***
Разочарованная своей неспособностью помочь Малфою, после очередного собрания Ордена Гермиона под удивлённые взгляды Гарри и Рона отзывает Снейпа в сторону. Она настолько бесстрастно, насколько может, просит его совета касательно целительства. Снисхождение на его лице сменяется удивлением и даже некоторым интересом, и на мгновение Гермионе кажется, что в его взгляде проносится уважение. В следующий раз Снейп оставляет ей несколько книг со своими заметками и сухо предлагает обсудить некоторые концепции в лаборатории, когда она закончит чтение. Гермиона занимается каждый день, надеясь, что ей не придётся применять бо́льшую часть этих знаний. С Малфоем они видятся всего два раза, а на третий, когда Гермиона аппарирует в Паучий тупик, её ждёт лишь пачка свитков на столе. И ни следа Малфоя. Во время встреч он непривычно отстранён и скуп на слова, и пару раз, ловя его взгляд, Гермиона замечает в нём такую тоску, которую не видела до этого. Гермиона подозревает, что он специально дистанцируется из-за всего произошедшего. Малфой словно воздвигает между ними стены, и Гермиона всё чаще думает, что это связано только лишь с её поведением. Всё-таки своими действиями она подвела его. В некотором смысле Гермиона с самого начала методично уничтожала Малфоя вопросами, упрёками, требованиями. И ладно, если бы она была готова устранять последствия этого. Но Гермиона даже не смогла помочь, когда потребовалось её участие, не смогла залечить его раны. Осознавать это неприятно: стыд, горечь и раскаяние переплетаются внутри. Гермиону мучает совесть. Она знает, что временами бывает чересчур настойчива, но никогда до этого так явственно не замечала отражение этого на чужой жизни. Теперь ей хочется исправить случившееся. И уже не только из-за желания поступить правильно. По какой-то причине дело именно в Драко Малфое. Возможно, так выражается её благодарность. Или же она хочет по достоинству оценить его жертвы. Может быть, ей жаль его. Или Гермионе просто хочется дать Малфою уверенность, что и он дальше может помогать другим, не опасаясь последствий. Гермиону забавляет, как Малфой противится собственной доброте. С каким-то тёплым чувством в груди она обдумывает моменты, когда проявляется его благородство, и много размышляет о том, перевесит ли эта расправляющая крылья нравственность его эгоизм и закоренелые устои. Гермиона, правда, пока не понимает, почему же этот вопрос так заботит её.***
Глухой хлопок разрывает тишину. Гермиона ненавидит опаздывать и чувствует себя неловко, что так поздно аппарирует в Паучий тупик. Она даже не уверена, что Малфой до сих пор её ждёт. Она так торопится, что немного промазывает с местом аппарации и, неудачно наткнувшись на кресло, едва слышно ругается. Но замолкает, как только поднимает взгляд. Бледное лицо и белёсые волосы Малфоя светлым пятном выделяются в полумраке гостиной. Он сидит, откинувшись головой на спинку дивана, ноги слегка разведены, а руки покоятся на животе. Гермиона замирает, осознав, что глаза Малфоя закрыты, а дыхание размеренное. Он спит. Гермиона бесшумно делает небольшой шаг в сторону дивана. Она может понять Малфоя. Она тоже очень устала, а тот сон, который ей удаётся урвать, обычно очень беспокойный и не даёт достаточно сил. И это ещё при том, что засыпает она в кругу близких, а ведь Малфой не может чувствовать себя в безопасности даже в собственной постели. Не после того, что он делает последние месяцы. Гермиона продолжает задумчиво всматриваться в его лицо. Вновь непривычно безмятежное, как в то утро после пыток. Как бы странно ни было признавать, но в этом доме они оба будто чувствуют себя спокойнее. Он отделён от событий на поле боя, и от жарких обсуждений предстоящих атак, и от мучительной атмосферы комнат с ранеными или темниц. Впрочем, эмоций