Когда пересекаются в одной комнате

Хуа Чэн узнал его. Это тот самый парень. Те же медовые глаза. Та же белая кожа. Те же бледные губы. Те же мешки под глазами. Те же бинты. Те же русые волосы с проблесками седины. Как просыпаться от одного будильника? В душе не ебëт. Только вот, когда тебя будит неожиданно хрипловатый, но в то же время приятный голос, вот это другое дело. Особенно, когда ты от неожиданности сваливаешься на пол. Чуть позже, наблюдая за грустными попытками Се Ляня сделать что-то со своими длинными волосами с учётом тремора, Хуа Чэн не выдержал и взяв расчёску расчесал его. Заодно проверил наличие седины. Она была. Ошибки быть не должно. Это был тот самый наркоман, что он увидел на той вписке. Хуа Чэн знал всё о наркотиках. Нет, он не принимал их. Он наблюдал за ними. Постоянно. На протяжении кажется, всей жизни. *** —Блять, Черноводик, шевели ластами! —Да сука, кровавый дождичек, че мы там не разбирали? Двое детей десяти лет карабкались по заброшенной психбольнице. Матерясь и кряхтя, они наконец-таки добрались до полуразрушенной основной площади. Хуа Чэн и Хэ Сюань обращались друг к другу по кличкам. Не важно почему именно такие клички, важно, что если они бы не использовали их, то их могли накрыть. Всë-таки незаконное нахождение на "охраняемой территории". Железные остатки старых кроватей никто так и не удосужился убрать. Психбольница была заброшена ещё лет пятьдесят-шестьдесят, а может и все семьдесят лет назад. В общем, всё что интересовало тех, кто хотел что-то стащить, уже стащили. Но оставалось одно: эти самые железные останки кроватей. Если знать как и куда можно отнести, то можно получить деньги и купить еды. Зарплату не выдавали уже как месяца три. Мать вот-вот и влезет в долги. Надо помочь ей. Батя-то ушёл за хлебом на четыре года, ребёнка ей одной тянуть приходиться. А Хуа Чэн не хотел быть обузой. Продолжая кряхтеть и материться, они медленно начали откручивать от стареньких коек пружины и металлические палки. При таких же обстоятельствах Хэ Сюань и Хуа Чэн познакомились. В тот день, который был почти три года назад Хуа Чэн, сидя на корточках, также откручивал очередную железную палку, чтобы сдать в пункт обмена металлолома. Его ещё тогда целыми двумя глазами, он обернулся, встав с корточек и посмотрел на источник шума человеческого голоса. Было уже восемь часов поздней осенью. Всё стемнело, и осторожность не помешала бы. —Кто здесь?—ребёнок вскрикнул, готовясь бежать с "добычей". Ответом послужила тишина, да и в зоне видимости ничего не было. Решив, что ему почудилось это от страха, тот снова хотел продолжить своё нехитрое дело, но ноги заплелись, и он начал падать прямо на штык! Хуа Чэн попрощался с жизнью, смотря, как его голову в районе правого глаза вот-вот проткнет острая, железная палка. Раздался отвратительный хлюп и звук разрыва ткани глаза. Закрывший от страха глаза, Хуа Чэн распахнул целый левый глаз. Задаваясь вопросом о том, почему не проткнута голова, ощутил две руки, по размерам которых он определил, что это был ребёнок того же возраста, может младше. В тот же момент он осторожно начал опираться на ноги, ведь у его спасителя могли вскоре закончиться силы, чтобы держать его. Привстав, до Хуа Чэна дошла эта боль. —ААААААААААААААААААААААААААААААА!!!!!! Он кричал. Было больно. Боль разрывала всё. Кровь вытекала из проткнутого глаза. Если бы там не была железка, то она бы хлыстала ещё больше. Вдруг ему влепили ладонью по губам. —Да тише ты, заткнись, попей водички, успокойся. Тот достал стеклянную бутылку. Только вот жидкость в ней была чёрная. —ДОЛБОËБ!