Прекрасная жизнь

      Какие же все-таки странные у Вика появились друзья. В хорошем смысле странные. Вик вообще как будто родился с каким-то внутренним магнитом, постоянно притягивающим к нему неординарных личностей. Или это он сам к ним притягивался? Впрочем, он и не против – так только жить интересней, ведь сам по себе Вик был совершенно простым и разобычным, несмотря на нетипичную среди его окружения судьбу. «Перчинки» в его жизнь всегда добавляли другие люди, и тут уж как получалось: либо они превращали ее в сущий ад, из которого только смерть и выход, либо в сюрреалистичный артхаус, смысл которого понимал лишь превращающий во все это конкретный человек, но не сам Вик.       Из последних была Инга. Девочка не совсем от мира сего, настольной книгой у которой был «Дом, в котором...», она будто и сама вылезла из Дома, привнеся вместе с собой его частичку в Наружность. Инга любила вплетать в свои рыжие волосы яркие бусины, носила одежду в комбинациях, которые другие люди бы назвали самым злостным преступлением в мире моды, но на ней абсолютно все выглядело поистине волшебно, словно она была лесной колдуньей или проказливой феей. Большую часть своего гардероба она шила или вязала сама, и даже Вику однажды досталась футболка, расшитая причудливыми узорами в виде фантастических растений, и огромный мягкий свитер с орнаментом из странных существ, которых Инга, видимо, выдумала сама. Футболка стала уже давно мала, но вот свитер Вик продолжал носить дома в холода, хоть и при одном только взгляде на него на сердце скребли кошки.       А еще Инга уверяла, что может видеть призраков и что частенько ведет с ними «задушевные» разговоры. И иногда очень убедительно уверяла, хотя кто ее знал – может, действительно видит и действительно говорит, в случае с ней это было даже как-то в порядке вещей и вопросов не вызывало. Она рассказывала про парня-суицидника, обитающего на крыше ее дома, про сбитую машиной маленькую девочку на детской площадке, которая постоянно плакала из-за того, что живые дети не обращали на нее внимания и не играли с ней, но чаще всего Инга говорила о Речной Деве, иногда появлявшейся у реки рядом с домом Вика, где они чаще всего вместе гуляли, когда Инга приезжала к нему в гости.       «Одержимый ею мужчина не смог смириться с тем, что она его не любила, в гневе убил ее, а тело спрятал в эту реку. При ней всегда было кольцо, подаренное покойной матерью, но на момент нахождения тела его не нашли, и призрак женщины до сих пор парит над водой по течению, пытаясь его отыскать», – мрачно тянула Инга, будто травила детскую страшилку у костра, попутно показывая, как именно Дева передвигалась над рекой и где она видела ее в последний раз.       Вик ради интереса потом погуглил: и ведь и правда был подобный случай, но совсем в другом селе далеко-далеко отсюда, вверх по реке. Инга вполне могла сама наткнуться на эту новость, а потом пересказать в виде такой мистической истории, но девушка порой углублялась в такие детали, о которых не рассказать без подглядывания в первоисточник или без проведения дополнительного исследования с выездом к родственникам убиенной, отчего становилось немного жутковато. Вик после некоторое время с тревогой оглядывался на речку, когда по вечерам в темноте возвращался домой из школы. А после исчезновения Инги и вовсе сам начал изредка болтать с этой Девой, сидя на мостках. Он считал себя сумасшедшим, но от разговора с самим собой, обращенного в такую необычную форму, становилось легче. А вдруг Речная Дева все же существует и она сможет передать все его вопросы для Инги напрямую ей? И каким-то образом доставить ему ее ответы?       Он не понимал как так вообще вышло, что они с Ингой сошлись. Что она в нем нашла? На ее фоне Вик был еще более тусклым, чем обычно. Вот он много чего в ней нашел. Он любил ее от макушки до пят, со всеми ее тараканами в голове. А она что любила? Может, поэтому Инга и исчезла не сказав ни слова – надоел он ей, скучно совсем стало, а обидеть не хотелось? Настолько, что пришлось переехать?       Слишком много чести из-за него менять место жительства, поэтому Вик тешил себя надеждой, что причина такого спешного обрыва связей была не в нем. Ну, или по крайней мере она была не главной. После этого жизнь мигом растеряла все свои краски, и Вик своей тоскливой приземленностью извел даже самого себя.       Герман с Евой были как-то попроще, но интересны и забавны в другом: первый при их дискуссиях умудрялся в одном предложении сочетать похабные анекдоты и матерные стишки с цитатами из Ветхого и Нового Завета, а вторая в мельчайших деталях рассказывала истории из своей жизни на каждый день, которые, как в конце всегда предупреждал Герман, выдумывала на ходу, либо изрядно приукрашивала, подобно небезызвестному Мюнхаузену. Никаких экстрасенсорных способностей, хотя, впрочем, может, Вик еще чего-то о них не знал.       «Ему снятся вещие сны!» – заявила Ева, буравя пальцем плечо Геры, когда в один из дней они вскользь затронули эту тему.       «Кошмары», – угрюмо поправил Герман. — «И это всего лишь совпадения».       «Однажды ему приснилось, что Надежда Игоревна тяжело заболела и отменила итоговую контрольную, а в жизни она через месяц умерла от пневмонии...» – с наигранным испугом пропищала Ева.       «Что, правда?» – удивленно захлопал глазами Вик.       «Кривда! Ты Игоревну на прошлой неделе живую-здоровую видел, придурок», – под довольное хихиканье Евы Гера треснул его тетрадкой, ибо тот так и не удосужился выучить свой преподавательский состав и теперь заживо похоронил их бедную физичку.       В Германе же Вика удивляли вовсе не его способности к предсказаниям или порой вдруг проклевывающийся не по возрасту нафталиновый лексикон. Больше всего его поразило отсутствие в жизни старосты хоть какой-нибудь музыки. Это его радио совсем не в счет, Герман его даже не слушал – так, включал фоновым шумом. Любой человек, кого ни спроси, имел хотя бы одну любимую песню или на вопрос: «Какую музыку любишь слушать?» отвечали как минимум заезженно: «Классику». Гера же сам из творческих, а ведь ни один вид искусства не живет без другого. Он пропускал мимо себя такой огромный пласт вдохновения и эмоциональной подпитки и даже не думал это дело как-то исправлять. Вику такое невежество в его сфере деятельности покоя не давало, поэтому он взялся друга «перевоспитать» с уверенностью, что тот потом еще спасибо скажет, когда новая муза подопнет его отрисовать целую серию гениальных картин с обращением звуков в цвет в духе какого-нибудь этого его Кандинского или что-то вроде того.       Но и тут Герман не перестал его озадачивать. Вик чуть ли не от сердца отрывал все те лучшие образцы, что представляли во всей красе каждый известный ему жанр, но Гера будто специально отбирал либо самые сумасбродные экспонаты, либо то, что вообще непонятно каким образом попадало в плейлист. Вик чувствовал что-то подобное, что ощущают хозяева кота, когда покупают ему навороченный дорогущий котячий домик, а их шерстяной дурачок выбирает как самое лучшее и удобное место для сна коробку из-под этого самого домика.       Особенно было обидно за шугейз. С этим жанром у Вика было многое связано, он даже сначала не хотел его показывать Герману, но решил, что будет неплохо заместить воспоминания из прошлого, причиняющие боль, на новые, связанные с другим человеком. Это Инга познакомила Вика с этим жанром еще в детстве. На тот момент она знала о музыке даже куда больше, чем Вик, который только-только учился азам игры на фортепиано. Инга любила откапывать разные мистические направления себе под стать, и любимее сонного шугейза был лишь оккультный вич-хауз, с которым у Вика отношения никак не сложились. Теперь же их любимых «Whirr», под песни которых они, сбежав из дома, гуляли в глухих безлюдных местах и под которых пробовали свои первые неумелые поцелуи, Вик хотел заставить себя ассоциировать с актовым залом новой школы, с расшарканным паркетом, выложенным елочкой, и с валявшимся на нем откуда ни возьмись появившимся в жизни Вика старостой, который даже не мог оценить их по достоинству.       «Ты оставляешь меня, ты снова оставляешь меня,       Я не могу изменить свои чувства, я не могу притворяться       Что я не чувствую, что я ненастоящий».       Солнце залило красками пламени желтевшие нивы за рекой, отделенные от нежно-персикового неба темной полоской хвойного леса вдали. Рядом сидело еще одно солнце, куда более яркое, теплое, близкое. Инга щурилась от лучей конкурента, улыбаясь своим мыслям и качая головой в такт песне в наушнике, которым с ней всегда делился Вик. А тот сидел напротив и не мог отвести от нее глаз. Так бы и смотрел целую вечность, пока бы снова не ослеп от ее света.       — Уже поздно, – многозначительно сказала Инга, нарушив их комфортное молчание.       — Для чего поздно?       Она беззаботно пожала плечами:       — Для города.       Вик глянул на экран телефона: на часах было уже без двадцати семь. Последний автобус в город ушел целых полтора часа назад. Тяжело вести счет времени летом. Разблокировав телефон, Вик открыл чат с мамой: ее стоило предупредить, что сегодняшняя гостья в очередной раз останется ночевать у них дома. Маму всегда удивляло, как опекуны Инги позволяют ей так просто оставаться на ночь с парнем, но сразу же соглашалась с их позицией, прекрасно зная, что сын ее – мальчик воспитанный и ни на что предосудительное не способный. «По крайней мере, совести не хватит творить непотребства прямо в нашем доме» – после дополняла она, на что Вик, раскрасневшись, от нее отмахивался. Они с Ингой еще даже ни разу не целовались!       Видимо, решив, наконец, исправить это недоразумение и взять инициативу в свои руки, Инга подалась вперед, забавно зажмурилась и вытянула губы трубочкой. Вик, отлипнув от экрана после отправки сообщения, не сразу сообразил на что реагировать первее: на комичность ее вида или на саму суть ее действий. Осознав второе, он в растерянности от смущения не нашел ничего умнее, чем спросить:       — Что ты делаешь?       Инга открыла один глаз и недоуменно изогнула бровь, не дождавшись, чего хотела.       — А на что похоже?       — Но я... не умею.       — Как будто я умею! – усмехнулась Инга. — Надо же когда-то начать учиться.       Она придвинулась еще ближе так, что Вику больше некуда было прятать свой сконфуженный взгляд, снова прикрыла глаза и приоткрыла рот, застыв в ожидании. Вик бегло оглянулся вокруг, словно помимо полевых цветов и шуршащих листьями, будто отбивающих барабанную дробь, деревьев у них могли быть еще какие-то нежеланные свидетели, посмотрел на ее яркие, блестящие в свете солнца губы и робко коснулся их своими. Как давно он хотел этого, но пресловутый страх сделать все не так, отпугнуть, стать посмешищем в глазах любимого человека гасил всю его смелость, хоть он и прекрасно понимал, что страхи эти глупы и беспочвенны. Инге он мог доверять.       Мог же?..       «Ты призрак, навязчивый сон.       Обними меня крепче, останься со мной,       Даже если это просто притворство».       Поцелуй опустошил голову, выкинув из нее все страхи и сомнения, затмив разум чувствами, от которых сердце заходилось до нехватки воздуха, до пульсации в ушах. Воздуха, правда, не хватало как-то слишком сильно. Вик пытался его вдохнуть, но дышать как будто вообще было нечем. Он открыл глаза: все окружение стало мутнеть, белеть, искажаться. Лицо Инги перед ним вдруг перевернулось, и Вик уже ни в какую не мог его разглядеть.       Инга теперь зачем-то зажала ему нос, отчего и было невозможно дышать, и Вик поморщился, пытаясь понять, что сейчас происходило. Не особо надеясь на ответ, он спросил:       — Ты чего?       Но довольно быстро черты девушки превратились в черты ехидного старосты, который нависал над ним, и было непонятно, хотел ли он Вика так разбудить или просто придушить.       — С добрым утром. По домам пора. Ты же не собираешься в школе ночевать?       Вик, выветривая из своей головы сонный бред, уставился на Геру. Его окатило обидное разочарование: какой сон ведь прервал! А ему и невдомек, хлопает тут своими невинными зелеными глазенками... Давно ли вообще они у него зеленые?       — Что? У меня лицо мятое или в волосах что-то застряло? – Герман провел рукой по своим каштановым волосам.       Вик, пытаясь скрыть все, что сейчас думал о друге, перевел тему. Обида, конечно, была безосновательная, да и обижаться на Геру долго было невозможно – слишком уж он был забавный и беззлобный. Сложив всю свою канцелярию в рюкзак, Вик подумал, что пока больше не стоит трогать никакую свою «личную» музыку. Было еще слишком рано.

***

      Пришлось соврать воспитательнице о том, куда Вик собрался чуть ли не на ночь глядя, сказав, что он захотел уехать домой на каникулы «вотпрямщас» и ни минутой позже. Он подключил к этому и маму, попросив подтвердить его легенду и предварительно заверив ее, что он собирается на этой вечеринке исключительно «культурно отдохнуть» и что у него есть где переночевать, хоть последнее и было ложью. Эту проблему он думал решить по ходу дела. Сейчас Вик был слишком воодушевлен наклюнувшимся движем, ибо по натуре своей он человек был компанейский, и чем больше компания, тем лучше. Даже если все пройдет не так гладко, как представлялось, или совсем тухло, это все равно будет хоть каким-никаким воспоминанием, оставленным жизнью в новой школе.       Да и именно на это случай он решил, что пойдет туда, если пойдут Ева и Герман или кто-то один из них. Тогда по-любому Вик хорошо проведет время.       Еву в итоге не отпустили, что было, в принципе, предсказуемо: ни один родитель в здравом уме не позволит своей дочери шастать поздно вечером, а может даже и ночью (как уж пойдет) в компании, по предварительным данным на две трети состоящей из парней, и при этом неизвестно, кого еще там позвал Татарин. На самом деле удивительно было то, что Герман каким-то образом отпросился, хотя в смутном представлении Вик знал, что дома его держат в ежовых рукавицах. Вик несколько раз писал ему с вопросом о том, как у того вышло получить согласие, пока стоял и ждал друга на их месте встречи, переминаясь с ноги на ногу от вечернего холода.       «И все-таки...» – продолжал допытываться он, когда после небольшого опоздания Германа они направлялись на остановку, откуда, как пояснил приезжему другу Гера, отходил один-единственный троллейбус до южной окраины города, в частном секторе которого и жил Сагитов. Вик понимал, что Герман согласился принять приглашение в большей степени из-за него, поэтому ему было бы очень совестливо, если бы того дома после вечеринки ждали проблемы.       «Это не так уж и сложно. У меня за годы скопилось несколько манипуляций для дяди, просто не нужно ими злоупотреблять», – уверял его Гера, шмыгая носом от подступивших ноябрьских морозов. К недовольству Вика, на нем опять не было ни шапки, ни капюшона, да и одет он был в тонкое кашемировое пальто, наверняка продуваемое всеми ветрами. От одного взгляда на него Вику становилось еще холоднее, и он предпринял небольшую попытку сделать хоть что-то, чтобы увеличить шанс возвращения Геры домой здоровым – натянул его широкий шарф от затылка почти что по самые глаза.       «Ну-у-у, я теперь выгляжу, как бабулька», – гундел после этого Герман, поправляя трансформировавшийся в платок шарф, но все-таки не снимая его.       «Нормально выглядишь. Не трогай».       Добравшись до окраины, они еще некоторое время петляли между улицами с рядами частных домов в поисках нужного им. Но в итоге опознать пункт назначения не составило большого труда: гудение приглушенной стенами и расстоянием музыки уловилось чуть ли не за квартал. И как соседи еще полицию не вызвали?       Через минуту ожидания после звонка в дверь их встретил сам Татарин, на секунду разочарованно поморщившийся, будто ждал кого-то другого, но быстро принявший свой обычный добродушный вид.       — По пути никого не встретили?       Вик и Герман переглянулись и синхронно пожали плечами.       — Ладно, неважно. Заходите, коль не шутите.       