***
Гермиона садится на привычное место, скрестив руки на груди. Это — её попытка выстроить стену и удержать последнюю преграду. Она пока не знает, что её ждёт, но понимает: сегодня необходимо сохранять спокойствие и наконец покончить со всеми слепыми пятнами. Чего бы это ни стоило. В этот раз она смотрит на Драко совсем по-другому. Как оказалось, он в самом деле заслужил своё место в Азкабане, но Гермиона всё равно не уверена, что он вписывается. Она обводит его внимательным взглядом и старается увидеть что-то такое, что могла пропустить. Но замечает лишь, что он выглядит хуже: синяки под глазами стали темнее, щеки кажутся впалыми, а волосы грязнее, чем раньше. И это напряжение в его лице — Драко больше не борется с ним, позволяя отравлять черты. Когда от долгого пронзительного взгляда в глазах начинает печь, Гермиона несколько раз моргает и спрашивает: — Ты в самом деле покажешь мне? Она приподнимает одну руку и указывает пальцем на свой висок. В их вторую встречу в Азкабане он пообещал, что пустит её в свою голову, если потребуется. Тогда сама идея казалась безумной, но ведь Гермиона и не знала, что уже когда-то была там. Она имела доступ к его мыслям, знала его мнения и догадывалась о чувствах. И если это не было игрой, возможно, они смогут всё вернуть. Драко, кивнув, нервно облизывает губы. Его ответ звучит обезоруживающе честно: — Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня, не помня всего. Гермиона, не справившись с эмоциями, впивается ногтями в собственную руку, лишь бы не выдать реакцию каким-то другим образом. Он хмурится и не торопится, подбирая слова: — Так что да, я покажу, — Драко медлит ещё пару секунд, — но сначала я хочу прояснить несколько вещей. — Малфой, так не пойдёт, — она отвечает, не задумываясь; голос сам собой повышается. Он проводит языком по зубам, кожа натягивается, острые скулы проступают более отчётливо. Драко прерывисто вздыхает. — Ты сама задашь вопросы. Ты и так знаешь, что я хочу рассказать. Гермиона мгновение сердито смотрит на него. Сомнения — так много сомнений, подозрений, домыслов — мешают ей просто поверить ему. Но всё же она великодушна. Ведь она обещала. Гермиона даёт ему шанс — ещё всего один. Она чувствует, что ей нужно перехватить контроль, но всё же соглашается с его правилами. Тем более она точно знает, какой вопрос волнует её в первую очередь. — Это ведь настоящие воспоминания? — спрашивает Гермиона, применяя усилие, чтобы голос не дрожал. — Ты в самом деле убил его? Снова эти слова, которые беспрепятственно слетают с языка, но вызывают волну отторжения во всём теле. Гермиона чувствует, как желудок судорожно сжимается, а в горле назревает ком. Она сглатывает, стараясь справиться с ним. Малфой почти и не размышляет над вопросом, и её первая теория разбивается на осколки, когда он едва заметно кивает. Вздохнув, Драко говорит: — Не уверен, что именно ты помнишь, но да. — Глаза темнеют и дёргаются в сторону на какую-то долю секунды, а после вновь останавливаются на Гермионе. — Да, я… сделал это. Следы в виде полумесяцев на её руке будут глубокими и заметными невооружённым взглядом — с такой силой ногти впиваются в кожу. Гермиона мысленно напоминает себе дышать, но узел в животе всё равно закручивается всё сильнее. Вопросы… Глубокий вдох, поспешный выдох. Он ждёт от неё ещё вопросов. — Но у тебя была причина? — наконец произносит Гермиона, чувствуя, как неприятно пересохло во рту. — Я имею в виду, кроме страха и… приказа. Он хмыкает, как будто что-то в её формулировке забавляет его. — Приказ и был моей причиной. — Что это значит? Драко вскидывает брови, тем самым безмолвно предлагая Гермионе самой разгадать эту загадку. А затем отвечает вопросом на вопрос: — Что именно ты помнишь? — Только не снова, — рычит она. — Я думала, вопросы задаю я. — Просто ответь, Грейнджер. От столкновения взглядов разве что не летят искры. Гермиона шумно выдыхает, по новой знакомя его со своей яростью, но Драко не сдаётся и лишь склоняет голову к плечу. Его лицо невозмутимо. В этот момент Гермиона обращает внимание на его руки. Пальцы живут своей жизнью. Они барабанят по столу, изгибаясь волной, но то ли Драко замечает её взгляд, то ли просто пытается отдёрнуть себя — он сжимает кулаки, а после сводит руки, сцепив ладони в замок. Выжидает мгновение. И начинает щёлкать костяшками, выгибая пальцы один за другим. Гермиона не может не думать