***
Драко, не в силах сдержать себя, жадно пьёт воду, которую она наколдовала. Жажда и голод мучают, доставляют почти физическую боль, но он не хочет показать ей, насколько жалок, насколько сломлен этой тюрьмой и пытками, которые она на самом деле таит. Он пытается выпрямить уставшую спину, то и дело поводя плечами, и отбрасывает отросшие волосы с лица. Драко знает, что выглядит не очень впечатляюще, но хочет убедить её, что он в порядке. Впрочем, Грейнджер смотрит внимательно, не отводя глаз, будто изучая каждое его движение, и он понимает, что сколько бы ни старался — никакая деталь не избежит её дотошного взгляда. Она молчит. В щедром свете камеры Драко наконец полностью изучает её и ужасается увиденному зрелищу — настолько измотанной и истощённой она кажется. Он ругает себя. Драко виноват: он сорвался и рассказал ей слишком много. Видеть, как постепенно Грейнджер вспоминает, словно заново проходя их путь, было столь же любопытно, сколь и болезненно. В первые встречи Драко использовал весь свой запас терпения и иногда даже чувствовал облегчение оттого, что не приходится распутывать сразу весь клубок событий, которые они пережили. К тому же он боролся с паникой от мысли, что она может передумать приходить, может решить перелистнуть страницу и не вспоминать о нём. От этих мыслей порой было неловко, потому что та Гермиона Грейнджер, которую он знал, никогда не остановилась бы на полпути. Но Драко слишком сложно было верить в хорошее. Когда же он понял, что Грейнджер вспомнила поцелуй, его сначала даже позабавила её реакция: смущение, неловкость, отрицание. Но оставшись после той встречи наедине с собой, Драко почувствовал острую волну гнева и отчаяния оттого, что эти воспоминания всё ещё не значили для неё столько же, сколько для него. Было так мучительно смотреть, как она топчется, постепенно отжимая лишь жалкие крохи у собственного сознания. Он хотел, чтобы она вспоминала быстрее, и одновременно боролся с собой, чтобы не передавить и не вызвать прорыв сознания. Но всё-таки не сдержался. И теперь, если он прав, она должна была вспомнить хоть что-то ещё. В этот раз у неё не получится скрыть от него. Но Грейнджер всё ещё молчит. Драко вдруг ловит себя на том, что желает задать дерзкий, нахальный вопрос. Ему хочется выяснить, что она вспомнила, и выбить её из колеи, потому что Грейнджер выглядит слишком спокойной, слишком собранной и отстранённой. За её серьёзным выражением лица он почти не видит вечного огня, и это… бесит. Драко, стискивая пальцы, сжимает стакан. — Мы ведь спали вместе? — вдруг спрашивает Грейнджер, разрывая тишину, словно махом ножа. Драко, еле сдерживая себя, пытается не поперхнуться, и, тяжело откашливаясь, вновь подносит стакан с водой ко рту. Он медленно пьёт, стараясь собраться с мыслями и страшась поднять взгляд. В конце концов он берёт себя в руки. Это Грейнджер, которую он знает. Он должен верить в неё. Но только вот что всё-таки ждёт его? Подарок или разочарование?***
Его волосы спутаны, а тюремная роба слегка влажная, и выглядит он снова так болезненно, что Гермиона жалеет, что не прихватила каких-нибудь зелий. В камере прохладно, и, хоть Гермиона мгновенно наложила согревающие чары, она всё равно ощущает мурашки, волнами бегающие по спине и бёдрам. Гермиона ёжится и только после понимает, что виноват не холод, а Малфой напротив, который заставляет нервничать. Ей тяжело смотреть на него, но вместе с тем она не способна отвести взгляд. По крайней мере, не сейчас. Гермиона видит, что вопрос сбивает его с толку, и он долго молчит, прежде чем ответить. Она не знает, как нашла в себе силы задать этот вопрос. Просто теперь кажется глупым скрывать от него, что она вспомнила. У них, кажется, были какие-то отношения. И Гермионе необходимо понять их природу. — Мы много чего делали вместе, — наконец бормочет Малфой, а после поднимает голову и впивается в неё пронзительным взглядом. — Мы