***
Она судорожно вздыхает. — Малфой, какого?.. С подола его мантии капает кровь, пачкая ковёр. — Это не моя кровь. — Взмахом палочки он очищает ткань и пол. — Извини. — А там? Она кивает на его плечо. Тёмные, влажные пятна покрывают мантию у плеча и вдоль руки. — А вот здесь моя, чёрт. Он выругивается и, быстро скинув мантию, буквально падает на диван. Гермиона хмурится, вглядываясь в багряно-красный цвет, окрасивший его рубашку. — Снимай. Она идёт к шкафам, на мгновение прижимая ладони к бокам, чтобы справиться с дрожью. Зелий всё меньше, и Гермиона собирает остатки запасов. Она не уверена, что Малфой заглядывал в этот шкаф и в курсе, что скоро всё кончится. Им нужно больше. Особенно если он планирует и дальше ловить всевозможные проклятия. Лоб чешется, когда Гермиона снова хмурится. Несколько прядей падают на лицо, пока она идёт обратно к дивану, и Гермиона трясёт головой, стараясь сбросить их. Но от этого лишь больше кудрей подпрыгивают и спиралями прикрывают глаза. Она раздражённо цокает языком. Малфой сидит, ссутулившись, и упирается локтями в колени, прерывисто дыша. Рубашка всё ещё на нём, лишь расстёгнута, открывая бледный подтянутый торс, покрытый шрамами. Гермиона снова смотрит на яркие-яркие пятна. Перед глазами — воспоминание о том, как в прошлый раз он истекал кровью, как раз когда получил все свои шрамы. — Не могу дальше, — хрипло выдаёт он, поводя плечом. Сморгнув наваждение, Гермиона призывает бинты и садится рядом с ним. Она избавляет его от рубашки, целомудренно касаясь обнаженной кожи. Словно заправский целитель, она прочищает раны, накладывая успокаивающие кожу чары, вливает сильное зелье Малфою в глотку, несмотря на некоторое сопротивление, и смазывает все повреждённые места остатками заживляющих мазей и бадьяна. Он шипит, ругается сквозь зубы, дёргает ногой и сжимает тонкими пальцами собственные колени так, что белеют костяшки. Но когда раны начинают стягиваться и боль спадает, он удовлетворённо вздыхает. Гермиона проверяет всё дважды, проводя ладонями по его плечу и руке, и чувствует покалывание в кончиках пальцев, но подавляет желание прикоснуться к Малфою по-другому. Она мельком думает о том, что могла бы скользнуть руками по его спине, огладить напряжённые мышцы, ногтями поцарапать слегка влажную от выступившего пота кожу. О том, как мало ей надо, чтобы прислониться лбом к щеке Малфоя и глубоко вздохнуть, втягивая его запах и заряжаясь ощущением спокойствия. О том, что расстояние между ними как раз подходящее, чтобы перекинуть ноги через его бёдра и заставить его обхватить её руками. Она думает об этом, но ничего не делает. Вместо этого Гермиона тщательно забинтовывает его плечо, очищает рубашку и помогает одеться. Когда их пальцы сталкиваются над одной и той же пуговицей, Малфой вдруг говорит: — Через неделю студентов снова ждут в Хогвартсе. Когда Гермиона вскидывает на него взгляд, её лицо искажает изумление. Он очень близко, и она различает особый оттенок кожи под глазами и маленькие складки у губ, которые он сжимает, борясь с остатками боли и чем-то ещё. Гермиона смущённо отстраняется. — Они хотят продолжить занятия в Хогвартсе? Сейчас? — Само собой никто не ждёт большого потока студентов, но они хотят создать видимость стабильности. И Лорд хочет закрепить собственный успех, показав, что Хогвартс полностью под контролем Пожирателей. — И они не боятся диверсий со стороны Ордена? — А вы собираетесь устроить одну? Он фыркает, и Гермиона морщится. — Нет, — она слегка колеблется и печально добавляет: — Мы понимаем, что сейчас Хогвартс невозможно вернуть. Малфой неопределённо пожимает плечами. — Поэтому занятия продолжатся. — Боюсь