***
Гермиона растерянно моргает раз, другой, мотает головой, глубоко втягивая воздух, и видения прошлого наконец рассеиваются. Она возвращается в промозглую камеру к другому — тому же? — Драко Малфою, который сидит напротив, затаившись в ожидании, и легонько поглаживает костяшки её пальцев. Прикосновение помогает быстрее прийти в себя. Когда весь ход событий более или менее укладывается в голове, Гермиона с придыханием говорит: — Ты просил меня не участвовать в операции в Хогвартсе. И сказал, что можешь снять защиту мэнора. Он неожиданно крепко сжимает её руку и, стиснув челюсти, кивает. На лице показываются желваки, привлекая внимание. Гермиона заворожённо смотрит на Драко и уточняет: — И это была наша последняя встреча? Ей кажется, что её горло схватили сильной рукой. Воздуха не хватает, в животе и в груди тянет почти до боли. Со всем происходящим нервы стали совсем ни к чёрту, и Гермиона ощущает подступающие слёзы. Драко снова кивает. — Да. — Его губы подрагивают. — В следующий раз мы увиделись уже в мэноре. — Та встреча в подземельях? — Не совсем, — скупо сообщает он, качнув головой. Гермиона, не выдержав, поднимает вторую руку и трёт глаза; следом сжимает двумя пальцами переносицу и морщится. Голову постепенно охватывает боль. Мышцы шеи забиты, и в затылке скапливается давление. Разум снова не справляется с объёмом информации, но всё равно старается заполнить пустоты. Гермиона напрягается и, сделав усилие над собой, задаёт следующий вопрос: — Но что случилось в Хогвартсе? Что-то пошло не по плану? — Меня там не было, — отвечает Драко. Она поглядывает на него: он хмурится, и между бровей появляется вертикальная морщина. — Я почти не могу дать тебе подсказок. Единственное, что мне досталось, — это сообщение на монете из трёх слов. После этой фразы что-то внутри неё начинает работать по-другому: то ли сердце слишком ускоряет свой ритм, то ли от нервов желудок сжимается чересчур сильно. — Трёх слов? — выдавливает Гермиона сквозь ком в горле и сглатывает так резко, что хочется закашляться. Затылок начинает пульсировать, и шея совсем каменеет. Малфой жёстко усмехается. — Все не так прозаично, Грейнджер. — Он всё ещё нежно держит её за руку, и под столом соприкасаются их ноги, но Драко больше не справляется с лицом: выражение уставшее, измученное и сердитое. — То, что ты помнишь, это лучшее признание, которое у нас было. В его глазах смесь раздражения и печали. — Но… — она прикусывает губу; грудь будто налита свинцом. — У нас ведь был план, но ты говорил, что мы попали в ловушку. Откуда ты тогда об этом знаешь? Драко как-то подбирается всем телом; его кадык дёргается, запуская волну по горлу. Гермиона не может отвести от него взгляда, но чувствует, как её начинает потряхивать. Вновь подступают слёзы, и горе овладевает ей в такой степени, что она еле дышит. Горе из-за всего потерянного, забытого, раздавленного судьбой. Горе из-за времени, которое утекло и не желает поворачиваться вспять. — Мне сказал Поттер, — коротко сообщает Драко. Гермиона опускает голову, утыкаясь взглядом в переплетение царапин на столешнице. Она разглядывает их, концентрируясь на линиях и завитках, пока мозг отфильтровывает информацию. — Гарри… Он?.. — она глубоко вздыхает и вдруг шепчет: — Я сказала ему, — и только после осознаёт собственные слова. Гермиона снова поднимает руку и прижимает кончики пальцев к виску. — Я сказала ему найти тебя. Если что-то случится. Невнятные образы мелькают в голове, обрывки фраз не сразу складываются, но Драко мягким голосом помогает ей: — Когда вас схватили, Поттер ждал меня в убежище. Ты рассказала ему про защиту мэнора, и он почти с порога спросил, действительно ли я смогу её снять, — Драко позволяет себе немного ухмыльнуться, но тут же мрачнеет. — Он был готов отправиться туда сразу же. Он… просил меня вытащить вас. — Но ты не мог. Неопределённый звук вырывается из его рта, он морщится как от удара, и Гермиона на мгновение жалеет о своих словах. Не выдержав, она прикрывает глаза, чтобы не