Воспоминание о часах

Шаги по каменной лестнице глухо отражались от стен. Дубовая дверь, железная ручка в форме раковины. Лёгкий рывок — заперто. С тихим вздохом Данковский обошёл здание с тарца и уже без надежды на успех дёрнул вторую дверь. Заперто. Вот уже на протяжении недели бакалавр два раза в день, утром и вечером, методично совершает обход Горнов. Гордое молчание крыла Судьи. Напряжённая тишина в крыле Марии. В крыле Виктора... Дом Виктора слушать тяжелее всего. Он тоже молчал, но охарактеризовать это молчание Даниил был не в силах. Он знал, что надеяться теперь было не на что, но всё равно приходил сюда и раз за разом прислушивался к величественным строениям. Словно дома могли рассказать ему, что случилось с их обитателями. В конце концов Каины верили, что каждый дом — это уникальный живой организм со своим характером и атмосферой. Всё-таки Даниил перенял у этой семьи больше, чем казалось на первый взгляд. Данковский дёрнул последнюю дверь дома Марии. Заперто. Но в отличие от особняка Георгия, её крыло звучало живой тишиной, как во время сна или задумчивости. В крыле Судьи же царила гробовая тишина. Впереди дом Виктора. Даниил с тяжёлым сердцем проверил наглухо закрытые двери. У этого крыла он проводил больше всего времени. Всё прислушивался в надежде уловить хотя бы шорох. Отказывался верить, что от этого дома исходит такая же мёртвая тишина, как и от дома Георгия. Нарезал вокруг правого Горна бесконечные круги. Думал. Вспоминал. Виктор Каин пожертвовал собой ради сохранения памяти о своей жене. Но кто теперь сохранит память о Викторе? У Данковского был ещё один ежедневный ритуал. Меряя шагами территорию Горнов, он поддерживал в себе воспоминания о друге, восстанавливал до мельчайших деталей, сводил с них ржавчину времени. Ведь человек жив до тех пор, пока жива его Память в других людях. И Даниил сильно сомневался, что в окружении Виктора найдётся тот, кто будет готов терпеливо вспоминать о нём каждый день. Данковский отлично помнил их первую встречу. Тогда, промозглым дождливым утром, сразу после роковой новости о смерти Симона, бакалавр был разбит вдребезги и едва удерживал себя на грани нервного срыва. После бесконечных проблем с танатикой, потери финансирования и доверия Властей, ухода из группы друга, потерявшего надежду, бесконечных гонений, после долгой изматывающей дороги в товарном (!) поезде он наконец прибывает в этот богами забытый городок и тут же узнаёт, что всё было напрасно, и его последняя надежда обратилась в прах. Тогда он стоял перед Виктором, весь взмокший от дождя, едва удерживал выражение лица в рамках приличия и выслушивал чужие надежды на то, что он здесь задержится и решит проблемы, которые совершенно его не касаются. Он уже чувствовал, что с минуты на минуту сорвётся, наорёт на этого чёртового Каина и хлопнет дверью. Но тут Виктор вдруг прервал свою официальную речь и спросил: — Хотите чаю? Или кофе? Может, вы голодны? Данковский изумлённо вскинул брови и с запозданием согласился на чай. Виктор гостеприимно принял у него промокший плащ и усадил в кресло у камина. — Погода у нас осенью паршивая. — Каин вручил Даниилу чашку ароматного чая и устроился в кресле напротив. — Ещё и твирь цветёт... Я сожалею, что вам пришлось приехать сюда в это время, да ещё и при таких обстоятельствах. Приятное впечатление загублено на корню. Чай благостно согревал ладони и нутро, а от слов Виктора тугой узел раздражения заметно ослаб. Ещё никто из тех людей, которых он успел здесь встретить, не проявлял такой заботы. И, как выяснится в будущем, не проявит. За исключением, пожалуй, Евы Ян, но от её опеки Даниилу становилось немного не по себе. — Следующий поезд в столицу отходит через два дня, — сказал Виктор. — Никто вас здесь не держит, вы вольны уехать. Но... — Каин несколько секунд сомневался, высказывать