Ярый пурпур

— Сичень? — чуть слышно повторил Цзян Чен, после чего сделал ещё шаг и застыл в нерешительности… Бессчётное количество раз его глаза видели боль и страдания других людей, не смог бы он забыть и тех моментов, когда сам лил слёзы и бился в истерике о стену ужасающей несправедливости. Казалось бы, после всего, что он пережил, его душа должна была сгнить и иссохнуть, подобно несобранным плодам поздней осенью, а сердце обратиться в камень… Но стоило ему лишь взглянуть на Лань Сиченя в тот момент, и он тут же почувствовал, как барьеры, выстраиваемые им долгие годы, куда-то исчезли, а где-то внутри зашевелились давно забытые чувства… Сожаление и сострадание. Как тогда, в ханьши главы Гусу Лань в тот злосчастный день несколько месяцев назад, так и сейчас он невольно подумал: «Пожалуйста, только не он…» Только не Лань Сичень… Только не человек, которым он так искренне восхищался! Ведь если первый заклинатель его поколения, на которого он равнялся, пусть и в тайне ото всех, сдался и опустил руки, то что оставалось делать ему, Саньду Шеншоу, который «был не способен превзойти даже сидящего рядом», как говорила его мать? В которого все остальные тыкали пальцем и указывали на неопытность и невежество всю его жизнь? Про которого говорили, что лучше бы он никогда не просыпался, в конце концов? «Умоляю, поднимись и скажи, как ты всегда говоришь, что всё в порядке и не о чем волноваться!» Но Лань Сичень не мог услышать мольбы Цзян Чена: словно потерявший душу, он сидел с закрытыми глазами, привалившись к стене. На искажённом от горя лице в темноте едва виднелись ещё не высохшие влажные дорожки. Изрядно потрёпанные, а кое-где и вовсе разорванные одеяния неприглядно свисали грязными лохмотьями, более никак не напоминая наряд главы одного из самых могущественных орденов Поднебесной. А спутанные волосы, не удерживаемые, как подобает, заколкой, рассыпались по опущенным плечам. Цзян Чен вдохнул поглубже, сжимая дрожащие от подступающей злости кулаки, и продолжил идти вперёд. — Если вы пришли лишить меня жизни, я не буду сопротивляться, — словно гром прозвучал вдруг раздавшийся в темноте шёпот. Несколько мгновений Цзян Чен стоял, пытаясь собрать разлетевшиеся от той фразы мысли и осознать смысл услышанных слов. — Сичень, — как можно более мягко произнёс Цзян Чен и поднял руки в предупреждающем жесте. — Я пришёл помочь, а не лишать тебя жизни. Цзян Чен вытащил из кармана привёдший его сюда талисман поиска. Тот крутанулся в воздухе и вспыхнул прямо перед лицом Цзэу-Цзюня. Лань Сичень неохотно раскрыл глаза, глядя на догорающие во тьме заклинания, написанные его собственной рукой, а после перевёл взгляд и на стоявшего перед ним мужчину. Не сразу, но Лань Сичень узнал человека перед собой. — Ваньинь, это ты… Ты вернулся! Цзян Чен улыбнулся, чтобы немного разрядить обстановку, а после — кивнул и произнёс: — Да, в тот момент, когда твой двойник… — но тут же заткнулся, прикусив чёртов язык. Лань Сичень мягко кивнул и попытался улыбнуться в ответ, но за пеленой подступающих слёз не смог даже глядеть Цзян Чену в глаза. Сдерживая всхлипы, заклинатель прошептал: — Я так рад, что ты очнулся. Я правда рад… Цзян Чен в нерешительности прошёл ещё пару шагов, пытаясь придумать, что мог бы сделать, что сказать… Чёрт, он совершенно не был готов к тому, что его здесь ожидало! Зная свой характер, он прекрасно понимал, что и в обычном разговоре мог обронить что-то до крайности обидное и не заметить, а о том, что он являлся худшим кандидатом, для того, чтобы кого-то утешить, не следовало даже и упоминать. Но, увы, никого другого, чтобы спасти ситуацию, рядом не было. — Сичень, мы должны поговорить… — осторожно продолжил Цзян Чен, но тут же получил ответ: — Прости, Ваньинь, но, кажется, я не в состоянии вести беседы… — обессилено произнёс Сичень, а после и вовсе отвернулся. Вот так вот. Даже не в состоянии вести беседы. «Окажись