Внутри дома музыка звучала не так громко, как казалось снаружи. Основная часть приглашенных скучковалась в просторной гостиной, кто-то громогласным хором смеялся на кухне, а кто-то курил в компании на заднем дворе, просматриваемом панорамными окнами. Несмотря на заявленное намерение Татарина всех сдружить, присутствующие все равно разделились на мелкие группки. Примерно то же самое, что бывало в классе, но теперь под басящий трэп. Среди попадавшихся на глаза людей Вик с трудом находил одноклассников, в основном пришли ребята из параллели и несколько человек постарше – из одиннадцатого и выпустившиеся год-два назад. Некоторые были одеты в всевозможные жуткие костюмы, напоминая, что вечеринка изначально приурочивалась к Хэллоуину, хоть Татарин и говорил, что праздник – всего лишь повод, и весь этот маскарад совершенно необязателен. В целом, все пока что выглядело спокойно и цивильно, и один лишь Татарин бегал как заведенный туда-сюда, нервно поглядывая на часы и проверяя телефон.       Вик и Гера стояли столбами посреди гостиной, не зная, куда примоститься. Ни тот, ни другой не имел достаточно близких отношений ни с кем из присутствующих, отчего влиться в какую-то из компаний было гиблым делом. Но Герман быстро сориентировался, рассудив, что с незнакомыми ребятами, коих было большинство, можно было наладить контакт с нуля и в перспективе вполне успешно. Вика все время, что они здесь находились, привлекал большой яркий монитор телевизора, слепящий глаза в полумраке гостиной. Кучка старшаков облепила со всех сторон диван перед ним: одни во что-то играли на «плойке», другие комментировали и отпускали локальные шутки, от которых рассыпались в смехе лишь единицы. Вик потянул Германа к ним, надеясь выловить возможность сыграть самому, так как давно мечтал погонять в какие-нибудь игры на нормальном железе, а не на своем пентиумном ноуте, который тянул только прохождения на «Ютьюбе». Герман же его восторга не разделял, будучи явно не фанатом подобного рода искусства, что прекрасно было видно по его кислой мине. С ребятами удалось разговориться сходу, стоило затронуть тему компьютерных игр в целом. Сразу же прорвался поток разношерстных мнений, но все сходились в том, что год был в плане индустрии такой, что «пойдет»; многие были недовольны очередными переносами релизов; некоторые, в числе которых был Вик, были рады количеству «жемчужин» среди вышедших небольших инди-игр; каждый после показанного на презентациях называл следующий год многообещающим только из-за того, что он должен будет принести им третьего «Ведьмака», на которого в этой компании молились все без исключения. Герману не нравилось быть не в теме и не иметь возможности вставить хоть слово в обсуждение, поэтому он был не особо против, когда его утянула какая-то девчонка, попросив присоединиться к игре в «Уно», для которого ей не хватало человек. Вику же передал геймпад один из игроков, захотевший отойти покурить, и, несмотря на то, что ему не нравился «Сэйнтс Роу», в который они играли, Вик провел следующие полчаса очень весело.       Потом вдруг послышались радостные возгласы, и из прихожей в гостиную вбежал крайне довольный Татарин, неся в руках ящик пива. За ним вошла пара взрослых парней с звенящими пакетами, в которых, видимо, было уже что-то покрепче. Похоже, именно их так ждал организатор.       — Ты бы так сразу и сказал, что тебе просто нужны собутыльники, а не корчил бы из себя ангела примирения. И людей бы тогда, может, больше пришло, – послышался насмешливый выкрик Солоухина с другого конца комнаты.       — Что ты! Я же и правда только из благих побуждений! Ничто так не сплочает и не раскрепощает, как баночка-другая светлого нефильтрованного, – с иронией ответил Татарин, распаковывая пиво.       Соигроки Вика по-быстрому метнулись за банками и даже ему захватили, но тот вежливо отказался. Нельзя ему было, да и если и было бы можно, то он уже пообещал маме не уходить в отрыв. С слегка охмелевшими приятелями играть стало еще забавнее, хоть и некоторые из них ушли к набиравшейся группе хотевших в «Правду или действие». Уступив через минут двадцать свое место другому, Вик пошел искать свой рюкзак с таблетками, для которых уже подошло время. Закинув горсть лекарств в рот и запив все это большим стаканом воды, он взял какую-то закуску с кухни, чтобы колеса не были единственным вместимым желудка, и пошел обратно. Но на полпути его остановило нечто, что до этого он не замечал из-за столпотворения и что повергло его в почти что благоговейный трепет: на стене в коридоре в качестве декора висел, как на эшафоте, «Гибсоновский» леспол не самой дешевой модели. Электрогитары Вик видел и держал в руках только в музыкальных магазинах, а к таким дорогим и вовсе прикасаться боялся. Его мечтой было завладеть хотя бы самым дешевым «Джексоном», но и для этого ему придется копить еще целые годы. А тут гитара нескромного ценового сегмента висит просто так, как какая-нибудь безвкусная картина.       — Умеешь играть? – спросил внезапно появившийся со второго этажа Татарин.       — На акустике с пьезой только разве что.       — А я вот пытался научиться, но че-то как-то не пошло. Остыл быстро, – Татарин хитро посмотрел на Вика лисьими глазами. — Сыграешь? Я хоть послушаю, как это надо делать. Ща комбик притащу.       Судя по тому, как быстро он вбежал обратно по лестнице вверх, ответ ему и не требовался. Через минуту он спустился с усилителем, снял инструмент и вручил это все Вику в руки.       Устроившись на приготовленный табурет, Вик настроил гитару и подключил ее. Он долго не мог решиться что-то сыграть, задумчиво поглаживая деку. Татарин тем временем переключил песню в аудиосистеме и приглушил ее, сделав из нее минусовку.       — Сможешь эту? – вернулся он и присел на соседнюю табуретку.       Не смочь было невозможно, потому что он включил «Группу крови». Банально, уже набило оскомину, но хотя бы всем нравилось. Одну игру Вик считал недостаточной, потому что из-за уменьшения громкости Цой уже не пел, а еле слышно нашептывал где-то в уголочке за гулом толпы и звучанием гитары, поэтому он и вокал взял на себя. Очень быстро песню подхватили ближайшие слушатели, и после ее окончания все наперебой стали предлагать следующую. В итоге получалась уже не вечеринка, а квартирник. Правда, не в квартире. И без четкого репертуара. Аппликатур всех предлагаемых песен Вик не знал, ибо заучивал он, как правило, свои подборы на песни только ему известных групп, которые никому здесь не были интересны.       В перерыве к нему с Сагитовым подошла высокая девушка с пышной завивкой. Она была из тех немногих, кто нарядился по случаю праздника, в ее случае – в вампиршу.       Татарин вдруг встал, выпрямился и пригладил свои волосы.       — И это тот самый новенький? А разговоров-то было. Да он же самый приличный из всех ваших придурков, – сказала девушка и заняла освободившееся после Татарина место.       — Когда это в наш класс попадали приличные люди? Ну, кроме меня, разумеется, – глупо усмехнулся Сагитов. — Эля, это Витя – наш великий и ужасный новенький, учит меня владению инструментом, Вить, это Эля – она из «Б» класса, а также моя подруга детства.       Вик поджал губы из-за нелюбимой формы своего имени, но поправлять не стал: было плохой идеей занудничать в самом начале знакомства. Будут еще общаться в будущем – тогда. Эля вежливо кивнула и обворожительно улыбнулась. Она попросила сыграть еще что-нибудь. Эля любила «Нервы». Вик «Нервы» не любил, совсем. Но раз девушка просила, то он был не в силах отказать, хоть подбирать аккорды по памяти было сложно.       Прогнав пару песен, которые знал на вскидку, Вик отставил гитару. Пальцы уже неприятно кололо, он давно не играл так много. Эля предложила обоим парням присоединиться к остальным, но сразу же после этого среди «остальных» прозвучал басовитый крик, раскатившийся по всей гостиной:       — Заткнись! Закрой свой ебучий рот!       