о том, сколько раз видела эти порывистые движения. Она хорошо знакома с его повадками и понимает, что Драко нервничает не меньше её самой. Она закатывает глаза от раздражения скорее на себя, чем на него. И поддаётся. Опять. — Ты пришёл за мной в темницу, — она уже говорила это в прошлый раз, но повторяет вновь, ведь это то воспоминание, с которого всё началось. — Я узнала тебя не сразу и… Ну, я не доверяла тебе. Я не понимала, почему ты делаешь это, но ты залечил меня и дал какое-то зелье… — Укрепляющее, — роняет Драко. — Ты долго продержалась на нём. — Затем ты сказал, что снимешь защиту… — …И я снял… — И вернёшься за Роном после того, как аппарируешь меня. Повисает тишина. Драко прикусывает щеку и что-то неразборчиво бормочет. — Что? — Всё должно было быть по-другому. Он опускает взгляд в стол, и, видя, как подрагивают его плечи, Гермиона прикрывает глаза. Она задумывается и прислушивается к себе. В этом месте в её памяти пробел. — А дальше я оказалась на полу, и в камере вместо тебя был Люциус. Последний пробел. Она слышит, как Драко протяжно выдыхает. — Ты помнишь, как он появился? Вновь глянув на него, Гермиона осторожно качает головой. — Что он сделал? Ею овладевает странное предчувствие. Пока не воспоминание — только призрачный след. Мелькающие образы, которые могут оказаться всего лишь фантазией. Либо же чем-то большим? Она пытается думать, вспоминать, анализировать. И догадывается за секунду до того, как Драко открывает рот. В памяти всплывают пустой взгляд, заторможенные движения, попытки отступить, безэмоциональность… Люциус то ли просил, то ли приказывал. «Давай же, убей его, Драко». И якобы предоставлял выбор. «Ты знаешь, что должен сделать». Но выбора не было. Понимание медленно, словно первый рассветный луч, озаряет лицо Гермионы, и Драко, заметив это, слегка улыбается. Уголок губ лишь едва приподнимается, но улыбка всё равно выглядит неуместно, почти дико, и быстро сходит с его лица. Драко прочищает горло и, отклонившись назад на стуле, разводит руками, насколько позволяют кандалы. — Я не мог поступить по-другому, потому что моя воля была подавлена, — он пристально смотрит на неё, и на мгновение его челюсти напрягаются: — Мой отец, Люциус Малфой, наложил на меня Империо. И заставил убить Уизли. Гермиона замирает. Его голос звучит почти торжественно. Драко вдруг кажется прежним мальчишкой, который доволен тем, что смог произвести впечатление. Его звёздный час. Тот момент, к которому они шли все эти недели. Он хотел и требовал, чтобы она вспомнила сама, но на деле будто и не против стать тем, кто наконец открыл перед ней эту завесу. Она знает, что Драко следит за её реакцией, но не может контролировать себя. В глазах темнеет. Гермиона трижды глупо моргает и, осознав, что затаила дыхание, делает несколько прерывистых вдохов. — Это правда? Её руки безвольно падают на колени. У неё шок. У неё определённо шок. Поморщившись, Драко фыркает и неожиданно зло закатывает глаза. — Зачем мне врать об этом, Гермиона? Если это неправда, то зачем всё это? Он взмахивает руками в воздухе. Действительно, зачем? Она… не знает. Это разочаровывает до боли, но Гермиона не знает. — Но у тебя нет никаких доказательств? — Я как раз надеялся, что есть. Драко повторяет её движение, указывая пальцем на свой висок. Он слегка наклоняется вперёд, и свет так падает на его лицо, что глаза кажутся голубоватыми. Прожилки вокруг зрачков напоминают вытащенные из головы сгустки воспоминаний. Гермиона думает обо всех флаконах, которые стоят у неё на столе; о каждом белёсом завитке, просвечивающем через стекло лёгким сиянием. Все они были второстепенны. Всё это время она должна была вспомнить лишь один эпизод, один взмах палочкой, одно заклинание. И Драко терпеливо ждал, когда это случится. Последняя деталь наконец встаёт на место. И Гермиона чуть не падает, когда плотину воспоминаний прорывает, окончательно вымывая все отголоски Обливиэйта из головы.***
