Цена памяти

Когда галлеон раскаляется, Гермиона быстро собирается и с треском аппарирует в Паучий тупик. На часах второй час ночи, и это её день рождения. Ей исполняется девятнадцать лет. Золотой день рождения: девятнадцать лет девятнадцатого числа. Это разгар её юности, но Гермиона уже видела столько, что хватило бы на полторы жизни. Может, даже на две. Меланхоличное настроение подталкивает остановиться и обдумать все события, которые привели к текущему моменту, но Гермиона не может тратить время на то, чтобы предаваться фантазиям. Ей нужно оставаться в реальности. Мадам Помфри провела полное обследование, когда Кингсли отправил к ней Гермиону. Её тело было повреждено минимально; зелья, которые вовремя дал Малфой, помогли. Разум же… был изранен, но не сломлен. Гермиона смогла взять себя в руки. И готова была действовать. Она цеплялась за возможности помочь, поучаствовать, сдвинуть всё с точки, в которой они оказались из-за войны. С возбуждением она ждала новую информацию от Малфоя. Несмотря на поздний час, Гермиона отбрасывает сон и застывает в знакомой гостиной. Малфой выглядит хуже, чем обычно. Придирчиво осмотрев его побледневшее лицо и напряжённую фигуру, вместо приветствия она спрашивает: — Что случилось? Он вздыхает с толикой раздражения и сбрасывает мантию, но не торопится сесть, застыв напротив Гермионы. — Операция в Гластонбери пошла не по плану. У меня был долгий день. — И ты решил продолжить его в моём обществе? Подозрительный взгляд — вся его реакция на её провокационный вопрос. Он молчит, разглядывая её дольше положенного, и лишь пожимает плечами. Возможно, Малфой позвал её, чтобы они оба смогли отдохнуть, но Гермионе не до этого. Она измучена, но не может отвлечься от своих размышлений. Эмоции слишком сильные и переплетаются внутри, стимулируемые воспоминаниями, которые резкими вспышками возникают в голове. Гермиона не уверена, что хочет оставаться с Малфоем этой ночью, и готова сказать ему об этом, но он опережает её. — Ты выглядишь злой, — замечает он слегка устало и переступает с ноги на ногу. — Что? — Гермиона хмурится. — Все эти дни ты была расстроена, но сегодня ты выглядишь злой. Это верное наблюдение. Она мучилась, горевала и не могла смириться с тем, как поступила. Случившееся подорвало её уверенность в себе. Чарли остался вечно саднящей раной на сердце. Томительное чувство вины, отчаяние, страх и отголоски боли от Круциатуса образовывали смесь, разрушающую психику. Но Гермиона не могла страдать слишком долго. Она не могла плескаться в разочаровании и в горечи, ей нужно было обработать все эмоции, трансформировать их и двигаться дальше. Так тоска превратилась в раздражение, а чувство вины — в решимость всё исправить. Это в её духе: то же произошло в годовщину смерти Дамблдора, когда Малфой не предупредил их о нападениях. Она боялась и грустила, а после сорвалась. Теперь же Гермиона продолжала винить себя, но кроме этого — попросту разозлилась. И ярость подталкивала её искать ответы и пути. Но пока ничего не находилось. Она кивает, соглашаясь с Малфоем, и поясняет: — Мы совсем не продвигаемся: Гарри с Роном так ничего и не обнаружили, ты ничего не узнал, я ничего не придумала, — Гермиона морщится, нахмурив лоб; веки трепещут, когда она на мгновение жмурится. С трудом сдерживаясь, чтобы не стиснуть кулаки, она добавляет: — И все сражения, в которых мы участвуем, никак не влияют на расстановку сил. — Да, последнее время ваши успехи вызывают сомнения, — роняет Малфой, и это злит ещё сильнее. Гермиону передёргивает, и в голове проносятся ядовитые слова, но, сдержавшись, она говорит: — Кингсли вызывает Гарри и Рона обратно. Она складывает руки на груди; Малфой кивает: — Это разумное решение. Если Поттер — единственный, кто в конце концов может победить Лорда, лучше уж держать его в безопасности. — Склонив голову к плечу, Малфой снова смотрит на Гермиону внимательно и изучающе. — Они совсем ничего не нашли? — У них