Вику не составило труда узнать голос Германа, хотя он еще никогда не слышал, как тот срывается на крик, да и не знал до этого, что это возможно. Он вскочил с места и устремился выяснять, что же случилось.       Растолкав мешающих проходу людей, Вик чуть не столкнулся лоб в лоб с Солоухиным, который, судя по туманному взгляду, был уже под градусом.       — Что здесь происходит? – хмуро спросил Вик, отыскав среди незнакомых и знакомых лиц, раскрасневшихся от спиртного, Германа, который не спускал ненавидящих глаз с Андрея, почти что задыхаясь от ярости.       — О, а вот и рыцарь в сияющих доспехах! Понимаешь, у нас тут игра, наш староста выбрал «правду», но наотрез отказывается ее говорить. Ну, мы же не изверги какие, поэтому придумали, что раз не хочешь выполнять задание – получай штрафное: стакан «Егеря» залпом. Ему уже не впервой.       Герман действительно вел себя и двигался так, будто «проштрафился» уже пару раз, и еще один вынес бы его совсем. Вперед ногами.       — Что ты опять до него довязался? – встряхнул за плечо Андрея Вик.       — Я? Ничего. Просто спросил, правда ли, что его отец – мошенник, променявший своего брата на деньги, а мать – больная шизофреничка, да еще и шлюха.       На последнем слове у Германа словно забрало упало, и он, рыча зверем от гнева, накинулся на Солоухина, повалив того на журнальный стол. Вик и ближайшие несколько людей не дали ему ударить обидчика, схватив кто за руки, кто – под и с силой оттащив его подальше от него. Андрей, по мнению их всех, заслужил получить по морде удар-другой, но тогда после Герман проблем бы не обрался.       — Забери свои слова назад! Или я сам их затолкаю тебе в глотку! – не унимался он, хрипя сорвавшимся голосом.       — Боюсь-боюсь! Ноготки, смотри, не поломай! – продолжал провоцировать Солоухин, неуклюже поднимаясь со стола.       — Какого черта ты опять тут устроил? Совсем уже краев не видишь? – прошипел подошедший Татарин, схватив его за волосы.       — Ну он бы так и сказал, что это все неправда! А то люди всякое говорят, вот я и решил удостовериться! – невинно лепетал Андрей, пытаясь вырваться из хватки.       — Ты далеко не уходи, прибираться за собой будешь. Не дай бог увижу на столе хоть одну малейшую царапину – до выпуска за него расплачиваться будешь, понял?       Сагитов утащил Андрея из гостиной, потом вернулся разбираться с перебравшим гостем. Он на пару с Виком поднял присмиревшего Германа и увел его на кухню, где усадил за стол.       — Я разведу ему полисорб, а ты вызывай такси, – обратился он к Вику, шарясь в верхнем шкафу.       — Да подождите вы, он же плачет! – налив воду в кружку для разведения порошка, сказала подошедшая на помощь Эля.       Татарин оглянулся, замерев с банкой в руках, а Вик заглянул Герману в лицо. Тот прикрыл его руками, застыдившись, что кто-то заметил его слезы, и лишь подрагивающие плечи выдавали его эмоцию.       — Ну-у, ты чего? Забей на этого придурка, – Эля присела рядом с ним и обняла, поглаживая по спине, отчего Герман затрясся еще сильнее, еле сдерживая всхлипы.       — Да-а-а, дела... – Татарин почесал затылок. — Совсем наклюкался.       Вик присел на корточки рядом с ними и тоже успокаивающе погладил Геру по голове, прибирая его спутавшиеся волосы. Он думал, как же тот теперь появится дома в таком состоянии. Чувство вины прицепилось к нему и не отпускало: не уследил, все это допустил, и вообще именно из-за него Гера здесь и находился.       Чуть успокоившись, Герман принял из рук Сагитова кружку с приготовленным лекарством и осушил ее в один присест. Пошатываясь на стуле, как сомнамбула, он некоторое время приходил в себя. Когда в его покрасневших глазах начали виднеться проблески сознания, Вик сел перед ним и отчетливо выводя голосом каждое слово, проговорил:       — Я сейчас буду звонить в такси. Мне нужен адрес, на который тебя нужно будет отвезти. Можешь его сказать?       — Садовая. Дом пятьдесят шесть, – пьяно пробубнил Гера и сразу после прикрыл рот рукой, борясь с рвотным позывом. Все кинулись к нему, готовые в случае чего отвести его в туалет, но он вяло помотал головой, глубоко вдыхая воздух.       Найдя у себя в контактах номер телефона единственного известного ему таксопарка, Вик набрал его и отошел к окну, слушая длинные гудки. Ответившая ему девушка с излишне вежливым голосом выслушала заказ и сообщила, что через пятнадцать минут их будет ожидать синий «Логан» с номером «шесть-три-восемь». Повесив трубку, Вик забил данные в заметки, чтобы не забыть.       Ближе к прибытию машины Германа отвели все той же компанией в прихожую, где помогли ему собраться: Эля застегнула пальто, а Вик зашнуровал ботинки. Татарин был на улице и высматривал такси. Через пять минут он вернулся и оповестил, что водитель подъехал. Герман вцепился Вику в рукав для баланса, что не особо помогло, ибо пару раз он все-таки чуть не размазался по земле. Все четверо вышли к машине.       — Напиши мне, как его отвезешь. Хочу быть уверенным, что после меня все до дома доберутся нормально, – попросил Татарин, пока Вик усаживал Геру на заднее сидение.       — Ему же дома влетит... – сокрушалась Эля, качая головой.       Вик пожал Татарину руку на прощание, а Эле кивнул, после чего сел рядом с Германом и захлопнул дверь. Машина тронулась.       Судя по навигатору, ехать предстояло далековато – на противоположную окраину. Вик молился, чтобы денег на проезд в итоге хватило, и при этом что-нибудь осталось на завтрашний автобус до деревни. В дороге Герман чуть протрезвел и стал самым веселым человеком на планете, похоже, напрочь забыв, что еще полчаса назад он захлебывался в слезах. Вику, конечно, отрадно было видеть его в хорошем настроении, но вопрос с дядей ему не давал никакого покоя.       — Гер, а что твой дядя скажет?       Тот лишь на секунду отлип от окна, и то только чтобы махнуть на Вика рукой.       — Ничего не скажет. Я сегодня ночую в другой квартире.       Вик вопросительно уставился ему в спину, и Герман, видимо, это почувствовав, повернулся к нему, устало вздохнув, будто тот задал ему уже с десяток вопросов и изрядно этим надоел.       — Я ему сказал, что сегодня поеду прибираться в родительской квартире и останусь там до завтра. Он меня не трогает, когда я туда собираюсь.       От сердца отлегло, но у Вика возникли другие вопросы. О родителях Германа, о его семье в целом. Но задавать их он пока не решался. Может, по приезде об этом поговорят.       Всю поездку Гера без умолку тараторил про всякую фигню за окошком, которая отчего-то ему казалась невероятной и красивой: то фонари симпатично мигали, то обычные машины виделись ему удивительной формы, то подпрыгивание «Логана» на кочках вызывало в нем такой восторг, какой вызывали американские горки. Вик замечал краем глаза, как водитель иногда посматривал на них через зеркало, отчего он мысленно перед ним извинялся за друга, как родители извиняются за беспокойного и кричащего ребенка. По начавшимся рассказам Германа о том, как он гулял по местным дворам и улочкам, стало понятно, что они уже подъезжали к месту назначения. Гера дернул Вика за рукав, показывая пальцем куда-то наружу.       — Это мой дом.       Они подъехали к довольно новой широкой девятиэтажке с большой оборудованной детской площадкой почти впритык к ней. Водитель остановился там, где Герман активно показывал ему рукой, громко комментируя, потом назвал набежавшую сумму, после чего Вик полез за кошельком, обреченно вздохнув.       Он расплатился с таксистом, вылез из машины и встал рядом, готовый подстраховать Геру, для которого такой маневр был куда сложнее. Запутавшись в своих ногах, тот в очередной раз чуть не распластался на асфальте, но Вик вовремя успел подхватить его под локоть и решил так его и держать, пока они не доберутся до самой квартиры. У входа в подъезд Герман похлопал себя по карманам, вспоминая, куда положил ключи, нащупал их в правом кармане пальто, достал, благополучно уронил и попытался поднять, потянув за собой Вика. Тот перехватил несчастные ключи, поднял их вместе с Германом, приложил к замку и, широко распахнув дверь, затянул горе-алкоголика внутрь.       — Какой этаж? – спросил Вик, таща Геру за собой в лифт.       — Шесто-о-ой, – устало протянул тот и громко икнул, после чего от стыда закрыл лицо руками и съехал по стенке на пол кабины лифта. — Может, мне опять перевестись? Я же не смогу после этого никому показаться...       — Не драматизируй. Впереди целая неделя каникул – все всё забудут, да и не успел ты, к счастью, ничего такого сделать. И напился ты не один.       Но Герман будто ничего не слышал, продолжая сидеть на полу, схватившись за голову, и повторяя про себя как мантру: «больше никогда не пить, больше никогда не пить, больше никогда...»       Лифт доехал до нужного этажа, выгрузив пассажиров, закрылся за их спинами и поехал на следующий вызов. Освещение на площадке включилось, среагировав на шум, благодаря чему Герман сориентировался и показал пальцем на одну из железных дверей, на которой красовался золотистый номер «68». Вик вставил другой ключ из связки в скважину и в два оборота открыл дверь, пропуская хозяина вперед.       — Подсвети щиток, надо электричество включить, – шуршал в темноте Гера, ощупывая стену рядом со входом.       — Давай-ка я лучше сам.       Вик осветил телефонным фонариком маленькую коробку на ближайшей стене, открыл ее и щелкнул предохранителями. После он включил в прихожей свет и мельком оглянул пространство. Было довольно прохладно, но, на первый взгляд, квартира вовсе не казалась заброшенной. Вполне возможно, что из-за относительно свежего ремонта, который, видно, сделали незадолго до того, как она опустела. Темный матовый паркет без единой видимой царапины выглядел как новый, а серые стены и белоснежные двери ни капли не потемнели и не покрылись ни единым пятнышком. Может, Герман все это время и следил за опрятностью своего бывшего дома, однако толстый слой пыли на обувной полке и тумбочках под настенной вешалкой и помутневшим зеркалом говорил, что он все же уже забросил это дело.       Набрав Татарину сообщение о благополучной поездке, Вик долго думал, разуваться или нет, так как от его обуви вряд ли стало бы грязнее, но из приличия все-таки снял свои кеды и скромно отставил их в сторону. Повесив свою парку на вешалку, он вернул внимание на старосту, который, прижавшись спиной к стенке для равновесия, опять проигрывал в борьбе с пуговицами на своем пальто, пыхтя от раздражения.       — Давай помогу.       Вик расстегнул жалкие три пуговки, с которыми Гера не мог справиться, и на всякий случай решил еще помочь снять пальто – мало ли, вдруг и с ним не справится.       — Парни меня еще никогда не раздевали, – игриво проговорил Герман почти в самое ухо, пока Вик стягивал с него верхнюю одежду.       — Как будто тебя девушки когда-то раздевали, дурень.       Гера излишне громко не то что хохотнул, а скорее каркнул вороной.       — Не в бровь, а в глаз.       Он поковылял дальше по коридору и завернул за угол, позвав Вика зайти за ним. Тот повесил его небрежно брошенный на пол шарф и поставил раскиданные как попало ботинки рядом со своими кедами, после чего пошел за Герой на кухню.       — Хочу проявить гостеприимство и предложить чай, но я понятия не имею, есть ли он здесь и, если есть, сколько ему уже лет. Чай вообще портится? Ну, типа, это же просто сухая трава, что ей будет? Больше высохнет? Намокнет? Но ее же и так мочить надо... – бормотал Герман, беспорядочно открывая и закрывая шкафчики кухонного гарнитура. — Слушай, сходи, пожалуйста, в ванную и поверни там вентиль, чтоб воду включить. Можешь потом здесь осмотреться, если хочешь.       Не ради семилетнего чая Шредингера, находящегося пока что, слава богу, в суперпозиции, Вик пошел исполнять просьбу, а чтобы, наконец, сполоснуть руки. Предварительно захватив с собой антисептик и включив водоснабжение, он умылся, сняв с себя часть напряжения и дискомфорта, которые вызывало это место. Не самая лучшая идея оставаться в таком пыльном и влажном помещении с его-то здоровьем, но и оставлять друга в столь неуправляемом состоянии было боязно. Вик собирался подождать, пока Герман уснет, а потом уже думать, что делать дальше.       Он вышел из ванной и действительно захотел осмотреться. Квартира из себя представляла просторную трешку-«распашонку», наверняка очень светлую в дневное время, так как минимум в одной из комнат Вик заметил два окна. Сразу от входа налево был небольшой гардероб, в котором до сих пор висели на вешалках и лежали на полках вещи, изрядно теперь попахивающие пылью и затхлостью. Из прихожей шел широкий коридор, по левую сторону которого была кухня и огромная спальня, очевидно, родительская, а по правую – кабинет и детская гораздо меньших размеров. Лоджия соединяла собой кухню и спальню, что, наверное, было бы очень удобно для курильщика или для какого-нибудь Плюшкина, любящего хранить на балконах груду ненужного хлама, который жалко выкидывать. Жилплощадь таких габаритов должна стоить на рынке немеренных денег, поэтому Вику было непонятно, почему ее не продают, раз она никому не нужна. Из-за знания о том, что здесь никто не живет уже семь лет, у Вика создавалось ощущение, что он гуляет по заброшке, но еще более жуткой, ибо эта заброшка отчаянно имитировала «живое» помещение. Будто еще вчера здесь жили люди со своими радостями и заботами, а потом без вести исчезли по щелчку пальцев. Вик все же не спешил спрашивать Германа о его родителях и о том, как так вышло, что тот живет с дядей, потому что он предпочитал, когда люди делятся таким личным сами, по своему желанию.       Не сдержав любопытства, Вик одним глазком заглянул в детскую комнату. Он словно переместился во времени, застав тот его промежуток, когда раньше живший здесь ребенок только-только проснулся, разбуженный заботливыми родителями в школу, откинул одеяло, не подозревавшее, что оно останется в таком положении на несколько долгих лет, и сонно уплелся в ванную приводить себя в порядок. И вот сейчас этому ребенку, гремящему посудой на кухне, было уже шестнадцать, и он остался один, брошенный на произвол судьбы. Еще и пьяный. В комнате все осталось на своих местах до мелочей с того самого дня «икс»: на письменном столе лежал незаконченный рисунок с раскиданными вокруг карандашами, явно оставленный на потом, которое никогда не настало; на стуле висела пижама с маленькими птичками, брошенная утром второпях; ящики стола были не до конца задвинуты, так как, видимо, девятилетний Герман в то последнее утро складывал учебники в рюкзак впопыхах, забыв собраться с вечера. Комната выглядела очень тоскливо в долгом запустении и мрачной тишине. В этот момент уже чувствовалась некая постапокалиптичность – не хватало только толпы рычащих голодных зомби за окном.       — Я нашел! – послышался торжественный вскрик с кухни.       Вик закатил глаза и тяжело вздохнул. Надо было как можно скорее отобрать кустарное биологическое оружие из просроченного чая, пока гостеприимный хозяин никого им не отравил, в частности себя.       — Да он нормальный! Ему всего-то год, я приносил с собой, когда последний раз здесь был. Срок годности истекает только в следующем месяце, сам посмотри! – заплетающимся языком запротестовал Герман, когда Вик выхватил у него коробку и спрятал подальше на верхний шкаф.       — И все-таки я, пожалуй, откажусь.       Гера сделал жест рукой, мол, как хочешь, и рухнул на стул, потирая виски.       — Почему вы не сдаете эту квартиру? Длительное запустение может ведь плохо на ней сказаться, – озираясь по сторонам, словно эксперт по оценке недвижимости, задал мучивший вопрос Вик.       — Непонятные жильцы тоже могут сказаться не лучше. Не хочу, чтобы кто-то здесь что-либо трогал, – Герман вдруг скривился. — Да и никто не будет здесь жить. Весь город наслышан о том, что здесь произошло.       — А что произошло?       — Ты не чувствуешь?       — Что?       — Запах. Кровью несет.       Вик осторожно принюхался. Он ничего не чувствовал, кроме запаха пыли и плесени. Но в ожидании раскрытия предыстории этого дома мозг подкинул ему не только фантомный запах, но и железный привкус во рту, отчего захотелось сглотнуть.       — А вот я чувствую, – продолжил Герман, приняв его молчание за отрицательный ответ. — Поэтому и сам не могу здесь долго находиться. Кошмары мучают в этом месте особенно сильно.       Гера опустил взгляд на пол и неестественно ухмыльнулся, кивнув Вику под ноги.       — Прямо здесь их и убили.       Вик машинально отступил на пару коротких шагов, осмотрев белый кафель. Желтые швы между плитками местами темнели бурыми пятнами, и после сказанного в голове уже не было места мысли, что это просто грязь. Наверняка кровь. Спекшаяся старая кровь.       «Их» – очевидно, родителей. «Кто? Как? Почему?» – вертелось у Вика в голове, но он не был уверен, что будет уместно спрашивать хоть что-нибудь по этому поводу. Жизнь его не готовила к тому, что с криминалом можно столкнуться лицом к лицу, а не в новостных сводках или детективных сериалах. Казалось, что такое происходит только с теми, с кем судьба точно никогда никого не сведет. Да, были люди, которые совершали и по отношению к Вику действия, тянущие на статью уголовного кодекса, а то и не на одну (чего стоил один только мужик с собакой), но у них никогда не было осознанной цели убить. Преднамеренное убийство руками человека – что-то вне понимания Вика, даже когда убийцей выступает последний подонок, от которого, в общем-то, подобное ожидаемо.       — Ты все видел?..       Герман мотнул головой, отчего у него, по-видимому, закружилась голова, так как он для равновесия вцепился в стол.       — Не совсем. Меня успела вовремя вывести няня, которая их и нашла. Она как раз привела меня тогда из школы. Но кое-что я все-таки увидел. До сих пор четко помню лужу крови за дверью и отцовскую руку в ней, – он обвел дрожащим пальцем область за спиной у Вика. — Говорят, крови было много: у папы несколько ножевых, у мамы перерезанное горло. Меня долго не пускали сюда, пока все не отмыли и не перерыли следаки, а все необходимые вещи забирали друзья семьи.       — Пиздец.       — Ага.       — А убийцу нашли?       — Неа.       Вик сел на стул с противоположной Герману стороны стола и замолк, обдумывая услышанное. Он попробовал представить себя на месте Германа и почувствовать все, что тот, должно быть, чувствовал, но быстро пресек эти мысли. Даже представлять не хотелось. Вик бы сошел с ума, потеряй он все, что сейчас имел. Такое пережить и самому подлому врагу не пожелаешь, а Герман пережил и, вроде как, еще и неплохо после этого держался. Абсолютно естественно, что теперь он резко реагировал на любые выпады в сторону своих родителей. Хотя, может, он вообще только опьянев дал волю своим эмоциям, а в трезвом состоянии ему удавалось сдерживаться? Если так, то удивительно, откуда у него были на это силы. Вик и не столкнувшись ни с чем подобным знал, что так бы не смог.       — Это... спасибо, что остался здесь со мной. У меня никогда не получалось уснуть в этой квартире, но, может, теперь получится, когда я не в одиночестве, – ровно выговорил Герман и впервые за время их пребывания в этом доме сосредоточенно взглянул на Вика, отчего тому показалось, что Гера начал трезветь. — Иногда мне слышится, будто они все еще здесь, будто папа клацает по клавиатуре в своем кабинете, а мама шелестит страницами книг в спальне или что-то рисует в альбоме.       Вик знал, что так бывает, когда люди переживают потерю и привыкают к жизни без дорогого им человека. Мама как-то рассказывала, что ощущала присутствие своей сестры после ее смерти. Один раз она даже сквозь сон прикрикнула на нее за шум, который она обычно устраивала ночью, не в силах заснуть, но, поняв, что никакого шума не было и в помине, в очередной раз осознала, что сестры больше нет. Многим снятся сны с почившими, и некоторые это воспринимают как какой-то знак с того света, хотя дело тут вовсе не в призраках, а в чистой психологии. Но Вик не осуждал и не считал подобное бредом, так как думал, что людям становится чуть легче от веры, что ушедшие близкие где-то рядом, присматривают за ними.       — Ты вроде говорил, что тебе ночевать негде? Можешь остаться здесь на ночь, если хочешь. В родительской спальне могу постелить, – вырвал из размышлений Герман.       Уж вряд ли Гера протрезвел достаточно, чтобы самостоятельно застелить постель. Но Вик и сам справился бы, тем более он уже смирился, что ему, похоже, действительно придется ночевать здесь. Других вариантов в голову не приходило и денег на такси до деревни не осталось. Да и на дворе уже давно комендантский час, а в участок снова загреметь совсем не хотелось.       — Ладно, но я со всем сам разберусь. А вот тебе уже пора бы самому лечь и проспаться.       Герман вскочил со стула, пошатнувшись, и, крайне обрадованный, что ему не придется засыпать со своими кошмарами один на один, без возражений направился в свою комнату. Вик для контроля последовал за ним, отметив про себя, что ему еще никогда не выпадало случая нянчиться с таким великовозрастным ребенком.       — Ты только на бардак не обращай внимания, это так задумано, – попросил Герман, когда они вошли в детскую. — Своего рода музей моего счастливого детства.       — Да я уж понял.       Находясь непосредственно внутри комнаты, Вику удалось рассмотреть ее детальней. Она была не такой грязной, как остальные. Судя по всему, потому что Гера был в ней чаще, чем в остальных частях квартиры и следил за ней лучше. Но ни одну вещь он как будто бы не трогал, о чем говорил равномерный слой вездесущей пыли на каждом предмете. Кроме какой-то книжки на прикроватной тумбе. Она была самой чистой из всего, что было в квартире в принципе. А это значит, что для Германа этот предмет был в чем-то особенным.       При ближайшем осмотре книжка оказалась фотоальбомом с довольно аскетичной темно-зеленой обложкой. Альбом был не старый, но напоминал своим видом советские тяжелые толмуты из плотных страниц с наклеенными на них кармашками, в которые уголками вставлялись фотографии. Часто такие альбомы еще украшали разными рисунками, аппликациями и выписанными строчками стихов или пожеланиями от друзей и знакомых, которых встречал по жизни владелец. Вик приоткрыл его на случайной странице и убедился, что и этот выглядел похожим образом, только фотографии были наклеены, а не вставлены. На открывшейся странице красовались мастерски выполненные зарисовки, связанные с тем или иным событием, изображенным на фотографиях. Герман как-то рассказывал, что именно мама привила ему любовь к искусству, будучи талантливой художницей. Так что все рисунки в альбоме, видимо, были ее рук дело.       — Хочешь посмотреть? – Гера выглянул из-за плеча Вика и с не меньшим любопытством оглядел альбом, будто бы никогда его не открывал. Не дожидаясь ответа, он взял книжку в руки и уселся на кровать, приглашающе похлопав по ней рядом с собой.       Вик послушно сел, и Герман раскрыл альбом с самого начала, положив его им обоим на колени. Сконфуженно пролистав первые голозадые детские фотографии, он остановился на развороте, посвященном семейному отдыху на море. Как и везде, он был сплошь заполнен карандашными и акварельными зарисовками пейзажей, достопримечательностей и приметных мелочей, встреченных за время путешествия.       — Это моя первая поездка заграницу. Кипр. Мне очень нравятся фотографии именно оттуда, потому что мама на них особенно красивая.       И действительно: с изображений на них смотрела темными бездонными глазами еще совсем молодая загорелая красавица с копной густых каштановых волос, ниспадающих на плечи волнами от соленой морской воды. Изящная улыбка едва касалась ее пухлых губ, отчего она выглядела загадочнее самой Джоконды. Уже здесь было видно, что маленький Герман, устроившийся у нее на руках, вырастет ее точной копией, что, собственно, и случилось. От отца, светлого голубоглазого блондина, ему будто бы и вовсе ничего не досталось.       — Южная кровь?       — Бабушка по маминой линии была то ли грузинкой, то ли осетинкой, то ли хрен пойми кем. Мама с ней была в ссоре, поэтому не любила про нее рассказывать, – Герман повел носом и тыкнул себя в переносицу. — А мне теперь из-за этой крови мучиться со своим горбатым клювом.       — Ой, да ладно, не начинай. Круто же! Без него совсем бы не то было. Заурядно. А так – благородно.       — Сказал человек с идеально прямым носом. Был бы на моем месте, то так бы не говорил.       — Неправда.       — Ври больше.       Герман скупо рассказывал о событиях из жизни, связанных с поездками в другие страны, коих, судя по фотокарточкам, было немало: Греция, Таиланд, Турция, Италия, Венгрия, Германия... Каждый год ездили, не иначе. Гере же больше нравилось описывать домашние снимки, будто всевозможные деньрожденные торты и новогодние елки разных форм и размеров за все время впечатлили его куда больше, чем Афинский Акрополь или Сикстинская капелла. С определенных листов альбома, примерно на моменте, где Герману было четыре года, рисунки его мамы начали разбавляться закорючками, старательно выведенными фломастерами в руках юного дарования.       — Любовь к абстракциям с малых лет. Немногим стиль у тебя изменился, на самом деле.       — Нарываешься, я вижу?       Несмотря на обилие снимков, альбом закончился даже не на середине. Своей толщиной он загадывал длинную и такую же насыщенную и счастливую жизнь для этой семьи, но судьба решила распорядиться иначе. Вик подумал, что до чего же у него с Германом были противоположные истории: у Вика детский альбом начинался с того периода, когда его усыновили в десять лет, подарив частичку счастливого детства и дав старт жизни, а не существованию; у Германа, наоборот, в девять лет жизнь будто бы прервалась, как закончился этот альбом, после чего шли лишь пустые бессмысленные страницы, которые ничем не выходило заполнить.       — У тебя нет даже школьных фотографий?       — Я их никогда не беру. Не то чтобы я хотел увековечивать память о школе в физическом виде. На телефоне фотки есть – и хватит.       Ближе к концу альбома виднелся уголок еще одной, «инородной» фотографии. Вик вытянул ее и осмотрел: большой групповой снимок, сделанный где-то на природе, что была Вику смутно знакома. Не школьный, потому что ни одного одноклассника в толпе не было видно, относительно свежий, ибо на нем Герману было на вид лет тринадцать. У Вика было ощущение, что он уже где-то видел эту фотографию, но где – непонятно.       — А, это я один раз в каком-то лагере был. Дядя хотел, чтобы я летом у него под ногами не путался и без дела не сидел, вот и сплавил. А я ногу там тогда сломал – не специально, честно – и больше дядя меня никуда не отправлял. Фотки в конце смены всем раздавали, не откажешься, – Гера забрал фото, оценивающе поглядел и хотел уже было засунуть его обратно между страницами, но Вик вдруг выхватил снимок с возгласом:       — Да тут же я!       — Что? Где?!       Вик вспомнил, что у него самого есть точно такая же фотография, и по памяти он нашел место, где тогда стоял: вот, с другого конца в последнем ряду, еще не отрастил патлы и не начал носить очки. Он каждый год разъезжал по оздоровительным лагерям или санаториям, и, если в детстве ему действительно там было весело, то в последние годы он ездил туда только из-за Инги. А вот, собственно, и она – стоит прямо за ним, обняв за шею, и из-за роста только глаза и рыжую макушку и видно.       — Ничего себе, а я тебя и не помню... Хотя, справедливости ради, я вообще ничего с той смены не помню, – Гера глядел то на фото, то на Вика, сравнивая его нынешнего с ним прошлым. — Тебя и не узнать.       — Зря ты больше не ездил. Вдруг бы раньше подружились?       — Знаешь, я отчасти фаталист, поэтому думаю, что это, возможно, даже к лучшему.       — Как можно быть фаталистом «отчасти»?       — Можно, когда нужно оправдать свои проебы играми судьбы, но жить как предначертано не хочется, – Герман практически вплотную поднес фотографию к глазам, пытаясь что-то разглядеть. — А это кто? Девушка? Ты не рассказывал, что у тебя есть девушка.       Вик почувствовал, как кровь приливает к щекам. Не любил он этой темы касаться даже вскользь и душу изливать никогда ни с кем не планировал.       — Потому что ее уже нет.       — Нет, если ты не хочешь, то не рассказывай, – Гера завалился на кровать, закрыв альбом и отложив его на тумбочку. — А то мало ли, вдруг ты мальчик нежный и травмированный, – он поджал ноги к животу и уткнулся лицом в подушку, страдальчески в нее завыв. — Как же у меня болит желудок, ты бы знал...       — Может, тебе тазик принести?       — Не надо, я все равно с утра ничего не ел.       — Еще и натощак...       Вик сочувствующе похлопал его по спине. Утром наверняка станет еще хуже, надо будет наскрести оставшиеся деньги и хотя бы за минералкой сбегать. В идеале еще бы обезбол и что-нибудь от отравления прихватить в аптеке.       Герман, невзирая на боли и тошноту, отрубился довольно быстро. Вик откопал в шкафу толстое одеяло и накрыл его, чтобы на следующий день он проснулся только с одним похмельем, а не с простудой впридачу из-за плохо отапливаемой квартиры. Сам Вик тоже пошел готовиться ко сну, ощутив в полной мере всю усталость, скопившуюся за один только вечер. Обрызгав всю спальню от угла до угла антисептиком для успокоения своей души, он мысленно извинился перед покойными хозяевами кровати за вторжение и залез под тяжелое одеяло, не раздеваясь.       Уснуть, тем не менее, не получалось очень долго. Вик беспрестанно ворочался с боку на бок и этим только еще больше отгонял сон. Периодически он поглядывал на часы в телефоне и в конце концов по ним отсчитал, что бессонница его мучала уже два часа. На новом месте ему всегда плохо спалось, поэтому ничего не оставалось делать, кроме как ждать, когда мозгу надоест бороться с установленным режимом сна. Так или иначе победа над бодрствованием была практически одержана, но в миг, когда веки уже начали слипаться, а разум отключаться от реальности, в коридоре послышался шум. Весь прогресс в засыпании как рукой сняло, и Вик, недовольно бурча, отвернулся от источника звука, накрыв голову подушкой. Похоже, Герман проснулся и бродил теперь зачем-то в темноте. В туалет, верно, приспичило. Когда тишина снова воцарилась в квартире, Вик прикрыл глаза, помолившись про себя о том, чтобы поспать хотя бы пару часов, но грохот с кухни заставил его подскочить с кровати и распрощаться с полноценным сном на эту ночь. Сушняк замучил, что ли? Не дай бог опять за своим чаем полез.       Вик встал и вышел из комнаты с четким желанием вернуть болезного в кровать как можно быстрее, чтобы успеть хотя бы чуть-чуть подремать перед утром. На кухне было темно и уже тихо, и, включив свет, Вик, к своему удивлению, никого не обнаружил. Это ему показалось слишком странным: не мог же Герман прошмыгнуть мимо него незамеченным. Осмотрев кухню еще раз, будто ожидая, что Гера просто где-то почему-то спрятался, Вик выключил свет и направился к детской. Приоткрыв дверь, он увидел, что Герман мирно спал и как будто бы даже не шелохнулся с того момента, когда Вик его в последний раз видел. Промелькнула мысль, что стоило на всякий случай проверить, закрыта ли входная дверь. Как и помнилось, дверь была заперта. Вик стал думать, что шумы ему просто чудятся от усталости. Для уверенности он вернулся на кухню и, долго споря с самим собой об адекватности этого действия, взял нож побольше для подстраховки, намереваясь проверить лоджию на наличие (а лучше отсутствие) вторженцев в виде воров или незваных новых жильцов, которые могли прознать о пустующей квартире. Лоджия была совершенно пуста, но это не успокоило Вика, и он, не выпуская из рук оружия, заглянул заодно во все места в доме, где теоретически можно было спрятаться. Убедившись, что посторонних в квартире вроде как нет, он вернул нож на место и пошел обратно в кровать. Надо было побыстрее, наконец, лечь спать, пока мозг не подкинул галлюцинаций покруче.       