— Что ты хочешь? Малфой всё ещё удерживает её под локоть и непонимающе хмурится. Взгляд скользит по её телу вверх-вниз, сканируя и изучая. Его голос твёрдый; он ни на мгновение не сомневается в своём ответе: — Спасти тебя. Гермиона, вздрогнув, закрывает глаза и глубоко втягивает воздух, стараясь осознать услышанное. Открыв их вновь, она видит, как Малфой вдруг взмахивает палочкой, и серебристое мерцание расходится от неё в разные стороны, проникая сквозь пол, потолок и стены. Гермиона неосознанно провожает всполохи света взглядом, а после чуть качает головой и переспрашивает: — Что? Он издаёт недовольный вздох: — Я пришёл за тобой, Грейнджер. Эти слова кажутся ей удивительными, и Гермиона молча переваривает их, смотря на Драко так пристально, что не замечает тень, возникшую у него за спиной. — Я так не думаю, Драко. Этот голос звучит похоже, но всё же по-другому. Одна манера речи, почти такой же тембр, но темп медленнее, ленивее. Он растягивает слоги — и Драко делал так когда-то. Мозг Гермионы соображает не сразу, требуется какая-то доля секунды, но до неё всё же доходит, кто появился в камере. — Отец. Драко быстро оглядывается через плечо, оценивает обстановку. И тут же, выпустив Гермиону, моментально разворачивается всем телом, оказываясь прямо перед ней, и вскидывает палочку. Но Люциус быстрее: — Экспеллиармус! Гермиона глазами прослеживает дугу, которую делает палочка, вылетев из руки Драко. Камера небольшая, но, стоя на другом её конце, Люциус всё равно находится в нескольких метрах от них. Однако Драко, пытаясь сыграть на неожиданности, срывается с места. Он бросается вперёд, вскинув руки, и… С размаха врезается в стену, когда Люциус откидывает его заклинанием. Ленца, с которой он дал о себе знать, исчезает; теперь голос звучит гневно и удивлённо одновременно. — Пытаешься напасть на меня? А что дальше? Будешь драться? — он выплёвывает слова одно за другим, всё ещё направляя палочку на Драко; тот шумно выдыхает сквозь зубы и медленно поднимается. Он ничего не говорит, только исподлобья глядит на Люциуса, а потом быстро посматривает на Гермиону. Напряжение во взгляде обжигает её, и всё внутри сжимается от страха и непонимания. Гермиона чувствует, как земля уходит из-под неё, и концентрируется на том, чтобы удержаться на ногах. — …Бросаешься на отца с кулаками, Драко? — Люциус снова привлекает к себе внимание. — Как какой-то жалкий… магл? О, это слово срывается как густая капля крови — и оно полно ненависти и презрения. Гермиону передёргивает, и она прижимается к стене, чувствуя, как камни холодят раны на спине. В этот момент Люциус поворачивается к ней; его черты искажает ярость. Прищурившись, он бросает на Гермиону испепеляющий взгляд и цедит сквозь зубы: — Ты попал под дурное влияние. Выпитое зелье и отчаяние придают Гермионе сил, и она смело смотрит на него в ответ, хотя совершенно не понимает, о чём речь. Она всё ещё не уложила в голове тот факт, что на её глазах Люциус Малфой отобрал у сына палочку, пока тот пытался её спасти. Её — маглорождённую. Грязно… — Отец, — вдруг подаёт голос Драко и делает маленький шаг вперёд, приподняв обе руки, то ли пытаясь перевести внимание на себя, то ли показывая, что безоружен. — Отец, они выиграют. Его голос, спокойный, твёрдый и уверенный, заставляет Гермиону неосознанно расслабиться, но она всё равно не удерживает удивлённого вздоха. Люциус осекается. — Как ты сме… — он срывается на высокие ноты и быстро оборачивается к двери, будто пытаясь убедиться, что никто больше не услышал этих слов. — Замолчи, Драко! Но он и не думает останавливаться. Драко делает ещё шаг вперёд, и сердце Гермионы ускоряет свой бег. — Поттер победит его, — фамилия, которую он прежде не произносит без презрения, теперь звучит почти мелодично, когда срывается с губ Драко. — Он должен был сделать это уже давно. — Но не сделал. Он поднимает руку чуть выше. — Рано или поздно они будут здесь. — Драко не сводит глаз с Люциуса, а Гермиона, не отрываясь, смотрит на самого Драко. Его бледный профиль причудливо выделяется во мраке; она различает на скулах желваки, появившиеся от напряжения, но кроме этого, ничто не выражает его переживаний. — Ты ведь знаешь, что значило уничтожение портрета. Ноздри Люциуса яростно раздуваются. Его взгляд несколько раз перескакивает с Драко на Гермиону и обратно, глаза болезненно блестят. Гермиона в ужасе наблюдает за ним и неожиданно ловит себя на шокирующей мысли. Он… колеблется. Гермиона уверена, что он прислушивается и раздумывает. Ищет лучший вариант. Люциус Малфой не просто преданный фанатик, он ценит своё положение, свой статус, свою свободу и свою семью. Во все времена он извивался, как змей, в попытке выбрать выигрышную позицию. Ведь так? Тихий судорожный вздох надежды вырывается из груди Гермионы. Но миг проходит. Люциус мельком опускает взгляд на своё левое