спали, целовались, обнимались, занимались сексом, разговаривали и… — он замолкает на полуслове. — …Ругались, — дрожащим голосом перебивает Гермиона, и уголки губ Малфоя дёргаются, будто он сдерживает улыбку. — Да, мы всегда много ругались, Грейнджер. Теснота охватывает её горло, спирая дыхание. — Я не могу поверить, что забыла это всё, — бормочет она и вдруг чувствует резкую боль, пробившую затылок. Гермиона сжимает пальцами переносицу, прикрывая глаза, и втягивает воздух, рвано вздыхая. Малфой замечает, как она поменялась в лице, и тревожным голосом спрашивает: — Тебе больно? — Голова… Голова раскалывается, — Гермиона морщится и отводит волосы с лица, слегка массируя виски. — Целители предупреждали, что так будет, и уговаривали меня остаться, — она замолкает на пару мгновений, стараясь собраться с мыслями, и затем снова смотрит на Малфоя: — Я вспомнила. Все те отрывки, которые казались снами, фантазиями, игрой воображения, — всё это было на самом деле, ведь так? Малфой неопределённо пожимает плечами: — Получается, что так. Он смотрит так, словно без остановки сканирует её взглядом, и от этого в животе Гермионы образуется тугой узел. — Мне сложно уложить это всё в голове, — признаётся она. — Особенно сейчас. Малфой хмурится. — Я виноват, — он цокает языком, — я рассказал тебе слишком много, — сердито проговаривает он, и на лице проступает злое выражение. — Мне нужно было быть аккуратнее. Я разозлился, что ты ничего не вспомнила, но это был перебор, я не должен был… — Малфой шумно выдыхает и сжимает кулаки, оковы натягиваются, но он сдерживает себя, чтобы не вызвать очередной всплеск магии. Его глаза темнеют от злости, и желваки на челюсти выделяются так явно, что Гермиона то и дело фиксирует на них взгляд, не в силах отвлечься. — Это не твоя вина, — механически произносит она, не зная, что ещё сказать. Малфоя передёргивает, и он опускает голову, смотря в столешницу. — Ты всегда так говоришь, — роняет он, но не спорит, а лишь спрашивает: — Что именно ты вспомнила? Новая волна мурашек рассыпается по коже, и Гермиона быстро сжимает и разжимает кулаки, чтобы справиться с дрожью в руках. Она глубоко вздыхает. — Я вспомнила смерть Снейпа и его воспоминания, — она вдруг слегка улыбается, потому что ситуация слишком иронична: воспоминания Снейпа вернулись к ней раньше собственных. — Я помню то, что было после. Гермиона знает, что краснеет от смущения, но не может справиться с собой. Воспоминания о произошедшем слишком яркие и чувственные, это в равной мере смущает, сбивает с толку и… расстраивает. Гермионе больно и страшно от того факта, что она не помнила о случившемся целый год. Малфой вновь поднимает на неё взгляд. Она осторожно смотрит в ответ и пытается понять, о чём он думает, но даже с учётом всех доступных воспоминаний Драко Малфой всё ещё остаётся для неё загадкой. — Что насчёт тридцатого июня? Воспоминания прояснились? — лёгкая ухмылка скользит по его губам. Гермиона смущённо кивает: — Да. — Тот раз, когда я принёс планы поместья Лестрейнджей? — Угу. — Его глаза блестят, и, прежде чем он задаст ещё один неловкий вопрос, Гермиона произносит: — И то, что было до этого. И про дом Тонксов, — она пытается аккуратно подобрать слова. — И про то, как я рассказывала тебе про Тедди, и потом, когда мы обсуждали планы Пожирателей, и… — Победу над драконом. — Да, победу над драконом, — повторяет она и опускает голову, не в силах больше вынести его цепкий взгляд. — И я вспомнила про портрет. Почему ты не говорил мне про крестраж? Гермиона быстро смотрит на него сквозь опущенные ресницы, замечая, как его выражение лица становится менее расслабленным. Положа руку на сердце, Гермиона понимает, что тема крестража — наименее волнующая из всех. Она вспомнила так много сумбурных событий, которые у неё пока даже не было шанса уложить в голове. И всё, что связано с войной, сейчас кажется лишь фоном её собственной жизни, которую она открывает заново. Но Гермионе