Вглядываясь в мрак комнаты, тускло освещенный фонарями за окном, Вик завидовал Герману. Пьяным все нипочем, хоть конец света на дворе – не добудишься. Вик бы и сам уже был не против глотнуть чего запрещенного врачами, лишь бы вырубиться. Снова послышавшийся шум на кухне был категорически не согласен с его планами. Звук был такой, будто кто-то открывал и закрывал дверцы шкафов, выдвигал и задвигал ящики, звеня столовыми приборами. От недосыпа Вику еще никогда не слышалось что-то настолько реалистичное. Он стал подбирать разумное объяснение всему этому: мыши, может, завелись или крысы? Вполне нормальное явление для нежилых помещений. Хотя следов их жизнедеятельности видно нигде не было. Да и поживиться им здесь было нечем. Шум, тем временем, не прекращался, и Вик предпринял еще одну попытку узнать, кто или что кошмарило кухню этой ночью. Прокравшись по коридору и не издав ни звука, чтобы не спугнуть призрачного гостя, он выглянул из-за угла, пытаясь разглядеть в темноте кухни какое-нибудь движение. Но ни движения, ни грохота не было. Вик в непонимании щелкнул выключателем и прошел внутрь, осмотрев все вокруг. Ящики и шкафы были на своих местах, словно их и не трогали. Вик сел за стол, туго размышляя из-за бессонной ночи о природе происходящей чертовщины. Герман же говорил, что ему здесь не спится и слышится всякое. Может, он это имел в виду? Нервно усмехнувшись, Вик подумал, что Инги ему сейчас не хватало как никогда: она бы точно сказала, бесновался ли здесь инфернальный барабашка или Вик действительно уже сходил с ума. И если первое, то она бы как-нибудь договорилась с этим потусторонним существом о том, чтобы оно не нарушало общественную тишину.       Размышления прервал другой звук. Слишком тихий, чтобы заметить его сразу. Прямо напротив кухни находился кабинет, из которого доносилось частое навязчивое щелканье.       — Будто папа клацает по клавиатуре... – прошептал слова Германа Вик, чувствуя, как сердце пропустило удар.       Столкновения с криминалом за сегодня было мало, теперь пора было столкнуться с паранормальным. Вечер переставал быть томным. А что, если это розыгрыш такой? Гера же навеселе был – и не такое мог бы придумать. С другой стороны, именно потому, что он навеселе, провернуть подобное ему не хватило бы ни ловкости, ни трезвости ума. Да и зачем ему это? Слишком по-детски даже для Германа.       В подтверждение его мыслям аккомпанементом к щелканью в кабинете что-то зашелестело в спальне. Ни одно живое существо не могло быть в нескольких местах одновременно. Вик понимал, что все это наверняка объясняется довольно просто и что уставший разум всего лишь дорисовывает то, чего на самом деле нет. Но проверять истинность этого понимания желания уже не возникало. Вместо этого Вик вжался в стул и напряженно вперил взгляд во тьму за слабо освещенной кухней, практически не моргая. Оставалось дождаться рассвета – почему-то была уверенность, что с рассветом шумы прекратятся – и свинтить отсюда.       Ближе к времени, когда небо за окном начало синеть, веки предательски потяжелели, а в глаза будто насыпали песок. Установка «заснуть и не просыпаться хотя бы до обеда» превратилась в «ни в коем случае не смыкать глаз, если хочется жить». Кое-как дотянув до момента, когда улица оживилась и осветилась лучами утреннего солнца, Вик, не обращая внимания ни на что вокруг, метнулся к выходу, оделся и вылетел из квартиры на поиски работающей аптеки. Холодный воздух придал бодрости и ясности ума, отчего ночь, проведенная в парализующем страхе, стала казаться неимоверной глупостью. Напугался, как ребенок малый, а чего – непонятно. Посмеявшись с себя вдоволь, он пересчитал все имеющиеся деньги и прикинул, как их распределить, чтобы хватило и на таблетки, и на минералку, и на перекус для завтрака, и на автобус до дома. Купив в круглосуточной аптеке аспирин, Вик дождался открытия продуктового, захватил воду и из легкой еды, чтобы не мучить и без того многострадальный желудок друга – пакетик каши быстрого приготовления. Вернулся в злосчастную квартиру, все приготовил, выпил свои таблетки, о которых чудом не забыл, и стал ждать пробуждения Германа. Просыпаться тот не спешил, и сидение без дела окончательно сморило Вика, незаметно для себя погрузившегося в дрему.       Вернул его в реальный мир очнувшийся и мятый Гера, похлопав по щеке холодной рукой. От его внезапного появления Вик вздрогнул и огляделся, спросонья не до конца поняв, где находился.       — Офигеть у тебя синяки под глазами. Всю ночь здесь сидел, что ли? – усмехнулся Герман и сразу же скривился от стрельнувшей в голову боли. Приложив ладонь к виску, он осел на соседний стул и потянулся к бутылке с водой, но остановился, вопрошающе посмотрев на Вика.       Тот одобрительно кивнул, улыбнувшись его внезапной скромности, будто бы Вик закупился не для него. Вспомнив, что он действительно просидел здесь полночи, Вик решил рассказать о случившемся и выведать у хозяина квартиры, что же это было.       — Понимаешь, тут такое дело... Кажется, я тоже слышал все эти звуки.       — Какие? – спросил Герман, запив таблетку аспирина.       — Ну, это клацанье клавиш и шелест страниц... А еще грохот на кухне. Всю ночь из-за этого не спал.       Герман, вскинув брови, посмотрел на него, оценивая шутит тот или нет. А после прерывисто рассмеялся, борясь с пульсирующей болью.       — Поздравляю, друг мой, вы нанюхались грибов.       — Да я же серьезно!       — Так и я серьезно. Это плесень, Вик. Все это из-за плесени, – Гера обвел рукой кухню, показывая на стены, хотя видимых следов грибка Вику обнаружить не удалось.       — В смысле?       — Дядя однажды пытался сдать одну комнату в этой квартире, но жильцы быстро съезжали один за другим, ссылаясь на странные шумы в доме. Он хотел узнать, в чем дело, ибо его бесило все, что не приносит доход, поэтому навызывал всяких экспертов для проверки, и один из них сказал, что в квартире из-за влажности от недостаточного отопления и проветривания развелся вид плесени, который может вызывать галлюцинации. Ремонт денег стоит, поэтому дядя все оставил как есть, – Герман насмешливо прищурился. — А что, я тебя вчера чем-то запугал? Правда подумал, что здесь призраки живут?       — Ничего я не подумал! Просто хотел узнать, откуда звуки, – нахохлился Вик, уязвленный его насмешкой.       Вдруг лицо Геры исказилось неприкрытым ужасом, и Вик с вновь ушедшей в пятки душой решил было уже, что тот увидел что-то жуткое прямо у него за спиной.       — Я же совсем не подумал... Да я вообще ни о чем не думал... Тебе же нельзя здесь находиться! У тебя же иммунитета совсем нет! – Герман подскочил, словно похмелья у него и не бывало, и поднял за собой Вика. — Ну-ка давай домой! Ты ведь сам прекрасно знаешь, что тебе опасно здесь быть, так чего не ушел?!       — Все в порядке. Ну не умру же я, – отбивался от его попыток утащить к выходу Вик.       — А мне откуда знать, что не откинешься? А ну, брысь!       — Ты так хорошо провожаешь гостей, знаешь об этом?       Герман топнул ногой, будто прогонял нашкодившего кота, и Вик ретировался в прихожую.       — Там еда на плите, позавтракай, алкаш, – наставлял он, обуваясь.       — Да мне ж от одной мысли о еде хочется бежать с унитазом обниматься, ты чего? – заныл Гера, но поймав на себе грозный взгляд, подчинился. — Ладно, ма-а-ам, – и смущенно буркнул: — Спасибо...       Вик удовлетворенно кивнул, оделся и отпер дверь. Герман вышел с ним на площадку, чтобы проводить до лифта.       — Ты потом скажи, сколько я тебе должен. Ну, за такси там и прочее... Тебе вообще есть на что ехать домой?       — Все нормально, забей. Считай это как плату за крышу над головой, – отмахнулся Вик и нажал на кнопку вызова лифта.       — Сомнительная какая-то крыша... Напиши, как доберешься. И еще раз спасибо, что терпел меня весь вечер. Надеюсь, я ничего лишнего не наговорил?       — Ничего такого. С тобой было примерно так же весело, как и у Сагитова. Но лучше не повторяй.       — Постараюсь, – хитро улыбнулся Гера, и с этим он сразу же перестал внушать всякое доверие. — Давай, до скорого, – он махнул рукой рукой на прощание заходящему в лифт Вику.       Вик махнул в ответ и двери закрылись.