— Ты вспомнила про Уизли.
Малфой говорит это вместо приветствия, когда Гермиона садится напротив, и она вздрагивает.
Звучит почти жестоко.
Слова застревают в горле: ответ не требуется, но она всё равно пытается выдавить хоть что-то. Гермиона прикрывает глаза, не в силах смотреть на Малфоя, когда произносит:
— Да.
Это не те воспоминания, которых она ждала и добивалась, но они тоже неотъемлемая часть её истории. Той жизни, в которой был Драко Малфой, были их встречи и разговоры, его помощь Ордену с войной и помощь самой Гермионе с тем, чтобы отвлечься. Но вместе со всем этим были и боль, и стыд, и тоска.
Было столько вещей, которые разбивали Гермионе сердце, а она даже не знала, получилось в итоге ей сохранить его в целости.
Она поднимает лицо и смотрит в потолок, а затем болезненно вздыхает.
— По тебе видно, — полузадушенно кидает Малфой, потом молчит несколько долгих мгновений, но всё же поясняет: — По тебе видно, что ты вспомнила. Ты снова… выглядишь как тогда.
Гермиона видит выражение его лица краем глаза, но этого не хватает, чтобы понять, о чём речь, поэтому она неуверенно переводит взгляд на Малфоя. Он выглядит серьёзным и немного грустным и задумчиво прикусывает щёку, наблюдая за Гермионой.
— Как? — коротко переспрашивает она.
— В тебе есть чувство вины. В твоих глазах, — он приподнимает правую руку, делая невнятный жест в воздухе, — и на твоём лице. Ты переполнена им, и оно плещется через край.
Гермиона сглатывает, чувствуя, как в груди всё сжимается от его слов. Ей хочется часто заморгать, будто нечто действительно вот-вот прольётся из глаз. Но это не вина, это банальные слёзы.
Гермиона сдерживается.
— Так уже было раньше, — добавляет Малфой, и она понимает, что он имеет в виду.
Так было, когда она помнила, но стало иначе, когда она всё забыла. Она изменилась, и Малфой улавливал это с лёгкостью человека, который хорошо её знал.
Гермиона никак не отвечает и вглядывается в его лицо.
Может ли она понять, что написано на нём? Может ли прочесть по морщинкам, складкам, потёртостям всё, что пережил Малфой? Может ли правильно интерпретировать то, что видит в глазах, когда он смотрит на неё вот так?
Знает ли она того Драко Малфоя, который сидит перед ней на шатком стуле в Азкабане, или лишь обманывается, думая, что он и Малфой из её воспоминаний — один и тот же человек?
— Мне есть за что чувствовать вину, — наконец тихо говорит Гермиона в попытке отвлечься от размышлений.
— Ты не виновата.
— Ох, Малфой, ты же…
— Ты ни в чём не…
— …Глупо даже спо…
— Ты. Не. Виновата.
— …Я помню, как бросила его там, так что не знаю, о чём ты, но я очень даже…
— Грейнджер!
Малфой бьёт рукой по столу, и пусть он привязан — получается грозно.
Она хмурится.
— Драко, тебя даже не было там, ты не можешь судить.
По его виду Гермиона понимает: он оскорбился.
— Не надо было быть рядом, чтобы понять: в таком состоянии осознанно аппарировать ты не смогла бы. Тебя бы расщепило как неумелого ребёнка. Твоя магия выдернула тебя оттуда, Грейнджер.
— Всё равно важны не обстоятельства, а результат.
Его глаза опасно сверкают:
— О, Грейнджер, запомни эту мысль.
Малфой холодно усмехается, и Гермиона вдруг смущается хищного выражения его лица.
Она не может не обращать внимания на его заботу и чуткость, но всё же некоторая жестокость иногда прорывается на поверхность через его едкие взгляды и грубые слова. Гермиона знакома и с его сарказмом, и с ядовитым тоном, и всё же ей немного странно видеть их после того, как столь многое изменилось.