важно понять все детали, поэтому, чтобы избежать дальнейшего смущения, на некоторое время она уводит разговор в сторону. — Ты сама должна была вспомнить про него, — глухо начинает Малфой. — Вся тема с крестражем могла потянуть за собой слишком много вопросов и домыслов. Ты не поднимала эту тему, и я понял, что ты не помнила про его существование. Гермиона раздумывает пару мгновений и неуверенно отвечает: — Может быть, и помнила. Я не понимаю теперь… Я будто бы знала, что крестраж есть, но не помню, как обсуждала это с кем-либо. — Возможно, пока действие Обливиэйта было сильным, твоя память продолжала выталкивать воспоминания о нём. — Но почему? Малфой, насколько позволяют оковы, разводит руками. — Воспоминания были связаны со мной, так как именно я рассказал тебе о портрете. — Связаны с тобой… — Гермиона хмурится, обдумывая его слова. — У тебя есть причины думать, что из моей памяти удалили именно то, что касается тебя? Он дёргает подбородком, смотря на неё с сомнением. — Ну, это и так было очевидно, разве нет? — Я привыкла думать не только об очевидных вариантах, — бормочет Гермиона и видит, как Малфой едва заметно усмехается. Она прикрывает глаза, чувствуя, как его вид вызывает новую вспышку боли в висках. Склонив голову, Гермиона произносит: — Я помнила то, что мне рассказывал Гарри. Про воспоминания, которые он получил от Снейпа. Про то, что он сам оказался крестражем. Но после всего произошедшего мы никогда не обсуждали, как именно ему удалось… выжить. — И ты ничего не помнишь о финальной битве? Гермиона качает головой, чувствуя себя вконец опустошённой. — Я помню, как очнулась в палате. Тогда я узнала, что прошло три недели после битвы, и затем почерпнула основные факты из газет, которые целители быстро у меня отобрали, — она криво усмехается. — После мы мало с кем говорили о случившемся. Он кидает быстрый взгляд куда-то поверх её головы. — Многие и не знали. — В смысле? — Когда вы поняли, что поиск крестража должен быть в секрете, об этом стало запрещено говорить. Не так много людей знало, что это портрет. А чей именно, знали только ты, я, Поттер, Уизли и Бруствер, — Малфой кусает щёку изнутри и щурится. — А по поводу Поттера… только он сам в курсе, как вообще ему это удалось. Чёртов везунчик. Малфой закатывает глаза, и его челюсть заметно напрягается, он поджимает губы, и на лице застывает одновременно сердитое и тоскливое выражение. В его взгляде Гермиона видит нечто знакомое. Такое, что она явно должна бы различить, но никак не могла узнать. Она всё смотрит и смотрит на него и, только когда это становится почти неловким, мотает головой и неуверенно просит: — Расскажи мне больше про крестраж. Малфой вздрагивает. — Я не уверен, что могу сказать. Всё связано. Эти воспоминания подтянут за собой другие, и… — Так этого мы и добиваемся, Драко! — не удержавшись, вскрикивает Гермиона и сжимает кулаки так сильно, что ногти болезненно впиваются в ладони. Он сужает глаза то ли от её выпада, то ли от того, что она впервые за всё время назвала его по имени. Оно вырвалось неосознанно, и Гермиона почти смущается, когда Малфой напряжённо говорит: — Грейнджер, ты можешь пойти к Поттеру или Брустверу, и они расскажут тебе подробности, но… — он медлит, подбирая слова, — после произошедшего в прошлый раз я настаиваю, что тебе не стоит торопиться. — Я помню тебя более импульсивным, — вырывается у неё. Малфой мгновение смотрит на неё с удивлением, а после усмехается. — Я научился на своих ошибках, Грейнджер. Он многозначительно глядит на неё, и Гермиона чувствует, как кожа начинает гореть, и от его слов в горле почему-то образуется огромный ком. Она набирается смелости и медленно обводит его взглядом. Рассматривает руки, которые покоятся на столе; наблюдает, как вздымается от слегка сбитого дыхания грудная клетка; обращает внимание, как он старательно расправляет плечи, пытаясь держать спину прямой. Она долго разглядывает острую линию