есть идеи, — расплывчато сообщает Гермиона. Ей не нравятся их идеи, она с ними не согласна. Гарри писал, что видел несколько видений, но в них не было ничего конкретного по поводу портрета. Они все ходили по кругу. Снова и снова. — Знаешь, о чём я думаю? — вдруг спрашивает Гермиона. — Знаю, — невозмутимо бросает Малфой, чуть поджав губы. — О безумном количестве вещей одновременно. Он неопределённо взмахивает рукой в воздухе. Гермиона сердито щурится. — Мне не даёт покоя мысль, что делать крестраж из портрета — это чертовски странно. — Лорд вообще славится странным выбором в этой области, — Малфой слегка ухмыляется и приподнимает правую бровь. — Почему бы ему не создать крестраж из какого-то обыденного предмета? Нет же, он постоянно выбирает что-то заметное. Гермиона неожиданно для себя не сдерживает ответного смешка: — О да. Нам как будто даже везёт с этим. — На мгновение она позволяет губам изогнуться, но тень тут же пробегает по лицу, и, вздохнув, Гермиона продолжает мысль: — Но я думаю, что сейчас мы не правы. Мы ходим вокруг да около, но что-то не вяжется… — она вздыхает и поясняет: — Я говорила, что он выбирал важных, заметных людей. Но что, если он всё-таки поменял стратегию в этот раз? — Думаешь, он отправил бы отца за каким-то неважным портретом? — Он мог бы… Чтобы поиздеваться. Малфой вскидывает подбородок, слегка нахмурившись. Оттенок его глаз меняется в отсветах пламени; он моргает, смотрит в потолок, а после — снова на Гермиону. — Не думаю, — твёрдо заключает он. — Лорд невероятно честолюбив. Это должно быть что-то важное. В голове Гермионы проносится множество мыслей, но большинство — неутешительные. — Я тоже так думаю, но если мы ошибаемся? — Она нервно машет рукой в воздухе и тут же сжимает кулак и, зажмурившись, прижимает его ко лбу. Не открывая глаз и стараясь справиться с отчаянием в голове, Гермиона говорит: — Кроме того, мы даже не можем быть уверены, что он не решит создать ещё крестражи. — Не думаю, что он сейчас займётся этим, — вдруг с удивительной уверенностью говорит Драко, и Гермиона вскидывает на него взгляд. — Я не думаю, что он создаст новые крестражи, по крайней мере не в ближайшее время… Грейнджер, ты же понимаешь, какое количество сил требуют от волшебника магические ритуалы такого типа? Гермиона неопределённо пожимает плечами, продолжая удерживать ладонь у лица. — Считаешь, он не может сделать это сейчас повторно? — Лорд стал слабее. — Слабее? Опустив наконец руку, она смотрит на Малфоя расширившимися глазами. Ей не приходило это в голову. Гермиона так много думала о самом крестраже, о войне, об операциях и сражениях, что даже мысли не возникало, что Воландеморт не так могущественен, как всегда хотел казаться. — Он… не такой активный, — Малфой шумно выдыхает и, вскинув руку, проводит ладонью по затылку. Он пытается подобрать слова. — Лорд не участвует в операциях, не убивает самостоятельно и вообще… Не покидает поместье. Он всегда там и выглядит хуже. — Ещё хуже? — не удержавшись, переспрашивает Гермиона. — Смешно, — сухо комментирует Малфой, но всё же уголок его губ чуть дёргается. — Я могу ошибаться. Я не обладаю всей информацией. Но я думаю, что он потратил силы на создание крестража и сейчас слабее, чем был. И я уверен, что этот портрет должен оказаться чем-то известным. Ты… ты была права. Мы должны догадаться. Слишком много загадок вокруг него. И нужно сделать это как можно скорее, но пока… Вдруг Драко меняется в лице; он отводит взгляд и покачивает головой, будто бы спорит сам с собой. Гермиона хмурится, видя сомнения на его лице. Она достаточно изучила Драко Малфоя, чтобы понимать: он волнуется, будто готовится сделать что-то безрассудное. — Зачем ты позвал меня сегодня, Драко? — спрашивает она, случайно называя его по имени, но это оказывает эффект. Он вздрагивает и вновь смотрит на неё; глаза слегка блестят, и он сжимает зубы, а затем тянется к своей мантии. Из внутреннего кармана Малфой