Эгоист

      Тяжеленная дверь с мягким клацаньем захлопывается, слегка наподдавая по заднице. Все как в тумане. Господи, как же я его ждал… А он, изверг ползучий, все не шел и не шел… Выгнал меня и праздновал с кем-то, поди, гад… В спальне бы такого запереть, чтобы только мой… Такой вкусный, аппетитный весь… И губы, и шея, и даже уши… Боже-боже, что я несу… С плеча соскальзывает рюкзак и недовольно блямкает об пол. Ё, надеюсь, мой НЗ уцелел? Обидно, если баюкал-баюкал и кокнул так никчемушно… Да, вот здесь тоже… Ох, как же оторваться-то от него… Невозможно… ммм, Змей такой, аж пальцы колет, так хочется его всего обжамкать и обтрогать. Разрешит? Или за шкирман и под холодную, трезветь? Вроде под дверью не оставил… домой, вот, забрал… мрр…       Смотрю в его невозможные глаза и наблюдаю метаморфозы: теплый аквамарин южных вод бледнеет, становясь все прозрачнее, вот его затягивает тонкий ледок, вот он крепнет и утолщается… Змей… Склонив голову к плечу, смотрит оценивающе, вприщур… Улыбку сменяет хищный оскал… Ух. К такому бы я, наверно, и не сунулся с пьяными обнимашками. Или… Ну до чего хорош! Однако руки вмиг слабеют и отпускают замусоленную измятую рубашку. Секунда, и меня спиной впечатывают в стену, выбивая воздух из легких. И так-то мало соображал, а теперь и вовсе — все в мареве и плывет… Предвкушая что-то интересное, черти в животе зажигают под брейк данс. Я же добровольно тону в вымороженном ледяном крошеве змейских глаз и понимаю — еще чуть-чуть и захлебнусь.       Ай, ладно, была не была! Вжимаюсь в желанное тело и снова лихорадочно шарю по горячей гладкой коже, пересчитываю «кубики», ребра, бицепсы-трицепсы, задеваю затвердевшие горошины сосков… Какой же он нереальный! Ебаная классика мешается, злюсь, развожу полы рубашки и пиджака подальше, а они снова под пальцами, точно издеваясь… ну прям как хозяин — Змей нависает надо мной непокоренной горной кручей, позволяя пока что творить всю эту хуету, но, чувствую, погибель горе-скалолаза близехонька. Капец мне, погребет под лавиной и скажет, что так и было! И точно. В божественно красивой груди зарождается слабый рык, моментом переплавляющийся в хлесткий приказ:       — Раздевайся! — в животе екает, чертик-солист на мгновение неверяще замирает во фризе и тут же закручиваются в гелик, моментом перетекая в нереально крутой хедспин. Ё, неужели?! Коленки дрожат, а губы уже готовы верноподданнически шептать: «Да, мой господин»; только боюсь, такая ролевуха не в его вкусе, хотя…       Мои загребущие ручки отцепляют — не с первого раза, но все же — я точно «смоляной бычок» или «золотой гусь», не желаю отпускать добычу, так и тянусь грабельками к вожделенной плоти, хоть мизинчиком, хоть погладить… Но нет, Змей наконец вырывается на волю, снимает пальто и отшагивает к шкафу. Я же… спешу, безжалостно ломая задники кроссов, наступаю мыском на пятку и откидываю. Координация — швах, чуть не завалился. А дальше… полный эпик фейл. Не пойми с чего затуманенные алкоголем мозги решают, что «раздеться» — значит начать с низов. Вжикаю молнией и расправляюсь с джинсами, что тотчас падают, любовно обвивая щиколотки. Не удержав равновесия, приваливаюсь к стене и пытаюсь выпутаться из плена.       Смешливый фырк прерывает сложный маневр на полпути. Неимоверным усилием поворачиваю голову на звук, чтобы понять, чего ж его так насмешило, стараюсь же!       — Ткачев, я имел в виду верхнюю одежду! Куртку снимай, дурень! — уголки совершенных губ подрагивают, а вековые льды в глазах искрятся солнечными бликами. Упитые мозги стыдливо ахают и отъезжают в небытие, оставляя меня один на один с диким смущением. Закрываю рот и оглядываю себя. Да уж, Марик… Спалился так спалился, хотя куда уж больше после вчерашнего и утреннего каминг-аута… А вообще, нет! Змей сам виноват! Да! Видел же, что гость не совсем в адеквате, вот и говорил бы прямо, а не… надежды подавал своим мегасексуальным голосом!       Пытаюсь исправить ситуацию и дергаю молнию теперь уже на куртке. Та, как назло, заедает, злорадно зажевав подкладку. Да е-мое! Естественно, вместо того, чтобы вовремя остановиться и высвободить ткань, дергаю и дергаю, усугубляя положение. Единственный зритель наблюдает со всем вниманием, никак не комментируя очередную дурость. Ему, по ходу, интересно до какой степени развился мой дебилизм. Психую, фыркаю, обреченно вздыхаю… и прошу помощи зала.       — Пм-гите, — язык еле ворочается, руки противно дрожат. Смотрю на молчащего изверга котячьими глазками, в полной мере осознав змейское превосходство. И своё бессилие.       Змей качает головой, но подходит. Одергивает куртку, высвобождая из разом закосневших пальцев, выпрямляет бегунок, мастерски вытягивает «добычу» из зубьев и в два счета выпутывает меня из плена дорогущей горнолыжной инновационки. Фух, хорошо-то как, прохладненько… Ужарился-упарился весь, пока ждал его.       — Л-бить, — ёпт, плохо без мозгов-то. Язык мелет, что хочет, вернее, выбалтывая все мои стыдные секреты. Ох, лучше б промолчал. Оказывается, под большим градусом я — находка для шпиона! Стою, переминаясь с ноги на ногу, не зная чего у нас дальше по программе — можно ли с коврика сойти или нет? Может, в ванную потащат или марганцовкой пузо чистить будут? Мама как-то практиковала такое… Брр. Теперь стараюсь ей в таком стремном виде не попадаться.       Но нет, пока что репрессивные санкции обходят стороной. Змей офигительно невозмутим: вдевает плечики и вешает куртку в шкаф, рядом со своим пальто, задвигает дверцу и только потом ехидно переспрашивает, якобы намекая на трудности перевода с маловразумительного на русский.       — Бить? — льды в глазах нахально бликуют, а брови уползают на лоб. Меня снова впечатывают в стену, хотя и так еле стою. — Неужто не хватило, а? — ухо обдает вкрадчивым шепотом, отчего черти стонут и валятся в экстазе. Ё, за что?! Он же все прекрасно понял — «любить», а не «бить»! Змей как он есть! Все с ног на голову переворачивает. — Так я добавлю, не поскуплюсь!       