свои опасения или нет, после чего всё-таки решился. — Я боюсь, что смерть Симона — событие символическое. Симон был душой города. Если кому-то или чему-то было под силу его убить, значит нашему городу грозит серьёзная опасность. Видите ли, бакалавр, этот город... — Виктор остановился, подбирая слова. Затем покачал головой и продолжил уже куда менее официальным тоном: — Нет, я мог бы сколько угодно говорить о его значимости и пользе для вас, но... Правда в том, что мне попросту страшно. Я чувствую угрозу и хочу заручиться поддержкой хороших союзников. Этот город таит в себе много чудес, и долг семьи Каиных — их оберегать. Даниила подкупили в Викторе две вещи: искренность и разговор о чудесах. О втором он расспросил подробнее и с интересом выслушал лекцию о местных верованиях, Укладе и, конечно же, Многограннике. После чего принял твёрдое решение защитить этот город от таинственного убийцы Симона. Отогретые у камина кости, чашка доброго чая и разговор с хорошим человеком придали бакалавру сил. Поблагодарив хозяина, он немедленно отправился в дом Исидора за ответами. С этого промозглого утра и началась череда кошмарных событий, перевернувших жизнь Данковского вверх дном. Время подскочило в цене больше любых продуктов или медикаментов. Даниил больше не мог позволить себе праздных разговоров у камина и поэтому к Виктору заходил исключительно по делу и на исключительно короткий срок. Кроме одного раза, в который главную роль сыграл случай. Данковский едва держался на ногах от усталости, выслушивая от Виктора одну неприятную новость за другой. — Начинается новая охота на ведьм. Мало того, что на улицах убивают женщин тупоумные негодяи — но, кажется, на этот раз у коменданта руки добрались до самых известных особ нашего города. Нескольким девушкам уже предъявлены обвинения по итогам истории в Соборе. — Какой ещё истории? — нахмурился Даниил, пряча расширенные зрачки от яркого дневного света. — А вы не в курсе? — Виктор выглядел виноватым из-за того, что ему приходится сообщать такие ужасные вещи. Но Данковский лишь выжидающе сверлил его взглядом. — В Собор этой ночью проник разносчик. Все, кто там был, погибли. Даниил зажмурился и с усилием потёр лоб. Несколько сотен человек… Как? Он ведь лично удостоверился в надёжности мер. Кто бы это ни был, он за это поплатится... Данковский хотел было что-то ответить, как вдруг его оглушил громкий писк, в глазах потемнело, а ноги подкосились от накатившей слабости. Даниил едва успел схватиться за стол, чтобы не упасть. К верхней губе начало стекать что-то тёплое и вязкое. — Что с вами? — донёсся издалека обеспокоенный голос. Чужие руки надёжно придержали за плечи и не медля усадили в кресло. Ладонь Виктора, откинув угольные волосы, уверенно легла на лоб и подняла потяжелевшую голову. Заметив у Даниила под носом кровь, он без колебаний достал из кармана белоснежный платок и прижал его к кровоподтёку. Пальцы случайно коснулись холодных губ, по белой ткани расползлось багровое пятно. Тьма нехотя начала отступать и открыла Даниилу вид сопереживающих голубых глаз. Затем нахмуренных бровей, острых скул, придерживающих его рук и, наконец, уютного кабинета. На мгновение стало тепло и спокойно. Но в следующую секунду Данковский опомнился и неловко перехватил у Виктора платок, запрокинув голову. Каин настороженно убрал руки и, не спуская глаз с бакалавра, присел на стол. — Когда вы в последний раз спали? — спросил он непривычно слабым голосом. Даниил попытался вспомнить, но не смог. Сказал как можно увереннее: — Сон сейчас — непозволительная роскошь. — Но не еда. Вы сегодня обедали? Бакалавр промолчал. Сегодня он даже не завтракал. По затянувшейся паузе Виктор всё понял и негодующе вздохнул: — Что я вам говорил про цветение твири? Я уже молчу про ваши запредельные перегрузки — вы же