***
В столовой только Бруствер, Люпин, Гарри, Рон и сама Гермиона. За окном темно, и почти все в доме уже спят, поэтому они не боятся, что их прервут, но всё же накладывают дополнительные заклинания, чтобы никто не мог ни войти, ни услышать разговор. — …И у мистера Малфоя нет никаких идей, чей портрет это может быть? — Пока что нет, — Гермиона качает головой в ответ на вопрос Кингсли и краем глаза замечает, как ещё больше хмурится Гарри. — В одном только Хогвартсе сотни, если не тысячи, портретов, — ворчит Рон. — Это может быть любой из них. — Хогвартс в руках Пожирателей, — возражает Гермиона. — Достать его оттуда Люциусу не составило бы труда. — Это могло произойти в любой день, не было бы надобности совмещать со всеми этими нападениями, — кивает Кингсли. Рон вспыхивает: — Но искать по местам нападений — это безумие. Атака была слишком большой и беспорядочной! Нам надо как-то сузить круг. — Возможно, надо начать с крупных особняков, где могут храниться важные портреты, — задумчиво произносит Люпин. — Кроме того, — он мгновение смотрит в потолок, будто укладывает мысль в голове, а после говорит: — Этот портрет должен существовать в единственном экземпляре. Иначе тот, кто на нём находится, мог бы перейти и что-либо рассказать. Волдеморт не стал бы так рисковать. Гермиона ощущает едва заметный укол в висок, будто его слова пробуждают внутри какую-то идею, но она не может осознать и сформулировать её. Гермионе нужно больше времени. Она вздыхает, пытаясь поймать мысль. Это кажется важным. Но вся ситуация слишком сумбурна. Рон недовольно бурчит: — Он словно пытается нас запутать. В чём вообще смысл таких сложностей? Гермиона хмыкает, когда в голове всплывают слова Малфоя: «О, идёт четвёртый год войны, а ты задумалась о смысле. Так держать, Грейнджер». При воспоминании о его образе осознание накрывает её: — Он не знает, что мы в курсе существования портрета, и не хочет раскрывать эту информацию никакой ценой. Иначе бы и не потребовалась вся эта операция. Рон, Кингсли и Люпин смотрят на неё и кивают, отчасти убеждённые её словами. Вдруг тишину нарушает Гарри: — А что, если он поступает именно так, просто потому что может? Гермиона вздрагивает и кидает на него опасливый взгляд, но быстро отводит глаза. Он может быть прав. Волдеморт — жестокий безумец. И то, с какой безжалостностью он отправляет Пожирателей смерти крушить мирные города, могло быть продиктовано не стратегией, а лишь жаждой разрушений. И если так — тогда у них нет никаких зацепок по поводу крестража. — Мы никогда не будем способны полностью понимать мотивацию Волдеморта, — говорит Кингсли. — Но это только должно подстёгивать нас. Однако если мисс Грейнджер права, то нам стоит как можно меньше распространяться о существовании портрета, чтобы до Пожирателей не дошла информация о том, что мы знаем. Только те члены Ордена, кто был здесь в тот вечер, в курсе, и я предупрежу всех, чтобы этот круг не расширялся ни при каких условиях. Пока мы хотя бы отчасти не приблизимся к пониманию, чей портрет это может быть, никто больше не должен знать. Гермиона прижимает кончики пальцев к вискам и протяжно вздыхает, чувствуя, как волна усталости накрывает её с головой. Смятение из-за событий последних дней преследует её, и Гермиона остро чувствует, что ей нужна пауза. Ей нужно время всё переосмыслить. Но война не даёт поблажек. — При этом поиск этого крестража — теперь первоочерёдная задача Ордена, — твёрдо добавляет Кингсли и вдруг обращается к Гермионе: — Мисс Грейнджер, передайте это мистеру Малфою. С настоящего момента это самое ценное, что он может делать для Ордена. Гермиона вскидывает на него глаза. Ей не нравится требовательный тон, и что-то внутри из-за него слабо дёргается, словно выражая протест, но она ничего не отвечает и лишь послушно кивает.***