здесь Его драгоценный А-Яо, тому Он выложил бы всё. И, что более отвратительно, тот мерзавец даже смог бы вмиг привести Его в чувства!» — горько усмехнулся про себя Цзян Чен. Да уж… когда дело касалось убедительных речей, в сравнении с тем коварным ублюдком Цзян Чен, откровенно говоря, чувствовал себя болваном, неспособным даже на банальные слова утешения! Ну? И что ему теперь делать? «Чёрт…» Что бы он ни придумал, воплотить это следовало как можно скорее. «Ты должен поставить его обратно на ноги… Давай, думай! Что повергло Лань Сиченя в такое отчаяние?» Если вспомнить последние события… сначала случилось то ночное покушение, совершенно бесчестное и коварное, после — семья Лань отвернулась от Сиченя, отказавшись признавать в том своего главу, что немало подорвало уверенность Цзэу-Цзюня, а явившийся из другого мира самозванец приставил меч к его горлу и едва не отправил на тот свет. Да уж… Всё это выглядело и правда крайне мерзко, но, кажется, не являлось непреодолимым препятствием — достаточно было вернуть Сиченя на законное место да избавиться от подделки — ясно и понятно! — а дальше оставалось устроить хорошую чистку. Цзян Чен был более чем уверен, что Лань Сичень тоже должен был это осознавать. Однако… откуда взялась эта безысходность? «Точно! Ведь по пути сюда произошло кое-что ещё! Встреча, которая едва не стала последней для ученика Сиченя!» — вспомнил Цзян Чен. По словам доходяг с постоялого двора, Лань Фэнг, ученик главы Лань, нагнал своего учителя и вступил с ним в бой, но битва окончилась не в пользу ученика: мальчишка оказался ранен собственным мастером. Даже ради самозащиты Лань Сичень не стал бы калечить кого-либо из подчинённых, Цзян Чен уж точно был в этом уверен. Значит, между теми двумя случилось что-то непредвиденное. Что-то, из-за чего Лань Сичень не смог сдержать своей злости или отчаяния (а может и того, другого) и выплеснул их на младшего! После, съедаемый сожалениями и не в силах терпеть муки совести, он нашёл пещеру и сел убиваться в одиночестве, даже приготовился заплатить за содеянное смертью! Однако… «Если моя память мне не изменяет, Лань Фэнг никогда не выражал искреннего восхищения или привязанности к своему учителю. В поместье казначея его чуть кровью не вырвало от одного имени Лань Сиченя! Может ли быть так, что Лань Фэнг с самого начала знал, что преследуемый им человек был его настоящим учителем и, возможно, состоя в сговоре с подлецами из семьи Цзинь и поддельным главой Лань, ждал возможности избавиться от своего мастера?» Однако Цзян Чен не отрицал и того, что случившееся могло быть лишь случайностью. Скажем, Лань Сичень, не рассчитав сил, случайно покалечил мальчишку, присланного задержать преступника, и теперь сидел в этой пещере не в силах себя простить. Одолеваемый градом вопросов, Цзян Чен подошёл совсем близко и опустился на колено напротив Лань Сиченя — можно было выдумать множество всего, но правда была одна. Возможно, если Лань Сичень рассказал бы о случившемся, то ему стало бы легче… — Сичень, ты встретился с Лань Фэнгом? — осторожно спросил Цзян Чен. Лань Сичень сначала сидел неподвижно, но спустя несколько мгновений кивнул. Не услышав, однако, ни слова в продолжение, Цзян Чен вновь задал вопрос: — Он тебя ранил? На этот раз заклинатель даже не пошевелился, отчего у Цзян Чена похолодело внутри. — Сичень, скажи мне, он тебя ранил? — с напором повторил Цзян Чен и вцепился в запястье Лань Сиченя, проверяя пульс и потоки энергии. Но, кажется, с телом Цзэу-Цзюня всё было в порядке, если не обращать внимание на нестабильное течение ци, которое Цзян Чен заметил ещё в ночь покушения. «Точно, ведь и те сны, порождённые магическим зеркалом, оказали влияние на состояние Сиченя! Как же это подло!..» — скривился Цзян Чен. Это было не просто подло, это было невыносимо подло! И как же это было похоже на то, как в прошлом обложили со всех сторон Вей Усяня! Кто и за