врач, должны понимать это лучше меня. — Он устало потёр переносицу. — Значит так. Пока вы со мной не отобедаете, я вас никуда не отпущу. — Но ведь я... — Никаких "но". — Во властном тоне явно проявилась натура главы семьи. — От мёртвого столичного доктора здесь никому не будет прока. Вы крайне безответственно относитесь к единственной надежде всего города. — Взглянув на притихшего бакалавра, Виктор тихо выдохнул и сказал уже мягче: — Я очень признателен вам за то, что вы делаете, за ваши сверхчеловеческие усилия. Но поймите, без вас мы все погибнем. Виктор слез со стола, прошёлся по кабинету и остановился у двери. — Как придёте в себя, заходите в соседнюю комнату. Платок оставьте себе. Ваша кровь мне не нужна. Данковский проводил Каина взглядом и расправил окровавленный платок с вензелями "В.К". Действительно, Виктору не нужна была ни его кровь, ни чья-либо ещё. Только при нём Даниил мог позволить себе такую слабость, как обморок или, что вообще невиданно, обед. До бакалавра дотянулся чудный запах разогреваемого жареного мяса и свежесваренного кофе. Кто ещё в этом паршивом городе мог бесплатно предложить ему отобедать или остановить пошедшую носом кровь? При любом другом жителе Города-на-Горхоне бакалавр обязан быть сильным, уверенным и бессмертным доктором, столичным гением, который пришёл всех спасти. Стоит по неосторожности проявить перед кем-либо слабость, и кто-то непременно возжелает ей воспользоваться — чтобы утаить от бакалавра правду, извлечь выгоду или оставить его в должниках. Кто добродеятелен, тот ненадёжен. Кто надёжен, тот скрытен. Кто открыт, тот недобросовестен. Каждый в этом городе имеет скрытые резоны, и если кто-то не ведёт тёмных игр, то он попросту опасно глуп или вовсе безумен. В этот балаган не вписывался лишь Виктор — поразительно нормальный и очаровательно обыкновенный человек, который стоял сейчас у плиты и варил кофе. В этом мире языческих суеверий, странных существ и страшной болезни ничто так не успокаивало, как привычный быт. Несомненно, Виктор тоже был весьма выдающимся человеком, но он единственный, кто этого не выпячивал. Даниилу порой хотелось жить так же — тихо делать своё дело и не лезть вон из кожи, чтобы доказать всем свою состоятельность. — Вижу, вы совсем заголодали, — заметил Виктор, по-своему истолковав долгий взгляд Данковского ему в спину. — Садитесь. Даниил уже забыл, когда в последний раз так плотно ел. Затуманенный разум отказывался думать о чём-либо насущном ближайшие полчаса, и совершенно незаметно для бакалавра проблемы первой важности перестали существовать, сменившись густой темнотой. Чтобы не сидеть в тишине, Виктор завёл ненавязчивую беседу о городе. Он говорил о том, как он был построен и почему в нём столько одинаковых домов, говорил о каинской концепции здания и о многом другом. А Даниил благодарно слушал, больше всего на свете желая, чтобы он не останавливался, не оставлял его наедине с этой жестокой реальностью, где на него со всех сторон смотрит смерть. — Вы знаете, зачем нужен Собор? — задумчиво спросил Виктор, глянув в окно на высокие шпили. — Я слышал, что это неудавшийся проект. Он должен был стать чудом, но его так и не произошло. — Вот, значит, что о нём говорят... — хмыкнул Каин. — Что ж, чудо отчасти произошло. Собор производит время. — Время? И снова я вас не понимаю... — Время устроено сложнее, чем мы привыкли думать. Нам кажется, что оно однородно, равномерно и непрерывно. Ключевое слово — "кажется". — Да, нам много чего кажется. Вопрос в том, как установить истину эмпирически. — Исследовать время сложнее всего, — вздохнул Виктор. — Ведь мы не можем покинуть его пределов, чтобы рассмотреть со стороны. А наблюдения изнутри слишком субъективны. Возможно, именно эту проблему я хотел решить, создавая часы. — Какие часы? Каин молча качнул головой в сторону