— ещё пуще прежнего раскричался тот— ЧЕРНОВОД ХУ́ЕВ БЛЯТЬ, КАКОЙ ВОДИЧКИ ЕБАТЬ ПОПИТЬ, САМ ПОПЕЙ ЕБЛАН ОБЪËБАННЫЙ! На это заявление ребёнок лет шести отреагировал спокойно. —Ну, не стоит так кричать, если ты меня Черноводом обозвал, то я тебя буду называть кровавым дождём. —ИДИ НАХУЙ!!!! Как бы то ни было, все-таки Хуа Чэн принял помощь от "Черновода". С явной болью, они вытащили окончательно ту балку из глаза и перевязали его оторванной простыней, которую Хуа Чэн принёс для "добычи". Постепенно доковыляв до травмпункта, он, слава сатане, был открыт. Разговор с матерью, когда пришлось успокаивать её истерику из-за сына, выдался тяжёлый. "Черновода" кстати так-то звали Хэ Сюань, но Хуа Чэн продолжил называть его по кличке, как и "Черновод" Его "Кровавым дождём". Ну, а сейчас железо поддавалось с трудом. Двое детей еле справлялись с непосильной для них задачей. И вот, когда уже солнце начало закатываться, они решили, что хватит и двух разобранных коек. Потом ещё вернуться. Перевязав добычу специально подготовленными для этого верёвками и полотнами ткани от очень старых пододеяльников, они сначала скинули всё на землю, а потом начали спускаться. Спустившись, оба взяли свои ноши, поделённые пополам, потому что были в одинаковом положении, и уже собрались идти, пока не закрылся железообменник. Неожиданно раздалось мычание со стороны психбольницы. Громкое, похожее на животное, но всё же человеческое. Хуа Чэн с Хэ Сюанем переглянулись. Это снова наркоман, черт бы их всех выебал! Хорошо хоть не наткнулись на него пока разбирали, иначе всё было бы совсем плохо, да и сейчас надо быстрее бежать! —Детишки... Какие вы вкусные грибочки, дайте вас съесть... Хуа Чэн решил оглянуться. А лучше бы этого не делал. Тот наркоман смотрел на него со второго этажа, где была хуй как пойми пробита дыра. Только самое ужасное было не в том, что это невменяемый человек, который мог схватить, убить их и сдать на органы ради дозы. Самое ужасное то, что не смотря на уже изуродованное и распухшее лицо от дряни, Хуа Чэн узнал своего отца. Это был тот самый человек, что играл с ним, пока из кухни доносились запахи еды, которую готовила мама. Это был тот самый человек, что научил его кататься на велосипеде. Это был тот самый человек, который научил его тому, что ни при каких обстоятельствах нельзя давать обижать маму. Только это было до того, как Хуа Чэну стукнуло пять с половиной. После отец стал часто, очень часто пропадать на один-два дня. Мама тогда невероятно сильно горевала. А спустя полгода такой жизни, прямо на шестой день рождения сына, ушёл за хлебом, и был таков. Хуа Чэн догадывался об измене, об алкоголизме, но о таком... Он знал, что нужно быть невероятной грязью и ничтожеством, чтобы бросить шестилетнего ребёнка с матерью, зная о том, что они могут не выжить. Зная о том, что жена до безумия его любила, раз терпела его похождения. Сейчас он окончательно убедился, кто его отец. Хотя нет, не отец. Его отец ушёл ещё за полгода до этого. Сейчас это животное. А тем временем его "отец" блеванул, а после сказал: —Ой, знаете, у меня сын есть, ему шесть исполнилось сегодня... Хуа Чэн хотел уже крикнуть что-то вроде "уебище, недостойное, чтобы...", но Хэ Сюань, видя выражение его лица и раскрывшийся для тирады рот, прижал руку к губам. Это заставило того "очнуться" от бури, бури ненависти и отвращения. "Отец", наверное, расчитывая на ступеньки, или ещё на хуй пойми что, шагнул в эту дыру. Самая главная опасность в заброшках была не в том, что там можно упасть на землю из-за плохого пола, а в том, что из-за плохого пола можно упасть на землю, наткнуться на железные, заострённые балки, которые служили для бетонных опор. Прям как с глазом Хуа Чэна. "Отец" упал прямо на небольшое скопление этих балок. Железные концы торчали теперь из живота, прямо по "цицао", ещё в области паха и обе ноги были также проткнуты. Все балки были измазаны кровью, где-то венозной, где-то артериальной. Ещё начали появляться "трещины", через которые проглядывалось розоватое мясо. Хуа Чэна и Хэ Сюаня как по команде стошнило. —Блять, пошли отсюда, пока окончательно не развалился—начал как только отблевался Хэ Сюань—блять, это такой пиздец, я никогда не забуду... —Это мой отец.