между Гермионой и Малфоем с лихвой хватает и так. Гермиона слегка усмехается. И всё же здесь она чувствует себя безопаснее. Как будто всё не совсем по-настоящему. Веки Малфоя легко трепещут, и он медленно открывает глаза. Гермиона затаивает дыхание. В это мгновение, пока он ещё пребывает между сном и явью, Малфой выглядит трогательно умиротворённым, каким Гермиона никогда прежде не видела его. — Извини, я не могла прийти раньше, — мягко, чтобы не нарушить этот момент, произносит Гермиона, когда их взгляды встречаются. Малфой кулаками трёт глаза и затем поворачивает головой, разминая шею. — Я заснул, — слегка заторможенно сообщает он. — Я заметила, — отвечает Гермиона и прикусывает язык, надеясь, что её фраза не прозвучала насмешливо. Ей не хочется возвращаться к вечным перепалкам. Малфой, однако, никак не реагирует, лишь несколько раз моргает, стараясь сфокусироваться на расплывающейся после сна картинке, и засовывает руку под мантию, извлекая оттуда стопку бумаг. Прочистив горло, он говорит: — Тут много всего, — голос звучит хрипло, — но тебе нужно взглянуть подробнее. Гермиона удивляется тому, как быстро он собирается и приступает к делу. Поддавшись порыву, она несмело подходит и опускается на диван возле него. Малфой окидывает её подозрительным взглядом, и она понимает, что это первый раз, когда они сидят вот так рядом. На мгновение Гермионе кажется, что сейчас он передаст ей бумаги и тут же встанет. Однако Малфой лишь раскладывает листы у себя на коленях, демонстрируя Гермионе какие-то схемы. Глубоко вздохнув, он без лишних предисловий начинает говорить: — В поместье Лестрейнджей в Рединге Пожиратели развернули большую лабораторию. Там работают все доступные зельевары, хранят большую часть припасов, варят целебные зелья, — Малфой чуть морщится, — а также яды. На всякий случай. — Гермиона молча слушает и смотрит на страницы, которые Малфой листает одну за другой. — Здесь полный план поместья, а также вся информация про охрану, которую я смог достать. Кроме того, — он показывает ей на десяток скреплённых вместе пергаментов, — здесь рецепты большей части ядов. Вы можете постараться найти противоядия по этим ингредиентам, там есть и мои предположения… Он переворачивает страницы, то и дело останавливаясь на отдельных моментах. Гермиона смотрит на записи, узнавая его почерк, и задумывается, сколько же времени он провёл, записывая всё это. Информации правда много. — …Вы можете попробовать прорваться в поместье. Это большая операция, большая и опасная, и я не могу настаивать, чтобы вы провели её, но она точно подорвёт Пожирателей на какое-то время… Ни на секунду не отрывая взгляда, она изучает ровные строчки, пытаясь уложить в голове, что он говорит. Гермиона наблюдает, как его длинные пальцы порхают по листу, обводят очертания рисунков и букв, оставляют невидимые отпечатки на особо важных местах. Она рассматривает его аккуратные ногти, россыпь вен на бледной коже, слегка выпирающие косточки на запястьях. И ёжится, когда осознает, что эти самые пальцы совсем недавно путались в её волосах, сначала причиняя боль, а после — наслаждение. Едва заметные мурашки трогают её между лопаток и пробегают вверх по позвоночнику и шее. Гермиона вздрагивает и несколько раз моргает. Её взгляд сам собой скользит на его предплечье, прикрытое плотной тканью чёрной водолазки. Гермиона заворожённо вглядывается в тёмное переплетение нитей, зная, что именно скрывается под ним. У Драко Малфоя есть уродливая Тёмная метка. Гермиона на мгновение задерживает дыхание и вдруг с удивлением понимает, что при этой мысли больше не испытывает того ужаса, что раньше. Своими поступками он уже доказал, что пытается откреститься от этой татуировки, и теперь она постепенно теряет смысл, оставаясь всего лишь очередным шрамом