Гермиона выжидает несколько дней, надеясь, что Малфой первый выйдет на связь. Это период затишья. Пожиратели будто отступают, но Гермиона понимает, что это временно. Они собираются с силами и планируют что-то совсем новое теперь, когда у Волдеморта есть ещё один крестраж. Ещё два. О, Мерлин. Гарри отказывается обсуждать с кем-либо, что ещё он увидел в воспоминаниях Снейпа, и к удивлению Гермионы не спрашивает у неё, что видела она. Он закрывается и концентрируется на мыслях о новом крестраже. Они с Роном планируют операцию по поиску. Гермиона знает об этом, потому что они просят её помощи, но не зовут с собой. Из-за её связи с Малфоем она всё равно не может покинуть штаб, а Гарри и Рон сами хотят провести расследование в тех местах, где теоретически мог храниться портрет, пока Люциус не заполучил его. Гермионе кажется это неразумным. Она пытается убедить их, что Драко может быстрее узнать информацию и тогда их поиски будут бессмысленными, но несмотря на всю его помощь, ни у кого кроме Гермионы всё ещё нет резона доверять Драко Малфою. Гарри и Рон скептически спорят с ней, а спустя сутки всё же собираются и уходят.***
— Я тороплюсь. Малфой смотрит куда угодно, но не на неё. — …Ладно. Она растерянно замирает посреди гостиной, не зная, как поступить, и просто глядит на него, пока наконец Малфой не начинает говорить: — Во-первых, ваши пленные мертвы. — Гермиона вздрагивает и от смысла слов, и от тона, которым они произнесены: его голос холодный, безэмоциональный. — Я не видел всех, но среди них были несколько незнакомых мне авроров, Голдштейн, рыженькая пуфендуйка, кажется, Сьюзен. И Аберфорт Дамблдор. Его лицо передёргивает на последнем имени, и Гермиона тоскливо вздыхает. — Мы даже не знали, что они в плену. Малфой слегка склоняет голову к плечу и всё же бросает на неё короткий настороженный взгляд. — Когда умирают те, кого вы и так считали погибшими, как будто бы даже проще, нет? — Ты ведь шутишь? Она неверяще смотрит на него, но он лишь пожимает плечами. — Вы всё равно не могли их спасти. — Я понимаю, но это не значит, что я не буду грустить, — отмечает Гермиона и, увидев, что Малфой еле сдерживается от того, чтобы закатить глаза, ощущает, как ярость обжигает изнутри. Она стискивает челюсти и грубо спрашивает: — Что-то ещё? Она складывает руки на груди, ограждая себя от него. По непонятному выражению, мелькнувшему в его глазах, Гермионе кажется, что от её тона Малфой на мгновение удивляется, но когда он отвечает, его голос звучит скучающе: — Пожиратели готовят новое нападение на одно из ваших убежищ. Что-то в Тинворте. — Ты про Ракушку? — Без понятия. Какой-то коттедж в Тинворте у океана — всё, что я знаю. — Это дом Билла и Флёр, — тихо сообщает Гермиона. Малфой кривится и на мгновение вскидывает руку, будто прерывая Гермиону, но никак не комментирует её слова. — Пожиратели знают точное расположение и могут туда попасть. Нападение запланировано на начало следующей недели. Ярость отступает так же быстро, как и возникла, и Гермиона печально кивает: — Я передам Кингсли, мы решим, что делать. — Грейнджер, тут нечего решать, — обрубает Малфой. — Вам стоит оставить коттедж и быстрее перенести всех раненых. Там будет два отряда Пожирателей, и если вы попытаетесь справиться, то цена будет слишком большой. — Цена… — она вздыхает и всматривается ему в лицо, обдумывая услышанное. Ей больно от мысли, что они могут потерять Ракушку, а образ того, как она сообщает это членам Ордена, вызывает тревогу. У неё возникают разные идеи и планы, и, хотя Гермиона понимает, что к словам Малфоя стоит прислушаться, её разум начинает выстраивать варианты того, как можно поступить. — Хорошо, я поняла, — она кивает, — я всё передам. Он подозрительно смотрит на неё несколько мгновений, пару раз сжимая и разжимая челюсти, но потом выдыхает. — Грейнджер, и ещё одно, — Малфой поднимает руку и трёт шею перед тем, как словно нехотя продолжить: — Раньше я