представить, — бормочет Гермиона и несмело глядит на него: — А ты? Формально ты ведь не закончил учёбу и мог бы поехать. Он чуть щурится и вздыхает. Правая рука зарывается в ткань мантии, лежащей рядом, и Малфой нервно перебирает пальцами, но его голос спокойный и размеренный, когда он коротко отвечает: — Я нужен на поле боя. — Он внимательно следит за её реакцией. Но Гермиона молчит. — Что, неужели ничего не спросишь? — С учётом того, как часто ты получаешь ранения, могу только научить ставить щит помощнее, — тихо ворчит она. Пальцы Малфоя застывают в складках мантии, когда он удивлённо смотрит на неё и вдруг меняется в лице. Выражение непривычное. Он улыбается. Улыбка озаряет лицо, и смех скользит по губам, мерцает в глазах и прорывается наружу, зависая между ними в воздухе. Гермиона ловит себя на том, что жадно впитывает звуки и образы. — Само собой, — он сбивается, прерываясь от смеха, — конечно же, если ты не задаёшь вопросы — то думаешь о том, как бы чему-нибудь научить. — Гермиона слегка хмурится, уловив насмешку в его голосе, но не чувствует раздражения, скорее, разделяет его веселье. Она сжимает губы, борясь с ответной улыбкой. — Мерлин, Грейнджер, это так типично… и так потрясающе, — он протяжно выдыхает через рот, отбрасывает пряди с лица и ни на мгновение не сводит с неё открытого и смущающего взгляда. — Ты просто… потрясающая. Наконец он замолкает и, откинувшись на спинку дивана, пытается привести в порядок дыхание, впрочем продолжая улыбаться. Он прикрывает глаза, за что Гермиона отчасти благодарна. — Рада, что забавляю тебя, Малфой, — покраснев, выпаливает она. Он бросает на неё короткий взгляд сквозь ресницы. — Могла бы делать это и почаще. Гермиона смущённо отворачивается, глядит на свои коленки и разглаживает невидимые складки на ткани брюк. — Я подумаю об этом, — чопорно отвечает она и слышит, как он снова хмыкает. Гермиона слегка качает головой. Они сидят очень близко. Если Гермиона сдвинется буквально немного, то коснётся бедром его ноги, и если протянет руку — может переместить ладонь со своего колена на его. Но она не знает зачем — поэтому не шевелится. Лишь спрашивает: — Ты позвал меня, чтобы рассказать про Хогвартс, или ещё какие развлечения намечены? Она слышит, что Малфой вздыхает более напряжённо, будто её вопрос застал его врасплох. Гермиона слегка разворачивается в его сторону и смотрит, как он запускает под мантию вторую руку и, повозившись пару секунд, извлекает единственный свиток, плотно исписанный мелким текстом. Гермиона хмурится и тянется к нему, но Малфой отводит руку и заглядывает ей в глаза. Веселье испаряется. Малфой снова вздыхает и, поколебавшись мгновение, говорит: — Я не хочу это обсуждать. Тут всё написано. — Он всё-таки передаёт ей свиток, но Гермиона теперь не спешит раскрыть его, ожидая продолжения. — Вы можете атаковать тюрьму, организованную в поместье Яксли. Тут всё написано, — повторяет он, но, кажется, не осознаёт этого. Малфой сжимает губы в тонкую линию, пока Гермиона просматривает свиток. — Ты уверен, что этот график дежурств не меняется? — Да. И защитные заклинания тоже, — он морщится. — Это несложная операция. Гермиона ещё пару секунд вглядывается в строки, а потом медленно сворачивает свиток и прячет в карман. После она снова смотрит на Малфоя, который выглядит на удивление озабоченным. Его зрачки дёргаются из стороны в сторону, когда он глядит Гермионе в глаза, и она искоса видит, как он сжимает кулак. — Что-то ещё? Он не хочет обсуждать эту операцию, но вместе с тем выглядит так, будто слова уже крутятся на кончике языка, но по какой-то причине он сдерживает их, пытаясь совладать с собой. Гермиона