достаёт большую стопку бумаг, и глаза Гермионы вновь расширяются; она старается сдержать жадное желание добраться до новой информации. Она не сводит взгляд со стопки, когда Малфой вздыхает и наконец говорит: — Я принёс тебе карты, Грейнджер. Она едва ли не протягивает руку и непонимающе смотрит на него. — Какие карты? — Карты всех поместий, в которых я бывал. Гермиона неверяще отшатывается. Воздух в комнате вдруг сгущается, становится плотным и физически ощущаемым, будто бы слова Драко меняют что-то, порождают какую-то невидимую силу. — Но это же… — Здесь всё, что я знаю. Не так много людей обладают всей этой информацией, и я могу легко попасться на этом, — Драко сглатывает и чуть тише добавляет: — Вы должны использовать их аккуратно. — Я понимаю, — быстро отвечает Гермиона и, кивнув, делает шаг к нему. Несколько слов и стопка бумаг, но в этом так много. Гермиона осознаёт, что он подвергает себя опасности, когда передаёт ей такие сведения. Но она также слишком хорошо понимает ценность информации и не может позволить Малфою отказаться теперь. Боясь сделать лишний вздох, Гермиона протягивает руку. Он отдаёт ей всё, что у него есть. Она с благоговением принимает листы, исписанные знакомым почерком. Пока Гермиона мельком просматривает бумаги, она думает о том, чтобы спросить, уверен ли Малфой. Но боится, что он всё-таки поддастся сомнениям. — Это ценно, Драко, — с трудом она заставляет себя выдавить слова, но не решается поднять на него взгляд. — Это очень ценно. — Это ещё не всё. Гермиона застывает. Он уже дал больше, чем мог рассчитывать Орден. — Я… Я хочу дать тебе план нашего поместья, — он спотыкается на полуслове и прочищает горло, прежде чем закончить. — Поместья Малфоев. Пальцы Гермионы дёргаются, но это не та дрожь, которая преследует её после встречи с Беллатрисой. Это недоверие, предвкушение, надежда в одном движении, потому что Гермиона понимает, что на самом деле он предлагает, но не может выразить эмоции никак иначе. — Ты шутишь. Он покачивает головой, серьёзно глядя на неё. — Полный план поместья не знает почти никто. Но я хочу, чтобы он был у тебя на всякий случай. Поделись с Поттером, но не показывайте никому больше. Гермиона медленно кивает, наконец встречаясь с ним взглядом. В этот раз в его серебристых глазах отражается непоколебимая уверенность. — И где он? Он издаёт лающий смешок и показывает себе на голову: — Вот здесь. Она застывает и, не моргая, смотрит на него несколько секунд, пытаясь осознать его слова. — Ты дашь мне свои воспоминания? Усмешка скользит по его губам, но быстро исчезает, когда Малфой покачивает головой: — Нет уж, всё проще и сложнее одновременно. Один многозначительный взгляд — и Гермиона вспоминает плавные и уверенные движения Снейпа, лечившего Драко, когда тот был ранен. Малфой не мог говорить, и она тогда не добилась от него вразумительного ответа, пока Снейп попросту не… Догадка простая, но удивительная. — Легилименция? — Гермиона приподнимает брови. — Ты хочешь, чтобы я заглянула тебе в голову? Изумление наполняет её. Она почти уверена, что неправильно поняла его, потому что подобное предложение кажется безумным. Но Малфой лишь кивает. — Ты сама посмотришь все нужные воспоминания. Несколько мгновений Гермиона не может сложить звуки в слова, а слова — в предложения. Они никогда не говорили об этом, но она знает: Драко Малфой уже пустил её в своё сердце, но теперь он предлагал открыть ещё и разум. Гермиона отдаёт себе отчёт, что не увидит ничего лишнего, но одного факта достаточно — он пустит её к себе в голову. Она никогда не делала этого прежде, но представляет себе процесс достаточно интимным и уязвляющим. Раздумывая об этом, она справляется с немотой и спрашивает: — Ты знаешь, что сегодня за день? Настаёт его черед удивляться. Малфой непонимающе хмурится. — М? Гермиона слегка улыбается, пытаясь справиться с накатившей нервозностью и неловкостью от признания. — Сегодня мой день рождения. Конечно, он