—оборвал того Хуа Чэн.—ты прав, валим отсюда, сначала только в контору ту сдадим наше нажитое. Чуть позже Хэ Сюань подробно расспросил Хуа Чэна про отца, но тогда они молча проделали путь сначала от заброшки до железообменника, а потом как стемнело, решили переночевать у того, у кого дом был ближе к железообменнику, у Хуа Чэна. *** Предавшись воспоминаниям, Хуа Чэн не заметил, как уже сидел на кровати, вращая красную бусину, которую всегда носил с собой. Он всегда так делал, когда волновался или предавался размышлениям о жизни. Наркоманы отвратительные существа, не животные даже. После того невероятно прекрасного "воссоединения отца и сына", Хуа Чэн первые два дня после осознания увиденного не мог ни о чем думать. Он жил в полузабытье, апатии. После пришла паника. Естественно матушка заметила это, и обсудив с ним увиденное, разрешила некоторое время не ходить тому в школу. Каждый раз видя наркомана, он видел отца. Его отец не единственный, кого он видел из наркоманов. Все они были одинаковы. Все когда-то, может быть обладали разными характерами, но они все вдулись, как их белый порошок. Тот факт, что человек с наркотической зависимостью поступил куда-то вроде меда его не волновал. Как поступил, так и вылетел. Но факт того, что такой человек мог так светло улыбаться, обладать не смотря на тремор каллиграфическим, прямо как будто он учился при Империи, почерком, спокойным характером, понимающий с первого взгляда, с прекрасной речью, явной образованностью, прекрасными манерами и не смотря на хрупкое телосложение недюжинной силой—вот что удивляло, и приводило Хуа Чэна в непонятный ступор при общении с ним. Прежде все наркоманы могли нести только бессвязный бред, блеваться, а если и были трезвыми молили об ещё одной дозе. Поэтому он решил спросить об этом прямо и не таясь. Парень как раз вернулся с чайником. Улыбаясь, он закрыл за собой дверь. У Хуа Чэна долго висел тяжким грузом вопрос, и даже порываясь спросить, он почему-то не мог найти в себе сил сделать это, но сейчас его разморило воспоминаниями, да и момент подходящий, и он скинул груз, наконец-таки выпустив вопрос из своих уст: —Я не могу понять одного. —Се Лянь видимо напрягся— Зачем тебе употреблять наркотики? Парень так и замер. Прошло секунд пять, и он молча подошёл к подоконнику, поставив туда чайник. Потëр точку между бровями, вздохнул и тоже спросил: —Видел меня ещё когда на вписке той был? —Угу. Хмыкнув, тот сказал: —Хорошо хоть ты, а не кто-то ещё один посторонний. Хуа Чэна удивило такое доверие. Но решив молчать дальше, он позволил тому выговориться. —Ох, это такое... Ну... Я принимаю скорей... —Чтобы заткнуть ломку? —Да. Я давно хочу перестать это делать. Сейчас где-то на раз в две недели хватает. —Сходить к наркологу я так понимаю, не вариант? —Да. —Хорошо. —И всё? —Да. Главное, чтобы ты понимал последствия и не пытался меня затащить в эту бездну.—немного помолчав, Хуа Чэн добавил:—А тебе терпения и сил с этой хуетой. —С... Спасибо?.. За время их короткого диалога, Се Лянь уже сидел в позе лотоса на кровати и ждал, пока заварится лапша, параллельно что-то записывая в тетради. Хуа Чэн припомнил, что до этого он и Се Лянь вроде как не ел ничего. —Гэгэ, ты не ел ничего до этого? —из интереса решил спросить он. Хуа Чэн, как только Се Лянь упомянул про свой возраст, вспомнил, как Хэ Сюань предложил называть его старшим братом, китайским "Гэгэ", ибо его старше на целых полгода! Естественно он был послан нахуй, но обращение Хуа Чэн запомнил. Се Лянь вздохнул и ответил: —Денег нет. Работы нормальной тоже. Приходится есть, на что хватит денег. Да и готовка, ну... Не моё. Хуа Чэн же умел готовить по двум причинам: вечно голодный Хэ Сюань пробрался в его дом, и не всегда смена матери на заводе позволяла ей готовить, так что Хуа Чэн, когда она приходила домой уставшая и замучившаяся, ждал её с чем-то на удивление вкусным, при условии одной картошки, несколько кусков хлеба, а иногда и перепадающего мяса. Так что сейчас он готовил из всего что съедобно (или не очень) хотя бы то, что можно съесть. —А родители?