хмурится, и он сжимает челюсти, так что мускул на щеке дёргается. — Вы сможете легко захватить поместье, но, Грейнджер, — Малфой замолкает и, подняв взгляд на неё, смотрит так долго, что Гермиона начинает сомневаться, что он договорит. — Не ходи туда. Пусть с этим разбираются ваши взрослые бойцы. Не пускай туда женщин и чувствительных гриффиндорцев и, Мерлин, уж точно не отправляйте туда Поттера. — Уголок его губы дёргается, но тут же печально опускается. — И не ходи туда сама. Гермиона несколько раз моргает и в точности осознаёт, к чему он ведёт. В этот раз ей не нужно задавать наводящих вопросов. Она вспоминает дрожь, которая пробивала тело Джинни после многократного применения Круцио. Вспоминает пустоту на месте отсутствующих пальцев Дина. Вспоминает бледные лица Билла и Флёр: его — от боли, её — от переживаний. В этой тюрьме могут быть раненые, но о том, в каком состоянии они их найдут, — лучше не думать. Гермиона медленно выпускает воздух сквозь сжатые зубы. На неё наваливается усталость. — Почему всё так? — спрашивает она скорее у пространства вокруг, чем у Малфоя. — Ты ведь не ждёшь ответа. — Я не понимаю, откуда в людях столько зла, — она вздыхает и щиплет пальцами переносицу. — Почему мне кажется таким очевидным, что стоит выбирать добро? Вопрос риторический, она действительно не ждёт ответа, но всё же, оторвав руку от лица, искоса смотрит на Малфоя, раздумывая, вступит ли он в очередной спор. Но он лишь закидывает голову и спокойно произносит: — Потому что сама твоя суть не позволяет тебе задумываться о другом. По какой-то причине сегодня он не в состоянии спорить и придираться. Возможно, она всё-таки сумела что-то сдвинуть в нём. А возможно, это всего лишь дурманящее действие обезболивающего зелья странно влияет на его поведение. Гермиона смотрит на его профиль, скользит взглядом по линии челюсти и изгибу шеи и наблюдает, как светлые волосы разметались в беспорядке у висков. — Но это неправильно. Я должна задумываться, должна размышлять, должна представлять… — она обрывает сама себя и вдруг говорит: — Я должна понимать Волдеморта. — Глаза Малфоя удивлённо расширяются, но Гермиона не даёт себя перебить, хоть он и приоткрывает рот, чтобы что-то сказать. — Если я хочу понять, чей портрет он использовал, чтобы создать крестраж, я должна понять его самого. Я не могу даже представить, как кто-то может желать расколоть свою душу на куски, но… — Тебе и не нужно понимать это, — возражает Малфой. — И нет, и да. Я не хочу представлять себя на его месте, но мне необходимо разобраться в его мотивации и его мыслях. Потому что нам нужно разгадать, чей портрет он использовал. — Грейнджер, я не думаю, что ты можешь просто взять и догадаться. При всём уважении. — А я думаю, что могу, — безапелляционно заявляет она. — Все его крестражи… Это были примечательные артефакты, либо же вещи людей, которые были важны ему. Гермиона задумчиво подносит руку к лицу и одним пальцем проводит по губам, смутно замечая, как Малфой следит за этим жестом. Она чувствует, как кончики её ушей слегка краснеют. — В жизни Лорда не так уж много важных людей… Мы могли бы догадаться, что он будет использовать в этот раз. — Восхитительно, — бормочет Малфой, не сводя с неё взгляда, — ты думаешь о том, как залезть в голову Волдеморта. Она нелепо хихикает от его комментария, и вдруг неожиданная мысль приходит в голову: — Важные люди, Малфой! — она выпрямляется и чуть подаётся в его сторону. — Это не могут быть твои родители? Раз он попросил отца достать портрет, это может быть что-то, связанное с ними… с вашей семьёй. Это многое бы объяснило, и… Тень пробегает по его лицу. — Мои родители — пешки, Грейнджер, — жёстко прерывает её Малфой. В его глазах мелькает болезненное выражение, но он быстро справляется с собой. — Важные, но пешки. Гермиона поджимает губы. — Важные пешки — это уже ладьи. Малфой, не сдержавшись, фыркает и закатывает глаза. — Нет, Грейнджер, в армии Волдеморта есть только король и пешки. Он раздражённо мотает головой и вновь опадает на подушки, но продолжает краем глаза следить за Гермионой. Она долго обдумывает его слова и в конце концов говорит: — Будем надеяться, что это в итоге сыграет нам на пользу. Малфой лишь криво усмехается.***
Гермиону мутит. С тех пор, как очередная порция воспоминаний настигла её, на языке держится отвратительный горький привкус, а кружащейся голове не помогают никакие зелья. Тошнота ютится в животе, то и дело перебираясь в грудь, и желудок временами подпрыгивает к горлу, а затем всё успокаивается, давая несколько минут — иногда часов — передышки. После всё начинается снова. Осколки воспоминаний в её голове с трудом находят собственные места, по пути раня сознание, и заставляют думать о цене. Снова, и снова, и снова… Малфой и сам выглядит ещё бледнее, чем обычно. Гермионе кажется, что она попала в чёрно-белый фильм, пока она смотрит на его побелевшее лицо, посеревшие волосы, потемневшие глаза. Только искусанные губы выделяются ярким пятном. Как только она занимает своё место, эти губы произносят: — Сегодня я не могу притворяться, что у меня есть терпение на вежливый разговор. — Он смотрит куда-то мимо её плеча, и брови нависают над глазами, когда он хмурится. — Просто скажи, до какого момента ты вспомнила. Гермиона нервно сглатывает, удивлённая прямолинейностью. Она хочет спросить, в порядке ли он, но вместо этого произносит: — Я залечила твоё плечо, а после мы обсудили шахматы. Короткое изумление на его лице быстро сменяет подобие удовлетворения, но оно тусклое, приглушённое, как и всё в этой камере. — До конца партии ещё два месяца, — медленно говорит он, так и не глядя на Гермиону. Его пальцы один за другим коротко ударяются о столешницу, Малфой будто делает волну: мизинец, безымянный, средний, указательный, один за другим, и большой — как точка. Потом то же другой рукой. И в обратную сторону, в обратном порядке. Гермиона следит за этим жестом, коротко смотрит ему в лицо и снова возвращает взгляд к рукам. Он часто шевелит пальцами вот так или как-нибудь иначе, чтобы справиться с эмоциями и привести в порядок мысли. Гермиона понимает: это то немногое, что доступно ему. Она прочищает горло. — Мне нужно вернуться в Хогвартс на несколько дней. Я хочу договориться с Макгонагалл досрочно сдать некоторые экзамены. — Гермиона пытается поймать взгляд Малфоя. — Я планирую больше времени проводить в Лондоне, чтобы легче перемещаться сюда. Он неопределённо покачивает головой. — Завтра первый день зимы, — сообщает Гермиона, ожидая хоть какой-то реакции. — И я хочу приходить чаще, потому что я… Я надеюсь, что к Рождеству я вспомню всё и… — Не говори этого, Грейнджер, — вдруг резко обрывает он, и Гермиона понимает, что он наконец смотрит на неё. Но в его взгляде такое суровое и пугающее выражение, что теперь уже ей хочется отвести глаза. Она еле сдерживается. — Я знаю, что ты хочешь сказать, но не надо. Она слегка удивляется. — За месяц я вспомнила больше половины всего, и я вполне могла бы… — Не надо. — Он кривится будто от боли. Его правая ладонь дёргается, будто он хочет её остановить. Гермиона поражённо замолкает. — Не надо говорить мне об этом. И, Мерлина ради, Грейнджер, не нужно больше спешить. — Малфой… — Я знаю, что ты чертовски упряма, ладно? — скрипя зубами, говорит он. — Мы оба знаем. Но дай