Чуть умерив пыл, она всё-таки снова спорит, но без прежнего запала.
— Магия — часть меня. Я сама сделала это.
— Ты не виновата, — он стискивает зубы. Кажется, Малфой устал повторять одно и то же. — Ты допустила ошибку. Слабость. Но это было вынужденно и не определяет того, кто ты есть.
— Я думала о себе иначе.
— Ты смелая, но не безрассудная. Твой инстинкт самосохранения оказался сильнее в этот раз. — Его лицо вдруг омрачается болью: — Если бы так было всегда…
Гермиона морщится.
— Твои загадочные фразы о том, чего я не помню, раздражают.
— Твои страдания из-за того, что ты оказалась не так благородна, как думала, тоже.
— Дело не в благородстве!
— С вами, гриффиндорцами, дело всегда в благородстве, или храбрости, или невыносимой упёртости, — припечатывает Малфой и издаёт невнятный раздражённый рык. Его тело напряжено, кулаки на столе сжаты, и он на миг закатывает глаза, а затем вздыхает и безапелляционно произносит: — Давай договоримся раз и навсегда, Грейнджер. У меня жёсткая позиция на этот счёт. Ты могла бы попытаться помочь Уизли, или вступить в бой с Беллатрисой, или вернуться туда после. Наверное, ты могла бы. — Он приподнимает обе руки, будто оценивая два варианта как на весах. — А может и нет. Ты свалилась на пол после аппарации, задыхаясь от перенесённого Круциатуса, голова была разбита, а руки тряслись так, что ты не могла удержать палочку. Ты могла попробовать что-то исправить, и почти наверняка трупов стало бы на один больше. Я верю в это и рад, что ты не попыталась… Так что прекращай страдать от разочарования в себе и чувства вины, потому что ты спасла собственную жизнь — и это уже немало.
— Но это…
— Слишком эгоистично, трусливо, малодушно для великой Гермионы Грейнджер, я понимаю.
Она раздражается из-за того, что Малфой не даёт вставить ни слова, и рявкает:
— Просто дай мне время свыкнуться!
— У тебя уже было… — он осекается и замолкает. Лицо бледнеет ещё сильнее, чем обычно, а на скулах проступают розоватые пятна. Малфой открывает рот, потом снова закрывает и стискивает челюсти, стараясь взять себя в руки.
Затем он всё же говорит:
— Извини, — он цокает языком. — Извини, ты не помнишь об этом, и это несправедливо, и у тебя действительно должно быть время, — он шумно выпускает воздух, обводит её лицо бегающим взглядом и качает головой. — Я просто не хочу, чтобы ты долго тащила это на себе. Во время войны все совершали недостойные поступки, и так уж вышло, что ты, Грейнджер, не стала исключением. Но этому были причины… Хотел бы я, чтобы всё было по-другому.
Дрожь пронзает тело Гермионы от тоски в его голосе, и она старается сохранить невозмутимость, но Малфой явно вновь что-то улавливает по её лицу и подозрительно смотрит на неё.
Желудок беспомощно сжимается, и Гермиона чувствует потребность сказать хоть что-то, но не успевает.
— В тот раз я впервые понял, что ты можешь погибнуть на этой войне.
Согревающие чары, которые Гермиона предусмотрительно наложила, когда пришла, не помогают; её прошибает холод. Тяжёлая голова отдаётся болью на слова Малфоя.
— И что это изменило? — Не успев договорить, Гермиона резко понимает ответ и, поморщившись, спрашивает изменившимся тоном: — Ты поэтому дал мне планы поместий?
Вдруг непривычная растерянность отображается на лице Малфоя; он опускает взгляд и пожимает плечами. Когда Гермионе кажется, что он так ничего и не ответит, Малфой тихо произносит:
— Я ничего больше не мог. — Тут же вскинув глаза, он смотрит на неё одним из своих проникновенных взглядов, и Гермиона вздрагивает. — Я… не мог раскрыть вам планы готовящихся операций, не мог провести в поместья, не мог сражаться на вашей стороне. Но взвесив всё, я решил, что могу поделиться этими картами.