иногда сверял свою информацию со Снейпом, но теперь у меня нет такой возможности. Гермиона задумчиво сдвигает брови, ожидая продолжения, но он замолкает и лишь нервным движением поправляет волосы. Малфой смотрит на неё, но его взгляд снова нечитаем, и Гермионе приходится потратить ещё мгновение, чтобы понять, к чему он клонит. — Ты не можешь рассказывать нам то, что знаешь только ты. Он кивает: — Теперь мне нужно быть осторожнее. Пожиратели в большинстве своём не знают, что случилось со Снейпом, но Волдеморт и особо приближённые в курсе, что он был предателем, — он морщится, голос звучит удручённо. — И если они поймут, что есть кто-то ещё… — Они не поймут, — резко перебивает Гермиона и осекается, удивляясь самой себе. Она смущается, когда Малфой раздражённо цокает. — Ну конечно, ты же знаешь наверняка, — ворчит он, его ноздри раздуваются. Гермиона ожидает всплеска, но он не спорит, а лишь говорит: — В общем, меня теперь стало легче раскрыть, и Орден должен это понимать. Гермиона всматривается в его лицо, но ничего не может распознать. Лишь холодная пустота в глазах и в каждой чёрточке. Он снова закрывается, и, хотя Гермиона чувствует, что она начинает к этому привыкать, такое поведение всё равно слегка раздражает. В груди неприятно колет, и Гермиона мотает головой, смахивая это ощущение. Проблема не в том, что она дала ему своё тело. В конце концов, он даже пытался отказаться. Но она также попыталась дать ему нечто большее. Гермиона искренне предлагала свою поддержку и верила, что могла бы помочь Драко, но он снова отстранялся. Ей хочется накричать на него, хочется устроить истерику на ровном месте, хочется взять его за плечи и грубо встряхнуть, чтобы эта маска наконец треснула без возможности восстановиться вновь. Но она… понимает. Гермиона осознаёт, что он не хочет чувствовать себя уязвимым перед ней, и в этот раз она даёт ему возможность отступить. Она вздыхает и мирно произносит: — Мы будем аккуратнее, Драко. Я понимаю и предупрежу Кингсли и Люпина, — она стойко выдерживает его очередной колкий взгляд и ещё более мягким голосом добавляет: — Кстати, Кингсли просил передать тебе, что теперь для Ордена поиск крестража — первостепенная задача. Поэтому любая информация о нём — самая ценная. Он взирает на неё несколько мгновений и едко кидает: — И самая убийственная. А после аппарирует прочь, не оставляя шанса возразить.***
Пока все вокруг обсуждают, что делать с нападением на Ракушку, Гермиона думает о его перепадах настроения и о том, сможет ли она когда-нибудь к ним привыкнуть. Она снова размышляет о воспитании Драко Малфоя и том, как оно конфликтует с той ситуацией, в которой он оказался. В нём всю жизнь культивировали преданность семье и определённые устои, а теперь он предаёт всё то, на чём вырос. Ещё и не до конца понятно ради чего. Хватает ли ему причин или он действует по наитию? Почему на самом деле он поступает так, как поступает? Ради матери? Гермиона не уверена, что когда-нибудь узнает правдивые ответы на эти вопросы. Кроме того, теперь в уравнение добавилась ещё одна переменная, которую невозможно игнорировать. Их — громкое слово — отношения. Гермионе интересно, как он относится к ней после всего случившегося. Жалеет ли о произошедшем? Думает ли о ней столько, сколько она сама думает о нём? Мучают ли его вопросы чистоты её крови? И как вообще Малфой справляется с очевидным влечением к ней, к Гермионе Грейнджер? Является ли это проблемой? Страдает ли его гордость? И главное, что он планирует делать с этим дальше? Эта вереница вопросов грозится никогда не закончиться.***