что так ненавидел Лань Сиченя, что обернул всё, что так было дорого Цзэу-Цзюню, против него? Чем заслужил Лань Сичень столь жестокое обращение? — Сичень, — вновь обратился Цзян Чен, настойчиво разворачивая попытавшегося отвернуться заклинателя обратно к себе, — Сичень, что произошло? Расскажи мне, иначе я не смогу тебе помочь! Лань Сичень слабо сопротивлялся, не желая показывать лица, но всё-таки сдался. Цзян Чен с болью глядел на слёзы, что тот пытался скрыть, и прямо в тот же момент готов был пойти добить Лань Фэнга, а после и Цзинь Гуауэя, и Патриарха, и… кого ещё там надо было на тот свет отправить?! — Сичень, что произошло?! — уже не сдерживая эмоций, выпалил Цзян Чен. Лань Сичень вцепился в его плечи и, глотая слёзы, зашептал: — Я… я не хотел его убивать, но я не сдержался… и… моя рука… этой самой рукой… — Чёрт, этот мальчишка… Он что-то сказал тебе, да? Лань Сичень лишь издал горький смешок и, уткнувшись в плечо Цзян Чена, тихо зарыдал. Сам Цзян Чен посчитал это ответом на свой вопрос. — Сичень, — неуверенно произнёс Цзян Чен, — возможно, это прозвучит неправильно, но тебе нужно забыть о Лань Фэнге на некоторое время, как и о том, что произошло, — он хотел бы придать больше уверенности своим речам, но, по-правде, он и сам едва ли смог бы принять то, что только что произнёс. Это действительно было жестоко, и он сам бы точно убил того, кто предложил бы ему закрыть глаза на предательство ученика, но сейчас у них не оставалось другого выбора. Сидеть и горевать в тот момент было непозволительной роскошью: миру заклинателей и их родным угрожала опасность, и они должны были отбросить лишние чувства и эмоции, чтобы идти вперёд! Но готов ли был Цзэу-Цзюнь согласиться с ним? Когда плечи Цзян Чена сжали мёртвой хваткой, а человек на его плече неожиданно начал смеяться сквозь слёзы, озвучивать ответа не потребовалось. — Хочешь знать, ЧТО он мне сказал? — Лань Сичень наконец выпрямился и взглянул ему в лицо. Цзян Чен нервно сглотнул, сжимая в кулаки начавшие трястись ладони — он словно смотрел в глаза обезумевшего тигра. Кажется, Он сделал только хуже… — Он сказал, не было ни мгновения, чтобы я не презирал Вас! Не было ни мгновения, когда бы я не желал, чтобы вы исчезли! И я… я словно перестал контролировать себя! Я чуть не убил его, понимаешь?.. — последние слова Лань Сичень буквально прокричал в лицо Цзян Чена. — Знаешь, как он смотрел на меня в тот момент? Как они все на меня смотрели? Как на преступника! Как на убийцу! — Но я не смотрю на тебя так, — скорее от безысходности произнёс Цзян Чен, уже почти отчаявшись успокоить человека перед собой. Лань Сичень вдруг отстранился и поднялся на ноги. — И дядя смотрел на меня так же там, в башне, — произнёс заклинатель, отходя назад нетвёрдым шагом. — Все смотрят на меня, как на убийцу! И Яо на меня смотрел так, когда я убил его! Так скажи мне, как я могу такое забыть? Я ведь правда убил его! «Опять этот чёртов Цзинь Гуаньяо!» — скривился Цзян Чен. — …наверное, если бы меня не было, этого всего бы не случилось! «Замолчи…» — Если бы меня не было, все были бы живы… Минцзюэ не умер бы… «Не говори так…» — А-Яо не умер бы… А-Яо был бы жив! — Да что за хрень ты несёшь! — всё-таки не выдержал Цзян Чен, вскакивая следом. Возможно, нужных слов в утешение подобрать он так и не смог, но выслушивать новую порцию скорби и сочувствия от обезумевшего Лань Сиченя по отношению к тому ублюдку он точно был не в силах! — А-Яо да а-Яо, о мой драгоценный Яо… Опять ты вспомнил этого ублюдка! Лань Сичень закрыл глаза, зажал ладонями уши и затряс головой: — Я не могу больше этого вынести! Оставь меня, прошу! — Оставить тебя? А дальше что? — Цзян Чен подошёл вплотную и, не церемонясь, схватил Лань Сиченя за одежду. — Что дальше? Сядешь тут, спрятавшись от всего мира, и позволишь таким ублюдкам, как твой драгоценный Мен Яо, о котором всё не наплачешься, разгуляться и перебить ещё