деревянных напольных часов, которые так привычно украшали едва ли не каждый дом в городе. — Эти часы — маленькие Соборы. Они не отмеряют время, а прядут его. Оно закручивается рядом с ними в петли и спирали, вы не замечали? Данковский удивлённо воззрился на тикающий механизм. Он замечал. Чувствовал рядом с ними что-то странное, но списывал это на недосып. — Это как в улье, — продолжил Виктор. — Матка откладывает личинки, а трудовые особи строят им колыбели, относят, раскладывают. Собор делает время. Часы его раздают. Даниил растерянно смотрел на Каина, пытаясь уложить всё это в голове. Отчего-то любые вопросы казались ему бессмысленными до тех пор, пока он сам не обмозгует и не примет эту странную концепцию. — Эти часы — лучшее, что я сделал для города, — уже тише сказал Виктор с едва уловимой меланхолией. Данковский был прав тогда. Никакие вопросы не помогли бы ему в тот день понять феномен часов так, как он понимает его сейчас. Эти часы и впрямь были особенными. Они будто служили какой-то надличностной, метафизической цели. И эта цель связана не только со временем. Он понял это только теперь, после того как увидел, насколько нереален этот мир. И после того как понял, что этот мир, каким бы игрушечным ни был, существует с какой-то целью. Так значит, Виктор создал... время? Он явно знал куда больше, чем говорил. Неужели ему была известна та самая правда, в обмен на которую Бессмертник потребовал у Данковского жизнь? Как же Даниил жаждал поговорить с Каиным на эту тему. Виктор ведь не раз отмечал, что всё это лишь оптическая иллюзия, и на самом деле город выглядит совсем иначе, а Данковский тогда был просто не в состоянии понять смысл этих слов. Чёрт, если бы только можно было увидеть Виктора ещё раз и задать ему самый важный вопрос... Единственный вопрос, который по-настоящему имел смысл, а не те глупые почемучки, которые лились из Даниила при их разговорах. Горькое пламя досады обожгло горло. Теперь уже поздно. Время утекло сквозь пальцы. Такую оплошность, как упущенное время, не может исправить даже человек, который это время запустил. Это многое говорит о мире, в котором они все оказались. — ...Я к тому и веду, что непроизвольно может наступить странное состояние, при котором мы все как бы потеряем себя, — пытался объяснить Виктор. — Погрузимся в дрёму, из которой долго не будет возврата. Кто возьмёт на себя заботу о наших делах? — Вы хотите доверить это мне? — с неверием спросил Данковский. — Да. Очень хочу. Согласны ли вы присматривать… нет, даже не за нами, а за тем садом, который мы выращиваем всю нашу жизнь? Ибо кругом ходят лесорубы с заточенными топорами и готовятся срубить его на корню. — Н-нет... Я не справлюсь без вас. Бакалавр боится вовсе не ответственности или ещё одного вороха обязательств. Он боится потерять единственного друга в этом городе. — Вы со всем справитесь, Даниил. Я в вас верю, — со спокойным смирением сказал Каин. Нет, Виктор задумал очевидную глупость. Неужели он сам этого не понимает? Зачем городу мёртвая Хозяйка в его теле? — Но... неужели нет другого выхода? — Боюсь, что нет. — Я вам не верю, — помотал головой Данковский. Так просто сдаваться он не собирался. Пора пустить в ход своё хвалёное красноречие. — Выход есть всегда, нужно только желание. Чего хотите вы? — Надо же... — опустил глаза Виктор. — Уже много лет мне никто не задавал этот вопрос. — А теперь задаю я. Вы действительно хотите умереть? — Я... Я должен. — Я это уже слышал. Чего вы хотите? — Я хочу исполнить свой долг. — Это не одно и то же, — хищно прищурился Данковский. — Вы хитрите. — Оставьте, Даниил. — Лицо Каина в один миг постарело на несколько лет. Он сокрушённо покачал головой. — Вы уже ничего не измените. Пришло моё время исполнить свой священный долг. И хочу я того или нет, я не смогу от него отказаться. — Так