Малфой не соврал. Отрядов два, но они больше, чем Орден привык. Когда они понимают это, то пытаются перегруппироваться, но менять план в процессе тяжело, и они не успевают договориться о хоть сколько-нибудь логичных схемах, когда им приходится разделиться и отбиваться почти наугад. Члены Ордена Феникса на своей территории, они знают её лучше врага и имеют неоспоримые преимущества. Пожирателям не получилось застать их врасплох, благодаря предупреждению Малфоя. Но они все равно проигрывают. В этот раз Гермиона не в состоянии различать, кому принадлежит то или иное тело. Трупы повсюду, и в большинстве своём это Пожиратели, их здесь как пушечного мяса, но Гермиона знает, что не все. Здесь есть её друзья, близкие и просто знакомые. Но она пока жива, поэтому, чтобы не присоединиться к ним, двигается без передышек и лишних мыслей. Её слепят вспышки заклинаний, и от пыли режет глаза, но она не может позволить себе прикрыть их ни на мгновение. Она помнит план: уменьшить количество Пожирателей, оттеснить подальше от дома, вынудить бежать, а после вернуться обратно и наложить на дом защиту. Но Гермиона слишком быстро понимает, что эти задачи невыполнимы. Она сражается с тремя одновременно и почти прижимается спиной к стене коттеджа, не в силах поменять расстановку сил. Кидая очередное заклинание, Гермиона осознаёт, что придётся перейти к запасному плану. Она ставит щит, приседает, резко вскакивает и бросается в сторону, пока Пожиратели на две секунды теряют её из вида. Гермиона забегает в дом, зная, что на первом этаже уже идёт бой. Договорённость была простая: если Пожиратели сумеют прорваться внутрь дома, все оставшиеся на верхних этажах должны перенестись в другие убежища, не рискуя собой. Но Гермиона сомневается, что никто не станет геройствовать, поэтому бежит по лестнице, беспорядочно колдуя на ходу. Она должна убедиться, что внутри никого не осталось, а после сможет заново оценить обстановку и помочь тем, кто сражается внизу. Кто-то кидает ей вслед заклинание, и Гермиона перепрыгивает через несколько ступенек, но валится на лестничном пролёте, подвернув ногу. Она бьётся коленями, царапает руки об осколки камней и старается подавить кашель от взметнувшейся волны пыли и грязи. Пыль оседает, она видит врага и снова стреляет. Убедившись, что попала в цель, неловко вскакивает, борясь с болью в колене, и поднимается дальше по ступенькам. Движения привычные, заклинания легко слетают с губ, лишь ранения каждый раз разные. И боль — тоже не повторяется, никогда не даёт по-настоящему привыкнуть. Но Гермиона сжимает зубы и торопится наверх. Оказавшись на втором этаже, Гермиона чувствует вибрации взрыва, прогремевшего где-то внизу, и ждёт, что пол вот-вот обрушится у неё под ногами, но делает шаг, другой, ещё один и бежит к комнатам. За окнами такая плотная завеса дыма, что даже вспышки заклинаний выглядят блеклым свечением. Сражение на улице в самом разгаре. Гермиона распахивает первую дверь. В комнате никого. Она удовлетворённо выдыхает, покрепче перехватив палочку. Ещё три комнаты — ей надо спешить. Гермиона слышит треск и чью-то ругань, но звуки отдалённые, поэтому она недолго акцентирует на них внимание. Во второй комнате две кровати и шкаф, осколки стекла на полу и — спасибо Мерлин! — снова никого. Гермиона выходит в коридор: слева ещё две двери, их ручки блекло блестят в полумраке, а справа за окнами уже рассеивается дым. Вдалеке виднеется море. Гермиона медленно вдыхает грязный воздух и движется дальше. Не успев сделать и пары шагов, она краем глаза замечает его. Пожиратель смерти незаметно вырастает у Гермионы за спиной и замирает, наставив на неё палочку. Она видит рослую фигуру, тёмную мантию, серебристую маску и думает, что хочется кричать, но знает — крик не поможет. Прежде чем она успевает развернуться, её толкают к стене. Гермиона спотыкается, но удерживается на ногах, поворачивается боком и пытается поднять палочку, но Пожиратель, в мгновение оказавшийся рядом, грубо отталкивает её руку и, схватив за мантию, притягивает к себе. — Я предупреждал, что вас не должно быть здесь, — шипит Малфой прямо ей в лицо. Гермиона узнаёт его серебристые глаза