— И это было очень много с твоей стороны. Мы ведь воспользовались ими… — Гермиона напрягает разум, стараясь пробудить реальные воспоминания поверх того, что ей кажется правдой. — Мы очистили поместье Розье. Освободили заключённых в поместье Крэббов. И захватили нескольких Пожирателей у Мальсибера.
Она выжидающе смотрит на него, ощущая себя ребёнком, играющим в угадайку. Её вопросы и версии нуждаются в его ответах и подкреплениях.
— Да, — Малфой кивает. — Благодаря им вы начали побеждать.
— И тебя же не раскрыли?
— Нет. Вы действовали аккуратно. После того как вы захватили Розье, Лорд решил, что это он сдал всю информацию.
Гермиона задумчиво замирает, уставившись в пространство рядом с головой Малфоя.
— То есть всё это было… — она долго подбирает слово, — …не зря?
Малфой издаёт лающий смешок.
— Не знаю, Грейнджер, наверное, можно назвать это так. Не мне судить. — Он разводит руками в воздухе, будто указывая на ситуацию, в которой оказался.
Гермиона смущается, но следующий вопрос без промедлений срывается с её губ:
— А ты… Ты разобрался со своими приоритетами?
— Что?
Она видит: Малфой опешил. Она не теряет способности удивлять его, ведь такого он точно не ожидал.
— Мой вопрос, — напоминает Гермиона. — Ты обещал отвечать, и в этот раз я хочу знать, смог ли ты в итоге понять, какие у тебя, ну, идеалы… И что ты считаешь важным. И почему ты делал всё, что делал.
Во время её невнятной тирады Малфой смотрит на неё искренне изумленно, а когда она заканчивает, вдруг тяжело вздыхает и, опустив голову и согнув руку, упирается лбом в ладонь. Гермиона не видит выражения его глаз. Малфой зарывается пальцами в волосы и разглядывает свою вторую руку, а после сжимает её в кулак и издаёт гортанный звук.
— Это точно не тот вопрос, на который я могу… хочу отвечать.
— Я пообещала не придираться к ответу, ты можешь сказать что угодно, — предлагает Гермиона и прикусывает губу; сердце в груди пропускает удар от такого вида Малфоя.
Он качает головой и что-то снова ворчит себе под нос.
— Тогда я понял не всё, — медленно произносит он и наконец убирает руку от лица и поднимает взгляд на Гермиону, — но многое.
Она пожимает плечами и заставляет себя приподнять уголок губы:
— Удовлетворительно.
Он хмыкает.
— Какой вопрос — такой ответ.
Гермиона закатывает глаза. Она не разочарована, потому что не ожидала откровения, но должна была попытаться.
Она никак не могла оценить уровень их близости.
Драко явно что-то чувствовал к ней. Его извинения в день её рождения были искренними, трогательными, почти интимными. Это воспоминание было мучительным, но, возможно, стало её любимым. Даже после всех событий тех месяцев, что он шпионил для Ордена, именно оно пошатнуло то, как Гермиона воспринимала Драко Малфоя. Но насколько открытым он в итоге стал? Мог бы он ответить на её вопросы о приоритетах, если бы Гермиона всё помнила?
Может, она уже на самом деле знала ответ?
Или же они никогда и не дошли до такой прямоты?
— Я тоже понимаю многое, но не всё, — возвращает Гермиона и тянется к сумке, которую в этот раз принесла с собой. Минутная суета, пока она копается, пытаясь отыскать нужное, слегка приводит в чувство. Гермиона достаёт тетрадку и магловскую ручку. — Я не могу уложить всё в голове, воспоминания хаотичны, они путаются и… Что?