предплечье — на метку, скрытую одеждой, — и удобнее перехватывает палочку. Поджав губы, он качает головой, и жесткая усмешка расцветает на его лице. — Этот разговор не имеет смысла, Драко. Он морщится, будто бы столкнулся с мелкой, но возмутительной проблемой. Следующие слова полны разочарования и ещё чего-то, что Гермиона не может разобрать. — Мой сын — предатель и любитель грязнокровок. — Он опускает веки буквально на долю секунды, и морщины на лбу вдруг разглаживаются. — Но он всё ещё мой сын. Люциус Малфой оценивает вероятности и делает свою ставку. — Отец, нет!.. — Остолбеней! Вспышка пересекает камеру, врезаясь Гермионе в грудь, и она валится на землю. Она успевает увидеть, как Драко дёргается в её сторону; он мечется, не зная, что предпринять. Но при падении боль пронзает всё тело, кровь ударяет в голову, и Гермиону ослепляет белизной. Несколько мгновений она ничего не видит и не слышит. А когда наконец может снова различать происходящее вокруг, натыкается взглядом на Люциуса, который теперь стоит вплотную к Драко. И направляет палочку ему прямо между глаз. — Не делай это… — Империо. Гермионе кажется, что она различает печаль в его голосе, но, может, это лишь игра её воображения. — Так будет правильно, — чуть тише добавляет Люциус скорее самому себе. Гермиона, рвано дыша, старается не потерять сознание. Она жадно смотрит, как Драко Малфой каменеет, эмоции покидают его лицо и глаза, губы расслабляются. Он безвольно опускает руки. Его взгляд застывает в пространстве, и он становится похож на марионетку. А Люциус дёргает за ниточки. Он отряхивает свою мантию быстрым, нетерпеливым движением, передёргивает плечами, а после говорит холодным, жёстким тоном: — Нам сказано привести пленных, и мы сделаем это, Драко. Я забираю девчонку, а ты возьми рыжего.***
Боль, которая мучила Гермиону на протяжении долгих недель, рассеивается. Ощущение такое, будто она обрела потерянный кусочек себя. Будто наконец обнаружила деталь, которая идеально подходит, чтобы заделать дыру в её сердце. Гермиона чувствует себя легко. Свободно. Словно спали все оковы в голове. Она улыбается. Приложив руку к груди, Гермиона чувствует ускоренное биение сердца, зная, что в этот раз оно вызвано облегчением и радостью, а не страхом, и улыбается. Она помнит. Мерлин, она… — Грейнджер? — окликает её Драко. Его голос возвращает её в реальность. Вздрогнув, Гермиона фокусирует зрение. Встревоженный Малфой вглядывается в её лицо; его глаза полны беспокойства и робкой надежды. Они светлые и яркие, какими она никогда не видела их. Осознание накрывает её, и в груди всё сжимается. Улыбка быстро сходит с лица. Они всё ещё здесь: в тёмной, грязной камере, в которой Драко просидел весь последний год из-за одного слова. Империо. Слово, которое полностью изменило историю Драко. Гермиона вспоминает заголовок Пророка, после которого она и решилась прийти в Азкабан. «История искупления и раскаяния, обернувшаяся ложью». Но на деле ложью оказалось всё остальное: обвинения, домыслы, жалобы, опасения, а Драко Малфой пытался следовать по пути добра. И всё равно оказался здесь. Быстро окинув камеру взглядом, Гермиона рассеянно говорит: — Люциус тогда говорил про выбор. Но тебе он его не оставил. Драко опускает голову. Отсутствие выбора вечно преследовало его. Чужие воззрения и поступки определяли его жизнь; он гордился своей родословной, но она же сделала его заложником. Он потерял свои права, контроль, волю и даже свободомыслие. И заплатил сполна. Непростительные заклинания требуют невосполнимой цены за их использование. Вот какой была цена трёх непростительных в случае Драко — её память, его свобода, жизнь Рона. — Почему он сделал это? Гермиона считает удары сердца, ожидая его ответ. Наконец Драко тяжело сглатывает и, прочистив горло, говорит: — Не знаю наверняка, но я много размышлял об этом. Думаю, это был его способ защитить меня. Гермиона поражённо смотрит на него. — Защитить? Он пожимает плечами; напряжение прослеживается и в этом жесте, и в его позе, и во взгляде. — Мне кажется, что даже после уничтожения портрета он не мог поверить в проигрыш Волдеморта. Он слишком многое поставил на кон — и если бы он начал сомневаться, то потерял бы всё. — Но он и так потерял всё, — тихо возражает Гермиона. — Я говорил тебе когда-то, Грейнджер, — он подбирает слова, — отец обрёл веру и следовал ей до конца. И я предполагаю, что он