сразу улавливает иронию. На его лице появляется ответная улыбка, но в ней больше горечи, чем веселья. — О. Ну да, конечно. Само собой, — Малфой фыркает и шумно вздыхает. — Тогда можешь считать это моим подарком. Прогулка по поместью Малфоев. — И по твоим мыслям. — Не то чтобы я планировал дать тебе развернуться, — ехидно поправляет он, и Гермиона хмыкает в ответ. Но тут же слегка смущается и, отведя взгляд, неуверенно бормочет: — Есть один нюанс. — Какой же? — Я никогда этого не делала, — кончики ушей Гермионы слегка обжигает, пока она, всё так же не глядя на Малфоя, сумбурно добавляет: — Я… читала учебник. И знаю, как всё должно происходить, ну, в теории. Но мне было не на ком тренироваться. — О, ну это признание точно займёт особое место в моей голове, — с бесстыдным удовольствием в голосе протягивает Малфой, — Гермиона Грейнджер признаётся, что чего-то не умеет, как долго я ждал. Гермиона вспыхивает. — Я не говорила, что не умею, я просто не пробовала! Он многозначительно приподнимает одну бровь, и Гермиона отмахивается от него, слегка вскидывая подбородок: — Я справлюсь. — Не сомневаюсь. — Малфой переступает с ноги на ногу и окидывает её долгим взглядом, а после быстро смотрит на диван и снова на Гермиону. — Ладно, Грейнджер, — говорит он; тон становится деловым и немного озабоченным. — Ты знаешь, что делать, а я постараюсь облегчить тебе задачу. — Нам, наверное, лучше сесть, — предлагает Гермиона, проследив ещё один взгляд Малфоя в сторону дивана. Он кивает; она достаёт палочку, но никто из них не двигается с места ещё несколько долгих секунд. Гермиона нервничает не сильно, но заметно. Будто перед экзаменом, к которому она готова, но всё же могла ещё разок повторить материал. Просто для закрепления. Тревога вызывает покалывания вдоль позвоночника и сворачивается в животе. Гермиона садится, и Малфой тут же опускается следом. — Ты права, так будет удобнее, тем более это займёт много времени. И тебе поможет зрительный контакт. Он вдруг оказывается слишком близко. Их колени соприкасаются, и Гермиона едва отстраняется, пытаясь образовать между ними пространство, достаточное для манёвра: она хорошо помнит движение руки, а палочка приятно вибрирует, готовая к заклинанию. Только вот сама Гермиона не торопится, с волнением изучая Малфоя. Свет пламени всегда укладывает странные тени на его лице. Оно становится заострённым и более выразительным. Гермиона смотрит Драко в глаза, вглядываясь в серую радужку. Он так близко. Наконец она набирается решимости. — Легилименс! Заклинание будто подбрасывает её, и Гермиона влетает в пространство, одновременно мягкое и плотное. Оно сдавливает её со всех сторон, вытягивается, обрастает стенами, которые моментально разжижаются и стекают вниз. Гермиона пытается вздохнуть, но воздуха вокруг не хватает, и она теряется в череде каких-то отрывков, цветных пятен и неразличимых образов. Уши закладывает, но она всё равно слышит отдалённые звуки и дёргается от них прочь, испуганно возвращаясь в реальность. — Грейнджер, — шипит Малфой, сердито глядя на неё. — Не надо так метаться. Его взгляд помутневший, а скулы слегка алеют. — Тебе больно? — Ты… немного неповоротлива. Я не пытаюсь вытолкнуть тебя, поэтому приходится приспосабливаться. — И… Извини? — Ох, поверь, бывало и хуже. Стараясь не вдумываться в смысл услышанного, Гермиона вновь поднимает палочку. Малфой открывает свой разум, встречая её нужными воспоминаниями, но Гермиона с непривычки пытается развернуться и увидеть больше. В этот раз он сам выталкивает её из головы. В тот же миг идея присесть сразу кажется Гермионе почти гениальной, так как она не уверена, что устояла бы на ногах. Она морщится, пока Малфой потирает лоб с болезненным выражением лица. — Не суетись так, Мерлин, Грейнджер, — он прикрывает глаза. — Я тебя проведу. — Проведёшь? Ну конечно, может быть проводишь под руку? — беззлобно ворчит она, раздражённая отсутствием мгновенного