Малфой сжимает губы в линию и сужает глаза, но, когда она строго смотрит на него, не выдерживает и коротко смеётся, закинув голову.
— О Мерлин, Грейнджер. Ты… как всегда.
— Ты смеёшься? — неверяще спрашивает она, наблюдая, как дёргается его кадык и вокруг глаз появляются морщинки. — Тебе не кажется, что это не очень-то уместно?..
— Да, знаю, знаю, просто я…
— Что?
— Скучаю по этому.
Он выдыхает; улыбка задерживается на его губах и в глазах, освещая тёмную камеру. Гермиона наслаждается этим зрелищем и, расправив плечи, тоже слегка улыбается. На несколько секунд между ними устанавливается светлое взаимопонимание, и кажется, что они близки, как были тогда, и даже ближе. Но Гермиона не выдерживает и мельком глядит на свою тетрадку, а затем хмурится.
Она тоже скучает.
Скучает по ощущению, которое подпитывают воспоминания. Скучает по образу Малфоя в своей голове и, честно говоря, немного и по этому Малфою, которого видит напротив. Она засыпает и просыпается с мыслями о нём, и, наверное, уделяет ему слишком много внимания.
Но ничего не может с собой поделать.
Гермиона смотрит на свои руки, вцепившиеся в тетрадь, а после сквозь ресницы поднимает взгляд на Драко. К её разочарованию выражение его лица сменилось. Там снова холод, тревога, раздражение.
Ей хочется вернуть улыбку, но Гермиона не может найти в себе силы, чтобы развеять мрак, охвативший их. Возможно, если она вспомнит ещё больше — будет легче удерживать это тепло между ними. Гермиона качает головой и, открыв тетрадь, говорит:
— Я пыталась делать заметки и раньше, но всё расплывалось. — Она бездумно переворачивает несколько страниц со своими сумбурными записями. — Сейчас мне кажется, что у меня получается сформулировать, но… Я хочу собрать единую картинку. Но пока не выходит.
Гермиона постоянно старается уложить всё по полочкам в своём разуме. Это мучительно не только морально, но и физически. После воспоминаний о Беллатрисе и легилименции голова Гермионы снова раскалывается. Она не хочет говорить об этом Малфою, не хочет волновать и злить его, но ей нехорошо.
— Ладно, — он вдруг покладисто соглашается. — Я попробую тебе помочь.
— Ответишь на большее количество вопросов? — она хитро щурится.
Малфой хмыкает:
— Выборочно.
Его взгляд прикован к ней, пока Гермиона пальцем обводит строки и, начав сначала, перечисляет все события, которые помнит или думает, что помнит.
Она была связным Драко Малфоя, который шпионил для Ордена Феникса. Он раскрывал ей информацию, хоть и не всегда успешно, передавал материалы, рассказывал, что знал. Они разговаривали, ругались, однажды чуть не подрались. Она лечила его, а он — её. Он поцеловал её, а после спас пленных Ордена и пострадал.
Они… были вместе.
Малфой почти не поправляет её, лишь напряжённо кивает и продолжает задумчиво слушать.
Гермиона старается придерживаться хронологии.
Умер Снейп, и Волдеморт сделал себе ещё один крестраж. Таинственный портрет, который взялся будто из ниоткуда и пропал после финальной битвы, словно никому никогда и не принадлежал.
— У меня была теория, что портрет был магловским, — энергично произносит Гермиона, останавливая палец в том месте, где писала про это. — Но она не подтвердилась, верно?
Малфой молчит; Гермиона приподнимает одну бровь, но он лишь зеркалит её движение. Он не то чтобы дразнится, но Гермиона всё равно возмущается:
— Серьёзно?
— Я не буду говорить ничего лишнего.
— Ты сказал, что попробуешь помочь.
— Это и есть мои попытки. — Уголок его губы насмешливо дёргается, и Гермиона закатывает глаза, нервно сминая пальцами уголок тетради.