искренне думал, что спасает меня. Голос Драко вдруг звучит несколько обозлённо; Гермиона на миг хмурится, но быстро осознаёт, чем обусловлена перемена в его настроении. Люциус Малфой погиб в той битве, и последнее, что получит Драко от своего отца, — заклинание, пущенное прямо в лицо. Контроль. И фразу — ту самую, что Гермиона хорошо запомнила. «Он всё ещё мой сын». Драко не может оправдывать Люциуса, не может защищать его поступки и слова. Его отношение к отцу полно противоречий, но всё же он может надеяться и верить, что их родственная связь до последнего была сильна. Гермиона раз и навсегда понимает: она никогда не сможет лишить Драко этого. Один раз он уже встал между ними и выбрал её вместо отца, но она не имеет права ждать от него большего. — Он не стал раскрывать тебя перед Лордом и создал видимость, что ты поддерживаешь всё происходящее, — участливо произносит Гермиона. Он кивает. — Он ошибся, но он… — Пытался. Они встречаются взглядами; пламя в глазах Драко отчасти затухает. Он вздыхает тихо, но глубоко, и плечи наконец расслабляются. — И я пытался, Грейнджер. Я пытался бороться… Я понимал, что не должен этого делать, я знал, что обязан сопротивляться, я… — он срывается на полуслове; горечь в его голосе ошпаривает. — Я старался. — Я знаю. Гермиона помнит, как он делал попытку отступить и опустить палочку, и теперь она понимает, что означали его взгляды: на Люциуса, на неё, в пустоту… — Ты ведь надеялся, что Гарри остановит тебя? — вдруг озаряет её. Поджав губы, он быстро кивает и морщится, прежде чем вздохнуть и ответить: — Когда я перенёс нас в поместье, мы не сумели сразу обнаружить Лорда. Поттер чувствовал, что он близко, и отправился искать его сам, пока я должен был… должен был забрать вас. Такой был план. — А Орден ждал твоего сигнала? Он бросает на неё вкрадчивый взгляд, и челюсть подёргивается, а ноздри раздуваются. — Они ждали — и получили его. — Его глаза останавливаются где-то в районе её щеки, будто Драко не в силах смотреть прямо на неё. — Ты была права. Я знал, что они появятся с минуты на минуту, и я пытался тянуть время, чтобы… чтобы кто-то остановил меня. — Драко, — мягко говорит она, — я не ви… — Не надо, Грейнджер. Не надо, — он поспешно прерывает её и вздрагивает всем телом. Кажется, ему невыносима сама мысль, что она попытается приободрить его. Драко покачивает головой, а после говорит изменившимся, более равнодушным тоном: — Поттер прибежал на крики. Не знаю, когда именно он оказался в зале, но то ли он не успел, то ли просто не думал, что всё так выйдет. Он сбросил свою мантию и… — Я помню, — перебивает Гермиона. — Дальше я помню. Завязался бой, но у меня не было палочки, и я не могла сражаться, поэтому попыталась сбежать. Горе омрачает черты лица Драко, когда он вновь тягостно вздыхает и опускает взгляд в стол. — Я отвлёкся буквально на несколько мгновений, но потерял тебя из вида. Ты бросилась прочь. — Каким-то образом я помнила планы поместья, но… — Не помнила ничего другого и была чертовски ранена. Каждое его слово тяжёлое, грустное. Волнение захлестывает Гермиону, когда она думает о том, что всё это он копил в себе на протяжении столь долгого времени. Он нёс в себе правду — в которую не поверила бы ни единая живая душа. — Я все равно не понимаю, — тихо произносит она. — Ты говорил, что вы встретились с Гарри в убежище, но как вы спланировали всё так быстро? Он сразу послушал тебя? И почему в конце концов всё так вышло? Гермиона сыпет вопросами, пока Драко коротко и серьёзно не прерывает её: — Смотри сама, Грейнджер. Он многозначительно поднимает подбородок. — Но… Ты ведь… — слабо протестует она. — Мне нечего от тебя скрывать. Он откидывается на стуле; от резкого движения пряди волос падают ему на лицо, но Драко, махнув головой, отбрасывает их. Гермиона видит, как дёргается его челюсть, а после губы сжимаются в тонкую линию. Он покорно ждёт. Она раздумывает всего мгновение, а после выпрямляется и тянется к палочке, предварительно обтерев о край юбки вспотевшие ладони. Прежде чем взглянуть ему в глаза, Гермиона вспоминает последний раз, когда делала это. Она старается не нервничать слишком уж сильно, чтобы не причинить ему неудобств. Но Драко, кажется, готов ко всему. Он шумно выдыхает через нос и наклоняет голову, будто подбадривая Гермиону. Она вскидывает палочку… — Легилименс! …И оказывается в его разуме стремительно, но безболезненно. Миг