на теле Малфоя. Гермиона механически скользит взглядом к его плечам, вверх по шее и останавливается на лице. Почти не слушая, о чём он говорит, она вдруг смотрит на него будто первый раз в жизни. Спустя минуту, другую, заметив, что она уставилась на него, Малфой осекается и искоса смотрит на неё в ответ. Он замолкает. Гермиона осознаёт, что совершенно потеряла нить разговора, и хмурится, зная, что на её лице сейчас сосредоточенное выражение, будто она решает какую-то непростую задачку. В глазах Малфоя отражается удивление и ничего больше. Он следит за ней, затаившись в ожидании, и ничего не говорит. Всё те же два шрама на его лице привлекают её внимание. Гермиона мельком оглядывает след от царапины на лбу и останавливается взглядом на его скуле. Гермионе жаль. И ей немного стыдно даже за этот шрам, потому что отчасти он — её вина. Гермионе вдруг хочется дотронуться до тонкой шершавой полоски, почувствовать самой, как отличается кожа в этом месте. Это похоже на наваждение. Наваждение, с которым она не может справиться. Гермиона медленно тянется к Малфою и дрожащей рукой касается лица, проводя пальцами прямо вдоль шрама. Кожа на скуле мягкая, нежнее, чем она представляла. Тонкие волоски на висках немного щекочут тыльную сторону её ладони. Бесконечно долгое мгновение Гермиона бездумно ласкает лицо Малфоя и вдруг чувствует его тёплый вздох, коснувшийся её щеки. Они встречаются взглядами. В его глазах плещется чистый ужас. Гермиона отдёргивает руку так резко, что чуть по инерции не откидывается назад, и вскакивает с дивана. Малфой решительно поднимается следом. Свитки падают с его коленей и разлетаются по полу, но он даже не удосуживается посмотреть в их сторону и, потянувшись к Гермионе, хватает за предплечье, разворачивая к себе. — Малфой, постой… — она пытается остановить его, но он с силой дёргает её на себя, и Гермиона врезается в его грудь, на мгновение теряет ориентацию в пространстве, а Малфой, воспользовавшись моментом, уже целует её. Хотя касания его губ неспешные и ласковые, первые секунд двадцать он удерживает её грубо, почти болезненно, но, убедившись, что она не пытается отстраниться, Малфой выпускает её предплечье и медленно проводит кончиками пальцев вверх по руке, ладонью оглаживает плечо и зарывается пальцами в кудри. Вторая рука ложится на поясницу, и Гермиона оказывается прижата к нему всем телом. Она ошеломлённо выдыхает ему в рот, не понимая, как, чёрт возьми, оказалась в этой ситуации, и кладёт руки ему на плечи. Гермиона не может объяснить, почему снова отвечает на поцелуй. Просто она правда очень устала, а у него тёплые руки и небывалая настойчивость. Малфой мягко подталкивает её к столу, не прерывая горячего касания губ, и Гермиона крепко хватается одной рукой за столешницу, а второй вцепляется в его плечо, потому что ноги подкашиваются, как и в прошлый раз. Гермиона сдавленно ахает ему в рот, когда Малфой обхватывает её за талию и, легко приподняв одной рукой, сажает на стол, который оказывается крепче, чем выглядит со стороны. Малфой углубляет поцелуй, дразня её губы, и проводит ладонью по ногам, а после сжимает её бедро. Второй рукой он стискивает талию, поглаживая поясницу и обжигая кончиками пальцев оголившуюся кожу. Гермиона всхлипывает, потерявшись в ощущениях. Он не касается её груди и уж тем более не пытается опустить руку между ног, но прикосновения всё равно такие интимные и яркие, что у неё сводит в животе. Она и не думала, что всё может быть так. Малфой вдруг отстраняется, целует её в уголок губ, оставляет влажную дорожку на щеке и касается губами уха. Горячее дыхание опаляет кожу, и Гермиона как сквозь туман осознаёт, что крепче цепляется за его плечи и, кажется, прижимает к себе ещё сильнее. Малфой шумно вдыхает запах её волос, и Гермиона