пару кланов? Он тебя бессовестно использовал, а ты до сих пор веришь в его ложь! — Да что ты можешь о нём знать? — Сичень смерил мужчину перед собой тёмным взглядом. — Что Я могу знать? Я знаю достаточно, чтобы ненавидеть этого мерзавца и с уверенностью сказать, что он не заслужил даже капли снисхождения или сочувствия! Тем более от тебя! — Замолчи! Ты не можешь… — прохрипел Лань Сичень, сминая одежды Цзян Чена, но последний этого словно бы и не замечал. — Замолчи? Не могу? Что я не могу? Осуждать его? Ненавидеть? Ты серьёзно? Я имею полное право его ненавидеть! А вот как ты можешь его жалеть — я понять не в состоянии! Особенно после того, как он зверски убил твоего побратима! Ты же всё ещё не забыл этого, да? Дальше он чуть не свёл в могилу твоего брата, а затем едва не прикончил и тебя самого! — кричал Цзян Чен. — Да ты должен гордиться тем, что избавил мир от того ублюдка!.. …и эти слова стали последней каплей в чаше терпения Цзэу-Цзюня: Цзян Чен успел лишь на мгновение увидеть, как исказилось лицо мужчины перед ним, и в следующий момент ощутил мощный толчок в грудь! Кто-то громко закричал, то ли от боли, то ли от злости… и Цзян Чен не был уверен, что то был не его крик. С трудом разлепив глаза, он едва осознавал, что происходило вокруг. С немалым трудом приподнявшись на локтях среди острых обломков, заклинатель едва не застонал во весь голос — он был почти уверен, что левая рука и пара рёбер оказались сломаны. Игнорируя головокружение и звон в ушах, Цзян Чен огляделся — фигура в белых одеяниях виднелась далеко, в нескольких джанах. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем та сдвинулась с места и стремительно приблизилась к нему. Цзян Чен уже готовился принять на себя новую волну гнева — всё-таки он переборщил… снова, — но ничего не последовало: Цзэу-Цзюнь лишь повалился перед ним на колени и с лицом, полным ужаса и сожаления, склонился, не решаясь притронуться. — Ваньинь… прости меня! Пожалуйста! «Только не опять! — подумал Цзян Чен, с ужасом вспоминая недавние слёзы Сиченя. — Лучше уж видеть его обозлённым и безжалостным, чем снова мириться с этой безысходностью!» Здоровой рукой Цзян Чен вцепился в одежды Лань Сиченя и из последних сил притянул к себе. — Запомни это чувство! — заревел он в лицо перед собой. — Даже если у тебя всё отнимут, даже если тебя все покинут, с тобой останется эта злость! Хватайся за неё! Лань Сичень, мертвенно бледный, не сводил с него взгляда и, кажется, забыл как дышать, внимая каждому слову. — Даже если будет казаться, что всё кончено, именно она позволит тебе подняться на ноги и идти дальше! — продолжал Цзян Чен. — Но что, если я не знаю, куда мне идти дальше? — наконец вымолвил едва живой Цзэу-Цзюнь. — Не знаешь, куда идти? Тебе разве некого спасать? Некого защищать? Так я тебе скажу — иди и начни с того, чтобы спасти своего брата, который вступился за тебя! Который поверил в тебя и сейчас огребает там по-полной! — Ванцзи? Кажется, после этой фразы Лань Сичень будто пришел в себя! — Что ты говоришь? Что с ним? — А как ты думаешь, что клан Лань собирается сделать с тем, кто способствовал побегу преступника? Это же он помог тебе беспрепятственно покинуть клан Цзинь, или ты уже забыл? Конечно же Лань Сичень отлично знал правила своего ордена, и осознание тут же отразилось на его лице! «Серьёзно? Наверное, надо было с этого начинать!» — усмехнулся Цзян Чен, наблюдая проблески разума в глазах Цзэу-Цзюня, и мысленно влепил себе подзатыльник. Как он сразу не додумался до такого банального решения? И хотя ситуация и стала немного лучше, в тот момент ни Цзян Чен, ни Лань Сичень, увы, не были в состоянии следить за всем происходящим вокруг. Никто из них обоих так и не заметил, что в пещере всё это время находилось более двух человек. Как только ссора заклинателей перешла в мирное русло, из пещеры выскользнула тень и стремительно слилась с темнотой деревьев.