челюсти и выступающие скулы, побледневшие губы и посеревшие шрамы на лице. А после смотрит в стальные глаза, выражение которых постоянно сбивает её с толку. Весь его образ заставляет поддаться порыву, и Гермиона тихо спрашивает: — А что было между нами?.. Между мной и тобой? Она видит, как от этого вопроса Малфой теряется, и нечто близкое к панике проскальзывает в его взгляде. Всё внутри Гермионы сжимается. Она тяжело втягивает воздух, уже зная его ответ. — Я… Я не… Её сердце падает. — …Не можешь сказать. Малфой кивает, и его кадык дёргается, когда он нервно сглатывает. — Не могу, Грейнджер, — его голос срывается. — Пока не могу. Гермиона чувствует, как к глазам подступают слёзы. — Ну конечно, я должна вспомнить сама… Я всё должна сама… Боль неожиданно вновь обжигает голову, и Гермиона жмурится и поднимает руки, сжимая виски ладонями. Её окатывает волной жара, и, стиснув дрожащие губы, Гермиона старается выровнять дыхание и хоть немного успокоить сердце, которое бешено бьётся о рёбра. На какую-то долю секунды ей кажется, что она снова потеряет сознание и вспомнит ещё больше. — Грейнджер, — тихо окликает Малфой её. Она трясёт головой, не поднимая взгляда. — Грейнджер, посмотри на меня. Её сознание всё ещё не понимает, как воспринимать его голос, но он явно задевает что-то глубоко внутри, заставляя прислушаться. Гермиона смотрит на него сквозь ресницы и тут же не сдерживает протяжного вздоха. Она может легко сказать, что он всё ещё растерян и зол, но кроме этого его лицо выражает такую тревогу, что сердце Гермионы пронзает болью. Она всхлипывает, роняет руки на стол и вновь опускает взгляд. — Грейнджер… — он просит надломленным голосом: — Скажи хоть что-нибудь. Гермиона смотрит на свои подрагивающие ладони и сцепляет их вместе, крепко сжимая пальцы. — Воспоминания смешиваются, как будто я прожила две жизни, — с придыханием произносит она. — Я понимаю, что вспомнила ещё далеко не всё, но это тяжело. Я уже не могу отличить правду от вымысла. И не знаю, кому верить, — на глаза наворачиваются слёзы. Она слышит его шумный вздох и краем глаза видит, как он стискивает руки, переплетая пальцы. Гермиона тут же раскрывает замок собственных рук и опускает ладони на столешницу. Ей кажется, что Малфой зеркалит её жесты, и хочется хоть немного отстраниться от него. Малфой не замечает её порыва. — Себе, Грейнджер, — тихо произносит он, и его голос вновь вызывает боль в груди. — Как ты чувствуешь? — Я… Я не знаю, — Гермиона прикрывает глаза, ощущая, как слёзы текут по щекам. Каждое слово даётся ей с трудом, и она вжимает пальцы в стол так, что кончики белеют. — Я привыкла, что не могу тебе доверять. Что ты на другой стороне. Я привыкла, что ты раздражаешь и причиняешь… боль, — её голос срывается, и она долго молчит, прежде чем закончить: — Но почему тогда я чувствую себя в безопасности, когда ты рядом?.. Гермиона вздрагивает всем телом и несмело поднимает на него взгляд. Малфой гулко сглатывает, потеряв дар речи, будто не в силах ответить на её вопросы. Его глаза слегка светлеют. Гермиона чувствует, что её губы дрожат от подступающих рыданий. Грязный, серый и грубый образ преступника из Азкабана совсем не вяжется с этим мягким выражением глаз. Он долго смотрит словно прямо вглубь её, и лишь на какую-то долю секунды его взгляд мечется к её ладони, а затем, прежде чем Гермиона успевает среагировать, Малфой осторожно дотрагивается до её пальцев в лёгком ободряющем жесте. От нежного прикосновения тугой узел внутри сжимается. Плечи Гермионы дёргаются, и она пытается сдержать очередной всхлип: — Малфой, пожалуйста, помоги мне всё вспомнить, — отчаянно шепчет она и в ужасе глядит на их соединённые ладони, но не отдёргивает свою. — Совсем скоро, Гермиона, — успокаивает он, аккуратно сжимая её руку, — потерпи совсем немного. Малфой поглаживает её ладонь большим пальцем, и Гермиона замирает, чувствуя болезненное наслаждение от подобной ласки. Его голос, произносящий её имя, не вызывает отторжения. Будто она уже слышала его раньше. И дело не только в голосе. Она помнит не всё, но точно знает, что уже чувствовала тепло Малфоя и разделяла с ним свою боль. Это привычно, и это успокаивает. Он рассчитывает на неё и верит, что она справится. И в этот момент, чувствуя его поддержку, Гермиона наконец ощущает себя легче. Тот груз, что давит на плечи, на всё тело, на голову, — Малфой забирает его часть на себя. Он верит, что она вспомнит и поможет им обоим. И кажется, у неё нет других вариантов. Даже если дальше будет только тяжелее.***