—ляпнул Хуа Чэн. И тут же прикусил язык. Мало ли что там может... —Они умерли.—он вздохнул ещё раз и добавил:— при их образе жизни не удивительно. —Пили, курили или употребляли?—осторожно спросил Хуа Чэн. —Хуже. Хуа Чэн не представлял, что может быть хуже. Он заметил, что во время всего диалога тот тëр то точку между бровей, то участки запястья без бинтов, ерзая при этом, иногда сжимая глаза. Многие бы не заметили этого, но Хуа Чэн достаточно хорошо научился определять движения человека и их характер. На этом закончили разговор. На Хуа Чэна он оставил непонятно-неприятное ощущение грусти. Он решил выйти. Его очередь готовить для себя и Хэ Сюаня. Гаду этому хуй угодишь, так что просто сделает картошку, пусть давиться ею. Чистя картошку на кухне, он слушал краем уха, как Хэ Сюаня расчленял какой-то самодур. Что-то кричал "только попробуй пальцем тронуть её, тебе пизда, пидор", на что ему слышалось: "Я же пидор, нахуй мне пизда?". И по кругу. Дошло до того, что Линвэнь с подружкой Се Ляня разнимали их. *** В целом, по меркам Хуа Чэна день прошел неплохо. Конечно учёба в меде ещё его успеет заебать. Но это потом. Хэ Сюаня переселили даже раньше,чем сказала Линвэнь, и к сожалению, он теперь был через стену от него. Во время ужина Черновод, прижимая к башке лёд и ворча о картошке, между такими важными делами спросил про Се Ляня, предполагая ещё утром о том, что это тот же парень, что и был на вписке. Ложась спать, он переставил будильник с шести утра на семь, и предложил сделать также Се Ляню. Тот согласился. В целом он стал молчаливее, то и дело поправляя бинты. "Блять, ну и нахуй я этот разговор завёл, и что что он нарко... " И провалился в сон. *** Следующий день прошёл почти также. Так как Хэ Сюаня подселили к подружке Се Ляня с шилом в жопе, парень бегал от неё как ужаленный под смешки от Хуа Чэна. От её фраз по типу "Можешь одеть что-нибудь поярче, Хэ-сюююююн", у "Хэ-сюна" начинался, кажется, нервный тик. Ещё Се Лянь куда-то ушёл почти сразу после пар и вернулся ближе к ночи. Позевывая, тот явно был не в состоянии отвечать на вопросы. "Да и не моё дело... " почему-то слегка неудовлетворительно думал Хуа Чэн. К Се Ляню в целом достаточно много вопросов: "Как он начал употреблять?", "Почему носит бинты?", "Что случилось с его родителями и почему они хуже, чем самое плохое?" вопросы роем выли в голове. Он хотел спросить, порывался, но видя реакцию на простой вопрос, понимал: "не имею права на это". Приходилось давиться не сказанным. После этого дня, Хуа Чэн согласился пойти с Ши Цинсюань, Хэ Сюанем и Се Лянем на прогулку в пятницу, которая была буквально на следующий день. Учитывая уже первый дуэт, это будет одна из самых забавных прогулок в его жизни. Да и к Се Ляню неумолимо тянуло. Тянуло желание быть рядом с прекрасным. Когда-то Хуа Чэн хотел быть творцом прекрасного, но отпустил это. Но желание прекрасного его нет. "Что плохого в том, чтобы побыть рядом со светлым?"—думал не думая Хуа Чэн перед сном. И отвечал: "Ничего", проваливаясь в сон. *** Когда Хуа Чэн думал, что эта прогулка будет забавной он ошибался. Это было самая лучшая увеселительная прогулка, которую он мог представить. —Хэ-сююююююн—в сотый раз начала с этого своё предложение Ши Цинсюань. "Хэ-сюн" Аж дёрнулся. Наконец-то этого нефора смог кто-то да приструнить. —А-а-а-а-а? —с опаской протянул Черновод. —Ты же этот, как его... Гот?— с тысячной попытки наконец-таки правильно запомнила и произнесла та. —Да, а что?.. —ещё больше испугался Хэ Сюань. —А это... —Ши Цинсюань перестала кричать так, что слышали все в радиусе сто километров и сказала так, что слышали на удивление только они—ты когда-нибудь состоял в сектах?.. —Если я гот, то это не означает, что я занимаюсь чёрной магией и вообще связываюсь с чем-то подобным! —АХАХАХАХЭХЭ, — рассмеялся Хуа Чэн.