***

— Ты прав, Ваньинь, — тихо произнёс Лань Сичень полчаса спустя, нанося лечебную мазь на пострадавшую руку Цзян Чена. На счастье последнего, её было достаточно — ни одна кость в его теле в тот вечер серьёзно не пострадала. — Кажется, мне всё ещё есть, кого защищать и за что бороться. Цзян Чен не был уверен, что перед ним уже сидел прежний Цзэу-Цзюнь — тот самый собранный и идеальный глава клана Лань, но… Не льёт слёзы, не вспоминает всяких мерзавцев — и на том спасибо. Всё, о чём мог думать сам Цзян Чен после такого безумного дня, так это как лечь и заснуть. Он сделал всё, что мог, потратив все силы до последней капли. Дождавшись, когда ему нанесут лечебные мази и наложат бинты, Цзян Чен вынул из своего мешочка цянькунь чистые одежды и прихваченную с постоялого двора еду и без лишних слов всучил Лань Сиченю. Тот с благодарностью принял такую заботу и предложил разделить поздний ужин на двоих, но Цзян Чен прямо дал понять, что вообще больше не произнесёт ни слова той ночью и, из последних сил сделав себе лежанку, повалился и заснул беспробудным сном, предоставив главу Лань самому себе. Лань Сичень без удовольствия съел свой скромный ужин, а после — ещё некоторое время наблюдал за спящим Цзян Ваньинем. Он очень хотел бы сейчас также лечь и провалиться в сон, но рой мыслей одолевал его голову. За одну из них он ухватился с надеждой — «я больше не один». Уже почти год Лань Сичень умирал от грызущего чувства одиночества. Члены его семьи оставались живы, но людей, способных понять его и разделить те же идеи, вдруг в один момент не стало. Несколько месяцев в самозаточении он пытался понять, что сделал не так, где поступил неправильно и что мог бы изменить. Он выдвигал одно предположение за другим, готов был даже простить Яо, взяв вину за случившееся на себя… Ведь даже после произошедшего он не мог заставить себя злиться на младшего побратима… после того, как они были так близки! Но вдруг явился Ваньинь и, словно ураган, разнёс в пух и прах все выстроенные в стройный ряд мысли! Своими жестокими, но, увы, правдивыми речами он поверг Сиченя обратно в пучину отчаяния, и тогда он, тот самый первый нефрит Гусу Лань и гордость клана Лань, потерял голову и кинулся избивать главу другого клана! Когда Сичень наносил удар за ударом, он явно ощущал, что в груди его зияла огромная дыра! Ему было страшно остаться одному! И что он вытворил после — он совершенно контролировать не мог… Этот поцелуй… этот порыв отчаяния стал для него и бичом, и лекарством одновременно! После произошедшего он долго не мог прийти в себя, а когда пришёл, то осознал, что больше не хочет возвращаться к прежней жизни в заточении. Глава Цзян вдруг показался ему с совершенно другой стороны: искренним и открытым — таким, каким, наверное, никогда не был Яо. Да… Цзян Ваньинь открыл ему глаза и вытащил из той тюрьмы. Однако, после произошедшего, Лань Сичень не мог не думать о случившемся без смущения и на любой встрече, на которой присутствовал клан Цзян, стеснялся даже сказать слова приветствия их главе. Ваньинь, как ему казалось, также был не в себе после того случая. Но Сиченю уже не хотелось терять такого человека из своего окружения — именно он привёл его в чувство в тот день и именно ему Сичень хотел довериться больше всего. Так и не набравшись смелости принести извинения, Сичень укорял себя изо дня в день. А когда та смелость, наконец, пришла, случилось то, что вновь чуть не перевернуло его мир — Ваньиня принесли без сознания и никакими средствами не смогли привести обратно в чувства! Потом последовало одно событие за другим, и неожиданно обнаружилось, что Ваньинь, которого Сичень дни напролёт пытался вылечить не покладая рук, вдруг очутился в теле юной особы! Это было странно, но это было чудом! Вдвоём они принялись за расследование новой опасности, но ни один из них и предположить не мог, чем все те события могли закончиться! И когда последствия вышли из-под контроля и обрушились на Сиченя новой волной, вновь явился Цзян Чен и спас его! Сичень был так взволнован, что не смог сдержать смеха — мир и правда был уже не тот, каким являлся прежде! В любой ситуации он, Лань Сичень, всех спасал и всем помогал, а теперь спасали его! И не кто-нибудь, а сам Саньду-Шеншоу! Однако, Сичень был рад. Он доверял Ваньиню. Уже давно доверял. Но доверится ли Ваньинь ему после всего, что между ними случилось? Хотелось верить, что да. Глубоко вздохнув, Сичень почувствовал, как на сердце стало легче. Он был больше не один! Он больше и не хотел быть один. Лань Сичень кивнул своим мыслям, постелил новое верхнее одеяние рядом с Цзян Ваньинем, осторожно лёг и взял спящего за руку. — Прости и… спасибо, — прошептал Сичень и, закрыв глаза, вскоре и сам провалился в сон.