всё вращается, вокруг бесконтрольно мелькают образы из разных периодов, пока Драко не направляет её по нужному пути. И наконец Гермиона погружается в его воспоминания и чувствует эмоции, которые он испытывал в те моменты. Драко полностью открывается. Сначала его глазами Гермиона видит галлеон с тремя жалкими словами, которые она прислала ему перед тем, как их схватили. Он долго смотрит на него, вновь и вновь перечитывая надпись, а после сжимает и со всей силы кидает куда-то в сторону. Гермиона вздрагивает, осознавая, что и сама проделала то же самое. Она чувствует его боль. А ещё тоску, тревогу, ярость… Воспоминание меняется. Всё происходит быстро, и вот Драко уже нервно расхаживает по гостиной в убежище, ожидая Гарри, а когда тот наконец появляется из воздуха, они несколько минут не сводят друг с друга палочек, пока не убеждаются, что у них одна цель. Гарри на грани истерики и желает только одного: спасти своих друзей. Гермиона пропускает половину их разговора, ощущая, как Драко тратит все силы на то, чтобы держать себя в руках и не впасть в безумие от горя и страха, охвативших его. Она видит, как они долго обсуждают планы и, договорившись, расстаются, а после опять встречаются. В руках Гарри палочка и мантия-невидимка, на лице застыло выражение слепой решимости. Не задавая лишних вопросов, он скрывается под мантией и держится за Драко, пока тот аппарирует в поместье. Когда они расходятся, Гермиона понимает, что именно увидит дальше. В его глазах она выглядит даже хуже, чем представляла себе. Она почти висит на цепях, и кровь покрывает всё тело. Волна паники, захлестнувшая Драко, пока он приближается к ней, заставляет Гермиону на мгновение отстраниться от воспоминаний. Она мечется, и всё вокруг вибрирует, пока она словно в отдалении наблюдает, как он падает перед ней на колени, как нежно дотрагивается до лица, как старается залечить, как извиняется и убеждает, что всё будет в порядке. От осознания, что ничего уж точно не будет в порядке, прошибает холод. Она видит сцену с Люциусом и его тяжелый взгляд; израненного Рона и тёмные коридоры, по которым они идут; затем ту самую гостиную, Лорда, других Пожирателей и саму себя. Она кричит и… Драко напрягается: стены его разума сужаются вокруг неё и передвигаются будто в зачарованном лабиринте. Всё для того, чтобы Гермиона не проходила через это снова. Она благодарно выдыхает, когда, словно после перемотки плёнки, видит себя у той самой стены. Она сучит по полу ногами, прижимаясь к стене спиной, и грудная клетка дрожит от судорожного дыхания. Гермиона оглядывает себя, пока наконец не всматривается в лицо. И сердце тут же сжимается от того взгляда, который застыл в глазах. Это… слишком. Мир немного накреняется. Она чувствует, как сердце Драко рвётся в клочья. Та Гермиона из воспоминаний боится его. И ненавидит. Драко знает это. Он видит это. Чувствует. …В него чуть не попадает заклинание, он отвлекается на бой, швыряясь безобидными заклинаниями в наступающих членов Ордена и опасными — в Пожирателей. Он сражается и то и дело оборачивается, стараясь не выпустить её из вида, но всё-таки теряет. После Гермиона наблюдает, как он бросается в подземелья и ищет её. Он блуждает по длинным тёмным коридорам, заглядывая в секретные проёмы, которые когда-то показывал ей. Его палочка постоянно наготове, а дыхание нервное, прерывистое. Его мышцы деревенеют, и кровь в венах бурлит. Она ощущает бешеное биение его сердца. Она знает, чем всё закончится, но все равно беспокоится. И вот Гермиона замечает саму себя. Она выскакивает из ниши, испуганная, израненная, но… пугающе решительная. Они смотрят друг на друга — и её недоверие будто бьёт Драко под дых, и несколько мгновений он не может прийти в себя. Он страдает, но вместе с тем облегчение затопляет его. Он жадно впитывает её образ, рвано дыша, не в силах даже думать о том, что делать дальше. Но та Гермиона внезапно прищуривается, и яростное пламя в её глазах словно поджигает какой-то фитиль внутри Драко. С его губ срывается тихое «мне очень жаль», а затем взмах палочки — и заклинание врезается прямиком Гермионе в грудь. Она падает, а он быстро подходит к ней и опускается рядом на колени. Его взгляд блуждает по её лицу, а руки — зарываются в волосы и ощупывают голову, чтобы убедиться, что она не поранилась ещё больше. Гермиона видит, как его пальцы нежно касаются её лица, очерчивают контур