— что, памяти отшибло? Хэ Сюань сжал губы. Кажется, его никогда так ещё не унижали! —Забыл что-ль, как нас из-за тебя чуть на органы не сдали? —А че из-за меня сразу? —Так ебать, кто вообще нашёл эту секту? Если бы не я блять, то ты бы сейчас хуй знает, где был! —Какого хуя ты меня вырубил тогда блять? —Ты под гипнозом был долбоёб. —О... Ооооооо...— Ши Цинсюань даже сложила губы в эту букву. Бродя около Петропавловки, они уже подошли к берегу Невы. Вся эта прогулка состояла из пыток безумной Ши Цинсюань над бедным Хэ Сюанем, Хуа Чэн иногда поддакивал ей и посмеивался над Черноводом. Се Лянь же, кажется, просто наслаждался. Наслаждался ходьбой, наслаждался окружающими, наслаждался их весёлыми разговорами, лениво посмеиваясь и улыбаясь. —ООООООООО....—резко и громко протянула Ши Цинсюань—Давайте камни покидаем, хаха. Улыбаясь, она подняла и кинула первый камень. Далеко он не улетел, но похоже Ши Цинсюань это и не волновало. —Хэ-сюн, давай ты теперь! Хэ Сюань подошёл с видом важной цацы. Минут пять потратил на поиск "Идеального камня", а потом, то-ли что-то замеряя, то-ли накладывая заклинание тёмной магии, водил камнем по воздуху. И вот: момент настал, Черновод замахнулся, совершил бросок и... Кинул на расстояние, которое было вдвое меньше, чем у Ши Цинсюань. Хуа Чэн разразился настолько громким, лошадиным ржанием, что в его глазах появились слëзы, сам он согнулся пополам, а живот заболел. Хэ Сюань выглядел оскорблëнно и униженно, а Ши Цинсюань хихикала. Се Лянь же просто улыбался. —Ххахахаххахэ—немного оправившись от этого безумного хохота, он сказал—я ж говорил, что ты ху́евый Черновод, блять... Всё ещё улыбаясь, Хуа Чэн взял камень и кинул его. Тот улетел дальше камня Ши Цинсюань, а уж тем более "Черновода, великого и ужасного повелителя морей", где-то на треть от всей ширины реки. Се Лянь также подошёл и взял камень в руки. Вздохнув полной грудью, тот замахнулся и... Как половины речки не бывало. Все остальные были в шоке. —Ооооооо, Се Лянь, ты просто потрясающий!—на этих словах Ши Цинсюань, Хэ Сюань слегка скривился,—пожалуйста, пожалуйста, научи! —Хо... Хорошо. Лицо Се Ляня изменилось, что-то пытаясь разглядеть в реке, взгляд медовых глаз плавно следил за чем-то по течению реки. Хуа Чэн напрягся. Почему-то напряглось буквально всё, будто парень вот-вот совершит какой-то поступок. Словно убедившись в чём-то, тот скинул с себя ветровку и снял пару обуви... И побежал прямо в реку! Когда Хуа Чэн опомнился, тот уже преодолел четверть реки. Плюнув на всё и скинув только ветровку, поплыл за ним. Ледяная осенняя речная вода вдарила по коже обжигающим холодом. Бурный поток тянул его за собой, но он не станет сдаваться из-за таких пустяков. Одежда стала тяжёлой, речная вода, ботинки тянули его ко дну. Не его одного. Се Лянь, схватив странный мешок и, кажется, не справлялся с течением. Схватив того за руку, он начал второй рукой грести до берега. Казалось, сил уже нет, он вот вот уйдёт на дно, но тут, у берега его хватает пара женских рук. Рядом плеск воды. Осторожно перехватив Се Ляня за талию, он начал выбираться. Когда все четверо сидели на берегу отдышиваясь, они посмотрели на мешок, ради которого Се Лянь кинулся в воду и чуть не захлебнулся. Хэ Сюань с Ши Цинсюань как только увидели,что они приближаются к ним, решились помочь, и подхватили их около берега. Хуа Чэн понял, что всё ещё держит Се Ляня за талию, и убрал руку. Се Лянь как по щелчку пальцев после этого моргнул и потянулся к мешку. Его тремор разразился пуще прежнего, и поэтому Хуа Чэн вместо него развязал мешок. Как только все увидели то, что в нём было всё это время повергло в шок. Ши Цинсюань ахнула, Се Лянь нахмурился, теря точку между