Точка невозврата

      Лайе съёжился в углу своей клетки, закутавшись в колючее крестьянское одеяло — единственное, что принял он от предателя Филиппа, и то, лишь когда совсем замёрз и сильно пожалел, что не послушал отца, наотрез отказавшись надевать принесённый Камиллой тёплый кафтан. А зря — к обеду небо обложили тяжёлые грязно-серые тучи, ветер резкими порывами бил в лицо, студёными змейками проникал под одежду, унося последние крохи тепла. Юношу знобило, и Филипп, видя, что продрогший принц сидит в своём углу, упрямо сжав посиневшие от холода губы и даже не пытаясь посмотреть, нет ли в узле с одеждой чего-нибудь тёплого, достал из своего вещмешка одеяло и молча протянул его Лайе.       — Старый ш-шакал! — простучал зубами юноша, но одеяло все-таки взял — оно защищало от холода гораздо лучше, нежели его накидка из тонкого сукна.       Маленькая процессия медленно продвигалась вперёд — ингулы плелись неспешным шагом, так что пеший отряд хетайров без труда поспевал за повозкой, а восседавший на козлах возница лишь изредка взмахивал кнутом, чтобы ленивые животины не остановились совсем. Неширокая тропинка петляла по лесу, то взбираясь на пригорки, то спускаясь в неглубокие лощины, возница мирно подрёмывал на козлах, хетайры, видя, что безучастный ко всему принц спокойно сидит в своей клетке, совсем расслабились и вовсю травили сальные анекдоты. Только шедший сбоку от повозки Филипп не спускал глаз с нахохлившегося в углу Лайе, досадуя на то и дело раздававшиеся позади взрывы хохота. Веселиться-то было особенно не с чего — старик, взвинченный до предела всем случившимся, ни на йоту не доверял обманчивому спокойствию Лайе, догадываясь, какой ураган, надёжно скрытый мыслеблокадой, бушует сейчас в мыслях принца, и, не забывая на всякий случай «прощупывать» мыслеволнами окружающее пространство, всё больше ужасался тому, что творил взбешённый Лаури.       «Лайе!» — в который уже раз безмолвно воззвал он, но и эта его мыслеволна отскочила, точно мячик, отброшенная блокадой, а юноша даже не шелохнулся, скрючившись под своим одеялом. Старый хетайр крякнул с досады — принц не желал его слышать, и только обрывки его невесёлых мыслей иной раз просачивались сквозь глухую завесу.       Последние лучи почти скрывшегося за горизонтом Хадара окрасили всё вокруг лилово-алым, когда арестантская повозка, миновав лесную опушку, выкатилась на заросшую низкорослым, стлавшимся по земле кустарником равнину, и Лайе недоумённо сморгнул, заметив наконец, что лес кончился, а значит, его горная тюрьма всё ближе, и даже таким неспешным шагом уже вечером третьего дня они прибудут в обитель. Разве что задержатся в дороге, заночевав на равнине… А Облачные горы, где обосновались чужезвёздцы, всё дальше с каждым пройденным ярдом, и шанс когда-нибудь снова увидеть Марка становится всё мизерней. Тихий, горестный стон сорвался с губ юноши, и Лайе сцепил зубы так, что желваки жгутами заиграли на точёных скулах. Филипп тут же забежал вперёд, пытаясь заглянуть ему в лицо. Принц, скривившись в самой презрительной гримасе на какую только был способен, тотчас отвернулся и закрыл глаза — не доставит он старому лгуну удовольствия увидеть его боль! Злость на Филиппа вязкой смолой растекалась по нервам, но больше, чем на старика, Лайе злился на себя самого. Ну как он мог поверить уверениям отцовского цепного пса? Если бы он ушёл утром вместе с Марком, сейчас не трясся бы в клетке на колёсах, ожидая, когда его, как бессловесную овцу, привезут в горы и запрут в одной из мрачных, выдолбленных в скалах келий стигмаитов. А оттуда уже не выбраться. Стеречь его будут так, что и вьюножал не проскочит — кичившиеся своей независимостью монахи были всё же выходцами из клана людей-оборотней, и преданность владыкам кернов у них в крови. Да и отец наверняка посулил им щедрое вознаграждение, а деньги нищие обитатели Чёрных гор любили не меньше, чем свою хвалёную независимость.       