всему идти своим чередом. Не торопись и… не обещай ничего. Гермиона вздрагивает. — Почему ты вообще так уверен… — она колеблется и решает задать другой вопрос: — Откуда ты знаешь про действие Обливиэйта? Малфой отвечает резко, но не жестоко, а скорее устало. — От тебя. — Ох. — Это неожиданно. — Что? — Ты говорила, что если заклинание снимает тот, кто его наложил, то это нужно сделать быстро, не пытаясь восстановить память кусками. Как сорвать… — …пластырь. — Видимо. — Он пожимает плечами. Гермиона неверяще смотрит на него расширенными глазами. Она правда говорила ему такое? Конечно, она не помнит, но с чего бы Малфою врать об этом? Да и откуда ещё он мог знать настолько магловское выражение? Гермиона всматривается в его лицо, стараясь понять, и вдруг остро осознаёт: она говорила ему это в связи со своими родителями. Может, не сразу, но в конце концов она рассказала ему, что сделала. Он знает. И, наверное, это не так удивительно, если наконец смириться с тем, что в какой-то момент их странных взаимоотношений Гермиона начала по-настоящему доверять ему. — Но если контрзаклинание не произнесено, то воспоминания не могут сразу найти дорогу к нужным местам в голове. Они путаются и порождают хаос. Её снова немного мутит, и Гермиона откидывается на спинку стула, обдумывая ситуацию. Малфой прав. И он знал это с самого начала. Она правда могла рассказать ему всё это, потому что много исследовала тему, когда готовилась заколдовать родителей. Но со своих родителей она сняла заклинание одним движением палочки, и после долгого сна и чуть менее долгой прогулки, чтобы привести мысли в порядок, всё в их головах стало на место ровно так, как и должно было. Никаких побочных эффектов, никакой боли, никакого тумана в голове, лишь небольшая толика обиды на Гермиону, что она даже не посоветовалась с ними, принимая такое важное решение. Ситуации были разные, поэтому последнее время Гермиона и не думала о родителях. Ведь теперь они были в порядке. В отличие от неё самой. Гермиона опускает глаза, уперевшись взглядом в столешницу. — Я не помню, как говорила тебе это. — Это было позже. Гермиона кивает. — Хорошо. Допустим. Позже. — Грейнджер, — тихо окликает он и еле слышно говорит: — Я не хотел поднимать эту тему. Но раз уж мы… — он запинается. — Ты сняла с них заклинание? Воздух, твердея, застревает поперёк горла, и Гермиона закашливается, одной рукой прикрыв рот, а вторую приложив к груди. Вдох, выдох, чтобы прийти в себя, и она всё-таки может выдавить: — Да. Я сняла Обливиэйт. И они всё вспомнили, — она ловит его вопрошающий взгляд. — И они в порядке. Он мягко улыбается. — Это хорошо. Гермиону смущает эта улыбка. Она смотрится на его лице почти дико. Гермиона отводит взгляд. — А что было дальше? После разговора про шахматы. — Что ты помнишь? Она задумывается. — Я заметила, что запасы зелий кончаются, и решила их пополнить. Я не помню, но думаю, что в ближайшее время должна была заняться этим. — Верно. На его лице вдруг отражаются какие-то новые эмоции, которые Гермиона не видела до этого. Выражение мечтательное, словно Малфой окунается в фантазии или же, точнее, в воспоминания. Его лицо разглаживается, как в тот раз, когда она спросила его о матери. — Ты расскажешь, что тогда было? — аккуратно спрашивает Гермиона. Он отвечает на удивление резко: — Нет, — Малфой бесстыдно улыбается, заметив выражение её лица, но, будто просто хотел проверить реакцию, тут же поясняет: — Мы сварили много всего, я рассказал тебе некоторую информацию о портрете, а после ты снова осталась со мной. Ох. Его взгляд обжигает её. Желудок Гермионы сжимается, и сердце бухает так, что она слегка покачивается, цепляясь