расплакаться. Боль нарастает. Как и желание докопаться до истины. — Нам нужен был план, — отрывисто сообщает Драко. Голос холодный, сухой, но Гермиона знает, что ему тяжело даётся это напускное безразличие. — Мы не могли просто вломиться туда. Я не знал, куда точно вас доставили, сколько там уровней охраны, какие у них приказы… Я не мог так рисковать. Не мог. Гермиона открывает глаза и встречает его взгляд. Он смотрит на неё буквально пару секунд и роняет голову, упираясь подбородком в грудь. Его челюсть дрожит, и он сжимает её; ноздри раздуваются. — Я уже говорил тебе, что после твоего столкновения с Беллатрисой я понял, что ты можешь умереть, — выдавливает он; каждое слово явно даётся непросто. — Но тогда я… — Не надо, — срывается с её губ. — …Был в ужасе. Я просил тебя не идти в Хогвартс, потому что боялся потерять, и… Он замолкает и сокрушённо качает головой, а Гермиона чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Её мутит, сводит живот, голова раскалывается, в глаза будто насыпали песка, и ком в горле большой, болезненный. Взгляд затуманивается, и постепенно всё вокруг теряет очертания, расплывается пятном. Она моргает дважды и изо всех сил старается сфокусироваться на руках Драко. Наручники вокруг его запястий начинают несильно светиться. Он замечает её заминку, её напряжение. — Постой, Грейнджер, — поспешно шепчет он, — прости, я опять… — Я не вспоминаю, — она с трудом выталкивает из горла звуки и снова моргает, чувствуя влагу на щеках. Слёзы наконец находят дорогу. — Мне просто нехорошо. Вдруг Драко наклоняется и тянет её руку к своему лицу. Его губы — холодные, обветренные — прижимаются к коже. Он целует её пальцы — она, не удержавшись, всхлипывает. — Мне жаль, что всё так вышло. Мне очень жаль, Гермиона. Драко упирается локтями в стол, бросает на неё быстрый взгляд и снова опускает его, но Гермиона успевает заметить в глазах тоску, нежность, сожаление. Ей хочется заменить тоску на радость, преумножить нежность и изгнать сожаление. Но пока… она не способна на это. Гермиона вздыхает, качнув головой, и говорит: — Мне кажется, будто я вижу тебя последний раз, — она колеблется мгновение и поясняет: — Кажется, из-за моих воспоминаний… Из-за нашей последней встречи и того, что я знаю о будущем. Всё это как-то переплетается. Ощущения… странные. Гермиона думает о нём. О том, как он открылся ей и, следуя дурному предчувствию, просил не идти в Хогвартс. О том, как после искал в подземельях собственного дома и нашёл всю в крови и во власти паники; как был вынужден лишить сознания, чтобы обезопасить. О том, что спустя пару недель после того разговора Драко очутился в Азкабане. А она пришла за ним лишь спустя год. — Я часто ловлю себя на похожем. — Она ощущает изгиб его губ и резкий вздох, согревающий кожу. — С твоего первого прихода меня не покидает ощущение, что в следующую встречу всё будет по-другому. Если ты вообще придёшь. Иногда… — он заминается, прикрыв глаза и шумно сглотнув. Обдумывает, подбирает слова. — Иногда мне кажется, что я сошёл с ума и тебя вообще нет. — Но я… — Знаю, — он снова прижимает её ладонь к губам, — я не мог выдумать тебя с такой точностью. В груди почему-то становится немного легче. Гермиона глубоко вздыхает и украдкой вытирает слёзы. Она несколько мгновений размышляет над его словами. Она всю дорогу сомневалась в нём, а он — в ней. И они с таким трудом пробирались навстречу друг другу, даже несмотря на всё, что их объединяло раньше. Теперь хочется выдохнуть. Хочется поверить, что дальше будет лучше. Но Гермиона чувствует, что самое тяжёлое им ещё предстоит преодолеть. — У меня снова есть вопрос… — наконец слабым голосом говорит она. Драко встречает её взгляд, продолжая прижимать руку к губам. От этой картины хочется лишь расплакаться, но Гермиона справляется с собой и всё же спрашивает: — Я ведь могу вспомнить что-то, что навсегда изменит моё мнение о тебе? Его брови удивлённо подскакивают. Драко выпрямляется и приоткрывает рот, но тут же закрывает, прикусив губу. Он будто бы повторяет её вопрос в голове, раскладывает по частям, вдумывается в суть… Выражение его лица, его глаз меняется несколько раз. Наконец он прочищает горло и раздумывает ещё мгновение, прежде чем спокойно сказать: — Думаю, ты и сама понимаешь. Он неопределённо передёргивает плечами, напоследок ещё раз сжимает её руку и всё-таки выпускает.***