чувствует, как внутри неё всё трепещет. Ей не хватает кислорода. Она запрокидывает голову и сильно втягивает воздух, чувствуя, как лёгкие расширяются. Малфой принимает это за приглашение и спускается поцелуями по её шее. Дыхание Гермионы мгновенно сбивается вновь, она чувствует жар его рта на нежной коже на стыке шеи и плеча. Он зубами цепляет её ключицу, и Гермиона ахает. Оставив лёгкий поцелуй в ярёмной впадине, Малфой вновь возвращается к её губам, и Гермиона, поддавшись порыву, встречает его на полпути, покусывает налившуюся кровью верхнюю губу и уже через мгновение сплетается с ним языками. Она больше не думает, не анализирует, не пытается предсказать последствия… В голове стучит так, словно маленькое нервное существо стремится вырваться наружу, а сердце бьётся о рёбра, порождая эхо во всём теле. Гермиона полностью отдаётся ощущениям. Малфой издаёт невнятный звук, когда она пальцами гладит его лицо, проводит по вискам и зарывается в волосы. Он весь перед ней, Гермиона ощущает тёплое и твёрдое тело напротив своего, и ей хочется скользнуть рукой по его груди, огладить спину, почувствовать, как перекатываются под кожей мышцы. Борясь с остатками неловкости и смущения, Гермиона проделывает именно это: опускает руку на его грудную клетку, чувствуя, как та вибрирует от судорожного дыхания, проводит ногтями по рёбрам и заводит руку за спину, с нажимом накрывая ладонью его лопатку. Малфой вздрагивает, отстранившись буквально на долю секунды, и они встречаются глазами. От его взгляда Гермиону обжигает горячей волной, которая, зародившись внизу живота, проходит по всему телу, ударяя в голову. Малфой возвращает поцелуй и снова стискивает её бедро, и, хотя движение невинное, Гермиона задыхается от нахлынувших чувств, а её желудок делает такие кульбиты, на которые она не знала, что он способен. Гермиона плавится. Под его прикосновениями, под его горячим дыханием, под его губами, его языком… Подобный чувственный опыт для неё в новинку. И ощущения, которые возникают, такие неистовые и всеобъемлющие, что Гермиона не выдерживает накала и вдруг чувствует болезненный укол в груди. Она пугается. Что-то внутри неё настолько на пределе, что срыв неминуем, но Гермиона не готова к нему. Это чересчур, это слишком. Она не может. Не здесь, не так и, скорее всего, не с ним. Гермиона цепенеет, пока Малфой продолжает языком исследовать её рот. Возбуждение постепенно сменяет паника, и внутренности словно обволакивает холодом. Гермиона думает, что снова сделала это: довела его до грани, перекинула через край, а теперь собирается остановить и отбросить назад. Будто бы играет с ним. Но это не игра, и, даже если Малфой этого не поймёт и вновь сорвётся, Гермиона не может продолжать. Она откидывается назад, прерывая поцелуй, и стискивает пальцы, чтобы привлечь его внимание. — Малфой… — полустоном окликает Гермиона. Но он не реагирует и лишь переключается на её шею. — Драко! Она с силой упирается ему в грудь, и наконец Малфой с замешательством на лице отстраняется. Чтобы не потерять равновесие, он убирает одну руку с её талии и хватается за столешницу рядом с бедром. — Мне надо… Мне ещё надо… Меня ждут, — выпаливает Гермиона и еле сдерживается, чтобы не ударить саму себя. Она использует какие-то невнятные отговорки вместо того, чтобы честно признаться, что не может так. Но почему-то сказать прямо не поворачивается язык. Гермиона тяжело прерывисто дышит, и мысли разбегаются в стороны, пока Малфой смотрит на неё в упор изучающим взглядом. Если он потребует объяснений, ей будет нечего ему сказать. Если он вновь потянется к ней, Гермиона не сможет его остановить. Несколько мгновений она всматривается в его глаза: зрачок расширился от возбуждения, а радужка потемнела. Гермиона чувствует, как начинает дрожать, потому что один