— Изумительно, — бормочет она, чувствуя отголоски обиды. Она пытается соединить все зацепки, чтобы понять, чей портрет это был, но пока что ей не удаётся. Она пытается разгадать загадку, но это уже второй раз, поэтому Гермиона раздражена и хочет справиться быстрее.
— Я могу сказать только одно, — вдруг говорит Малфой, когда она уже готова идти дальше. Гермиона замирает и смотрит на него в ожидании. — Мы потратили немало времени зря. Портрет был ближе, чем нам казалось.
— О.
Это ничего ей не даёт. Но тот факт, что Драко идёт на уступки и всё-таки делится хоть чем-то, почему-то согревает. Она делает пометки в своей тетради, пока он неотрывно следит за её руками.
Гермиона продолжает.
Орден теряет Ракушку; Орден разрушает поместье Лестрейнджей; Гермиона с Драко сближаются и готовят вместе зелья.
В её тетради два столбца. В одном то, что она теперь помнит точно, например, столкновение с Беллатрисой или прогулку по памяти Малфоя. В другом — события, которые она воспроизводит лишь частично. Гермионе кажется, что она чувствует, где пробелы в её памяти. Она пытается отделить эти места, обдумать, дополнить — и затем мысленно вернуться в них, чтобы вспомнить всё целиком.
В этом столбце операции в поместье Пожирателей и, главное, нападение на Хогвартс. Она помнит, как Орден Феникса планировал его, помнит, как всё начиналось.
Но пока что никак не может воссоздать точные причины, по которым они решились на это.
— Мы хотели выманить Волдеморта? — спрашивает Гермиона резко, надеясь застать Малфоя врасплох и получить информацию хотя бы по его реакции.
Но он сосредоточен и холоден, когда смотрит на неё, чуть сощурившись, и отвечает:
— Был такой вариант. Все понимали, что он маловероятный, но обсуждали такую возможность.
Она пробует снова:
— Тогда почему на самом деле мы это сделали?
— Я уверен, что ты или вспомнишь, или догадаешься сама, и тогда…
Гермиона перебивает его:
— Крестраж!
— Ну, не так же быстро, Грейнджер. — Он морщится.
— Это было связано с крестражем, верно? Неужели портрет всё-таки был в Хогвартсе?
Он прерывает её жёстко, и Гермионе на миг кажется, что Малфой тянется к её тетради; она слегка отстраняется.
— Нет уж, Грейнджер, ты заходишь слишком далеко, — нахмурившись, он твёрдо говорит: — Мы договаривались по порядку и через маленькие подсказки. Я согласен обсуждать то, что ты уже вспомнила, но не лезь вперёд.
— Хорошо, — она покладисто соглашается и, быстро кивнув, облизывает пересохшие губы. — По порядку.
Малфой щурится, ожидая подвоха с её стороны. Гермиона набирает побольше воздуха в лёгкие.
— Я помню сражения в поместьях Пожирателей. В некоторых я участвовала, во время других помогала колдомедикам. Я помню, как мы обсуждали и планировали их. Мне кажется, все эти воспоминания правильные. Чёткие. — Малфой неопределённо поводит плечами и выжидающе смотрит на неё. Она делает вдох и выдох, снова вдох. И спрашивает, стараясь звучать уверенно: — Но что было после моего дня рождения… с нами? Что было потом?
Малфой вдруг грустно ухмыляется.
— Потом? — слова срываются с его языка так быстро, будто он не успевает задуматься и удержать их: — Потом ты обещала защитить моё будущее.
Гермиона поражённо застывает, приоткрыв рот.
Неожиданно стальной обруч сдавливает голову, и она слышит голос Малфоя как сквозь плотную пелену:
— …Ты вообще немало говорила о будущем.
Эти слова обладают силой разрывающейся бомбы. Неожиданно они сносят Гермиону, и ей становится так больно, что немного начинает кружиться голова.