губ, отводят волосы, скользя по виску. Он притягивает её к себе, легко перехватывая, и поднимает на руки. Картинка становится мутной, смазанной. Он приближается к её лицу, прижимается губами ко лбу. И Гермиона понимает: слёзы застилают его зрение. Он что-то бормочет, но она настолько в шоке, что не может разобрать ни слова. Гермиона не знает, сколько проходит времени. Драко аппарирует, покидая поместье. Пространство схлопывается в одну точку, и они оказываются на поляне недалеко от Хогвартса. Вдали много людей, мелькают разорванные мантии и вспышки заклинаний, раздаются чьи-то громкие голоса… Вдруг они видят, как от толпы отделяется Гарри. Он хромает, сильно припадая на левую ногу, и ковыляет в сторону Драко. Его лицо искажено гримасой ярости. И Гермиону с головой накрывает осознание всего произошедшего. Будто во сне она глядит, как гневно раскрывается рот Гарри, когда он бросается к ним. Она слышит его крик: — Ты обещал помочь им обоим! — Он рвётся вперёд, чуть не запутавшись в ногах. — Ты поклялся спасти их! Он вскидывает палочку, но Кингсли появляется из-за его спины и обезоруживает заклинанием. Гарри кричит, пока Джинни кидается на него сзади, обнимая обеими руками, и вместе они валятся на землю, пачкаясь в грязи. А перед Драко внезапно оказывается побледневший Артур Уизли и с отеческой нежностью забирает израненное тело Гермионы. Его губы дрожат, и он так и не встречается с Драко взглядом. В отличие от Билла, который появляется следом и жестко, прямолинейно смотрит прямо Драко в глаза, а после направляет палочку ему в лицо. Гермиона не слышит заклинания, но видит вспышку — и на этом всё заканчивается.***
Когда череда воспоминаний прерывается, Гермионе требуется несколько мгновений, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Она не знает, как осмыслить увиденное. Она чувствует себя потерянной и никак не может понять, как же всё могло закончиться именно так. Наконец она гулко сглатывает, опустив взгляд в стол: — И после этого… Драко словно ждал, пока она начнёт. Слова вырываются быстро, но на удивление спокойно, сухо: — После этого Поттер отказался давать показания на моём суде и не предоставил ни единого воспоминания о том, какую помощь я оказывал Ордену. Его лицо пустое как белый лист, но Гермиона знает, как много эмоций может скрываться за этой равнодушной маской. — Но как же он мог? — Она потрясённо качает головой. — Ведь он понимал, на что обрекает тебя. Губы Малфоя изгибаются в жесткой полуулыбке. — Ты сама говорила об этом, — цокнув языком, Драко разводит руками, и его глаза внезапно сверкают. — На тот момент мне повезло, что Поттер решил не давать показания. В конце концов, он считал, что я хладнокровно убил его лучшего друга и чуть было не закончил дело Беллатрисы и своего отца, когда лишил тебя сознания. Гермиона вспоминает разговор с Гарри: его эмоциональный всплеск, его тревогу, его невнятные слова. Он не знал, что именно произошло, но сделал свои выводы. Он верил своим глазам — и считал Драко Малфоя предателем и убийцей. Тяжело было с ним поспорить, особенно после того, как и сама Гермиона в прошлый раз вывалила на Драко свои обвинения и поспешно покинула Азкабан. Однако это всё ещё кажется ей неправильным. — Но почему никто не пытался помочь мне вспомнить? — требовательно спрашивает она. — Никто не знал, что вы стёрли друг другу память, — Драко пожимает плечами. — Наверняка они подумали, что после встречи с Пожирателями твоя память может быть повреждена сама по себе, и решили не способствовать возвращению воспоминаний, чтобы уберечь тебя от них. Не выдержав, Гермиона обвиняюще восклицает: — Но ведь из-за этого я не помнила тебя! — Она не верит, что он так легко это говорит. — Когда я очнулась, никто и слова не сказал о тебе. Выражение лица Драко смягчается. Он сводит брови; вертикальная морщина на его лбу вызывает желание прикоснуться и разгладить её. Гермиона смотрит, как он на миг закусывает губу и медленно говорит: — Никто не знал про то, что у нас происходило, Грейнджер. У нас. О, Мерлин. — Возможно, Снейп догадывался, но уж точно ни с кем это не обсуждал, а ты сама, видимо, тоже не делилась. Шла война, и это было… — он сглатывает, и Гермиона не уверена, что Драко закончит преложение, но он всё же тихо добавляет: — …между нами. Гермиона печально опускает голову, глядя на свои дрожащие ладони. — Но после войны я забыла тебя. Его шумный вздох