значит, всё-таки хотите? — сверлил его цепким взглядом бакалавр. Виктор прикрыл глаза и тяжело вздохнул. — Вы ведь понимаете, что делаете мне лишь больнее? — Даниила оглушило этим умоляющим тоном и беззащитно опущенными плечами. — Да, я о многом вас прошу. Мне жаль. Но больше мне эту просьбу доверить некому. Пожалуйста... Данковский ошарашенно проморгался и с трудом вернул себе самообладание. — Да. Конечно. Простите меня, Виктор, я… Я слушаю. При всём желании ничего не упустить Даниил слушал его вполуха. Это не какие-то там каинские фокусы. Виктор действительно собрался умереть, чтобы жила Нина. Окончательно и бесповоротно. И выслушивать возражения человека, которого он знает немногим больше недели, он не намерен. За плечами Виктора в два раза больше прожитых лет, глубокие познания в тонких материях и долг перед семьёй. Даниилу нечего ему противопоставить. Каину сейчас и без того нелегко. Единственное, что ему может предложить Данковский — исполнение его последней просьбы. Подняться к его сыну в Многогранник, договориться. Любыми средствами сберечь Башню, чтобы Марии не пришлось повторить судьбу своего отца. Даниил машинально кивал в ответ на спокойную речь Виктора и изо всех сил игнорировал растущую внутри бездну скорби. — Спасибо вам, Даниил. Я знал, что на вас можно положиться, — с облегчением сказал Каин. Данковский на автомате кивнул и только по затянувшейся паузе понял, что сейчас его очередь говорить. — Так значит, мы видимся в последний раз? — ослабшим голосом спросил он. — Отчего же... Вы меня ещё увидите и, возможно, не раз, — с напускной уверенностью ответил Виктор. — Но это будете уже не вы. — Да. — Его лицо оттенила складка между бровей. Налёт показной деловитости сменило едва сдерживаемое отчаяние. — Я вас вижу в последний раз. Грудь сдавила жёсткая тишина. Даниил сжал челюсти и протянул Виктору похолодевшую руку. Тот ответил на рукопожатие не менее холодной ладонью. Взглянув бакалавру в глаза, Каин увидел там подтверждение своим мыслям, сделал шаг вперёд и крепко обнял его левой рукой. Даниил не ожидал этого, но сразу отреагировал взаимностью. Невысказанная горечь осела на языке и скопилась комом в горле. — Неужели правда нет другого выхода? — прошептал Данковский, зажмурившись. — Каждому нужно найти в себе силы, чтобы не струсить и достойно вынести своё бремя. Это единственно верный выход. — Тихий голос Виктора причинял дикую боль и успокаивал одновременно, резал по живому и заживлял. Им обоим и впрямь нужно было достойно вынести своё бремя и не искать путей отхода. Только так достигается верный результат. Только так строится утопия. Даниила до сих пор знобило от объятий истлевающего человека. Плакала теперь их утопия. Быть может, сами силы мироздания противятся нарушению их законов? Сама природа карает тех, кто хочет её превзойти? Это Данковский и хотел выяснить. Пляшущей в руке отвёрткой он выкручивал шурупы с тыльной стороны напольных часов. Чисто ради любопытства, научный интерес. Ничего страшного не случится, если в Омуте вдруг остановится время. Всё равно в этом осиротевшем доме обитает лишь один полуживой призрак столичного бакалавра. Его Даниилу было не жалко. А вот часы могли дать ответы на многие вопросы. Последний шуруп оказался на полу, и Данковский аккуратно открыл крышку. Внутри он ожидаемо увидел мудрёный механизм, отсчитывающий секунды. Пожалуй, даже слишком мудрёный для такой простой функции. Как Даниил ни старался, никак не мог понять, на чём часы работают. Он десять раз обошёл их по кругу, но так и не нашёл заводного механизма. Опустившись перед загадочным устройством на колени, Данковский ещё раз внимательно вгляделся в его механическое нутро. Согласно всем этим каинским «чем сильнее пружину растянешь, тем сильнее она сожмётся», тут следовало бы искать вечный двигатель, работающий