Она знает, что это значит.
Симптомы говорят о том, что Гермиона снова на грани воспоминаний, что она вот-вот проваливается в видения прошлого.
Но в этот раз она не уверена, что хочет погружаться в них так быстро.
Она фокусирует взгляд на лице Малфоя и концентрируется на его словах, стараясь удержаться в реальности.
Будущее…
Гермиона говорила с ним о будущем.
Но в итоге не смогла обеспечить его.
Снова её накрывает щемящая смесь чувства вины, горечи и злости на саму себя. Всё должно было быть по-другому, она обязана была, она обещала ему, она…
— Грейнджер?
Малфой легонько дотрагивается до её кисти.
— Я в порядке! — восклицает она и видит белые мелькающие пятна. Она ощущает, как дрожат её губы и крепко смыкает их.
— Грейнджер, только не снова, — настороженно просит он и сжимает её руку.
— Ничего не будет… Я… Я почти… — она обманывает не столько его, сколько саму себя, и понимает это, когда холод проходит по телу, а перед глазами вдруг мелькают далёкие образы. Её голос срывается: — Драко, я не хочу. Я не готова.
Гермиона моргает: вот перед ней Драко Малфой в тюрьме, а на закрытых веках — тоже он, только более молодой, свежий, расслабленный.
Хлопок ресниц, и серые глаза смотрят с беспокойством. Ещё один — они глядят лукаво, насмешливого, но тепло.
Она видит одновременно две картинки, два момента времени, двух Драко Малфоев, и это разрывает ей сердце. Гермиона не выдерживает и, глубоко вздохнув, прикрывает глаза, чтобы хотя бы ненадолго остался только один образ.
***
За окном догорает закат, и комната освещена последними раскалёнными лучами. Красно-оранжевые отблески ложатся на стены и кожу Малфоя, и получившееся зрелище пугающе прекрасно.
Они вновь лежат лицом к лицу, и Гермионе на миг кажется, что это старое воспоминание.
Они оба обнажены, но укрыты, что, впрочем, не мешает Малфою время от времени кидать заинтересованные взгляды на округлость её груди, выступающую сквозь простынь. Гермиона отвлекает его, пытаясь развить диалог, сначала бессмысленный и пустяковый, но постепенно приобретающий более глубокий смысл.
Она вскидывает подбородок и, склонив голову набок, спрашивает:
— Чем ты займешься после войны?
— Ты и твои вопросы, — Малфой закатывает глаза и тыкает её пальцем куда-то в живот. — Думаешь, стоит загадывать?
Она ловит его руку и переплетает их пальцы; он не сопротивляется.
— Я думаю, что надо верить в будущее. Так почему бы и не построить какие-то планы?
Малфой хмыкает:
— Будущее… Непонятная концепция, Грейнджер.
— Тебе объяснить, что это значит?
Они подшучивают друг над другом, но почему-то Гермиону вдруг охватывает невнятная и едва заметная тревога. Она щурится, надеясь дождаться от Малфоя серьёзного ответа, и он поджимает губы, заметив её взгляд.
— Я знаю, что это, но только вот, — тянет он в привычной манере, — вероятность, что оно у меня будет, не очень-то большая.
Он всё ещё расслаблен, взгляд слегка затуманен, и когда Драко выглядит так — кажется, что никакие тревоги этого мира его не касаются. Но произнесённые слова напрягают Гермиону, и она выпускает его ладонь и приподнимается, опираясь на локоть.
— Что это значит?
Малфой на мгновение переводит взгляд на её грудь, но после снова встречается с Гермионой глазами, непринуждённо смотря на неё снизу вверх. Он протягивает руку, ловит прядь её волос и несильно тянет.
— Если победят Пожиратели, меня скорее всего раскроют и убьют. — Он поджимает губы и задумчиво накручивает прядь на пальцы. — Если победит Орден, то я наверняка попаду в Азкабан. Слишком много желающих посадить меня туда.