Гермиона возвращается домой из Азкабана, помня, как уходила из убежища в день перед битвой, урвав лишь жалкие обрывки сна. Она не знала, как подбодрить Драко, ни тогда, ни сейчас. На календаре четырнадцатое декабря, и Гермиона думает о своём обещании вспомнить всё до Рождества. У неё есть чуть больше десяти дней. И три дня из прошлого, которые она пока не может восстановить. Гермиона разбита, но вместо отдыха, еды и сна она скрупулёзно достаёт и распределяет по флаконам последние события. Она дотошно упорядочивает их. Это те воспоминания, которые она вряд ли покажет кому-либо, но процесс успокаивает её, заставляет собраться. Следом она открывает свою тетрадь, записывает то, что знает точно, и то, что сказал ей Малфой. Она вспоминает разговор с Гарри: как рассказала ему, что они с Драко использовали ту самую квартиру для своих встреч и что он должен будет встретиться там с ним, если что-то пойдёт не так. Что Драко поможет. Она сомневалась, но всё же передала слова про защиту мэнора, ведь это казалось по-настоящему важным. Возможно, определяющим. Если крестраж будет уничтожен — Гарри надо будет добраться до Волдеморта. Битва между ними должна будет состояться. Гарри выслушал её внимательно и серьёзно и, лишь когда она закончила, спросил, действительно ли она доверяет Малфою. Она ответила положительно. Буквально во всех воспоминаниях того времени, что у неё были, Гермиона доверяла ему. Кроме последней сцены, когда он лишил её сознания. И ей нужно наконец понять, как же она прошла тот путь — короткий, но сокрушительный — от любви к нему до привычной когда-то ненависти.***
Битва за Хогвартс всплывает в её памяти как череда смазанных вспышек, падений, прыжков и перебежек, от которых хотелось выплюнуть лёгкие. И только очертания замка в момент, когда они оказываются на краю Запретного леса, чёткие на фоне тёмного, но безоблачного неба. Хогвартс оставляет зловещее впечатление, но сердце всё равно радостно ускоряет ритм при виде него. Они дома. И собираются его отвоевать. Жесты руками, гримасы на лице, безмолвные споры и соглашения. Они пытаются не привлекать внимания, и от бесконечного шёпота горло саднит не меньше, чем от крика; в груди болит от пыли, взметающейся в воздух; страх скручивает живот. Вся операция — сплошная проверка терпения и скорости реакции: приходится быстро взмахивать палочкой, нейтрализуя Пожирателей; быстро прятаться в тени ниш; быстро взбегать по лестницам, игнорируя завышенный до немыслимых пределов адреналин и сумасшедшую одышку. Они действуют по плану, но в каждом плане есть изъян. Так лестничный пролёт между седьмым и восьмым этажами разрушается практически у них под ногами, и, оказавшись по разные стороны, они с Роном отделяются от Кингсли и Гарри. С ними остаётся Джордж, но он ранен. У него сломано правое запястье, и он неловко держит палочку левой рукой и колдует с трудом. Когда они наконец добираются до Выручай-комнаты, его лицо бесцветное от боли, дыхание прерывистое, и кажется, что он вот-вот потеряет сознание. Рон исторгает жалкие подбадривания вперемешку с грязными ругательствами, а Гермиона думает. Она думает, что хочет завершить войну, пока проходит трижды мимо той самой стены. Думает, о жертвах и благодарности, когда возникает дверь. За дверью — небольшая комната, всего в шесть шагов, но там есть раковина, стол и большой диван. На противоположной от входа стене висит картина маслом с незамысловатым пейзажем. Главный персонаж явно отсутствует. Горло пересыхает, сердце пропускает удар, но Гермиона не позволяет надежде охватить её и думает о долге, потому что ноги Джорджа подворачиваются, и он чуть не падает, роняя Рона