бровями, Хуа Чэн приоткрыл рот и тупо моргал. Даже Хэ Сюань выглядел шокировано. Четыре мокрых котёнка. Два белых, два чёрных. Один с подбитым глазом, другой очень худой, а на третьем частично сбрита шерсть, где виднелись какие-то узоры, явно сделанными людьми, только один из них выглядел лучше,чем остальные. Месяцев трёх-пяти, чудом выживших. Се Лянь взял ветровку, и аккуратно, словно боясь травмировать, закутал в неё чёрного одноглазого котёнка. Хоть всё это и было молча, но все как по команде после этого укутали их, Ши Цинсюань в шапку, Хэ Сюань в ветровку. Хуа Чэн взял котёнка с узорами, Ши Цинсюань того, что выглядел тощим, только Хэ Сюань взял более-менее здорового. Хуа Чэн нашёл в кармане куртки свой шарф и положил в него котёнка. Се Лянь выглядел плохо. Хуа Чэн сомневается, что выглядит особо лучше, но того чуть не придушили ещё и бинты, которые теперь мёртвым грузом висели на запястьях и шее. С распущенных волос капала вода. На ресницах были жемчужины воды. Губы побледнели, а сам он сильно трясся, тяжело дыша. Но тут Хуа Чэн заметил чёрный участок проглядывающий из-под опустившихся бинтов. Се Лянь машинально их поправил, не давая Хуа Чэну разглядеть и подумать что это. "Просто тень"—решил тот. Хуа Чэн накинул на его плечи сухую ветровку. Из-за стекающей с волос воды она тут же стала мокрой по вертикали. Се Лянь отвлëкшийся от созерцания котёнка, посмотрел вверх с распахнутыми от удивления золотыми глазами. Судя по начавшимся с его стороны движениям плеч, он хотел отказаться, но Хуа Чэн сразу сказал: —Нет, оставь, тебе нужнее. Тот похлопал глазами и пробормотал что-то. —Я... Я позвоню в такси... —предложила Ши Цинсюань. —Мне кажется никто не согласиться везти мокрых пассажиров с животными, тут два километра пройти—Хэ Сюань как обычно старался следовать логике. —А ничего, что мы тут все мокрые?—резонно заметил Хуа Чэн. —Ваши проблемы.—сказал тот, будто сам не был по колено в воде. Хэ Сюань уже пошёл в сторону общежития, и никому не оставалось ничего сделать, кроме как следовать за ним. *** Спустя два часа все сидели в своих комнатах отогреваясь под одеялами. Хуа Чэн смотрел на теперь уже на своего белоснежного котёнка с узорами, который рядом пил тёплую воду с блюдца, и раздумывал, как того назвать. Всё равно не от хорошего желания котят выкидывают в реки. Со стороны стены слышалось щебетание Ши Цинсюань. Каждый взял на себя того, кого выбрал ещё с мешка. —Гэгэ, мне уже битый час не приходит в голову, как её назвать.—все-таки пожаловался Хуа Чэн. —Хм...Мне кажется ей подойдёт имя Жое.—Се Лянь вздохнул—Не знаю, но смотря на неё, это первое, что приходит на ум. Своего я никак не могу назвать. Хуа Чэн долго порывался предложить имя котёнку его соседа, видя, как тот также как и он мучается с выбором, но не знал, как воспримет это Се Лянь. —Гэгэ, мне по той же причине кажется, что твоего должны звать Эмин. —О.—Се Лянь заулыбался до ушей— котёнок, теперь твоё имя Эмин. Тот осторожно потянулся и трепетно погладил Эмина, всё также улыбаясь. Тремор уменьшился до обычного состояния и теперь не особо мешал приспособленому к такому темпу рук Се Ляню. Медовые глаза смотрели с нежностью. Тот явно по истине был счастлив. "Как же я хочу быть его другом, его опорой, он определённо один из самых прекрасных душ в мире"—раздумывал, глядя на него, Хуа Чэн. *** Как только все пришли с прогулки, то это очень даже удивило всех находившихся. "Слава Богу тут брата нет" пробормотала Ши Цинсюань. Когда все-таки Юйши Хуан спросила о произошедшем, Се Лянь молча аккуратно развернул ветровку, показывая мордочку котёнка. Пэй Мин, Пэй Су и Юйши Хуан тут же согласились им помочь, пока они отсыхают и приводят себя в порядок. Последняя же даже пообещала помогать им во всëм и дала пару советов о том, что можно сделать для котят. *** Смотря на абсолютно счастливого Се Ляня, Хуа Чэну было тепло, но не от одеяла.