вырывается в пространство между ними. Драко долго молчит, и они делят на двоих не только горе, но и тишину. — Я… — наконец начинает говорить он, но голос тотчас срывается. — Я верил, что когда ты очнёшься, то исправишь ситуацию. Но потом Кингсли рассказал, что ты пришла в себя, но ты так и не появилась. Я ждал. Я думал, что убедить всех освободить бывшего Пожирателя просто заняло больше времени. Но от тебя не было даже весточки, тем временем приближалось Рождество. После Нового года я начал сомневаться… — он вздрагивает и заканчивает с тоской в глазах: — К концу февраля я перестал ждать. Его лицо трагически омрачено болью, и он выглядит таким открытым и ранимым в этот момент, что Гермиона чувствует острое желание обнять его. Она обводит его взглядом и, решившись, тянется к нему, берёт его ладони в свои и крепко сжимает. Всё это время она так мало думала о том, что же сам Драко перенёс за этот год. Гермиона намеревалась исполнить своё обещание, считая предательством то, что не пришла за ним вовремя. Но всё же сомнения вносили свои коррективы в её намерения. Ей не хватало информации и уверенности. И она так страдала от недостатка воспоминаний и тянущей боли, что не обращала внимания на то, что Драко помнил всё — но мучился в сто крат сильнее. Она стискивает пальцы. Гермионе хочется успокоить и приободрить его, хочется в который раз пообещать, что теперь уж точно она спасёт его. Но с языка не срывается ни слова. Она лишь впивается в его кожу почти до боли, надеясь, что Драко поймёт, почувствует. Она так жалеет обо всём случившемся. — А потом ты появилась здесь, — вновь подаёт голос он. — И оказалось, что ты ничего не помнила, но, конечно, находилась в поиске ответов. Я… Я не мог поверить, что у меня есть шанс, но боялся всё испортить. — Он глядит на их переплетённые руки, даже не моргая, и бережно удерживает её ладони. — Мне казалось, что если ты вспомнишь про… ну, про Уизли раньше времени, — он шумно переводит дыхание, — то не вернёшься. Мне нужно было, чтобы ты снова начала мне доверять. Его глаза скользят по её рукам, груди, лицу, и они наконец встречаются взглядами. Серебристые проблески и прожилки, выражение, эмоции, написанные на лице, — всё это заставляет Гермиону почувствовать тепло в груди. Она еле слышно всхлипывает, думая о том, как долго Драко Малфою на самом деле пришлось заслуживать её доверие. Но теперь он всецело обладает им. Гермиона верит в него. Потому что помнит. Но логика произошедшего всё ещё ускользает от неё. Гермиона пытается собраться с мыслями, обдумывая его судьбу. — Но ведь на судах они могли посмотреть твои воспоминания, — хмуро замечает она, — они могли использовать легилименцию. Он вздыхает и вдруг чуть улыбается, но получается грустно. Тоска сжимает желудок Гермионы. — Они знали, что я сильный окклюмент, и думали, что я могу подкинуть ложные воспоминания. Никто не стал бы полагаться на мои мысли, — он невесело хмыкает, прежде чем добавить: — Кроме того, когда под сывороткой правды у меня спросили, убил ли я Рона Уизли, я ответил утвердительно. Гермиона чувствует, как защемило в груди. Его слова на мгновение перекрывают её дыхание, и она с трудом сглатывает. — Но никто никогда не спрашивал, почему ты это сделал. Драко встречает её взгляд и кивает. Выпрямившись, он поднимает голову и задумчиво глядит в потолок. По открывшемуся горлу проходит волна; кадык дёргается. — В любом случае после того, как Империо было главным оправданием Пожирателей во время первой войны, ничто не помогло бы мне убедить всех, что именно это произошло со мной. Без доказательств никто… никто бы не поверил мне. К концу его голос тускнеет и звучит всё тише; Драко заканчивает свою исповедь. Он сказал всё, что хотел, и выдохся. Гермиона понимает это и крепко сжимает губы, сдерживая подступающие слёзы. Вот так. Вот так просто. Так возмутительно несправедливо. Никто и не попытался дать ему шанс, хотя Гермиона и понимает почему. Но от этого не легче. Предубеждение. Ненависть. Презрение. Отсутствие выбора. Чувство вины. И столько потерь. Дорога Драко была не просто извилиста и терниста; он столкнулся с таким количеством испытаний, что просто не должно было выпасть на долю одного человека. Но он всё равно пытался поступить правильно. Пытался справиться. Только вот в конце концов так и не сумел, оставшись один против всего мира. А Гермиона ведь обещала, что всегда будет рядом.