на этих самых пружинах и прочих тонких материях… Однако в часах не было ничего, кроме мелких шестерней, шурупов, рычажков и защитных металлических панелей. Идеально выверенная работа острого ума. Взгляд Даниила зацепился за одну странную деталь. На одной из панелей виднелся маленький рычажок переключателя с половину фаланги размером. Больше таковых на всей поверхности механизма не наблюдалось, и Данковский, недолго думая, им щёлкнул. Картинка перед глазами поплыла и раздвоилась. Потом разделилась ещё на два, затем ещё и ещё… Перед Даниилом раскинулись десятки вариаций его комнаты в Омуте — с тёмным небом за окном, со светлым, с заправленной кроватью и со смятым одеялом, с красными пятнами на подушке и без, с разбросанными по столу бумагами и склянками крови у микроскопа. В некоторых он увидел Еву, застывшую с улыбкой на лице. Где-то — Бураха, дрыхнущего на его кровати прямо в куртке. В одном из дней — делегацию песиголовцев. Даниил не верил своим глазам. Это были все разы, когда он здесь находился. И он явно чувствовал, что может попасть в любой из этих моментов — нужно лишь выбрать. Данковский сосредоточился. Когда он получил то злосчастное письмо от Виктора, которое теперь повсюду носил с собой, была ночь. На столе горела свеча, а рядом были разбросаны письма — тогда ему написали все, кому не лень. Но с Виктором он пошёл говорить лишь к полудню, значит нужно выбрать следующий раз… Знать бы ещё, какой здесь порядок. Даниил помялся, выбирая между двумя совершенно одинаковыми моментами, но вскоре остановился на одном из них и неуверенно протянул к нему руку. Небольшая картинка комнаты начала расползаться, закрывая собой остальные, приближаясь и обволакивая Данковского, пока он наконец не остался стоять посреди своего жилища в плаще и с портфелем в руке как ни в чём ни бывало. Абсолютно целые часы показывали полпервого, за окном хмурились тучи. Даниил сорвался с места и стремглав сбежал по винтовой лестнице. Внутри разгоралась тревога и предвкушение. Неужели он и правда увидит Виктора? Что за чудной механизм… Это ж надо было создать такое чудо и никому о нём не рассказать. Каины, что с них взять… Впереди уже маячили Горны. Только бы было ещё не поздно, а уж на этот раз он всё сделает по-другому. Тогда он был абсолютно потерян и не мог подобрать нужных слов, чтобы переубедить Виктора, не знал, как к нему подступиться. Теперь он знает. Он вооружён правдой до зубов. Деревянная дверь открывается непривычно легко. Заученная наизусть дорога — четыре шага по прихожей, сворот в узкий коридор, кабинет… У окна, заложив руки за спину, стоит хозяин дома — так просто и естественно, словно он был здесь всегда. — Виктор! — Даниил порывисто приблизился и хотел было смять друга в объятиях, но его остановил серьёзный взгляд голубых глаз. — Что это с вами? — Это девятый день? — растерянно спросил Данковский. — Я уже к вам заходил или... — Мы только что распрощались, — со странным выражением ответил Виктор. — А вы, смотрю, обнаружили скрытое свойство часов... — Да, но как вы… Ладно сейчас не об этом. Помните, я спрашивал, существовал ли Симон? Так вот, теперь я точно знаю, что нет. У вас никогда не было жены, Виктор. Вам просто вживили воспоминания о ней. Как мне вживили воспоминания о танатике и столице. Никакой столицы не существует, есть только здесь и сейчас. Всё, что происходило до начала эпидемии — лишь фикция, фальшивая мотивация для большей правдоподобности постановки. Понимаете? Я не знаю, сколько у меня есть времени, и как работают эти часы... — А в вас действительно живёт гений, — прервал его Виктор со слабой улыбкой. — Расслабьтесь, у вас полно времени. Вы не вернётесь, пока сами того не захотите. — Так вы знали? — Смотря о чём. Что касается часов, то да, я знал, зачем именно их делал. Но вот насчёт того, что вы