Уловив краем глаза, что шедший сбоку Филипп подаёт какие-то знаки, явно стараясь привлечь его внимание, Лайе согнулся ещё больше и натянул одеяло на голову. Коснулся кончиками пальцев саднившей ранки на шее, в тысячный раз укорив себя за то, что не ушёл вместе со своим альфой — уж вдвоём-то они придумали бы, как уломать твердолобого Лаури! Мысли вновь закружились по проторённому руслу — как выбраться отсюда, как? Из обители уже не улизнуть — взять под контроль всех, кто будет его стеречь, не получится, даже если он мобилизует до капли всю свою жизненную энергию. Камень надёжно экранирует мыслепотоки, и никакая мысль не пробьётся сквозь скальную толщу стен его кельи. Из добротно сработанной клетки тоже не сбежать, значит, остаётся одно — едва они только прибудут в горы и его выпустят из клетки, чтобы отвести в келью, обернуться зверем и с боем пробиваться на свободу. Разумеется, превратиться могут и его охранники, пусть и не все, но раскидать одному полсотни человек, не считая подоспевших на подмогу монахов, вряд ли удастся. Придётся рассчитывать только на собственную ловкость и быстроту лап… А кроме того, у него есть пусть одно, но весомое преимущество — никто из его церберов не решится причинить серьёзный вред наследнику владыки, самому же Лайе можно было не церемониться, рвать зубами и когтями, пробивая себе дорогу к свободе. И, конечно, если он всё же сможет улизнуть, погоня будет дышать ему в затылок, и гнать его будут до тех пор, пока он не рухнет без сил. Понимал юноша и то, что он, ещё не совсем хорошо владея своим новым телом, может просто погибнуть, как тогда в лесу, но лучше уж упасть замертво в последней отчаянной попытке вырваться из заточения, нежели позволить запереть себя в горной келье. Было и ещё одно «но» — это могло сработать, только если хетайры, идя без передышки, сами основательно выбьются из сил…       Мысли кипели, как вода в котле, от всех этих «конечно» и «если», но Лайе упорно продолжал обмозговывать план побега, прикидывая всё «за» и «против».       «Дурацкий план, — вынужден был признать он наконец, — даже если не брать в расчёт то, что хетайры вряд ли будут топать без продыху, пока сами не свалятся от усталости. Привал всё же устроят, и, возможно, даже не один. А до Облачных гор чёртова прорва миль, и совсем не факт, что удастся туда добраться, даже если за мной по пятам и не будет гнаться орава преследователей… Был бы у меня хоть один такой маленький летающий кораблик, как у чужезвёздцев! Да, дурацкий план, но другого просто нет…»       Усталость после почти бессонной ночи и полного треволнений дня понемногу брала своё, и юноша сам не заметил, как задремал, медленно заваливаясь на бок.       — Лайе, да убери же эту чёртову блокаду! — мысленный ор ввинтился в мозг стальным жалом, заставив принца подскочить на месте. Юноша распахнул глаза и чертыхнулся, спешно латая прорехи в мыслеблокаде — похоже, теперь и поспать спокойно не дадут, и к моменту прибытия в горы скорее он сам будет выжат как лимон, а вовсе не его охранники!       — Нет! — прилетела последняя заполошная мысль. — Лайе, не…       — Катись к дьяволу! — прошипел принц, сверля яростным взглядом приникшего к решётке Филиппа. — Мне ещё одну ночь не спать, чтобы ты не смог вволю покопаться в моих мыслях?       — Лайе, послушай… — умоляюще пробормотал старик.       — И слышать ничего не хочу! — отрезал юноша. — Я уже разок тебя послушал! Урод! Предатель! Гнида старая, червяк навозный…       — Останавливаемся! — зычно крикнул Филипп, обернувшись к остальным. — Его высочество желает ужинать и отдыхать! Да и нам всем отдохнуть не помешает…       — Скотина! — прошипел сквозь зубы Лайе.       Вымотанные долгой дорогой хетайры одобрительно загудели, возница натянул поводья, останавливая уставших животных, и спрыгнул с козел, потирая затёкшую поясницу, а старик, пропустив мимо ушей очередное оскорбление, деловито развязал свой мешок и, добыв оттуда узелок со снедью, направился к клетке.       Лайе, следивший за ним взглядом загнанного хищника, тотчас вскочил и, сбросив одеяло, метнулся к дверце, едва только та приоткрылась, чтобы впустить Филиппа.       — Не дури! — старик с силой оттолкнул его обратно, и юноша, еле удержавшись на ногах, вновь зло скрежетнул зубами, услыхав, как за спиной хетайра глухо лязгнул засов. — Не дури, — устало повторил Филипп, опустился на подстилку и, развязав узелок, принялся выкладывать на чистую холстину крупно нарезанные куски домашнего сыра и вяленого мяса.       