***

Утром, когда Цзян Чен проснулся, то понял — рядом было слишком тихо. В самом паршивом расположении духа он сел, морщась от занывших синяков и ссадин, служивших неизбежным напоминанием злополучной ночи, огляделся и… и обнаружил — в пещере он был один! — Блядь, — от досады он чуть не проломил пол головой! «Этот чёртов Лань… и сбежал? Серьёзно?! — заскулил мужчина про себя. — Наверное, надо было вырубить его да связать покрепче! А потом… потом вдолбить в его дурную голову побольше благоразумия!..» Готовый послать всё к чёрту, Цзян Чен вдруг нащупал рядом сложенный лист бумаги — конечно же, это была записка от Цзэу-Цзюня! Иероглифы, выведенные достаточно аккуратным для расстроенного человека почерком, несли, на удивление, благоразумные мысли: «Благодаря событиям прошедшего дня я смог во всей полноте раскрыть смысл фразы: у победителя много друзей, но лишь у побежденного они настоящие. Я признателен иметь такого друга, как ты, Ваньинь, и благодарен за твои слова. Я буду бороться, как ты и сказал. Я приношу искренние извинения за то, что покину тебя, но уверяю, что оставляю тебя ненадолго. Мне требуется чуть больше времени. Я обещаю, мы встретимся позже, в башне Золотого Карпа. До того дня, прошу, не ищи меня. Сичень.». — Что ж, остаётся надеяться, что он там не на год уединиться собрался! — фыркнул Цзян Чен, пряча записку в нагрудный карман. Почему не сжёг сразу, как прочёл — он не смог бы дать убедительного ответа на этот вопрос. Наверное, ему просто хотелось думать, что она была доказательством данного Сиченем обещания. Но, всё-таки, написанные на том клочке бумаги строки вмиг потушили разгоревшийся гнев Цзян Чена. Более того, заклинатель даже ощутил каплю какого-то, что ли, тепла в груди — Сичень не только его выслушал, но и услышал! И ещё — он назвал его другом. Это было приятно… наверное. В конце концов, Цзян Чен не мог припомнить, когда его в последний раз кто-то искренне называл другом. Улыбнувшись этим маленьким глупостям, заклинатель наконец взял себя в руки, поднялся и в гордом одиночестве отправился в обратный путь — клан и племянник ждали его.

***

К полудню Цзян Чен добрался до захудалого городка, в котором Лань Сичень днём ранее схлестнулся с учеником, и не преминул посетить вчерашний постоялый двор. Там он обнаружил, что клан Лань уже отбыл — это показалось ему удивительным, ведь за одну ночь даже со всеми расчудесными техниками величайшего ордена Гусу нельзя было вылечить тяжело раненого человека, пусть и практикующего бессмертие! Цзян Чен, конечно же, поспешил выведать подробности у хозяина заведения, но господин в годах, не успевавший разносить блюда повалившим с утра посетителям — простым зевакам, пришедшим поглазеть на заклинателей, — ничего путного рассказать о состоянии Лань Фэнга не смог: — Господа бессмертные спешно покинули моё приличное заведение, и ничего я не видел! — Не видел, так не видел, — фыркнул Цзян Чен, принимаясь за завтрак. Погрузившись в размышления о судьбе непутёвого ученика, краем уха он услыхал, как отворилась входная дверь. Хозяин, метавшийся от стола к столу, буркнул «ещё один» и поспешил объяснить вновь прибывшему голодному путнику, что мест нет и господину придётся подождать за дверью, но посетитель явно был настроен остаться. Цзян Чен не желал обращать внимание на чужие разборки и собирался продолжить трапезу, но не успел он донести ложку до рта, как до него донеслась речь проходимца: — Дорогой хозяин, вот в Юнмэне в такой ситуации сразу же предложили бы лучшего вина! — Господин, мы не в Юнмэне… От голоса того любителя Юнмэна у Цзян Чена ёкнуло сердце — уж слишком знакомо тот звучал! Голова заклинателя медленно повернулась и глазам его предстал… О боги, лучше бы ему было ослепнуть! Всего в паре джанов от него стоял старейшина Илин, Вей Усянь! Стоял таким, каким родился, вырос и сражался с ним на поле боя во время