под маской. Холод ужаса, успевший охватить её, отступает. Она переводит дыхание и, упрямо глядя на него, выпаливает: — Это одно из основных наших убежищ, Малфой. Благодаря твоей информации мы усовершенствовали план, послав вдвое больше людей. — Чтобы вдвое больше погибли? — резко спрашивает он, и Гермиона дёргается, словно от пощёчины. Её сердце продолжает колотиться, заглушая мысли, но его голос громче и того, и другого. — Как вы собираетесь защитить дом, если они уже здесь? Она судорожно втягивает воздух и смотрит на Малфоя, который замер напротив с расширившимися от гнева глазами. Он снова показывает свои эмоции, и почему-то Гермиона чувствует удовлетворение. — У нас есть вариант, мы наложим защиту, нам надо только зачистить территорию… — Дом уже полуразрушен! — Мы сможем починить его! — Грейнджер, — он рыкает и пихает её. У неё на спине саднящая рана, и когда Малфой вжимает её в стену, Гермиона скрипит зубами от боли. — Не всё разрушенное стоит бросаться чинить. Иногда необходимо остановиться. Вам ничего не поможет. У Пожирателей нет варианта отступить сегодня. — Но нам нужно… — Вам нужно уходить! — рявкает он. — Грейнджер, пожалуйста. Эти слова заставляют Гермиону замереть. Он непреклонен, и, хоть его слова жестоки, он прав. Она хмурится, взирая на него, и чувствует, как горло сжимается от прилива адреналина, а лёгкие жжёт из-за пепла, пыли и близости Малфоя. Он смотрит на неё через небольшие отверстия в пугающей маске, но Гермиона легко может представить, как выглядит его лицо. Его глаза сверкают. — Я должна всех предупредить и передать портключи, — медленно говорит она, не до конца понимая, почему на самом деле уступает ему. — И мне нужно проверить эти комнаты. Резко, словно ожидав именно такого ответа, Малфой делает шаг назад, выпуская её, и тут же оглядывается, будто вспомнив, что происходит вокруг. Гермиона разминает болезненно ноющую спину и крепче перехватывает палочку. В её голове созревает план, но она не спешит его исполнять, продолжая наблюдать за Малфоем. Он поджимает губы и, отряхивая мантию, вновь глядит на Гермиону. — Если увижу, что ты снова сражаешься, я… Малфой сердито сужает глаза, но никак не заканчивает предложение. Гермиона удивлённо приподнимает брови. — Ты что? — Неважно, — он трясёт головой. — Давай, Грейнджер, не заставляй меня повторять дважды. С вас хватит на сегодня.***
Они уходят с поля боя. Гермиона находит Билла, а затем Флёр и убеждает их отступить. Они вместе посылают в воздух сигнальные огни, а потом раздают раненым оставшиеся портключи и сами аппарируют прочь. А после всего за неделю Орден проигрывает ещё три сражения. Пожиратели становятся наглее и кровожаднее. Их больше, чем раньше, и они набирают скорость, как будто не нуждаются в передышках между сражениями. Всё становится плохо. И тогда Орден решается воспользоваться информацией Малфоя и планирует нападение на поместье Лестрейнджей.***
— Гермиона! Министерский атриум проносится мимо, пока Гермиона спешит к камину, полностью погрузившись в размышления. — Гермиона! Вокруг десятки волшебников: кто-то также торопится к каминам, а кто-то только прибыл. Некоторые стоят кучками и переговариваются, другие молча оглядываются, и шум и гам слегка давят на виски. Гермиона откидывает волосы с лица и прибавляет шаг. — Ну же, Гермиона! — кто-то резко хватает её за локоть, и она в ужасе дёргается и разворачивается, сталкиваясь лицом к лицу с… — Гарри! Она облегчённо выдыхает, но тут же напрягается: осознание, что она не сможет избежать разговора, накрывает с головой. — Я кричал тебе, — слегка недовольно говорит он и подозрительно осматривает её. — Извини, я задумалась. — Я давно не видел тебя, — Гарри продолжает изучающе смотреть на неё и хмурит брови. Гермиона прикусывает губу и старается собраться с мыслями, раздумывая, какой линии придерживаться в этом разговоре. Они с Гарри