Лайе невольно сглотнул слюну — желудок тут же заурчал, напоминая хозяину, что у него со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.       — Я не голоден! — с трудом заставив себя не смотреть на аппетитные припасы, юноша вихрем подскочил к старику и злорадно ухмыльнулся, выбив ногой мешочек с хлебом у него из рук. — Вон отсюда, холоп! Иди жрать свои помои рядом вон с теми свиньями! — кивнул он на застывших истуканами хетайров.       Филипп побагровел.       — Вот уж точно — сын своего отца! — старик вскочил, сграбастал Лайе за грудки, хорошенько встряхнул и припёр к решётке. — Такой же упрямый! Симптомы течки чувствуешь? — вдруг спросил он без всякого перехода. — Помнишь, как прошлой ночью горел? А сейчас?       Лайе замер.       — То-то и оно, что нет, — ответил за него Филипп, — а значит, вязка твоя оказалась не пустой! Иначе ты бы сейчас выл благим матом, требуя альфу, а половина нашего отряда, скинув оружие и портки, ломанулась в клетку, забыв, куда и зачем шли! Так что просто сядь и поешь, не помирать же с голоду тому, кто уже живёт в тебе, только потому что у него папаша дурной!       Юноша сник — про течку он и впрямь успел позабыть! — и приложил руку к животу, словно уже надеялся почувствовать биение крошечного сердечка. Конечно, ничего не почувствовал. И не скоро ещё почувствует. Но затеплившийся в нём огонёк жизни вдруг согрел промозглую весеннюю ночь, и даже уготованное ему отцом безрадостное будущее показалось не столь ужасным.       — Эй! — отпустив принца, окликнул Филипп отиравшихся у клетки хетайров. — Принесите ещё хлеба!       Мигом навострившие уши и слышавшие всё от первого до последнего слова воины притащили не только хлеб, но и крынку со сметаной, и миску с мочёными яблоками, оставшимися от зимних запасов, и целый кулёк домашнего печенья — у кого что нашлось.       — Хватит, хватит! — махал руками Филипп, заворачивая обратно очередного с подношениями, а Лайе впервые за этот жуткий день улыбнулся. — Сами поешьте, да на утро оставить не забудьте! — напутствовал старик осаждавших клетку хетайров. — Садись! — кивнул он юноше, снова раскладывая на холстинке припасы, и на этот раз Лайе не заставил себя упрашивать.       Филипп молчал всё время, пока он расправлялся с предложенным угощением, только незаметно подкладывал молодому хозяину куски побольше.       — А план-то твой действительно дурацкий, — наконец нарушил молчание старик.       Разомлевший от обильной трапезы юноша чуть не подавился куском сыра, который и так уже запихивал в себя с большим трудом, и Филипп поспешил подать ему кувшин с молоком.       — Даже не дурацкий — самоубийственный! — шёпотом уточнил старый хетайр, искоса бросив взгляд на копошившихся неподалёку воинов. Но люди, успокоенные тем, что своенравный принц занялся ужином и бузить, кажется, не собирался, потихоньку устраивались на ночлег — разводили костры, ставили походные шатры, а кое-кто уже оглашал окрестности молодецким храпом, улёгшись прямо под открытым небом. — Лайе, послушай меня…       — Один раз я тебя уже послушал! — вполголоса огрызнулся принц — всё его благодушное настроение как рукой сняло. — И теперь путешествую в этой вот… карете! — Лайе зло осклабился, смерив старика уничижительным взглядом. — Доволен?       — Убери блокаду, — попросил Филипп, снова пропустив шпильку мимо ушей.       — Зачем? — прошипел юноша. — Чтобы все присутствующие вволю покопались в моих мыслях? Вижу, ты и так успел в них основательно поковыряться, когда я задремал! Но дела это не меняет — я всё равно сбегу при первой же представившейся возможности, и если придётся пробиваться с боем…       — Людей в охрану подбирал я, — так же тихо, но настойчиво перебил Филипп его сумбурные словоизлияния. — Сенситивов среди них нет, ни единого, и, клянусь, никто, кроме меня, не сможет прочесть твои мысли! Но у хетайров есть уши, а я не хочу, чтобы эти уши вдруг случайно услыхали то, что я собираюсь сказать… Лайе, твой план и в самом деле обречён на провал — добежать отсюда до Облачных гор нереально, а вот упасть замертво, загнав себя до смерти, очень даже! Да и управлять своим телом, будучи в звериной ипостаси, тебе ещё учиться и учиться. У меня есть другой план. Просто выслушай, Лайе, ты ведь ничего не теряешь, а обрести можешь многое! И своего альфу — в том числе…