этот взгляд — уже больше, чем она может вынести. Она ждёт любой реакции: тихой ярости, истеричного крика, грубой ругани… и даже того, что земля разверзнется и поглотит их обоих. Но Малфой одним движением отталкивается от столешницы и делает шаг назад, выпуская Гермиону из плена своего тела. А затем молча отворачивается. Пытаясь проглотить ком в горле, Гермиона соскальзывает со стола, отступает к окну и приводит себя в порядок, борясь с желанием мгновенно аппарировать прочь, так и не глядя на Малфоя. Ох, Мерлин. Пора признать: есть у неё и бабочки в животе, и более тёплые чувства к Малфою. Он вообще вызывает в ней бо́льшую заинтересованность, чем она позволяла себе думать. Один поцелуй мог быть случайностью, но два — уже повод задуматься. Тем более когда речь о таких поцелуях. Гермиона боится представить, как сейчас выглядит. Она готова поставить десяток галлеонов на то, что её лицо пунцовое от смущения. Она пытается пригладить разметавшиеся пряди волос и после прикладывает ладони к щекам. Вдох, выдох, вдох, выдох… Выровнять дыхание оказывается не самой простой задачей. Дальше — собраться и уйти. И только затем можно будет подумать, как смотреть Малфою в глаза после всего произошедшего. Гермиона взмахивает палочкой, собирая разлетевшиеся бумажки, и думает о том, что история циклична. Краем глаза она поглядывает на Малфоя. Он так и застыл, уставившись в стену, и даже не пытается пригладить растрёпанные волосы. Его поза скованная, всё тело в напряжении, и спина неестественно прямая. Он не шевелится и даже дышит совсем беззвучно. Но когда последний лист оказывается в стопке и Гермиона уже убирает её в карман, Малфой вдруг поворачивается и напряжённо произносит: — Грейнджер, есть ещё кое-что. — Гермиона медленно поднимает взгляд на него, и волна паники захлёстывает её, когда она думает, что Малфой заговорит о произошедшем, но он удивляет: — Пожиратели готовят нападение на дом Тонксов. Гермиона вздрагивает. — Я… Я думаю, — несмело продолжает он, — вы можете отбить его. Если он важен, — он нервно облизывает припухшие губы. — В смысле? Голос Малфоя ниже, чем обычно, и несколько охрипший, и этот звук гулко отдаётся у Гермионы в животе. Ей сложно сосредоточиться на его словах. — Они уверены, что там будет мало людей. Они ждут такой же успех, как в доме Пруэттов. Гермиона застывает, пытаясь осмыслить услышанное. Малфой глубоко вздыхает, несколько раз сжимает и разжимает кулаки, а после отбрасывает волосы с лица и, вернув свой серьёзный тон, начинает подробно описывать детали. Он рассказывает, как с его точки зрения легче всего будет отразить нападение, сколько им потребуется бойцов, какие потери они могут понести в худшем и в лучшем случаях. Гермиона направляет все силы, чтобы заставить свой мозг соображать, и пытается запомнить всё, что он говорит. Она понимает, что это важно, важнее всего остального, но мысли сами собой то и дело возвращаются к произошедшему, и Гермиону разрывает от напряжения. Она хочет лишь упасть в кровать и проспать сутки подряд. Без лишних размышлений и без сновидений. Гермиона незаметно щипает себя за руку, чтобы сосредоточиться на словах Малфоя. Когда он заканчивает говорить, она тихо благодарит его, чувствуя, как горят кончики ушей, и собирается наконец аппарировать. Ей многое предстоит обдумать. — И, Грейнджер, — напоследок снова окликает её Малфой, и Гермиона замирает, — постарайся не умереть. Она вздыхает. — И ты.***