за собой. Они втаскивают его в комнату, усаживают на диван. Гермиона думает, как совладать с дрожащими руками, пока залечивает перелом, пытаясь хоть немного снизить интенсивность ощущений. Её знания, помноженные на навыки, которые она приобрела, пока лечила Драко, помогают. Боль спадает, Джордж благодарно выдыхает. Но Гермиона не способна сращивать кости без зелья, поэтому одно неверное движение — и боль вернётся яркой вспышкой. Жаль это признавать, но Джордж оказывается почти бесполезен. Переведя дух, Гермиона замирает перед портретом — если можно так назвать пустую раму — и думает о Чарли Уизли. Она думает о том, как он заступился за неё и наверняка поменял этим курс её жизни. Как, не задумываясь, принял решение и вскинул палочку, а она — о Мерлин, об этом всё ещё тяжело вспоминать — оставила его. Она совершила ошибку, которая стоила ему жизни, ей самой — принесла спасение. Тогда она поступила неправильно, поддалась порыву, отключив мозги, струсила и сбежала. Но сейчас перед ней возможность проявить себя по-другому. Возможность собрать всю храбрость и решительность. И сделать то, ради чего они пришли. — Мы должны сделать это, — подаёт голос Гермиона. Джордж немного наклоняет голову и хмурится, но не успевает сказать ни слова, пока Рон уже делает шаг к ней. — Нам нужно дождаться Гарри и Кингсли, — возражает он. — Возможно, даже пойти им навстречу. Она смотрит на него — Рон измотан и озадачен. В его глазах легко читаются мысли, которые проносятся с бешеной скоростью. Он представляет карту Хогвартса и сплетения коридоров, по которым теперь предстоит пройти Гарри и Кингсли, чтобы добраться до них. — Это займёт слишком много времени, — Гермиона качает головой. — Но план… — План надо поменять! — восклицает она, всплеснув руками. — Всё уже пошло не так. — Взгляд мечется к Джорджу, обводит комнату, цепляется за меч Гриффиндора, оставленный на столе. — Джордж не сможет пойти, ему придётся пока переждать, но он как раз встретит их здесь. По плану — который очевидно пошёл к чёрту — они должны были оказаться в Выручай-комнате впятером. Джордж и Рон прошли бы в Кабанью голову, чтобы уничтожить крестраж; Гермиона и Кингсли ждали бы в проходе, чтобы прийти на помощь или передать сообщение Гарри, который должен был оставаться в Выручай-комнате. Но всё уже изменилось. И Гермиона готова приспособиться. — Мы должны помочь им, — упрямо настаивает Рон. — У них есть карта, и они будут в порядке. Дойти сюда не будет проблемой, но время… и портрет… — Гермиона тяжело вздыхает, прочищает горло, сжимает кулаки. Волнение поднимается внутри, разгоняя кровь. — Лорд вряд ли знает про проход, но это вопрос времени, когда он бросит все силы на защиту портрета. Рон хмурится, Джордж за его спиной неопределённо хмыкает. — И что ты предлагаешь, Гермиона? — спрашивает он. — Я… я пойду туда. Ты, Рон, подождёшь в проходе, а Джордж будет здесь. — О, даже не думай, — огрызается Рон. — Почему ты? — Мы не знаем, что нас ждёт с той стороны. — И это аргумент?.. Гермиона переводит дыхание, взгляд блуждает между портретом, мечом и Роном, застывшим перед ней. Он выше неё и выше Драко, смотреть на него, задрав голову, не совсем удобно, но даже это не сбивает её запал. — Рон, мы не можем тратить время на споры, нам нужно… — Нам нужно… всё обдумать, — он запинается на полуслове и ударяет ладонью по бедру. — Даже и не верю, что это говорю я! Джордж издаёт булькающий звук, скрывая смех. — Действительно, это не твоя сильная сторона, лучше оставь такое Гермионе… — Замолкни! — огрызается Рон, но тут же слегка успокаивается, строго обращаясь к Гермионе: — Ты точно не можешь пойти туда одна. — Но и ждать мы не можем! У нас есть меч, но нет времени. Пока Гарри и Кингсли доберутся сюда, может быть слишком поздно. Мы должны… Мы должны сделать это. Эта возможность — их лучший шанс. Это их обязанность. Рон смотрит на неё, прищурившись, взгляд вспыхивает. Она может вступить с ним в один из их привычных, продолжительных споров. Может подбирать аргументы или использовать эмоции. Может изо всех сил стараться убедить. Но они не должны этим заниматься. Не сейчас, не когда так много на кону. И Рон тоже понимает это. Осознание и принятие мелькают в его голубых глазах, которые на мгновение проясняются. Рон, словно поверженный, склоняет голову. — Ты так уверена? Гермиона быстро кивает: — Да. Он косит глаза в сторону Джорджа, опускает плечи и на выдохе говорит: — Тогда мы пойдём вдвоём. Словно в ответ на его согласие картина на стене отлетает в сторону, распахиваясь на манер двери. За ней зияет тёмный проход.***