действительно не виделись слишком давно. Но со всем происходящим Гермиона ни разу не потрудилась обдумать, что именно скажет лучшему другу, если он задаст вопросы. А вопросы точно последуют. Ох, Гарри. Он следит за её реакцией, а затем кивает в сторону, и они отходят с дороги, остановившись у стены, чтобы не мешать всем вокруг. — Ты же знаешь, я нечасто покидаю Хогвартс сейчас, экзамены уже на носу, — нарочито беспечно говорит Гермиона, но по взгляду Гарри сразу понимает, что выбрала сомнительные слова. Он качает головой, и его глаза сверкают за стёклами очков. — Гермиона, я слышал, что случилось, — чуть прохладнее говорит он и тянется к ней, вновь придерживая за локоть. — И хотел навестить тебя в Мунго, но они сказали, что ты уже выписалась. Его брови слегка приподнимаются, Гарри ожидает объяснений. — Да, мне стало лучше, и я ушла, — коротко бросает Гермиона. Ей хочется подобрать такие слова, чтобы убедить его, что всё в порядке, но как назло мысли разбегаются, и Гермиона не может придумать ничего стоящего. — Гермиона… — он склоняет голову к плечу и, выпустив ее локоть, складывает руки на груди. — Мне сказали, что тебя доставили из Азкабана. Что ты делала там? Что ж. Гарри не любит игры. И соврать ему на прямой вопрос не представляется возможным. Гермиона раздражённо переводит дыхание и, смотря Гарри прямо в глаза, спокойно произносит: — Я навещала Малфоя. Выражение его лица и, главное, глаз мгновенно меняется. — Ты навещала Малфоя, — медленно повторяет он, тщательно выговаривая каждое слово. Закончив, он ещё больше мрачнеет. — И зачем же? Мгновение Гермиона смотрит на него, а затем раздражённо мотает головой. Она тоже не любит игры. — Я думаю, что ты знаешь, Гарри, — она поджимает губы и быстро оглядывается, чтобы убедиться, что никто из любопытных волшебников вокруг не подслушивает их разговор. — Если только тебе тоже не стёрли память. Он так сильно стискивает челюсти, что Гермиона почти ожидает услышать хруст крошащихся зубов. Она смотрит на него, слегка вскинув подбородок, пока он что-то неразличимо шипит себе под нос и быстрым движением палочки накладывает на них заглушающее и отвлекающее внимание заклинания. Гермионе кажется более разумной идея поговорить в другом месте, но тема слишком болезненная, чтобы ждать ещё хоть мгновение. Поэтому она лишь удовлетворенно кивает, наблюдая за его действиями, и ждёт ответа. — Расскажи подробнее, — коротко кидает Гарри таким тоном, словно ему тяжело даются слова. — Что рассказать? — голос повышается сам собой, и Гермиона упирает руки в бёдра, грозно сверкая на Гарри глазами. — О том, как я была связным Драко Малфоя, пока он шпионил для Ордена? О том, как он помогал закончить войну, а теперь оказался в Азкабане? Или о том, как я вспомнила всё это только спустя год? Гарри нервно сглатывает. — Ты совсем не помнишь, что было во время войны? Она раздражённо хмурится. — Нет, я не помнила только то, что связано с Драко чёртовым Малфоем. Гарри замирает, закусив губу. Он явно в замешательстве. — Я… Я не был уверен, — бормочет он. — Ты знал, что мне стёрли память? — резко спрашивает Гермиона, стараясь сдержать обвинение в голосе. Гарри морщится. — Я не понимал, что ты помнишь, а что нет. Я знал, что ты забыла финальную битву, но… — он тяжело вздыхает и запускает руку в волосы, нервным движением приводя их в ещё больший беспорядок. — Иногда мне казалось, что ты будто не понимаешь, о чём я говорю, но долгое время я не придавал этому значения. Мы не так много обсуждали войну, поэтому это казалось нормальным. — И тебе никогда не хотелось поговорить со мной о случившемся? — Мне казалось, что ты сама не хочешь больше вспоминать про войну и про Малфоя, поэтому… — Почему он в Азкабане, Гарри? — вдруг перебивает она. Глаза Гарри за стёклами очков на мгновение недоумённо округляются, уголок его рта сердито дёргается. — Потому что он