Гермиона берёт на себя ответственность настоять на плане Малфоя, и Орден действительно отбивает атаку Пожирателей. Дом Тонксов оказывается в безопасности ценой лишь нескольких раненых. При следующей встрече Гермиона горячо благодарит Малфоя сама, а также передаёт благодарности Люпина от имени всей семьи Тонкс. Она не сама так решила, Ремус правда попросил её. И когда Малфой смотрит на неё долгим нечитаемым взглядом и просто кивает, Гермиона почему-то решает рассказать ему про племянника. Они снова сидят рядом на диване и, хотя места достаточно, немного соприкасаются локтями, и Гермиона чувствует тепло тела Малфоя, а также лёгкий, но уже такой знакомый аромат его парфюма и кожи. Малфой не прерывает и никак не комментирует её рассказ. Тедди Люпин — дитя войны, которое пока ещё об этом не знает и живёт обычную детскую жизнь. Это вечный цикл, который не может прервать ничто. Поцелуй матери, объятия отца, песня на ночь, голодные крики и колики, смех и плач. Рост, развитие и постепенно превращение в настоящего человека. — …Ему лишь три месяца, но иногда Тонкс стоит с ним во время общих собраний, а он начинает заливисто смеяться, и никто не может удержаться от улыбки, — Гермиона мягко улыбается, смотря в потолок. — Я думаю, он напоминает всем, за что мы боремся. Гермиона уверена, что Тедди вырастет достойным своей семьи. Иначе и быть не может. Она переводит взгляд на Малфоя и вдруг добавляет: — А ещё он постоянно непроизвольно меняет цвет волос, но чаще всего остаётся с таким, как у тебя. Гермиона смотрит на его волосы, которые в отблесках пламени будто слегка светятся, а потом глазами скользит по его лицу и натыкается на внимательный взгляд. Это один из тех взглядов, которые она никак не может постигнуть. Они молчат с минуту, и на мгновение Гермионе кажется, что Малфой снова её поцелует. Но он несколько раз моргает и тихо бормочет: — Метаморфы очень странные. Она мотает головой, стряхивая ощущение разочарования, и улыбается комментарию Малфоя. Когда Гермиона прощается с ним, то снова заглядывает в глаза, и в этот раз ей кажется, что та тёмная эмоция, которую она увидела в его взгляде в день их первого поцелуя, наконец меркнет, уступая чему-то новому. Гермионе страшно признать самой себе, что её привлекает это изменение.***
— …Их лагеря располагаются вдоль Северна вот здесь, — Малфой тыкает пальцем в место на карте, — вот тут и тут. Они хотят захватить магическую часть Глостера и Челтнема, — он проводит линию вдоль реки, соединяя города, — а после двинуться в сторону Вустера. Магловские потери, как понимаешь, их не особо интересуют, — Малфой вскидывает взгляд на Гермиону и, дождавшись её кивка, заканчивает: — Пока что это всё, дальнейшее движение будет зависеть от успехов на этом направлении. Гермиона неопределённо кивает и ещё раз оглядывает карту, пытаясь уложить в голове услышанное. Малфой рассказывает про движение Пожирателей со стороны Бристоля на север, сдаёт координаты их местоположений, описывает планы с точностью до малейших деталей. Гермиона понимает, что он даёт всю информацию, которая только может им понадобиться. Но назойливая мысль, волнующая её последние пару дней, не даёт покоя и сейчас. Видимо, это отражается на её лице, потому что Малфой замечает: — Тебя беспокоит что-то ещё. Гермиона кидает на него подозрительный взгляд, и он пожимает плечами. — Когда ты так активно думаешь, твоё лицо приобретает это пугающее выражение, будто ты планируешь ни много ни мало порабощение мира. Гермиона хмурится от подобного сравнения и поджимает губы. Она молчит несколько секунд, но Малфой смотрит на неё, приподняв одну бровь, и она сдаётся: — Просто это всё, — она обводит широким жестом карту перед ними, — не имеет никакого смысла. Малфой хмыкает. — О, идёт четвёртый год войны, а ты задумалась о смысле. Так держать, Грейнджер. Гермиона не реагирует на подкол и раздражённо складывает руки на груди. — Нападения Пожирателей беспорядочны. В них нет совершенно никакой закономерности. Месяц назад они разгромили пять крупных городов, а теперь двигаются ровным строем вдоль Уэльса, захватывая стратегически неважные пункты. Чего они вообще