пальцами за столешницу. Гермиона тяжело сглатывает раз, другой и медленно вдыхает через нос, стараясь собраться с мыслями. По ногам и груди пробегает дрожь, когда она вдруг думает об их последнем поцелуе, который вспомнила. И о том, как хотела прикоснуться к Малфою, пока лечила его. И как практически заставила его обнять её до этого. Тепло обжигает щёки и шею как раз в тот момент, когда Малфой тихо бормочет: — Мерлин, это просто бесценно. — Что? — Твоё выражение лица. Она глядит на него словно загнанный зверь, но видит лишь мягкий свет в его взгляде. — Мне не нравится, что ты помнишь всё, а я будто блуждаю в темноте. — Гермиона не может больше смотреть на него и на мгновение закрывает глаза. — Мне тоже не нравится, что я единственный, кто помнит. — Я вспомню, — коротко кидает она. — Грейнджер… Гермиона перебивает быстрее, чем успевает продумать вопрос: — Ты все ещё надеешься, что я помогу тебе избежать Азкабана? Слова звонко, как камушки, падают на стол перед ними, и Малфой смотрит на её рот так внимательно и обескуражено, будто пытаясь понять, как вообще подобное сочетание звуков вырвалось наружу. Он хмыкает. — Я уже не избежал его. — Да. Извини, — она приглушённо фыркает. — Я неправильно выразилась. Я имела в виду, что… — Почему ты спрашиваешь? — прерывает он. — Ты обещал отвечать на вопросы. Этот вопрос никак не подстегнёт мою память, я просто хочу лучше понимать. «Я просто хочу узнать тебя». Они оба вздрагивают. — Да. — Да? — Да, я рассчитываю, что ты поможешь мне выйти, — Малфой колеблется, прежде чем продолжить. — Мне тяжело надеяться… Но я надеюсь. Я не уверен, что ты захочешь мне помочь, и даже если сделаешь это — не уверен, что у тебя получится. — Но почему? Вопрос слетает с её губ, но Гермиона тут же осекается. Рон. Ну конечно, Рон. Вопрос про него замирает на самом кончике языка, но, натолкнувшись на тяжёлый взгляд Малфоя, Гермиона замолкает. — У нас был договор, Грейнджер, — предупреждающе мотает головой он, но губы слегка дёргаются. Малфой знает, что поймал её, и, несмотря на обстоятельства, это забавляет его. — Один вопрос. Желудок Гермионы снова подпрыгивает к горлу, привкус желчи обжигает рецепторы, и она кривится. Это всё — его насмешки, её самочувствие, недостаток информации — так раздражает. Так сильно. Гермиона чувствует, что закипает. Малфой вскидывает брови, когда она привстаёт со стула. — Знаешь, Малфой, — тихим и зловещим голосом начинает Гермиона, — я поговорю с Макгонагалл, а после стану приходить каждый день, только чтобы у меня была возможность задавать тебе вопросы, — она упирается одной рукой об стол, а вторую поднимает, пальцем указывая Малфою прямо в грудь. — Новый день — новый вопрос, на который ты обещал отвечать. И к чёрту промедления, — она дёргает рукой и склоняется ближе. — Я буду в этой камере каждый день и буду проводить здесь все приёмные часы. — Тяжелый вздох сотрясает её грудь, когда она пытается набрать побольше воздуха. — И чтобы ты знал — я вспомню всё до Рождества. Напоследок она склоняется так близко, что всё-таки еле заметно тыкает его пальцем где-то в районе ключицы, и тут же отстраняется. Запыхавшись от страстной речи, Гермиона замолкает. Малфой не сводит с неё взгляда. Она ждёт любой реакции: тихой или громкой, яростной или спокойной. Но невероятно удивляется, когда в его взгляде снова проскальзывает веселье, а вокруг глаз собираются морщинки, предшествующие улыбке. — Впечатляет, Грейнджер, — мягко произносит он, и уголки губ всё-таки изгибаются. — Звучишь так, как будто меня должно это расстроить, но вообще-то, — он делает паузу, которую можно было бы назвать драматической, — я буду не против.