успеха. Малфой тихо цокает языком. — Я покажу тебе нужные воспоминания, тебе нужно лишь следовать за ними и запоминать. Не пытайся прорваться сама. Гермиона глубоко вздыхает. Взмах палочки, и она снова погружается в его сознание, и в этот раз Малфой не позволяет ей своевольничать, сразу выстраивая стены. Гермиона напрягается, но удерживает внимание. Постепенно всполохи вокруг замедляются и выравниваются, образуя конкретное воспоминание. Она стоит на пороге старинного особняка. Вот так. Кажется, получилось. «Поместье большое, так что нам потребуется какое-то время», — слышит Гермиона. Мерлин, этот голос, он у неё в голове? Нет же, это она — в его. Гермиона вздрагивает от осознания: она слышит мысли Малфоя. Может ли она слышать всё, о чём он думает? А если он может слышать её? Если он проникнет к ней в разум? Если он уже там, а она не чувствует, потому что слишком отвлечена, и… «Грейнджер, я чувствую твою панику», — раздаётся голос; Малфой звучит напряжённо и измотанно. Она судорожно вздыхает и пытается расслабиться. Потому что на самом деле в этом нет ничего страшного. Да, она в его голове, но просто посмотрит воспоминания, пролистает их как страницы книги, знакомясь с поместьем. Ей нужно успокоиться и сосредоточиться, чтобы всё запомнить. Удерживать контакт несложно, просто немного волнительно, но она справится. Она со всем справится. «Так-то лучше, — тихо говорит… нет, думает Малфой, и Гермиона слышит, что он и сам расслабляется. — Мы начнём медленно, и ты всегда можешь прерваться». Она кивает, запоздало понимая, что он этого не увидит. И в этот момент всё вокруг приходит в движение. Гермиона чувствует себя призраком, который скользит по коридорам и комнатам древнего имения. Она — непрошеная гостья. Драко подготовился: выделил и упорядочил нужные воспоминания, создав идеальный план поместья прямо у себя в голове. Он составил живую, осязаемую карту и теперь непринуждённо открывает Гермионе видения одно за другим, по ходу дела описывая расположение комнат. В его воспоминаниях нет людей и даже голосов, лишь портреты на стенах, которые, как кажется Гермионе, провожают её подозрительными взглядами, хоть она и знает, что находится в теле Малфоя. На самом деле её там нет. Её нет в гостевых спальнях — вылизанных домовыми эльфами одинаково помпезных комнатах. Её нет в большой столовой, и в малой, и на кухне, и в небольшой комнатке, где подают чай. Её нет в подземельях: ни в камерах, ни в погребах, ни в лабиринтах коридоров. Её нет в гостиной — большом зале с тёмно-пурпурными стенами, хрустальной люстрой и мраморным камином. Малфой задерживается там и, оглядываясь, показывает ей все входы и выходы. Гермиона может рассмотреть портреты на стенах и замысловатые завитушки на раме большого зеркала, которое висит над камином. В отражении она видит лицо Драко: холодное, напряжённое и осунувшееся. Дом будто угнетает его. Через короткий миг он отворачивается от зеркала и смотрит в центр комнаты. В этот момент всё вокруг начинает вибрировать. Тени сгущаются: спускаются с потолка по стенам и расползаются по полу, создавая пугающие очертания на поверхностях. Люстра, покачиваясь, неестественно блистает. Сердце Гермионы заходится с удвоенной скоростью, и она зачарованно смотрит по сторонам, не в силах пошевелиться. Появляются и исчезают расплывчатые фигуры: трое у стены, двое в креслах у камина, некто прямо рядом, а после снова ничего. Как блики, иллюзии. Но только вот всё это было когда-то по-настоящему. В воспоминания проникают звуки: чьи-то приглушённые голоса спорят, ругаются, командуют, подбадривают, упрашивают, стонут, кричат… Кричат. Драко так и не двигается с места, а Гермиона, запертая в его голове, ничего не может поделать с чередой образов. Всё вокруг меняется снова, и снова, и снова, пока наконец картинка не замирает, показывая конкретную сцену. И Гермиона видит себя — растерзанную и измученную. Она лежит на полу, прерывисто дыша, пока слёзы без