Аннигиляции Солнца! Другими словами, это был Вей Ин, но не из их мира! Не в силах сдержать нахлынувшего потрясения, Цзян Чен выронил ложку и медленно поднялся на ноги, не отводя взгляда от фигуры в чёрных одеяниях! И, в особенности, от этой… этой бессовестной рожи! Тем временем, самого Цзян Чена тоже уже заметили! — О-о, брат, я наконец-то тебя нашёл! — радостно воскликнул Вей Усянь, ещё и приветственно замахав рукой! — Вон, смотрите, это мой брат, он потеснится! Осознав, что его могли узнать те, кому не следует, Цзян Чен мигом отвернулся и поглубже надвинул капюшон. «Какого чёрта?! Что ОН здесь делает? В прошлый раз не хватило впечатлений и он опять явился?» Хозяин заведения, глядя на происходящее, конечно же, нисколько не поверил в «доброго братца, который потеснится» и разозлился ещё больше. Вей Усянь, очевидно, тоже отступать не собирался и продолжил вовсю препираться со стариком в своей неизменной раздражающей манере, привлекая всё больше внимания! Цзян Чен, в конце концов, не выдержал первым и, бросив на стол серебра, поспешил скорее заткнуть этого демона, выскочившего не пойми откуда, не пойми зачем, и оттащить того на улицу.

***

Когда Цзян Чен завёл их в ближайший закоулок, подальше от чужих глаз, и повернулся отчитать заклинателя в чёрном, гневные слова, что он тщательно подбирал по пути, вдруг вылетели из головы! Встав вот так перед человеком из своего прошлого, Цзян Чен совершенно не знал, что сказать! Он не понимал, как должен был себя вести и что делать! То ли врезать покрепче, то ли сбежать, то ли… Чёрт! Лишь взглянув на это лицо, он невольно вспоминал все свои сожаления, всю злость, а также и надежды, и переживания и… и боги знают что ещё! Вей Ин там, на постоялом дворе, всего пару минут назад назвал его братом… но… был ли этот старейшина Илин похож на того, что теперь жил в теле Мо Сюаньюя? Или перед Цзян Ченом в тот момент стоял человек, который всегда оставался на его стороне? Который готов был, несмотря ни на что, поддержать его в любой ситуации? В то же время и Вей Усянь не спешил со словами, и они вдвоём просто стояли и молча глядели друг на друга целую вечность. От внимания Цзян Чена не укрылось, сколько эмоций отразилось на лице Вей Ина — и радость, и облегчение, и печаль — а потом тот вдруг шагнул к нему и обнял! — Слава богам, с тобой всё в порядке, — дрожащим голосом произнёс этот негодник. Постояв так недолго, он отстранился, но руки его остались лежать на плечах Цзян Чена. — Если бы ты не очнулся, я бы никогда себе этого не простил. Цзян Чен, кажется, перестал дышать в тот момент. — Ты… ты знал, что меня… — пролепетал он, когда пауза слишком затянулась. — Там, на озере, когда я уходил, я проверил, что с тобой всё в порядке! Но позже, когда я вернулся через несколько дней и увидел, в каком ты состоянии… Я услышал, что ты не приходил в себя целых шесть суток! Знаешь, как я испугался? — этот Вей Усянь, казалось, искренне волновался за него — Цзян Чен видел это! — Недолго поразмыслив, я предположил, что, может, на тебя могла как-то подействовать магия этого проклятого зеркала, когда ты вдруг вцепился в него зачем-то! Чтобы выяснить причину произошедшего с тобой, я отправился обратно… ну, в свой мир, чтобы найти хоть что-то объясняющее, что с тобой случилось! Цзян Чен не мог не подметить: значило ли это, что Вей Усянь, придя в их мир, первым делом пошёл искать именно его? Но для чего он тому мог понадобиться? Ведь, по словам Лань Сычжуя, Вей Ин собирался закрыть проход и больше не возвращаться! Но более волнующим вопросом было: что тому известно про зеркало? — И что ты нашёл? — не скрывая интереса, спросил Цзян Чен. — Не уверен, что нашёл то, что хотел найти… но в свитках из запасников Вэнь Жоханя упоминалась одна техника перемещения из одного тела в другое с помощью этого зеркала. Когда я осматривал тебя в башне Золотого Карпа, я и правда