       «Марк!»       Ментальная волна ушла в пространство прежде, чем Лайе успел её погасить, и юноша едва не завыл от разочарования — сгенерировать ещё одну волну у него вряд ли хватит сил, а чужезвёздец его не услышит… Две скупые слезинки всё же скатились из-под плотно сомкнутых ресниц, прочертив солёные дорожки на пылающей коже щёк, и глаза цвета неба померкли перед внутренним взором принца, словно растворяясь в зыбком тумане.       «Нет! Не уходи… — Лайе в испуге распахнул глаза, но с губ его не сорвалось ни звука. — Не бросай меня, Марк… Марк! Марк!!!»       Об отце юноша уже и не думал, лишь имя чужезвёздца стало теперь единственной ниточкой, ещё державшей его в сознании, не давая окончательно скатиться в наполненную раскалённым мраком бездну небытия. Инстинкт всё же взял верх над разумом, и безмолвный зов летел во мгле ночи, повторяясь рефреном отчаяния снова и снова.       — Не бросай меня, Марк… — умоляюще прошептал Лайе вслух, уже почти провалившись в вязкое забытьё.       — Никогда! — вдруг ответил ему откуда-то сверху низкий уверенный голос. — Лайе, я чёртову уйму светолет пролетел, чтобы найти тебя… И никому тебя теперь не отдам!