пытаются добиться? — Теперь тебя заинтересовали их цели, — бормочет Малфой, — вовремя. Ты как всегда вовремя. — Ой, замолчи, — отмахивается от него Гермиона, и глаза Малфоя удивлённо округляются. — Это всё похоже на отвлечение внимания. Будто Волдеморт тянет время или что-то вроде того. Но какой вообще у него план? Малфой, справившись с шоком, неопределённо пожимает плечами. — Если бы я знал, Грейнджер, я бы, наверное, поделился с тобой, — несколько раздражённо отвечает он. Гермиона вздыхает и, ещё раз глянув на карту, переводит взгляд на Малфоя. Она не собиралась обсуждать с ним это, но раз уж тема зашла, теперь, возможно, самое время спросить у него ещё кое о чём, что занимает её мысли. — У Кингсли и Люпина есть теория, — она внимательно всматривается в его лицо, чтобы уловить малейшие изменения. — Теория, что Волдеморт уже сделал или готовится сделать новые крестражи и всё происходящее — это просто прелюдия, пока он не перейдёт в новую стадию войны, уже не боясь за свою жизнь. Малфой невозмутимо смотрит на неё в ответ и вдруг серьёзно произносит: — У него не осталось больше крестражей. — Но откуда ты?.. Он трёт рукой лицо и, отведя взгляд, говорит: — Лорд недавно разговаривал об этом с отцом. Он поручил ему найти одну вещь и сказал, что ищет способ сделать из этой вещи крестраж. Сказал, что нуждается в этом. И что Снейп поможет ему. Гермиона хмурится. — Но ведь Снейп… — Чёрта с два Снейп поможет ему! — грубо выплёвывает Малфой. Гермиона замолкает и обдумывает услышанное. Это… это многое меняет. Теория Люпина и Кингсли, видимо, оказывается верна. Но это поднимает лишь больше вопросов. В частности, вопросов самому Малфою. Гермиона изо всех сил старается, чтобы её голос не звучал обвиняющее, когда спрашивает: — Почему ты не сказал сразу? Чуть сузив глаза, он смотрит на неё в упор несколько мгновений, а затем возводит глаза к потолку и быстро отвечает: — Потому что я пока ни в чём не уверен. Гермиона бессильно сжимает и разжимает кулаки. И вот снова оказывается, что Малфой недоговаривает. Почему же он постоянно скрывает что-то? Сколько на самом деле он ей не говорит? Прежняя, несколько забытая злость медленно охватывает её. Малфой не прав. Так они не договаривались. — Малфой, уверен или нет, но это информация, — жёстко произносит она. — А по нашему договору ты приносишь мне информацию, которую знаешь. Он цокает языком и сердито смотрит на неё, глаза знакомо мерцают. Ох, ну конечно, как бы ни менялись их отношения, какие решения бы ни принимала Гермиона, чтобы навести подобие порядка, как бы ни старался Малфой своими поступками, они могут продолжать так вечно. — Да что за договор, Грейнджер? Что за правила ты придумала? Гермионы стискивает зубы и медленно говорит: — Я ничего не придумывала. Просто нам нужно придерживаться хоть какой-то структуры, чтобы это всё имело смысл. — Да что ты? — Малфой вспыхивает. Гермиона заминается. Она имела в виду не это. Прозвучало действительно неправильно. — Это всё и так имеет смысл, — поспешно поправляет она себя, но всё же прибавляет: — Однако ты мог бы и сказать мне про разговор Волдеморта с Люциусом. Это помогло бы нам лучше планировать дальнейшие шаги. — Это было бы по правилам, — вдруг, чуть поменяв голос, чтобы изобразить её, дразнит Малфой. По его лицу скользит жестокая ухмылка. — Иногда я забываю, какая ты, Грейнджер, а потом поражаюсь каждый раз как в первый. Ты пытаешься делать всё по каким-то нелепыми правилам. Но мир не такой, мир нельзя описать одним сводом законов. — Я знаю, но соблюдать правила — это единственное, что мы можем, чтобы поддерживать баланс, — раздражённо отрезает она. Малфой вновь закатывает глаза. — Единственное, что мы можем, — это аккуратно выбирать, какие правила нарушать. Гермиона сверлит Малфоя тяжёлым взглядом и