остановки текут из глаз, а рука сочится кровью. Рядом Беллатриса склонилась над ней, навалившись всем телом. Она вонзает острие клинка, и Гермиона — та из воспоминания — заходится рыданием, захлёбываясь воздухом и слезами. Её пронзают отчаяние, страх, тоска — и собственные, и малфоевские. Они оба хотели бы отвернуться, но не могут отвести взгляда или прикрыть уши, поэтому продолжают впитывать всё происходящее. Стоны, крики и смех — ужасающий смех — отдаются в голове, и Гермиона чувствует холодную руку, сжимающую её внутренности. Она видит себя и Беллатрису, чувствует собственную беспомощность. Снова. И вот уже перед мысленным взором возникает Чарли Уизли, который падает на колени и вторит её собственному крику. Паника пронзает её, и Гермиона старается вырваться из головы Малфоя. Она дёргается, мечется, ища выход и не в силах думать о том, что может причинить ему боль. Ей просто нужно прервать это воспоминание, пока оно не поглотило её. Ей просто нужно спастись… Со стоном она разрывает контакт и откидывается на подушки, продолжая сжимать палочку в руке так, что пальцы онемевают. Гермиона тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. Её взгляд медленно фокусируется на Малфое, который замер напротив с виноватым видом. Он выглядит потрясённым, и, хоть боль и видна в его взгляде, гораздо более заметны стыд, неловкость, горечь. — Я… я не хотел, Грейнджер, это вышло не специально, честное слово, — выпаливает он. И вдруг тянется к ней, а Гермиона, все еще пребывая в состоянии шока, на автомате отталкивает его ладонь. — Извини, — быстро говорит она, заметив недоумение и даже обиду, скользнувшую по его лицу. — Как это вообще случилось, Малфой? Мне казалось, что ты контролируешь свои мысли. — Я случайно… — он вдруг морщится, как будто хочет сказать что-то еще, но не может, — я правда не хотел, Грейнджер. — Мне нужен перерыв. Она встает и отходит, отвернувшись к окну. За серыми пыльными занавесками ничего не видно, но она не рискует их отодвинуть и просто стоит и смотрит, фокусируя взгляд в одной точке и стараясь подавить подступающую панику. Гермиона не была готова это увидеть. Она могла находиться в той комнате и, остудив свой рассудок, исследовать её, запоминать. Но увидеть со стороны то, что происходило тогда, было выше её сил. Тем более так скоро после того, как она снова пережила это. Дрожь пробивает её тело, и Гермиона сжимает кулаки, чтобы справиться с собой. Медленные вдохи и выдохи помогают вернуть утраченное спокойствие, но в груди всё равно разворачивается боль, подпитываемая отголосками паники. И страха. Она не хочет бояться, но не может этому сопротивляться. Ладони холодеют, и Гермиона склоняет голову к груди, пока перед глазами продолжают мерцать образы прошлого. Собственный обречённый взгляд, отчаянный крик, жар Круцио, сковывающий мышцы, и кровь, так много крови… Малфой бесшумно оказывается у неё за спиной. Прежде чем Гермиона успевает его остановить, он кладет руки ей на плечи, и, вздрогнув, она хочет вырваться или хотя бы развернуться. Но он удерживает её неожиданно крепко и вдруг прижимается грудью к её спине. Гермиона судорожно втягивает воздух и чувствует, как Малфой наклоняется и приникает щекой к её виску. Его рука обхватывает тело Гермионы, заключая в объятия. Она снова трясётся, но его непоколебимость и твёрдость поглощают дрожь. Гермиона сдаётся. Она без понятия, сколько они стоят так. Гермиона отдаётся ощущениям, чувствуя рваное дыхание Малфоя и его сердце, заходящееся нервным стуком прямо у её лопатки. Она прикрывает глаза, пока по её телу разливается тепло, а паника постепенно отступает. Внезапно Малфой начинает сбивчиво говорить: — Мне очень жаль, и я хотел извиниться, — глухо произносит он; речь такая, словно ему приходится с трудом выталкивать каждое слово из горла. Прислушиваясь, Гермиона снова напрягается в его объятиях, но не вырывается, а лишь впитывает каждое слово. Запоминает. — Я хотел извиниться