Палочка вибрирует в руке, когда Гермиона спускается по каменным ступеням и оказывается в тоннеле, уходящем во мрак. В нём прохладно, пахнет землёй и копотью. Медные лампы слегка покачиваются, пятна света скользят по полу туда-сюда. Гермиона делает шаг. Рон спускается следом, чуть склонив голову, чтобы не удариться о низкий потолок. В одной руке он несёт меч Гриффиндора, во второй — держит палочку. Джордж поглядывает на них из проёма и ободрительно кивает. — Я буду ждать вашего сигнала, если что-то случится, — он поводит повреждённой рукой, осторожно крутит запястьем. — Ещё раз спасибо, Гермиона. И будьте осторожны. Они с Роном вразнобой кивают и, отвернувшись, начинают движение по тоннелю. Он петляющий, но без развилок, поэтому им не приходится думать, куда идти. Лишь иногда они замирают перед очередным поворотом, прислушиваясь к тому, что ждёт их впереди. Их неровные, вибрирующие тени движутся следом. Рон и Гермиона не говорят, только обмениваются взглядами и жестами, боясь привлечь внимание. Они обсуждали это раньше: что, если Пожирателям всё-таки известно про проход и их встретят уже посередине? Что, если в комнате окажется охрана и они не смогут проникнуть туда? Что, если проход просто не откроется с той стороны? Последнее оказывается неважно, когда Рон и Гермиона аккуратно минуют очередной поворот и видят вдали распахнутую дверь. Они подходят ближе, прислушиваясь к любым шорохам, переглядываются, вскинув палочки и оказываются перед тремя большими ступенями, ведущими к открытому проёму. Сердце Гермионы ускоряется, колотится о рёбра, и она борется с собой, мерно дыша. Вдох, выдох. Они близко — близко к цели, к исправлению ситуации, возможно, к победе. Рон поднимает меч повыше, прежде чем заглянуть в комнату. Та выглядит почти как прежде. Не хватает кресел и нескольких безделушек тут и там, стол отодвинут в сторону, но в остальном — то же место, куда они попали далёкой майской ночью перед битвой. Комната пуста. И пыльно, как будто здесь месяцами не ступала нога человека. Гермиона заклинанием проверяет наличие стандартных охранных чар или присутствие других людей. Подозрительное и пугающее ничего. Они с Роном долгие несколько секунд смотрят друг на друга. Его губы упрямо сжаты, горло дёргается, когда он сглатывает и хмурится. Гермиона неуверенно пожимает плечами и дёргает подбородком в сторону комнаты, а после первая шагает внутрь и спрыгивает с каминной полки. Два шага, три удара сердца, глухой звук, когда Рон приземляется следом на потертый ковёр. Они почти одновременно оглядываются на портрет, который за их спинами снова занимает своё место на стене над камином. Дыхание у Гермионы перехватывает, когда глаза находят Ариану. Она стоит неподалёку от края картины полубоком и разглядывает что-то, недоступное глазу Гермионы и Рона. Её худая девичья фигура чуть раскачивается, словно от порывов ветра, а лицо невозможно увидеть, пока она смотрит в сторону. Они глядят на неё как заворожённые, не решаясь ступить ближе. Гермиона краем глаза видит, как Рон перекладывает меч из одной руки в другую, но замирает, когда Ариана вдруг поводит плечом. Она поворачивается и, прищурившись, оглядывает их. Гермиона, ахнув, отшатывается от картины, нелепо столкнувшись с Роном. Все внутренности сжимаются, и Гермиона трижды моргает, будто надеясь изгнать увиденный образ, выдавить его из головы. Но он не исчезает. Ариана хмуро смотрит прямо на них. И у неё ярко-красные глаза.