Что происходит в учительской после отбоя

Молчание затягивалось, и никто из них, похоже, не находил в себе сил или желания что-то сказать. Первой очнулась МакГонагалл — взглянула неверяще, пробормотала как-то беспомощно, как будто произошедшее было насмешкой, злой шуткой, сыгранной над ней лично: — Но… как же это… — Минерва, — предупреждающим тоном начал Северус, лихорадочно подбирая слова. Но раньше, чем он успел сказать хоть что-то, Гарри сжал его плечо. Сделал шаг вперёд, навстречу МакГонагалл. И тихо, но твёрдо произнёс: — Это останется между нами, профессор. — Я… — МакГонагалл смешалась, и на её острых скулах проступили лихорадочные пятна румянца. Гарри не дал ей продолжить — добавил жёстко, практически безжалостным тоном: — Я сожалею о том, что вы стали свидетельницей… произошедшего. И всё же вынужден настоять на сохранении этого в тайне. Сейчас он совсем не напоминал всеобщего любимца Гарри; во всём — в развороте его плеч, в уверенном взгляде, в чётко обозначившейся линии челюсти, в поджатых губах — угадывался Главный Аврор Поттер, и Северус не знал, как относиться к этой внезапной перемене. МакГонагалл молчала. Должно быть, уютная картина её мира, в котором Северус Снейп на дух не переносил Гарри Поттера, а тот, в свою очередь, наверняка присматривал себе красивую невесту из порядочной семьи, терпела в это мгновение сокрушительный крах. Снейп прикрыл глаза. Сжал зубы. И, преодолевая поднявшийся в нём протест, процедил: — Минерва. Пожалуйста. Она вздрогнула и очнулась, будто это слово, непривычное для слуха — из его уст, привело её в чувства. Посмотрела ему в глаза. Запахнулась в цветастую шаль. И практически беззвучно ответила: — Я… разумеется, Северус. Разумеется. Затем помялась. Открыла рот. И вдруг порывисто шагнула к нему. Северус едва не отпрянул, уверенный в том, что в лицо ему полетят жестокие обвинения; Гарри рядом с ним напряжённо пошевелился, наверняка подумав о чём-то подобном; но МакГонагалл лишь стиснула его худое запястье неожиданно сильными пальцами и еле слышно произнесла: — Ничего, это ничего. Прости мне первую реакцию, это было грубо. Но кто бы мог подумать… Она улыбнулась Гарри, но губы у неё подрагивали, и после нескольких секунд неловкого молчания она покинула балкон, оставив их наедине. Снейп, не шевелившийся, пока Минерва не затерялась в коридорах замка, тут же оперся на балюстраду непослушными пальцами и зажмурился. Потом чертыхнулся сквозь зубы: — Дракклы, дракклы, дракклы! Гарри помолчал. Затем опустил ладонь на его плечо и уронил тяжёлое, увесистое, ударившее Северуса под дых: — Она поймёт. Все они рано или поздно поймут. А даже если и нет, это не имеет значения. И — помедлив, с куда более осторожными нотками в голосе: — Для меня — не имеет. Северус беспомощно покачал головой. Облизнул губы. Выпрямился и повернулся к Гарри. Он хотел сказать, что это было крайне скверно; что они поступили как два недоумка, позабыв о какой бы то ни было безопасности; что подобного не должно было больше повториться никогда и ни за что. Но Гарри смотрел так, что озвучить что-то из этого было бы преступлением. Почти предательством. — Нам стоит быть осторожнее, — прошелестел Снейп взамен всему, на что ему не хватило малодушия. — Дотянуть до конца учебного года без сплетен и скандалов. А потом… Я назову тебя своим официально, и будь что будет. Гарри понял. Услышал — не озвученное, родившееся и умершее у Снейпа в груди. Улыбнулся одними глазами, тут же вспыхнувшими колдовским изумрудным огнём. И склонил голову: — Я вернусь в Большой зал. Присмотрю за детьми. — Да, — хрипло согласился Северус. — Да, отлично. И ещё долго стоял в одиночестве, стискивая замёрзшими пальцами парапет и гадая, какие сплетни и кривотолки будут ходить среди его коллег завтра. Но ни на следующий день, ни через неделю, ни даже через месяц он не услышал ни одного жаркого обсуждения Возмутительного Тайного Романа, связавшего господина директора и новоиспечённого декана Слизерина. Только МакГонагалл порой смотрела на него — или на Гарри — этим своим задумчивым взглядом мудрой старой кошки, и Снейп не знал, что творилось при этом у неё в голове, и опасался спрашивать.