Он передёргивает плечами и всё же отводит взгляд, наблюдая, как её локон закручивается в спираль.
В груди Гермионы всё сжимается.
— Ты же знаешь, что я этого не допущу, — тихо говорит она. Малфой продолжает смотреть на её волосы. Выражение его лица спокойное, но печальное. Наверное, он хочет верить ей, но не может. Снова. Гермиона стискивает его руку в своей, привлекая внимание. — Драко, я обещала. Я сказала тебе, что буду бороться за тебя, и я имела это в виду.
Он смотрит на неё и криво ухмыляется, явно желая что-то сказать, но Гермиона не готова слушать его колкости. Она останавливает его жестом и продолжает:
— Что бы ты ни делал, что бы тебя ни заставляли делать — у тебя не было выбора. Твоя мать в заложниках, ты сам в заложниках. Но сейчас ты помогаешь Ордену, и когда мы победим — а мы обязательно победим! — я смогу убедить в этом всех. Я смогу, — её голос срывается, а Малфой лишь сердито качает головой, но ничего не отвечает.
В его глазах плещется горечь, и Гермионе становится так тоскливо, что она зажмуривается. А когда открывает глаза, то тянется к нему и проводит пальцами по лицу, очерчивая шрамы. Воздух с шипящим звуком выходит из его рта, и Гермиона чувствует тепло на своём лице.
Она понимает, что звучит наивно и даже претенциозно, но она имеет в виду каждое слово, поэтому повторяет это снова и снова, не отрывая взгляда от его пепельных глаз.
Она не уверена, что он верит ей. Но она всё равно сделает всё, как и обещала.
***
Воспоминание заканчивается так же резко, как и началось. Гермиона словно выныривает из воды и рвано хватает ртом воздух. Наклонившись вперёд, она держится за столешницу и за руку Малфоя.
Он смотрит на неё прямо и открыто, но с тревогой во взгляде, и крепко сжимает её ладонь.
— Грейнджер?
…Орден благороден ровно до того момента, как перестаёшь быть им нужен…
Её тело сотрясается. Спазм боли пронзает голову, и Гермиона прижимает подбородок к груди.
— Ох.
— Посмотри на меня. Ты что-то вспомнила, верно? — Она бездумно слушается, вскидывая на него ошалевший взгляд, и кивает. Он кивает в ответ и нервно облизывает губы. — Хорошо. Ты вспомнила. И ты в порядке. Вот так, дыши…
Гермиона делает вдох и захлёбывается воздухом.
…Ты будешь на моём заседании и дашь показания. Предоставишь дурацкие доказательства, что я, возможно, не так плох…
Хорошо, что она сидит, иначе бы упала. Гермиона всхлипывает и вцепляется в руку Малфоя, оставляя на коже следы от ногтей. Она пытается бороться с воспоминаниями, пытается вырваться.
И Драко понимает это.
— Ты молодец, — слетает с его губ, — просто дыши и думай о чём-нибудь отвлечённом, — он почти умоляет.
…Либо я крепко облажался, либо у этого мира не осталось вообще ничего хорошего…
— Давай же, Гермиона. Подумай о чёртовых домовых эльфах. О зельях. О грёбаной истории Хогвартса, только не…
…У тебя есть я, и я буду бороться за тебя…
Она бросила Чарли Уизли. Она предала Драко Малфоя.
— Я предала тебя, — хрипит Гермиона и пытается выдернуть руку; его прикосновения вдруг обжигают.
Он испуганно стискивает её пальцы, но тут же выпускает.
— Грейнджер, всё не так.
Она отшатывается и отводит взгляд, не в силах даже взглянуть на него. Слёзы наворачиваются на глаза. Он не может, он не имеет права спорить и убеждать её в обратном!
Не в этот раз.
Вот почему он просил ничего не обещать. Потому что она уже столько раз делала это — и не сдержала слова.