за то, что ничего не сделал тогда… И за то, что у меня не было даже мысли помочь вам. Всё могло быть иначе. Всё действительно могло быть совсем иначе, хочет сказать Гермиона, но это была бы другая история. Невозможная в той реальности, в которой они оказались. Она никогда не думала, что он мог бы поступить по-другому тогда. Да и сейчас она всё ещё старалась ожидать от него как можно меньше. Гермиона хочет сказать всё это, но молчит, поражённая его откровенностью. — Я извиняюсь за то, что пустил Пожирателей в Хогвартс. За то, что стал причиной смерти Дамблдора. И твоих друзей. За то, что я участвовал и продолжаю участвовать во всём этом. Я… — его вздох громкий, судорожный, болезненный, будто Малфой на грани, будто ему невыносимо и мучительно произносить всё это. Но он старается. Гермиона неосознанно вжимается в него, ожидая продолжения. — И я хочу извиниться за то, как вёл себя с тобой все эти годы… Я… Мне… Я прошу прощения… Наконец Гермиона находит в себе силы сдвинуться с места. Она дёргается, и Малфой, обессилев от собственных слов, на этот раз спокойно выпускает её; Гермиона разворачивается и заглядывает ему в лицо, озарённое тусклым светом пламени. Его глаза потемнели, и в них плещутся такие горечь и раскаяние, что сердце Гермионы сжимается и в горле застревает тугой ком. Она хочет поспорить с ним и сказать, что всё в порядке и что он не сделал ничего плохого. Но он сделал — и знал это. Драко Малфой совершил немало подлостей и вынужден был отвечать за свои поступки. Но в этот момент он выглядит таким беззащитным, что ей хочется дать ему хоть что-то. Спокойствие. Признание. Надежду. Гермиона медленно тянется ладонью к его лицу и касается щеки как раз в то мгновение, когда он, вздрогнув, заканчивает, глядя ей прямо в глаза. — Прости меня за всё, Грейнджер. И она прощает. На самом деле, она уже давно простила. Гермиона задумчиво качает головой, а затем, спохватившись, медленно кивает и привстаёт на цыпочки, не отводя взгляда от глаз Малфоя. Он наблюдает за ней настороженно и печально, но вздыхает с облегчением, когда Гермиона прижимается губами к его челюсти, целует в щеку, касается уголка губ. Он коротко целует её в ответ, а затем вновь стискивает обеими руками и прижимается лбом к её лбу.

***

Проснувшись, Гермиона вспоминает, как после разговора они продолжили путешествие по поместью до самого утра, пока она не запомнила все хитросплетения коридоров. Малфой держал себя в руках, и больше не было никаких лишних воспоминаний. Она садится на кровати, обдумывая все увиденные события, и какое-то время смотрит в пустоту, пока за окном медленно разгорается заря. Тёплый свет рисует замысловатые узоры на стенах и простынях, и хоть Гермиона и не верит в прорицания, всё равно всматривается, пытаясь найти ответы и подсказки. Под утро она засыпает вновь, и внезапно ей снится Рон. Он держит её за руку и гладит по голове, пока она плачет, уткнувшись ему в плечо. Это воспоминание старое — ещё до того, как умер Снейп и они узнали про портрет; до того, как Малфой помог спасти пленных; до того, как он поцеловал её в первый раз. Они с Роном сидят в её комнате утром в самом конце июня после того, как прошли пожары двадцать четвёртого. Всё произошедшее повергло Гермиону в слишком сильный шок, и она не могла перестать думать обо всех пострадавших волшебниках и маглах. Это натолкнуло её на мысли о родителях. Она расстраивается и признаётся Рону, что скучает по ним и боится, что они больше никогда не вспомнят её. Сквозь слёзы Гермиона сбивчиво рассказывает ему об Обливиэйте, разбрасываясь спутанными деталями, потому что её успокаивает делиться знаниями. Рон изредка перебивает и подшучивает над ней, но даёт выговориться, не разнимая объятий. После он наколдовывает ей стакан воды, который Гермиона принимает с благодарностью. Утерев слёзы, она наконец улыбается ему. Гермионе становится легче. Когда воспоминание заканчивается, она окончательно просыпается.