Гермиона возвращается домой и принимает долгий горячий душ, пока не чувствует, как боль и усталость отступают. Голова гудит, а сердце в груди бьётся, будто Гермиона на грани инфаркта, но ей становится немного спокойнее. Прежде чем вновь вернуться в Хогвартс, она решила остаться в Лондоне на пару дней, чтобы всё обдумать и, может быть, вновь навестить Малфоя. Ей кажется, что она должна вспомнить что-нибудь ещё совсем скоро. И пока это не произошло, Гермионе нужно уложить в голове все те мысли и воспоминания, которые есть там сейчас. Странным кажется даже сформулировать, что именно случилось. Она занималась сексом с Драко Малфоем. И, судя по его поведению и словам, это произошло не один раз. Гермиона удивлялась, что встречалась с Малфоем в доме Снейпа, а в итоге потеряла там девственность… Нет, не потеряла, а сама отдала Драко Малфою. И это не было похотливым порывом, скорее напоминало момент настоящей близости. Это смущает, пугает и интригует в равной мере. Гермиона выбирается из душа и застывает перед зеркалом, оглядывая себя в слегка приглушённом свете. Она осматривает своё тело, легко касается пальцами бёдер, проводит по животу, очерчивает выпуклость груди. Теперь всё воспринимается по-другому. Больше года она не помнила, как её тела касались чужие тёплые руки. Ком в горле доставляет почти физическую боль, и Гермионе хочется плакать при мысли о том, что она потеряла. Это было важное воспоминание, дорогое. Она думала, что оно с ней навсегда, но некто цепкими лапами вырвал большие куски жизни прямо из её разума. И Гермиона даже не заметила этого и жила дальше столько месяцев без малейших сомнений. Строила будущее. Даже не зная своего прошлого. Подобная несправедливость ужасает, и, хотя теперь у неё есть шанс всё исправить, Гермиона не уверена, как жить дальше в новых обстоятельствах. Кроме того, она совершенно не понимает, что чувствует к Драко Малфою. И что чувствовала тогда. Могла ли она быть влюблена в него? Гермионе кажется, что уже ничто не способно её удивить, но вместе с тем она понимает, что просто ещё не полностью осознала произошедшее. Она знает, что обещала бороться за него. И ей больно, что она не сдержала обещание. Воспоминания Снейпа заставили Гермиону посмотреть на всю ситуацию под другим углом. Малфой опасался предательства со стороны Ордена и явно запасался дополнительной информацией по наставлению Снейпа. Всегда имел козыри в рукаве. А она… она заставляла его раскрывать их быстрее, чем он был готов. Гермиона, не всегда сама это понимая, провоцировала его и каждый раз старалась обернуть ситуацию в свою пользу, пока Малфой просто боролся за жизнь, за благополучие и безопасность. И в тот далёкий вечер она наконец осознала это и пообещала ему, что поможет. И вот где они оказались. Всё внутри сжимается от мысли, что она предала Драко Малфоя. Гермиона вспоминает его взгляды, его жесты, его слова. Она снова и снова думает о том, что могло пойти не так. В голове возникают десятки версий, но ни одной похожей на то, что могло бы произойти на самом деле. Наверняка она знает только одно: его мать не хотела, чтобы Драко завладела тьма, и считала, что его душа достойна спасения. И с ней были согласны и Снейп, и Дамблдор. Но что насчёт самой Гермионы? Раз она обещала бороться за него, то тоже верила в это. Но могла ли она ошибаться? Конечно, могла.