долго молчит, обдумывая его слова. — Ты сам знаешь, Малфой, что иногда я нарушаю правила, — наконец неспешно произносит она. — Я просто не считаю это базово правильным. На его лице мелькает удивлённое выражение, которое быстро сменяется нахальной усмешкой. — О да, Грейнджер, — с каким-то извращённым удовлетворением подтверждает он, — ты хитрее, чем сама себе признаешься. Кто-то назвал бы это лицемерием, но не я, — движением руки он заставляет её не спорить и продолжает: — Ты сама решаешь, какие правила удобны, а какие нет, и делаешь всё вопреки мыслимому и немыслимому, но продолжаешь прикрываться добродетелью и всеми этими идеалами первокурсницы. За всё хорошее против всего плохого, не так ли? — Это не такой уж плохой взгляд на мир, — несколько смущённо бормочет Гермиона. — Лучше верить в добро, чем не верить ни во что. Но Малфой не пропускает укол в свою сторону: — Я верю в себя. В себя и своих близких. Но это слишком эгоистично для тебя, не так ли? Позволь спросить, если твой обожаемый Поттер или Уизли — любой из Уизли — будут при смерти, а ты сможешь им помочь, но ценой, допустим, чьей-нибудь жизни, то что ты сделаешь? Что выберешь? — Я… Я не… — Гермиона теряется от его напора. — Это простой вопрос, Грейнджер, — он довольным взглядом наблюдает за её замешательством, а после произносит: — Я точно знаю, что смогу убить за свою мать. Я не хотел бы этого делать и не считаю это правильным, но таков принцип. Я выберу её. Я даже выберу своего отца, хотя не уверен, что это будет взаимно, — его лицо на мгновение омрачается. — Это вопрос личных приоритетов. И тебе когда-нибудь придётся смириться, что иногда просто не бывает хорошего выбора. Невозможно насмерть сражаться за добро. Когда он заканчивает говорить, Гермиона чувствует себя так, будто весь груз его слов наваливается на её плечи. Она вдруг обессиленно опускает руки и горько шепчет: — Ты думаешь, я этого не знаю? Она живёт в этих метаниях уже много месяцев. Гермиона никогда не убивала специально, но она понимает, что люди погибали от её рук. Она знает, что некоторые члены Ордена не гнушаются непростительными заклинаниями. Знает, что, когда в одной из их тюрем кончилась сыворотка правды, пленных пытали, чтобы добыть нужную информацию. Она в курсе происходящего, и хотя мысли об этом вызывают жгучую боль в душе, Гермиона не пытается отстраниться от них. Ей важно оставаться честной перед собой. Важно сомневаться даже в близких, если они делают сомнительные вещи. Склонив голову к груди, Гермиона глубоко вздыхает и наконец говорит: — Послушай, Малфой. Я не верю, что на войне все средства хороши, но понимаю, что иногда действительно приходится отвечать злу его же приёмами, и это… — она вздрагивает, — это ужасно. Я понимаю это, но не хочу принимать. Хочу верить, что когда-нибудь будет иначе, — Гермиона гулко втягивает воздух и вновь поднимает взгляд на Малфоя. Он слушает её с серьёзным выражением лица. — Не говори мне, что это наивно. — Ты сама это сказала. — Я знаю. Знаю, что наивно, — упрямо повторяет она и поясняет: — Если желаешь победы добра, значит, уже есть какое-то сражение. Есть борьба. И бороться необходимо, мы должны делать всё, что можем. В том числе сообщать всю информацию, — Гермиона сверкает на него глазами. — Просто нужно соблюдать грань, не опускаясь до зла, с которым ты воюешь, — она разводит руками в воздухе, подчёркивая каждое слово, будто бы так сказанное имеет больше силы. — Суть в балансе. То, что ты сражаешься, ещё не делает тебя злом, но удержаться на грани правда непросто. Но необходимо. Малфой задумчиво смотрит на неё и вдруг слегка усмехается: — Смысл не в том, чтобы просто победить большого и страшного дракона. Гермиона размышляет одно мгновение и кивает: — Смысл в том, чтобы победить дракона, не став драконом.