обнаружил, что в твоём теле словно бы не было души, как и золотого ядра. Цзян Чена аж передёрнуло при мысли от того, что у него в комнате столько народу перебывало, пока он без сознания лежал, но эти слова про золотое ядро… — Постой. Ты сказал, не было золотого ядра? — Именно. В свитках писалось, что душа и золотое ядро должны переместиться вместе. Чтобы успешно провести ритуал, необходимо напитать зеркало Ци и после отразить её на того, в чьё тело требуется переместиться. Цзян Чен невольно прижал ладонь к груди — так вот почему он не ощутил изменений в уровне энергии, когда попал в тело Цзинь Мэй! Потому что всё это время его золотое ядро оставалось с ним! Из-за очевидной разницы в уровне сил Цзян Чен в теле Цзинь Мэй тут же привлёк внимание как тёмного заклинателя в борделе, так и небожителя Пей Мина! Возможно, по той же причине, Лань Сычжуй и Лань Сичень, столь чувствительные к чужой Ци, быстро узнали Цзян Чена в чужом облике! Поразительно! Цзян Чен также вспомнил, что последним, что он увидел перед этим своим «перемещением» в тот день на озере, было как раз отражение Цзинь Мэй в зеркале! — Пребывание в чужом теле длится не более тринадцати дней, — продолжал Вей Усянь. — Спустя это время заклинание заканчивает действовать и душа вместе с золотым ядром должна вернуться обратно. Главное, твоё тело должно оставаться невредимым, ну и… живым, конечно же. Так работает это заклинание. Выходило, даже если бы Цзян Чен сел и ничего не делал, он всё равно вернулся бы в своё тело, правда, лишь через тринадцать дней! Но в действительности и семи дней не прошло, как его душа переместилась обратно! — Когда я прочел это, у меня словно гора с плеч… ух-х… короче, я крайне обрадовался, вспомнил пару техник, которые могли бы помочь в такой ситуации, и сразу поспешил обратно, сюда. Пришёл, а тебя в башне и след простыл, в нашем клане лишь радостно шептались, что глава чудесным образом воскрес из мёртвых! Тогда, я пошёл искать… — Постой-ка, не уходи от темы! Я переместился на седьмой день. Почему? — Я могу лишь предположить, что либо эти Вэни в свитках понаписали полную ерунду, либо что-то насильно вернуло тебя обратно… «Может, это мой колокольчик ясности? Наверняка!» Вот она, магия его родного ордена! А нашёл и принёс колокольчик — его колокольчик — глава Лань. При следующей встрече Цзян Чен должен был бы хорошенько отблагодарить того… — …Кстати, — вдруг озорно улыбнулся Вей Усянь и отстранился, внимательно оглядывая Цзян Чена. — Получается, ты попал в тело той юной красотки, что была с тобой на озере той ночью? Я прав? Цзян Чен аж поперхнулся воздухом — это точно не было той темой, что он был в настроении обсуждать в тот момент! — Не неси чушь! — гаркнул он и уже хотел перевести разговор в другое русло, но перед ним же был Вей Усянь! — А ты покраснел! — прыснул Вей Усянь и залился громким смехом, хватаясь за живот! — Ха-ха-ха… Ох-ох… Цзян Чен, Цзян Чен, теперь ты просто обязан жениться на той барышне! Раньше Цзян Чена взбесили бы эти детские подколы, но в тот момент его рука даже не поднялась, чтобы треснуть этого идиота, а рот не открылся, чтобы отчитать. Цзян Чен никогда бы не признался вслух, но он скучал по этому смеху, по этим тупым шуткам и бессмысленным перепалкам. Скучал по Вей Ину из своей юности. — Но… почему ты вернулся? — спросил Цзян Чен, пряча смущение. — Ха-ха-ха, ой, не могу… Кстати, ты же меня больше не будешь лупить Цзидянем? Должен отметить — у тебя это потрясающе получается! И мы все знаем, в кого ты пошёл, ха-ха-ха! — Если не ответишь на мой вопрос — отстегаю, клянусь! — Ладно-ладно, — отскочил Вей Усянь, когда на него всё-так замахнулись. — Не бей меня, я отвечу! Ой, Фух-х… Так, меня привела обратно одна серьёзная проблема и ты мне должен с ней помочь! Проблема? Кажется, Цзян Чен догадывался, что это была за проблема. — Эту твою проблему, случаем, зовут не Лань Сичень?