сказали... В это трудно поверить, сами понимаете. Но отрицать очевидное я не хочу — у вас наверняка есть веские причины так считать. — Есть, не сомневайтесь. — Но вы же не думаете, что я так просто вам поверю? Конечно, это странный мир... Сколько себя помню, я понимал больше окружающих, но всё же недостаточно для полной уверенности. — А сколько вы себя помните? Внезапный вопрос поставил Виктора в тупик. Он нахмурился и погрузился в себя. — Я... Я не помню своих родителей. Будто их никогда не было. Я помню столицу, помню, как встретил Нину, привёз её сюда, мы поженились... Но всё это так обрывочно. Я не могу уловить ни одной детали. — Вы можете вспомнить хоть один день до начала эпидемии так же чётко, как после? Виктор молча прошёлся вдоль книжных полок и остановился у окна, заложив руки за спину. Отрешённо поглядел на пасмурное небо. Протяжно вздохнул. — Я видел. Я всё прекрасно понимал. Но не хотел верить. Так уж и быть, Даниил, вы меня убедили. — Так вы не станете жертвовать собой ради человека, который никогда не жил? — с надеждой спросил Данковский. Виктор одарил его мрачным взглядом. — Не важно, что из себя представляет наш мир — мой долг никуда не испарился. Решение уже принято, и вам на него не повлиять. Внутри всё похолодело. — Н-но почему? Этот мир нереален. Ваш чёртов долг нереален. Мы сами — лишь марионетки. — Вот именно, марионетки. Наша жизнь и наши решения принадлежат не нам. Мы не в силах изменить свою судьбу. — Ошибаетесь. Даже у кукловодов есть свои пределы. Мы можем уйти из-под их влияния, стоит лишь захотеть. Почему вы не хотите обрести свободу? Виктор замолчал, долго обдумывая свои слова. Беспокойно метался взглядом по комнате, играл желваками. — Так и быть. Я признаюсь вам кое в чём очень личном, — наконец решился он, избегая смотреть Даниилу в глаза. — В моей голове вертятся слова, которые никак не дают мне покоя. Они появились из ниоткуда. С каждым днём они занимают всё больше места в моих мыслях, словно рвутся наружу. Как будто в итоге я должен их кому-то сказать. И теперь, с каждой минутой я начинаю понимать смысл этих слов всё лучше и отчётливее. Они звучат так: "Моя ветка называлась "Хозяйка". Я должен был сохранить для города память своей невозможной жены". Вы понимаете, что это значит? Это сценарий моей жизни. — Виктор наконец взглянул Даниилу в глаза и болезненно нахмурился. — Я привык жить в тени великолепной Нины, исполнять любую её прихоть, радоваться каждому проведённому вместе дню. Да, у неё был сложный характер... Я бы даже сказал невозможный, если бы для меня было хоть что-нибудь невозможное. Не знаю, смог бы кто-нибудь другой прожить с ней так долго, но... моя жизнь ведь на этом не заканчивалась. Я работал, помогал строить этот город, много лет вёл семейные дела, исследовал загадочную природу чудес и, наконец, воспитал двух детей — не идеально, но всё же... Я просто думал... — Виктор осёкся и смиренно опустил голову. — Хотя, какая разница... Моя роль определена. Создателям лучше знать, каково моё место в этой истории. — Вы не правы. Так же, как и наши создатели. Нельзя сначала выстроить полноценную глубокую личность, а потом ограничить её действия всего одной ролью. Каждый человек — это совокупность ролей, и он волен их выбирать. Если бы ваша ветка называлась "Отец", вы бы не оставили своих детей на волю жестокого случая. Если бы ваша ветка называлась "Глава семьи Каиных", вы бы не бросили свой город на произвол судьбы в самый решающий момент. Я видел возможный исход, Виктор. Неважно, будет Многогранник цел или разрушен — вашим детям и ослабленному городу будет нужна ваша поддержка. Да и... мне тоже не помешала бы, — признался Даниил, опустив взгляд. Истощение нервной системы давало о себе знать, безумно хотелось выговориться и получить хоть каплю понимания в ответ. — Я так устал