Пожиратель смерти. — Вот только не надо… — шипит Гермиона и вскидывает руку, тыкая Гарри пальцем в грудь. — Не надо! — Я не понимаю, что ты хочешь услышать, Гермиона, — он вскидывает ладони в защитном жесте, но в глазах застывает жёсткое выражение. — Я помню ещё не всё, но знаю, что Малфой помогал нам, Гарри, а теперь он в Азкабане. Я хочу понять, как так вышло. — Малфой был на стороне Волдеморта и совершал преступления. — Чушь! Он хотел помочь нам остановить войну! — Он делал это ради собственной выгоды и… — Да какая разница! — она всплескивает руками. — Он был на нашей стороне и по-настоящему старался! Его черты на миг искажает изумление. — Гермиона, Малфой убивал невинных людей, пытал их… — …И спасал наших пленных ценой собственного здоровья… — …И он убил Рона, Гермиона, убил! Поднял палочку и произнёс заклинание — и всё, Рона больше нет! Совсем! — Гарри яростно вскрикивает и подаётся в её сторону, вскинув руки. Её лица касается его сбившееся дыхание. — И я не знаю, что он сделал с тобой после этого, но… — Что ты имеешь в виду? — Гермиона резко осекается. Гарри замирает, угрюмо взирая на неё, его ноздри раздуваются, а волосы пушатся, словно от электричества. — Возможно, он сам и стёр тебе память после того, что его родственники сотворили с тобой, — на миг он прикрывает глаза и глубоко втягивает воздух, а после неожиданно тихо добавляет: — Я должен был убить его тогда. — Гарри, — дрожащим голосом просит Гермиона, — объясни мне, пожалуйста, — она тянется к нему, но пальцы замирают в считанных миллиметрах от его руки. — Мне нужно в этом всём разобраться, я не понимаю. Я… Я не помню. — Гермиона, я не могу, — срывающимся голосом говорит он и отворачивается, смотря куда-то мимо её лица. — Я не могу так. — Гарри, пожалуйста! — Может, и к лучшему, что ты всё забыла. — Она вспыхивает, но он жестом не даёт ей начать спорить. Лицо Гарри искажается страдальческим выражением. — Не ходи к нему больше, Гермиона. — Ты не можешь просить меня об этом. Гермиона отшатывается от него и сжимает губы, пытаясь заставить их не дрожать. Она не верит своим ушам. Пытаясь осознать услышанное, она не сводит пытливого взгляда с Гарри и узнаёт выражение глаз, которое последний раз наблюдала во время войны. Гермиона видит, как его кадык дёргается, когда Гарри тяжело сглатывает. — Он причинит тебе боль, ты вспомнишь то, что не должна вспоминать. Твоя память скрыла это не просто так. — Гарри, ты же не думаешь, что я… — Гермиона, я знаю! Я знаю, что ты не любишь чего-то не знать, но… — его голос надламывается, и Гарри ссутуливается, обречённо скользя взглядом по её лицу. — Иногда информация оказывается не такой, как ты представляешь. Иногда… лучше забыть. Сказанное словно опустошает его, лишая сил, и Гарри замирает, нелепо опустив руки, палочка едва держится между пальцев. Его глаза темнеют, и Гермиона физически ощущает боль и отчаяние, которые он испытывает. Он правда хочет ей помешать. Но уже знает, что она не послушает его. Гермиона смотрит на Гарри ещё несколько мгновений, а после порывисто обнимает, прижимаясь щекой к щеке, и чувствует, как он стискивает её в ответ. Гермиона не хочет делать ему больно, она не хочет и на мгновение возвращать его к событиям войны, но… Ей необходимо разобраться в том, что случилось. И этот разговор только доказывает это. Гермиону не обижает, что Гарри в этот раз не станет её помощником, что он не поддержит и не даст ответов. Это до невозможного странно осознавать, но ей в конце концов и так есть к кому обратиться. Поэтому выпустив его из рук, Гермиона коротко прощается и быстро движется к каминам, не оборачиваясь, чтобы не передумать и не поддаться его уговорам. Только аппарировав домой, Гермиона думает о всех тех вопросах, которые могла ему задать. О событиях прошлого, о битвах, о крестраже и о смерти Рона. Но теперь ей не нужны чужие ответы — она вспомнит сама.