In the shadows — Rasmus
They say that I must learn to kill before I can feel safe… But I, I'd rather kill myself than turn into their slave, Sometimes I feel that I should go and play with the thunder… Somehow I just don't want to stay and wait for a wonder…
Холодает. Выбираться на улицу в поиске временной подработки совсем не охота. Но иного выхода нет. У дверей приюта уже целая толпа. Рамлоу окидывает взглядом очередь за горячей похлёбкой и решает, что сегодня будет последний раз, когда он тут появится. Вечером в двух кварталах от дома его будет ждать старый китаец, имя которого Рамлоу никак не может запомнить, не то, что выговорить. Небольшая работёнка — перетаскать из подвала в общий зал несколько мешков. Над одноразовой миской с не густой похлёбкой вьётся парок. Не бог весть что, но вполне съедобно. Рамлоу торопливо прячет кусок хлеба во внутренний карман куртки, отходя в сторону. Задумчиво втягивает холодный осенний воздух, пережёвывая кусок мяса. Мясом это можно назвать довольно условно — на зубах хрустит то ли хрящ, то ли шкура. Выбирать пока не приходится. Романова так и не звонит, хотя пошла уже вторая неделя. Деньги, разумеется, кончились и перебиваться приходится от случая к случаю. Рамлоу злится на неё, на себя, на чёртова кота, которого никак не удаётся отловить и выбросить — скотина мастерски скрывается где-то в квартире. — Вон тот! Не этот! Тот! — звонко кричит старый китаец, размахивая руками в негодовании. Рамлоу непонимающе оглядывает подвал. Все мешки на вид абсолютно одинаковы. Разве только жучки-иероглифы отличаются. Китаец указывает пальцем на тот, где иероглифы сильнее всего напоминают Рамлоу машущего руками человечка. Он кивает и подхватывает мешок. Тяжёлый. Внутри что-то пересыпается туда-сюда, и ему никак не удаётся ухватиться за угол. Он заканчивает ближе к полуночи. Спина взмокла, руки и плечи ноют. Китаец кивает удовлетворённо, пересчитывая мешки. Затем отсчитывает несколько банкнот и кладёт на стойку перед Рамлоу. — Можно ещё это? — подумав, Рамлоу кивает на пачку дешёвого кошачьего корма на витрине лавки китайца. Тот что-то щебечет на воробьином языке, отчаянно жестикулируя. И буквально впихивает Рамлоу в руки картонную коробку. — Спасибо… — смущённо хмурится Рамлоу, подталкиваемый в спину стариком. Дома всё так же грязно. А сегодня станет ещё одной пустой бутылкой больше. На звук сухого корма, высыпающегося в единственную чистую чашку, из-под кухонного шкафа выглядывает кот. Он недоверчиво обводит Рамлоу жёлтым взглядом. — Иди, жри. Тебе нужно меньше, чем мне, — фыркает Рамлоу, заваливаясь на диван и жадно прикладываясь к горлышку бутылки с виски. — Хоть один из нас сегодня с голоду не сдохнет. Из кухни раздаётся противный скрипяще-хрустящий звук. На вкус кошачий корм, как сухая рыба — чуть сладковатый, с горчинкой. Если к нему добавить немного соли, то невозможно будет отличить от стандартной закуски к пиву. Рамлоу закидывает горсть корма в рот морщась, и быстро разжёвывает хрустящие подушечки. Насколько сильно он опустился? Рамлоу окидывает гостиную пьяным взглядом. Бардак. Кругом бардак… С мыслью о том, что пора заканчивать такое существование, Рамлоу засыпает, выронив из руки опустевшую бутылку. Рыжий одноухий кот садится на подлокотник дивана, смывая тощей костлявой лапой остатки трапезы с усов. Тарахтит, как маленький трактор, устраиваясь на груди у человека. Внутри у спящего всё свистит и шипит, и так неровно бьётся сердце. Кот перебирает лапами, осторожно выпуская когти, оставляя затяжки на старом свитере. И свивается в клубок. До утра.