Гермиона вдруг чувствует, как сердце забилось где-то в горле.
— Я всё исправлю, — выдавливает она и повторяет ещё раз, уже громче, чётче: — Я всё исправлю, Драко.
— Не надо.
Она смотрит на него диким взглядом. Малфой морщится; его лицо мрачнеет и что-то тёмное возникает в глазах, от чего Гермиону передёргивает. Она видит: её слова бьют его, и Драко не способен бороться с этими ударами, они проникают прямо вглубь. Туда, где предположительно находится его сердце.
— Я обещаю, Драко, я…
— Ничего, Грейнджер, — прерывает он и сводит челюсти. Сквозь зубы он делает медленный вдох, явно стараясь удержать контроль. — Я уже говорил: просто… не обещай ничего, ладно? Сделай это для меня.
Он нервно сглатывает, и Гермионе кажется, будто холодная рука собирает в охапку её внутренности и сдавливает со всей силы.
— Что было дальше? — отчаянно выпаливает она.
— Я больше ничего тебе сегодня не скажу.
— Мне надо знать!
— Ты перегибаешь палку. Ты уже…
— Этого недостаточно, Драко, я так не могу! Я… Мне надо понять, как так вышло. Что я сделала? Почему… Почему всё так получилось?
— Ты ничего не сделала, Грейнджер.
— Но я должна была! Что случилось? Мне нужно… — Гермиона не может сдерживаться. Она пытается отыскать ответы в лице Малфоя, но лишь видит, как черствеет его взгляд с каждым её словом. — Ты не понимаешь! Мне нужно знать больше!
Достучаться до него кажется невозможным, но он вдруг клацает челюстью и прерывает её:
— Хорошо.
— Да?
— Да, — сердито бросает он.
— Правда?
— Мерлин, Грейнджер, — он закатывает глаза, раздражение отображается в каждом его слове и действии. Малфой тянет к ней руку и цедит: — Дай это сюда.
Опешив, Гермиона передаёт ему тетрадь. Её тело всё ещё потряхивает, а разум разрывает от беспорядочных мыслей, отрывков, воспоминаний. Она не может собрать их в единые цепочки, пока у неё недостаточно информации.
И все эти эмоции… они затапливают её сознание и сердце.
Малфой открывает чистую страницу и что-то быстро записывает. Кандалы на руках тихо звякают в такт резким движениям. Гермиона жадно следит за каждым его действием. Закончив, он протягивает ей тетрадь, но не разжимает пальцев, хмуро глядя на свою руку, будто сомневаясь.
— Не смей открывать это, пока не окажешься дома. — Гермиона поспешно кивает, и только тогда он выпускает тетрадь. — Я тоже… тоже устал, Грейнджер. Устал от всего этого: от того, что вижу тебя такой каждый раз и что не знаю, чем закончится очередной твой приступ. Поэтому отдохни, выспись, выпей зелья. Спокойно посиди со своими записями и постарайся упорядочить всё, что помнишь, — он на мгновение замолкает и, тяжело вздохнув, сжимает двумя пальцами переносицу. — Мне нужно, чтобы ты пришла в себя. Иначе… если так продолжится, мне придётся отказываться от наших встреч. Ты близко, Грейнджер, но всё становится более интенсивным. Ты не можешь рисковать.
— Я буду осторожна.
— Я тебе не верю.
Живот сводит от его слов, и Гермиона сердито поджимает губы.
Она хочет возразить.
Но Малфой сидит, ссутулившись, и выглядит таким встревоженным и потерянным, что в этот раз Гермиона решает больше ничего не говорить.
Она уходит с раздраем в сердце и в голове.
Лишь дома, как он и сказал, она садится на постели и, глубоко вздохнув, медленно открывает страницу, на которой почерком из её воспоминаний выведено два предложения:
«Ты снова спрашиваешь, что было дальше, Гермиона. А дальше нас почти раскрыли».