И словно пол из-под ног… Боже-боже… Сердце вскачь, дыхалки не хватает, уши горят так, что боюсь на хрен осыплются золой, пачкая его идеальные полы. Стою молчу, глазами носки ем… А меня вдруг притягивают ближе и поясницу оглаживают. По-хозяйски так, вкруговую, плавно спускаясь все ниже и ниже, туда, где спина перестает ею считаться.       — Нарочно провоцируешь, да, малыш? — сильные ладони пробуют половинки на упругость, то нетерпеливо оглаживая, то пытаясь промять сквозь ткань транков. — Неужто впрямь нравится, когда тебя шлепают? — он изничтожает последние сантиметры меж нами, и я наконец чувствую бедром восхитительную крепость его возбуждения. Да-а-а…       Теряю протяжный жалобный стон. Ещё как нравится… Аж взмокаю весь, от пяток до макушки тело заполняет нестерпимый жар. Ща сдохну! Отпихиваю от себя свое искушение и рву с себя толстовку. Пофиг, что обо мне подумают, иначе — пых! — и обращусь в горку пепла, только вот вряд ли восстану, как одна мифическая птичка.       Скучная, мешающая тряпка летит на пол, а я снова льну, жмусь к Змею, исступленно шепча:       — Сделайте меня своим, пожалуйста, не могу больше… — шею опаляет влажное дыхание, колючим огоньком сбегает вниз и… Дракон рычит и клацает зубищами, помечая добычу. Плечо заходится огнем, а член встает по стойке смирно. Так сладко… Пусть хоть всего сожрет, только б не уходил.       Меня всего трясет. Волны прокатываются по телу, с каждым разом увеличивая порядковый номер, грозясь вне очереди стать полноценной девяткой. Офигевшие мурашки маршируют строем то вдоль, то поперек, то врассыпную, то устраивают марш-броски от макушки до пяток, а черти стучат вилами и требуют продолжения банкета. Ноздри забивает знакомый запах, лишая воли и всяческой способности соображать. Аллилуйя, я, кажется, словил откровение — мой суперский суперсекс пахнет ирисом и бергамотом… здоровым мужским потом, злостью морозного вьюговея, свежестью океанского бриза… и обещанием бескрайнего запредельного счастья. Ох, змейский аромат сведет меня с ума.       Я уже готов на что угодно, на любое безумство, лишь бы он продолжал и не останавливался. Не знаю почему, но собственные пошлые стоны заводят все сильнее и сильнее, раз уж из нас двоих именно Змей оказался молчуном. Вернее, колдунским шептуном…       Жестко уцепив за руку, меня тащат в гостиную. По пути спотыкаюсь и собираю косяки, пофиг. Синяки — что, ерунда, рассосутся-заживут. Только б мой натуральный натурал не соскочил…       Змей садится на диван и откидывается спиной в гостеприимные объятия кожаных подушек. Стою, смотрю на него, боясь дышать громко — птицу счастья б не спугнуть. Красивые длинные пальцы оглаживают минималистичную белую коробку. А из кулака второй выглядывает колпачок то ли крема, то ли смазки. Греет, по всему… Откуда он это взял и когда? Ну точно колдунский колдун! Или я теперь и из реала выпадаю…       — Задницей кверху, малыш, — и слегка похлопывает себя по крепким бедрам. Коленки разъезжаются, губы пересыхают, в голове ветер воет, но беспрекословно выполняю приказ и ложусь животом, куда велено. За послушание меня премируют: ласково проходятся по плечам, хребту и бокам. По голой коже было бы лучше, конечно, но пофиг, его хенли такая тонкая и гладкая, что лишь удваивает удовольствие.       Снова начинаю дрожать. То ли от перевозбуждения, то ли с перепою. Меня не обмануть, я нутром чую, что зверина внутри него в бешенстве и все эти… прелюдии отольются мне горячими слезами. Задница со мной солидарна и пугливо поджимается, предчувствуя скорый жесткий трах. А я, как пущенный с горы валун — не остановить, прав был Матвейка: я — на всю голову психованный, ведь ничегошеньки о Змее не знаю, кроме того, что меня от этого монстра кроет и плющит.       — Ты сегодня был очень непослушным, Марк, — вкрадчивый недобрый шепот запускает новую волну мурашек, от которых сладко поджимаются пальцы в носках. Трусы долой и… Шлепок! Безжалостная длань забирает первую подать. Шлепок! Изо рта вырывается крик, а из глаз вышибает слезу — охуеть удар! Таким и быка свалить можно, наверное… Выходит, меня пожалели вчера, что ли? — Но ничего, мою науку, Ткачев, ты надолго запомнишь! — Резкий замах и жгучий яростный удар по правой ягодице. Мимолетное поглаживание, и суровая длань «карает» уже левое полупопие. И снова вкрадчивая, почти небрежная ласка. Член, как ни странно, не опадает, яички поджались, а головка увлажнилась. Замах, удар, поглаживание. Почти счетный ритуал, алгеброид фигов. Всхлипываю и тяжело сглатываю, уже зная, что от момента, когда кожу обдает ветром и до жалящего «укуса» проходит ровно три секунды. Потом те же три на передых и по новой. Суховейное пламя ложится алыми лепестками на ягодицы, воздух густеет, усиливая нотки мускуса и сандала, а я уплываю в блаженное состояние полусна-полуяви. Я здесь ничего не решаю, я лишь покорные струны, на которых играет мой суровый Змей.       Наконец звуки шлепков сменяет тишина. Как сквозь вату слышу щелчок, меж бесцеремонно раздвинутых ягодиц проходится ветерок, а потом на уязвимую сердцевинку щедро льется прохладный гель. Ежусь и невольно зажимаюсь, за что немедленно получаю очередной сердитый шлепок и свистящий шепоток в ухо, требующий вести себя смирно. Обмякаю и доверяюсь. Длинные пальцы оглаживают вход. Дразнят, кружат, то проникая внутрь самыми кончиками, то выскальзывая наружу. Ох, да-а-а, все-таки есть справедливость — не зря дважды промывался. Да, давай уже, мучитель! Злодейские пальцы наконец осваивают новую локацию и начинают действовать куда смелее, сперва дерзким дуэтом, а потом уже и слаженным трио.       