отвечать за всё в одиночку... и тоже хотел бы для себя иной судьбы. Правда душит меня. Я ни с кем не мог поделиться этой страшной истиной, а даже если бы и мог, то меня бы никто не понял. Кроме вас. Больше всего я бы хотел, чтобы никто из близких мне людей больше не умер. — Я тоже, — с пониманием отозвался Виктор. — И если я не сделаю того, что должен, умрёт моя жена. Вы ведь тоже стояли горой за свою танатику, пусть она и переживала упадок. Данковский стиснул зубы, кулаки сжались сами собой. — У меня хотя бы хватило духу признать, что её никогда не существовало! А вам, похоже, мёртвые дороже живых. Вам бы работать на кладбище вместе с Лаской, вы бы спелись... — Даниил, послушайте... — Нет. Я больше не буду вас слушать. Потому что вы и впрямь марионетка, не способная на самостоятельный выбор. Пока вы отвечаете написанными в сценарии фразами, нам больше не о чем говорить. Я ошибся в вас. Прощайте. Данковский развернулся на каблуках и направился к выходу, но его опередили отчеканенные Виктором слова: — Нина была вспыльчивой истеричкой. Даниил замер, не веря своим ушам. — В одинаковых домах нет никакого смысла, нам просто было слишком затратно строить разные. — Что? — Бакалавр медленно обернулся, уставившись на строгое лицо Каина. — Я говорю нехарактерные для себя фразы, дабы доказать несносному мальчишке, что у меня есть свобода воли. Я не знаю содержания ни одной из этих книг. Я не помню ни одной брачной ночи с женой. Чёрт возьми, что ещё вам сказать, чтобы вы мне поверили? Во взгляде полыхала уязвлённая гордость, и без того ровная осанка стала ещё острее. Данковский невольно улыбнулся — теперь перед ним стоял настоящий Виктор, не стеснённый сценарием или рамками приличий. Не марионетка, а свободная личность, готовая к осознанному выбору. — Скажите, чего вы хотите на самом деле. Каин недовольно поджал губы, но всё же ответил: — Я хочу жить. Но жить я хочу без угрызений совести. — Скажу вам как врач: боль — признак жизни. Болит — значит можно вылечить. Поздно будет тогда, когда ничего уже болеть не будет. — Вы сможете вылечить меня, доктор? — Виктор поднял полный отчаяния взгляд. Даниил понял, что от его ответа зависит решение Каина. — Неизлечимых болезней нет, есть только малоизученные. И будьте уверены, на это исследование я брошу все свои силы. Виктор опустил глаза и горько улыбнулся. — Спасибо. Так и быть, я... пренебрегу своим долгом. Только вот как сказать об этом Марии... Она ведь не простит. — Я поговорю с ней. Скажу, что запудрил вам мозги. Каин издал нервный смешок. — Она поймёт это слишком буквально. Она всегда очень внимательно следила за тем, чтобы я... оставался верен Нине. Хотя, если выбирать между обвинением в трусости и обвинением в измене... Боже, до чего я докатился, — покачал он головой. — Выбираю себе приговор по душе. Смирись я со своей судьбой, всё было бы проще. — Для вас, — кивнул Даниил. — Сбежать от проблем всегда проще. Виктор кинул на него неодобрительный взгляд, но промолчал. Отступать было уже поздно. — Так что мне сказать Марии? — спросил Данковский. — Я согласен на любую легенду. — Ей нет смысла врать. — Тогда скажу правду. Что вы решили позаботиться о живых, а не о мёртвых. — Не стоит. Я сам скажу. Не пристало мне прятаться за вашей спиной. — Как угодно. Виктор сдвинул брови и задумался о чём-то своём. Даниил едва заметно улыбался, всё ещё не веря в свой успех. — И что вы будете делать теперь? — нарушил тишину Каин. — Постараюсь всё исправить. — Даниил бросил взгляд в окно. В небе так привычно и правильно возвышался Многогранник. — Теперь я знаю, как нужно. — Удачи вам, друг. Данковский тепло улыбнулся в ответ и вышел из кабинета. Подойдя к напольным часам у входа, он провёл по ним рукой и услышал тихий щелчок, с которым этот счастливый момент был зафиксирован в бесконечной ленте времени.