Хорошо-то как… У Тюши почему-то так сладко не выходит.       На вдохе-выдохе мычу-стону змейское имя-отчество, на что получаю лишь одобрительно-поощрительные хмыканья да усиление приятных ощущений. Хотя куда уж больше? Волшебные пальцы творят что-то неописуемое… Нда, если я у него первый, то у мужика явный талант! Полное ощущение, что не задницу мне трахает, а прям мозги ебет. Так крышесносно — не передать. Че ж со мной будет, если он в меня членом заедет? Тронусь точно, вот вам крест, так в дурке и буду валяться с блаженной лыбой и в вечном оргазме. Да, народ, весь секс у нас в голове…       Кто б сказал, не поверил, что вымороженный педант Дегтев столь внимательный и предупредительный любовник: лупцует, зверствует, но и заботится на полную катушку. На руках таскает, сон сторожит, задницу, вот, чем-то тогда намазал — я уж дома просек, что то ли компресс мне прикладывал, то ли ещё чем интересным лечил… Трусы травами какими-то пахли, грозой и голопопым детством с битыми коленками… У нас с Матвеем такого в арсенале нет точно. Вот и верь после такого ярлыкам-ассоциациям — я-то напредставлял себе ужасов, что возьмут чуть не на сухую, несмотря на все мольбы и вопли. А оно вон как на деле вышло… Меж тем ритм нарастает, еще парочка властных уверенных движений по бугорку простаты и я горячечно вздрагиваю и скулю куда-то в пол.       — Э, нет, не так быстро, дорогой, — шипящий шепот тянет слова и обдает жаром ухо, — главные игры у нас впереди, малыш, — мне ерошат взмокшие волосы и убирают прядь с лица, — И впредь, зови меня Змеем.       — Кем? — блею непонятливым бараном. Глаза по пятаку и грозят уползти вслед за бровями за кромку волос. Упираюсь рукой в диван и оглядываюсь через плечо. Правда или послышалось?       — Не слышу. Громче! — взгляд почти черный, в голосе лед звенит. Змей… Сергеич неприятно ощеривается и до упора вгоняет в хлюпающее нутро пальцы. Меня аж прошибает всего — навострился, гад ползучий! Даже странно, что с такими-то суперспособностями он все еще играет за другую команду.       — Змей! — кричу на пределе, и Дегтев довольно кивает. Черт, похоже, это что-то глубоко личное. Погоняло, что ли? Не зря ж он нас втихаря тупыми бандерлогами кличет, когда совсем уж доведем? И тут до меня доходит. Епрст: бандерлоги — Каа — Змей… Да ладно?!       От столь ошеломительных открытий в паху заныло еще сильнее. Черт, выходит наш отмороженный Очковый Змей Сергеич… Взаправду… Змей? Матвейке расскажу — уржется! Да я даже в самых влажных фантазиях о таком не думал, боялся даже, — вот так вырвется ненароком, а он взбесится, преподы они ж такие… А ему, выходит, в кайф.       Именно этот момент Змей и выбрал, чтобы лишить меня своих волшебных пальцев. Зато чуткий слух уловил интригующее шуршание упаковочной бумаги. Интересно, что в той коробке? Черти единогласно проголосовали за вибратор, а критическое мышление — возмутилось, возразив, мол, какие такие вибраторы у столь серьезного и уважаемого человека? Тем более натурального натурала — он же ж сам мне сказал тогда, что не по хуям. И чего там при таком раскладе?       Долго любопытничать не пришлось — в разработанный вход ткнулось что-то твердое и округлое. Аналка, что ли? Оборачиваюсь снова и охуеваю. Этот… Змей Сергеич пристраивает к моему бедному заду круговую модель конуса. Блять! Я на такую жесть не подписывался! От страха даже вроде малость протрезвел и сбросил всю сонливость, чтоб в случае чего задорого продать свою дурную шкурку.       — Марик-Марик, а ты думал, у нас будет простой незатейливый трах? — Змей злорадно щерится. — Нет, свояволь, сперва наказание. — Глаза аж побелели, зрачки сузились до булавочной головки, пальцы надавливают на основание и макет начинает движение. Белоснежный скругленный кончик, расталкивая мышцы, гордо, точно ледокол в северных широтах, вплывает внутрь, пряча от глаз первую, самую верхнюю пунктирную вешку. А я забываю, как дышать, ожидая вспышки адской боли и… не дождавшись, изумленно охаю. — Уясни раз и навсегда — ко мне можно приходить только тогда, когда я скажу! — последнее дракон уже рычит и шумно дышит, глядя, как очередная пунктирная метка заныривает в алчущее нутро. Красавец-«ледокол» уверенно плавит льды, следуя заданному курсу… Но и дольше любоваться этим аховым зрелищем мне не дают… Шлепок! И вместе с воздухом из меня вышибает все мысли о непослушании… Ох, нет, только не с моим Ледяным Змеем.       Все-таки тщательная растяжка — великое дело! А мой суровый арматор на это дело ни сил, ни времени, ни смазки не пожалел. Орудие наказания входило как по маслу, заполняя на полную. Ощущения — зашибись. И чем дальше, тем безумнее… И пофиг на уже подгорающий зад — сама ситуация и властная змейская доминантность вштыривали так, что пофиг на все. Только бы продолжал, потому как, вот зуб даю, он скорее себя порвет, чем мне по-настоящему боль причинит… Не такой он, мой побитый жизнью дракон.       — Ну-ка, Марик, рассчитай мне наибольший диаметр этой игрушки… И учти, центр тяжести любого конуса находится на одной четвертой высоты от центра основы, так что времени на обдумывание у тебя, малыш, в обрез, понял? — и шевелит этак намекающе, увеличивая моё наказание ещё на одно деление вглубь. — Итак, условие. Длина окружности у основания… ну, допустим без малого 19 сантиметров. Твой ответ, двоечник?       Ох, ё, изверг, я ж сейчас захлебнусь в своих криках и стонах! Какой, к черту, диаметр?! Прогибаюсь до хруста в пояснице и до белых костяшек вцепляюсь в край дивана.       — Ну что ж ты? Ещё пара-тройка вешек, и он сам в тебя въедет, а я вытягивать не буду, таким красивым в травму и поедешь, ясно? — вкрадчивое шипение бьёт по ушам, а пошлые картинки и ржач хирургов-проктологов на удивление лишь увеличивали возбуждение. Меня уже трясло, пот застилал глаза и капал на пол, а блядская формула никак не вспоминалась… «Два пи эр квадрат» эт че? А «пи»? «Эр» это радиус, черт бы его подрал! А диаметр это чего-то два… Ммм, не… Без вариантов, ни фига не помню, значит, в угадайку…       — Ах, да-а-а! Девять… — «нос» ледокола вдвинулся глубже и ткнулся в чувствительный растревоженный пальцами арматора бугорок, выбивая искры из глаз и последние мозги из моей черепушки. Да я щас рыдать начну и беспорядочно дергаться от переизбытка эмоций. Пляска святого Витта, блин… Страх, наслаждение и стыд сплелись в адский клубок, да ещё заполированный гребаным ромом. И зачем, спрашивается, так насвинячился?! Зарекался же ещё в прошлый раз!       — Тета с хвостиком, да-а-а? Ткачев, да ты издеваешься, что ли? — голос ласковый-ласковый аж до ледяных мурашек по хребту — знаю уже это преддверие снежной бури. — Ну что ж, тогда продолжим экзекуцию, — задумчиво-нежно шипит Змей в самое ухо и оглаживает мокрые крылья лопаток, одновременно переводя «ледокол» с самого малого хода на средний.       Охаю и осатанело верчу задницей: то ли пытаясь насадится на хрен до конца и пофиг уже какой там диаметр, то ли вытолкнуть распирающую хреновину, которая уже доставила мне столько удивительно незабываемых минут.       — Чшш… Спокойнее, малыш… — тихий шепот, точно вечерний бриз, оглаживает разгоряченную кожу, невесомая ткань промакивает испарину, а жесткие пальцы пережимают член и тут же занеживают поясницу, точно успокаивая норовистого двухлетку. Перевожу сорванное дыхание и… обмякаю безвольной тряпочкой, обессиленно смежив веки — изверг, даже кончить не дал…       «Ледокол» медленно ретируется, давая «задний ход», а потом арматор и вовсе командует: «Стоп-машина!»       — С чего девять-то, Марик? Ты хоть помнишь, что такое диаметр, дурашка? Ладно, меняем условие… Ммм, скажи, что такое радиус? И сколько их в диаметре? — пальцы арматора снова пускают двигатели и дают «малый вперед». «Ледокол» довольно чавкает и ныряет в уже проторенный фарватер, а меня прошивает судорогой от макушки до пяток. Член снова заинтересованно дергается, приподнимая головку. Изверг… Как он есть. Сдохну ж.       — Н… п-мню… дв… врде, — мямлю нечленораздельно, язык как вата, из глаз катятся слезы, в висках стучит, а сердце бахает так, что аж страшно.       — Умничка. Все так, диаметр равен двум радиусам, а длина окружности? — и «ледокол» снова проезжается по моей чудо-кнопке.       — М-м-м-ах! Два пи эр квадрат! — выдаю все, что помню, почти гостайну. Змей тихо фыркает и «ледокол» начинает меленько дрожать, без слов сообщая, что арматор надо мной прям ухахатывается.       — Ну нет, это площадь, мой хороший, перелет у тебя. А чему Пи равно, помнишь? Валяй до четырех или даже, хрен с тобой, давай до двух десятых. Ну?       — Три-и-и! — утробно вою в голос, сквозь всхлипы, не в силах более сдерживаться. Слишком! Слишком остро! Слишком полно! Просто слишком…       — Три четырнадцать, но уже не суть. Так, ладно, герой, слушай новую вводную. Ммм, длина окружности это диаметр помноженный на Пи. Зная периметр и константу, диаметр найти легче легкого. Давай, малыш, напрягись, позишн намбер ту, — и снова двигает туда-сюда, подлюка! И даже подкручивает малеха, а я снова вздрагиваю и вскрикиваю от остроты ощущений. Заебет как есть…       Ё! Че там на что делить-то надо… 19 и 3… Спячу сейчас. Лан, пойдем от обратного, всяко у меня в заду величина сильно больше нуля, значит… большее на меньшее. Значит шесть с чем-то… Хрен с ним, пусть шесть будет.       — Шесть! — выкрикиваю и зажимаюсь, замирая. Такое чувство, что «ледокол» меня растопил — весь теку: из глаз — слезами, из носа — соплями, член почти в истерике бьется о живот да и в заднице… чем-то активно хлюпаю. Да я весь сейчас как мышь мокрый, аж соскальзываю!       В награду меня целуют и снова промокают испарину, а любопытный трудяга-«ледокол» как-то враз испаряется, точно по волшебству, оставляя после себя какую-то сосущую пустоту… Вот ведь! Совсем я в извращенцы заделался. Гвозди, указка, конусы… от чего дальше вштыривать будем?       Волшебные пальцы массируют натруженную охуевшую до предела задницу, мягко и нежно успокаивая ставший сверхчувствительным вход. Ох, кажется, именно там у меня сейчас средоточение всех нервов. Угу, распределительный щит — сунься и заискрюсь!       — Ну всё-всё… Не плачь, понравилось же? Приятное с полезным совместили, теперь-то формулу до смерти не забудешь, да, мой славный? — мычу что-то согласное, язык вообще не слушается. Да уж, такое захочешь — не забудешь. А Змей уже деликатно обследует мой член и удовлетворенно хмыкает. Ну да — стояк-то не то что каменный — по моим ощущениям, им сваи заколачивать можно.       А ещё… не знаю, что ответить. Как-то стыдно в таком признаваться… Но да, понравилось, и запредельно больше, чем тогда на гвоздях. Хотя… с ним мне, по ходу, все нравится. Просто потому что с ним. Интересно, сколько длился мой «урок геометрии»? По мне, так вечность.       — Ну все, поднимайся, — пальцы исчезают, ягодицы получают прощальный несерьезный шлепок, а я невольно всхлипываю. Соберись, тряпка. Кто б ещё научил, как… от странного чувства брошенности знобит и ведет, да так, что чуть не наворачиваюсь на ровном месте. Сильные руки подхватывают, а разум дурманит заботливое: — Чшш, не торопись, вот так, потихоньку.       Стоять почти не могу, практически вишу на его руке, пока меня не пристраивают в ближайший угол. Угу, пра-а-льно. По стеночке я б просто на пол стек, да и все. Змей разглядывает меня вприщур. Седые льды Севера мало-помалу снова сменяют теплые воды Юга. Правда, ушлые черти в животе заховались в окоп и вылезать отказываются наотрез, покидав вилы где попало. Да уж, изобилие «банкета» явно превысило их возможности.       Наверно, видок у меня ещё тот… Но Змею почему-то все нравится. Пялится, не отрываясь, будто облизывает всего, хищно раздувает ноздри и стреляет по губам языком, рвано сглатывая… Так заходит, когда партнер полностью покорен твоей воле? Пофиг, у каждого своя песочница и любимые игрушки, а я никогда за контроль в койке не держался. Нужно — забирай! Только дай уже кончить, изверг! И выспаться.       Смотрю на него сквозь ресницы и поверить не могу, что мой гей-радар не лажанулся… Нда, видно, его демоны вскоре возьмут над моими чертями шефство или на фиг аннексируют все мои внутренние локации до распоследнего миллиметра. Не, я, конечно, надеялся, на «сбычу мечт», но кто ж знал, что своих желаний действительно стоит бояться?!       Наглядевшись до неприличного бугра на брюках, Змей начал разоблачаться. Иначе не скажешь. Даже завидую его этой способности: в глазах огонь, а движения как у терминатора какого. Медленно снимает пиджак, с одной-единственной уцелевшей пуговицей, рассупонивает изжеванный мною галстук, пробегается пальцами по застежке рубашки, явно не понимая, что моими стараниями она давно лишилась всех пуговиц. Пиджак и рубашка отправляются на вешало, а вот брендовая шелковая удавка… по ходу, предназначена мне.       Ну точно. Снова играться будем. Только бы с Дегтевым-младшим, а не с каким ещё наглядным пособием, на которые его дом оказался дивно богат. Никак профдеформация, да, Платон Сергеевич? Ну че уж теперь… Сыграю. Мой подбородок мягко тянут вверх, а губы награждают невесомо-нежным поцелуем. Ммм, сладко. Черти заинтересованно переглядываются, оживляясь. Широкие ладони оглаживают щеки, прослеживая большими пальцами подсохшие дорожки слез, льну к нему и вздыхаю. Садист Сергеевич.       Узорчатый шелк ложится на веки, перекрывая обзор, на затылке аккуратно затягивают узел. Плотный, но не слишком. И даже волосы не защемляют, что уж совсем удивительно. На ком навострился, интересно? Матвейка вот мои патлы так никогда не берег…       — Боиш-ш-шься меня? — шипит на ухо Змей и метит шею частыми поцелуями. И лижет, и покусывает. Аггрх.       Лан, играть так играть. «Робко» киваю и сглатываю слюну. От предвкушения. Мои бедовые черти давно покинули окоп, подобрали вилы и вовсю делят попкорн, устроившись в первом ряду. Мой Дегтев как солнце, а я глупый Икар, стремящийся подняться в горние выси и сгореть… потому что без него уже не жизнь. А так, унылая серость.       Меня сгребают в объятия и почти приставными шажочками буксируют куда-то в центр комнаты. Потом разворачивают и надавливают промеж лопаток, заставляя прогнуться. Ну, эт мы знаем и практикуем… Выставляю ладони вперед и почти сразу ощущаю под кожей гладкость глянцевой столешницы. Ну а что ещё? Во-первых, однушка, пусть и шикарная, во-вторых, из комнаты он меня никуда не таскал, а тут кроме этого трансформенного монстра ничего другого и нет. Тем более предплечьем я сбил какую-то толстую книжку и придавил-помял, наверняка, суперважные бумажки, — так что по-любому эта «голгофа» мне отлично известна — именно её родимую я вчера и обновил.       Змей пристраивается сзади. Оглаживает вздрагивающие влажные бока, пробегает-пересчитывает звенья на цепочке позвонков… Хм, это тоже кинк — раком всех ставить? Или белый диванчик заслужить надо? Что ж, будем стараться. Я не я буду, но «отвыкну» его от этой привычки. Звякнула пряжка, взвизгнула молния, безо всякого пиетета шваркнулись на пол отутюженные брюки и… Черти взвыли от восторга. Ну ещё бы — кино началось с кульминации: Дегтев-младший уверенно и гордо вдвинулся в подготовленный опытным арматором фарватер.       — А-а-ах! — слаженно сорвалось с наших губ. Змей входит размашисто, по-хозяйски. Заполняя собой все пространство, а я принимаю его, как дорогого гостя, чувствуя лишь нарастающее наслаждение без капли дискомфорта или боли. И скажу вам так — моя резко поумневшая задница теперь с легкостью может заменить собой штангенциркуль. Ммм, а-а-ах… Четыре с полтиной, ну максимум пять, в диаметре, а высота «конуса»… с мою ладонь или… на полпальца побольше. Не конь, конечно, ну так и я не зоофил какой, и вообще, думаю, что по всем параметрам Дегтев-младший это: «Подумать только, мой любимый размер!»       Наша игра мне нравится все больше и больше… Знай себе дыши и качайся на волнах экстаза, пока над тобой трудятся в поте лица. Даже тяжесть его тренированного тела ощущалась как нечто абсолютно правильное. Точно это вот все тоже моё. Как рука или нога. То, что я давно искал и наконец-то нашел. Усилившийся запах Змея обволакивал и дарил уверенность в благополучном исходе нашего арктического вояжа. Черти восторженно улюлюкали и обнимались со змейскими демонами, приветствуя перемены в жизни. А Дегтев, похоже, прочухав наконец пикантную перчинку мужского интима, сбавил ход, словно смакуя редкое удовольствие.       Изверг! Но божественно-дьявольский! Мой эдемский Змей! Несмотря на неспешный ритм, засаживали мне с чувством, как надо, проезжаясь по чувствительным стенкам, да так, что я плавился в его руках, готовый влезть хоть под кожу, только б никогда не расставаться. Я жалобно взвыл, понимая, что люди все-таки летают. Причем сразу на седьмое небо и безо всяких там крыльев.       Увы, карму я себе где-то попортил, потому как потенциально сладкий момент испоганил мой же телефон, взорвавшийся агрессивным фонком — бля, забыл на беззвучку перевести. Не Матвей и то хлеб, на него у меня другой рингтон.       — Какой у тебя великолепный музыкальный вкус, малыш, — Змей уже тяжело дышит. Умаялся, Гроза бандерлогов, меня ублажавши. — Что ж, грех такому сопровождению пропадать, да? Придется под ритм!       А мне и смешно, и кайфово. Знал бы, залил чего покруче, чтоб прям как на «Формуле-1» прокатиться.       — Только, чур, не отключаться как в прошлый раз, уговор? — фыркаю и протяжно стону, мотая головой и пряча лицо в локоть. Меня офигенно пытаются инкрустировать в белый глянец, а я лишь вздергиваю зад и подаюсь навстречу, подстраиваясь под чувственные ритмы. Как же это охуенно… Комнату оглашают влажные пошлые шлепки, взрыки дорвавшегося до добычи Змея и моё сиплое дыхание.       — Ты даже не представляешь до чего восхитительно тесная у тебя задница, малыш, — слетевший с катушек Змей милуется с моими лопатками и, жарко дыша, пробует на зуб загривок. Меня же берут в плен мурашки, а черти визжат от такой прямолинейности обычно вымороженного педанта. Музыка, как назло, стихает, когда я едва не шагнул за край — придушу обломщика! — а мой чуткий Садист Сергеич снова пережимает мне член и сбавляет темп до прежнего томительно-медленного. Изувер!       Пластаюсь амебой по столу, влипая щекой и виском в прохладу столешницы. Тщетно пытаюсь выровнять дыхание и не сдохнуть от избытка чувств в каких-то минутах от финиша. Но больше всего надеюсь, что адов фонк грянет ещё разик, а вызывающий абонент порадует настырностью и даст наконец кончить. Ну хоть кто-то же должен мне помочь в этом нелегком деле?! Змейская грудь ходит ходуном, а в лопатку шарашит змейское сердце. Такое же сбитое змейское хриплое дыхание приятно греет мои совершенно мокрые волосы, а змейский палец собирает пальцем струйку пота с виска. Ммм… ещё… Садист Сергеич одаривает мимолетной лаской мошонку, снова чего-то там хитро пережимает, после чего кружит пальцем по головке, утешая вконец разнюнившегося «плаксу». Да епст, сколько можно-то!       Мощные змейские руки-крылья оглаживают плечи, локти, предплечья, запястья и наконец накрывают судорожно сцепленные кулаки. Распрямляя, переплетая свои пальцы с моими. Фух, как катком прошелся, кажется, не оставив во мне ни единой целой косточки…       Беззвучно разеваю рот — сил уже не осталось ни на что… Даже пощады попросить не могу… И тут, аллилуйя, резвый хип-хоп снова придает Змею былой резвости и злого азарта. Секунда, и он резко загоняет член, а я охаю. В мозгах блаженная пустота. Как и в заднице, потому как Змей пробует новую тактику. Резко входит до предела и столь же стремительно меня покидает. Причем, поганец, просек моё «золотое сечение» и теперь тютелька в тютельку долбит по моей чудо-кнопке, заставляя совершенно неприлично пищать от удовольствия. Не знаю, как там у дам с этим делом, но я, похоже, точно теку. Или мы вдвоем со Змеем, на пару. Как бы то ни было в заду снова откровенно хлюпает.       Горячо, и никакого сравнения с Матвеем. Нет, он хорош, но не по-змейски бесподобен! Да, вот так и развенчиваются наши иллюзии, раньше-то я искренне считал Тюшу идеальным любовником и даже держал за альфача, ан нет. Все познается в сравнении и, прости, друже, оно не в твою пользу.       Каждая новая фрикция близит к райским вратам. Губы истерзаны в хлам, а спина скоро переломится пополам, потому как такой экстремальный угол выгибания не предусмотрен техкартой. Про член молчу — по ходу, я его давно лишился, а то, что там что-то горит огнем, распирает и, кажется, щас лопнет — чисто фантомное. Ибо нереально выдержать такое издевательство и остаться при своих! Чертов фонк и не думает смолкать, а у Змея открывается даже не второе, а третье дыхание. Капец мне.       Ноги слабеют, коленки подкашиваются. Вишу на столешнице, отбивая морзянку бедренными косточками. Ещё немного и кончу даже с хитро̀ пережатой венкой. Внутри ходит неутомимый поршень, нагнетая давление на стенки. Обжигающе-сладкий пламень сводит с ума, обещая… отправить к звездам. И тут узел на затылке слабнет, а следом Змей и вовсе сдергивает с меня намокшую от пота галстучную повязку. Непонятно как упираюсь ладонями в край стола и вжимаюсь в раскаленную грудь Дегтева. А тот и рад — стискивает поясницу своей лапищей, а второй обхватывает шею.       — Бои-ш-шь-ся? — вот честно, рассмеялся бы, если мог, — «Бли-и-и-ж-же-е-е, ещё бли-и-и-ж-шш-е-е-е, бандерлог-г-г-и-и-и!» — а так только булькаю горлом и мелко трясусь. Но Змея обижать нельзя и поэтому послушно кинкую, одновременно срывая все его демонские стопоры.       — Придуш-ш-ш-и-и-и меня, мой Змей… обвей кольцами… и сделай своим… — мой шепот еле слышен, но этого достаточно для того, кто прислушивается даже к биению моего пульса.       Мои глаза больше ничто не стесняет, но я все равно не смею поднять ресниц — игра ещё не окончена, и я не хочу все испортить. Змей явно доволен, потому что в его груди рождается какое-то уютное домашнее мурчание… Змеи так точно не умеют, а Драконы? Кромку уха обдает напалмом, мочку компостируют змейские зубы, а потом и все ухо засасывает в жар его рта, а меня прошибает судорогой до самых пяток. Пятерня раскрывается веером и надавливает на кадык, перекрывая кислород. Я же обессиленно откидываю голову на его плечо и закрываю глаза. Наконец-то Дракон берет меня в полет, вознося туда, куда нет хода простым смертным.       Мы летим, он и я, перед нами и вокруг нас ширится бездна, полная звезд. В лицо свистит ветер, обещая свободу, которой мне больше не надо, а сердце бьётся в такт с другим.       Оргазм приходит так мягко, что я не срываюсь в него, а вплываю на легком невесомом облачке, еще немного и единорогов на радуге видеть начну. Куда девалось моё смущение и неуклюжесть? Без понятия. Без малейшего стеснения выплескиваю все скопившееся во мне необъятное счастье принадлежности моему Змею. Словно делюсь со всем миром этой радостью сопричастности его удовольствию. И нашему первому полету.       Словами не описать, как мне сейчас хорошо, словно это теперь не я, а бурлящие игривые пузырьки шампанского. А ещё абсолютно похер на все вокруг. Железный обруч отпускает горло, и я делаю первый спасительный вдох, чувствуя, как Змей внутри меня мощно вздрагивает, подпитывая, делясь со мной живительной силой.       Сильные бедра последний раз пригвождают к столешнице и замирают, а Дракон обрушивается мне на спину, погребая под собой. Укрывая, пряча ото всех. Подгребает ближе к сердцу мощной лапищей и урчит на ухо, благодаря за покорность и понимание. Вот и славно. Даже Очковых Змеев надо гладить не против, а по чешуе, и без устали твердить какой он у меня классный и замечательный, и как я его «боюсь-боюсь». И желательно каждый день. Чтобы гордился и доказывал почаще, что такого «страш-ш-ного» не всякий сдюжит. И даже понимание того, что моя жопная аллергия на сперму уже через час-другой отзовется болью в животе и призовет к белому другу, сейчас не огорчает. Пофиг.

***

      Просыпаюсь как-то вдруг. Лежу, постепенно осознавая кто я и где. Подушка упоительно пахнет Змеем… Убей, не помню, чем вчера дело кончилось — видимо, снова позорно вырубился. Эх! На удивление ничего не болит и даже живот не крутит, единственно, в заднице щекотно и кожу саднит чуть-чуть. И тянет. И липко. В душ надо.       Платон Сергеич судя по всему не против моих жопно-рыльных, потому как рядом на стуле лежат стопкой: полотенце, непочатая упаковка с трусами и светло-серая хенли. Ну да, вчерашний-то свой презент он на мне в порыве страсти порвал, дорываясь до тела.       Шлепаю босиком по коридору мимо зеркального гардероба к заветной дверце. Открываю — вау! Кабина у него — улет, я такую в журнале видел и намекал своим, на что мне хором было сказано, что душ это просто душ, а не рубка звездолета. А обливаться можно и вовсе из ведра. И мне бы оно пошло на пользу, а то дохлый как инопланетный таракан. Обидно, уйду я от них. Здесь мои тараканские закидоны явно оценят.       Переборов порывы понажимать на все кнопки суперской панели управления, в максимально сжатые сроки осуществляю помывку. Интересно, Змей в курсе, для чего обычно используется одно любопытное комбо? Лан, потом как-нибудь его просвещу, а пока вытираться и на выход, пока не потеряли. Выхожу и втягиваю упоительный аромат чего-то жареного. Иду на запах…       Кто бы мог подумать, что вчерашняя размолвка с Тюшей и дурацкая привычка искать все ответы на дне бутылки, приведет к такому прекрасному развитию событий. Ох, нет, не стоило его вспоминать… Тут я немного взгрустнул и даже приткнулся к стеночке, прокручивая вчерашний день.       От Дегтева я поехал домой. Сполоснулся, отметился-отпросился, навел марафет и помчал к Матвею на тусу. Поначалу все шло путем — мы обнялись, обменялись подарками, выпили, подергались под музон, все было супер, но… Стоило похвастаться, что я урвал змейский поцелуй, как Тюша взъярился и принялся на меня орать. С пеной у рта доказывая, что математик меня использует, и только он, Матвей, меня, дурака такого, искренне и беззаветно любит. Короче, явно перебрал… Или даже обдолбался чем без меня. А иначе — где логика?       Вздохнув, побрел дальше, но сперва завернул в гостиную, постель собрать и штаны натянуть.       Пока шебаршился, дверь приоткрылась, и я, в который раз, выпал из реальности. Платон прошел к столу и сгрузил на него поднос. Ловко составил две тарелки, приборы и плетенку с тостами. А я поймал себя на том, что намертво залип. Какой же он нереальный. Его надо запретить! С ума же сойти можно, насколько он секси. Даже в домашнем ему хочется немедленно отдаться. Как есть ходячий секс! Растрепанные волосы и легкая щетина напоминают о постели и на что он в ней способен. Хорош до сумасшествия, хоть щас бери и фоткай на обложку любого топового глянца — вмиг расхватают! И эта татуха… Бля, торчу от неё, прям фетиш. Как бы аккуратненько расспросить про нее поподробнее, м?       — Чего пялишься, стоишь, стынет все, давай за стол, — мычу что-то невнятное и строю жалобные глазки, с трудом отрываясь от гипнотического пресса.       — Жалко, что ли? — ещё вчера утром я бы, пожалуй, смутился, а теперь фигушки. Лыба сама собой расползается до ушей.       — Чай, кофе? — мою игривость игнорят, строя из себя саму неприступность. Ну-ну.       — Двойное «потанцуем», пожалуйста, и погорячее, — с намеком прикусываю губу и палю из-под ресниц на Змея.       Тот на пару секунд подвисает и сводит брови, пока мозги шуршат по базе данных, а доперев, издает приглушенный смешок.       — Малыш, ты как-то избирательно подошел к утренним процедурам, проигнорировав зубную щетку и пасту. От тебя ж перегаром на километр разит… — Змей выходит из комнаты, и окончание фразы я слышу эхом из кухни, — так что, пока не наведешь чистоту и во рту, я к тебе и на пушечный выстрел не подойду. Так и знай, алкашня.       Ну и ладно, нет так нет, обойдусь пока. Но шутка Змею точно зашла — глаза смеются, а уголки губ подрагивают.       — Тогда кофе! — кричу, что есть сил, чтоб меня наверняка услышали. Интересно, можно ли считать это завтраком в постель?       Улыбаюсь своим глупым мыслям и, пристроив постельное горочкой, оглядываюсь в поисках своей одежды. Как корова языком, и че теперь? Нда, какой-то половинчатый, хотя и до странности гармоничный дресс-код у нас получился: он в нижнем, а я в верхнем.       Пока размышлял о приемлемости выйти к завтраку в трусах и хенли, Змей притаранил две чашки ароматнейшей амброзии и уселся во главе стола.       — Марик, тебе нужно особое приглашение? — берет вилку и насаживает на неё кусочек помидорины… Впрочем, и я без внимания не остаюсь — змейские глаза отслеживают каждое движение.       — А где мои штаны-то? Как-то не комильфо в одних труселях, — чешу затылок и снова оглядываю локацию.       — Чой-то? Я тебя всего за вчера и позавчера разглядел в подробностях, а трусы с футболкой так вообще сам покупал, садись, кому сказал! — и смотрит вприщур. И губы облизывает, и даже носом тянет, хоть и обещался держаться от моего амбре подальше.       Ну по факту он прав, так что… шлепаю к столу, подтягивая активно сползающие боксеры.       — А чего тут, а не в кухне? — двигаю стул и плюхаюсь напротив Змея. Чтобы глаза в глаза. Подача, к слову, ресторанная. А высокий пышный омлет выглядит и вовсе шедеврально.       — Там нет стола, — отвечает кратко и отправляет кусочек этой роскоши в рот. Хочу туда же.       — Так размеры вроде позволяют, не? — не понимаю сути проблемы. У кого бы ни был, у всех в кухне пусть махонький, но стол был. Вот холодильник, да, тот иногда кто куда выпирал, но стол присутствовал всегда. Царил, можно сказать. Как без него? А похавать по-быстрому?       — Не вижу смысла захламлять пространство, — он улыбается и вальяжно откидывается на спинку стула. — Этот, — вилка, в паре сантиметров от поверхности, тычет в столешницу, — прекрасно справляется с расширенным функционалом. Собственно, потому и купил именно такой.       — Ясно. Те же аргументы объясняют отсутствие выделенной спальни и кровати? — пытаюсь мыслить змейскими категориями. — Типа гостиная и диван с легкостью выполняют и эти функции тоже?       — Быстро схватываешь, хвалю, — он смешливо фыркает и берется за чашку.       Пока меня жрут ехидными глазами, решаю восполнить силы белками. Вот вроде, куда уж проще — молоко да яйца, ну плюс помидорки… Но, боже, как же это опупенно вкусно! Кайф… у вкусовых сосочков гастрономический оргазм. Смакую шедевр и понимаю, что в составе есть и плавленный сыр. А мой Змей полон сюрпризов — никогда б не подумал, что он ещё и божественно готовит…       — Ужасно вкусно, — практически стону, мыча с набитым ртом. Змей кивает, улыбается глазами и приступает к допросу.       — Так чем обязан твоему внеплановому визиту? — и снова на морде лица невозмутимый покерфейс. — Я, кажется, говорил, что сам напишу?       Простой вопрос выбивает почву из-под ног, ковыряясь в омлете, опускаю взгляд и напряженно выдумываю легенду. Правду говорить никак нельзя. Я ж на него почти поспорил с Матвеем, а змейская гордость такого не простит. Так что с эпик фейлом погожу. Че ж придумать?       — Если честно и не помню уже, — лихо улыбаюсь и чухаю затылок. Пялюсь ему в глаза, состроив максимально невинную моську. — От вас поехал домой, отметился, потом на тусу. Музон, выпивка, все дела. Влился в коллектив: пил, танцевал, снова пил. И снова давал мастер-класс под фонк… И чет мне так похеровело между первым и вторым, что вызвал мотор, а себя осознал под вашей замечательной дверью, в обнимку с бутылем.       Змей качает головой и недовольно щурится.       — Что ж с дурными привычками надо бороться. Значит так, Ткачев, с сегодняшнего дня я запрещаю тебе бухать. Не пить, а именно кирять в дрова, понял меня? — змейский голос пробирает до мурашек. Мой дракон абсолютно серьёзен, и я понимаю, что с бухлом завязал.       — Злитесь на меня? — если его голосом можно резать льды, то мой предательски дрожит и ломается. Аккуратно кладу вилку на край тарелки и убираю руки со стола, сцепляя пальцы. Дрожат, заразы.       — Да, Марик. Ты меня очень подвел. Но главное, до сих пор этого не понял, — меня буравят многомудрым нечитаемым взглядом. — Уясни наконец, ребенок, что такими вот спонтанными приходами — тем более ночными! — ты ставишь меня под удар, — Змей говорит спокойно и размеренно, будто лекцию по матану читает. Но лучше б орал. — Один нелепый слушок и меня лишат возможности преподавать. И не только в универе, а вообще. Вымажут в дерьме и выпрут с волчьим билетом.       Ё! Дебила кусок! Я реально бестолочь! Об этом у меня и мысли не было. Ни о его карьере, ни о репутации я как-то и не задумывался ни разу. Типа мы ж оба совершеннолетние, а о том, что студент/профессор это не менее стремно, а не только кинково… Нет.       — Простите… — уплываю в самобичевание, кусаю губы и жму кулаки до белых костяшек.       Повисает неловкая пауза. Сижу и боюсь поднять взгляд, а вдруг все… Не возьмет меня больше дракон на седьмое небо? Кому там такие дебилы недогадливые нужны. Глаза увлажняются, того и гляди зареву от ужаса все потерять.       — Но, — Змей прищуривается и молчит, для паузу, точно акцентируя мое внимание на продолжении фразы, делая его архиважным, — несмотря на учиненный тобой беспредел, я был рад тебе. Вчерашний день выдался настолько тяжелым, что твоя пьяная мордаха под дверью явилась чем-то вроде психоразгрузки. — Резко вскидываю взгляд, не веря своим ушам. — Спасибо, малыш, ты меня просто спас.       Отчего-то его признание бьёт по нервам. Слезы текут в три ручья, губы дрожат, а нос хлюпает. Кулинарный шедевр принимает на себя непредвиденную порцию органического рассола, сердце щемит, а черти, опершись на вилы, сентиментально вздыхают.       Змей такого слезоразлива никак не ожидал. Открывает и закрывает рот, а потом мне в руку вкладывают чистый выглаженный носовой платок. Ё! Платон Сергеич деликатно отворачивается к панорамному окну, давая время успокоиться. Вся сцена выглядит до ужаса милой, прям как в романтических дорамах. И мои черти с этим абсолютно согласны.       — Твои искренность и чувствительность… Они… подкупают, Марик. Но слезы лить прекращай. Ешь лучше, пока совсем не остыло, — Змей пытается строжить и вроде как отчитывает, но выходит так себе. Его смущенное бурчание льёт бальзам на моё истерзанное сердце. Мой прекрасный демон отпивает чернющего кофе и вздыхает: — Ужас, прям царевич-несмеян, весь омлет горючими слезами залил. И только посмей, Ткачев, сказать, что он пересолен, а я — рукожоп, не умеющий готовить элементарщину.       И так тепло-тепло от этих слов становится. Не передать. Кажется, ещё немного счастья и взлечу воздушным шариком под потолок. Или в небо. Но, увы, красноречием я обделен, так что с губ слетает это:       — Платон Сергеич, — моей улыбкой можно весь район осветить, а намокший мятый-перемятый платок убирает последние слезинки. Но уже счастья, — клянусь, у вас самый шикардосный омлет в мире! По крайней мере из всех, что я пробовал, точно!