***

К весне Северус с уверенностью мог утверждать две вещи. Первая: Минерва была верна своему слову и не позволила себе ни одного упоминания об увиденном ею на Зимнем балу — ни в общении с ним или Гарри, ни в разговорах с другими преподавателями. Напротив, она была неизменно вежлива и дружелюбна с ними обоими, не вызывала на откровенность и не вворачивала в обращённые к ним реплики недвусмысленные намёки; впрочем, последнее было чертой скорее слизеринцев, и не её, МакГонагалл, вина, что Северус судил абсолютно всех именно их мерками… …и вторая: Гарри Поттер очаровал и влюбил в себя, казалось, всех без исключения обитателей замка. Слизеринцев он покорил отстаиванием их прав и при этом отсутствием посягательства на их независимость; под чутким руководством Северуса он выстроил дипломатичную линию поведения с собственным факультетом, включавшую дружеские рекомендации, но не подразумевавшую пафосных речей и попыток установить над ними контроль. Все прочие были без ума от его познаний в сфере Защиты от Тёмных Искусств — Гарри оказался прирождённым учителем, внимательным к интересам и безжалостным к «слепым пятнам» своих подопечных. А ещё, разумеется, он был молод — молод, остроумен и красив. Жгучая смесь, сводящая людей с ума. Неудивительно, что по нему вздыхали все без исключения студентки начиная с четвёртого курса. Северуса это злило до зубовного скрежета; Поттера — забавляло. Впрочем, быстро поняв, что Снейп не находит в сложившейся ситуации ничего смешного, он немедленно прекратил поднимать эту тему в их обсуждениях. Порой, разумеется, тема эта всплывала сама собой, без их на то желания. В апреле Северус застал старшекурсницу с Гриффиндора за попыткой вручения «профессору Поттеру, сэру» запечатанного письма — не иначе как признания в любви, сочинённого со свойственной юным дамам излишней пылкостью. Ему стоило огромных усилий не вмешаться, не привлечь внимания краснеющей, бледнеющей и запинающейся девчонки и растерянно хмурящегося Поттера своим неожиданным появлением. И ещё он на всякий случай обновил Маскировочные Чары, надёжно защищающие его от чужих глаз во время его регулярных обходов замка. — Я… это вам, — пролепетала тогда девчонка, протягивая Гарри, буквально пойманному ею в пустом коридоре, письмо. — От… от меня. Снейп прищурился. Не то чтобы он был так уж ревнив; скорее недоверчив. Быть может, первые года два или три их отношений он всё ждал, что Поттер вот-вот переключит своё внимание на кого-то более подходящего: моложе, привлекательнее, сексуальнее, в конце-то концов. Но Гарри уничтожал его сомнения одно за другим с непробиваемым упрямством танка, и Северус научился наступать на горло собственной мнительности. Теперь же, впервые за долгое время, ему стало неуютно и… вроде как немного даже страшно. Стоило убраться из коридора подобру-поздорову, а Снейп не находил в себе ни желания, ни сил сделать это. Будто примёрз к полу, корнями врос. Он оправдал это для себя в тот момент желанием взглянуть, как Поттер отреагирует, как поведёт себя в этой неоднозначной, с лёгкостью способной его скомпрометировать ситуации. Будет он действовать профессионально или нарушит одно — а может, и несколько — из правил школы. Гарри опустил взгляд на письмо, изрисованное дрожащими и перемещающимися по конверту сердечками. Поднял голову. Посмотрел на девушку — прямо и открыто, но как-то так, что она тут же замерла перед ним испуганным кроликом. — Мне очень приятно, — медленно, явно подбирая и взвешивая каждое слово, начал Поттер, — честное слово, Рози. Но я не могу принять от тебя это письмо. Даже как символический жест. — Почему?.. — робко спросила она, кусая губы, и Северус помянул недобрым словом всех гриффиндорцев, начиная с небезызвестного основателя этого факультета. И ещё — своё проклятое сердце, вдруг сделавшее бешеный кульбит. — Почему… — Гарри строго поджал губы и сразу стал старше и суровее. — Потому что это непедагогично — в первую очередь. Потому что это может поставить нас обоих в неудобное положение, если кто-то по чистой случайности окажется свидетелем этой сцены, — во вторую. Потому что я не в силах ответить тебе ничем, кроме признательности и надежды на то, что ты сумеешь встретить взаимность в ком-то другом, — в третью. И ещё, хотя я бы поставил это на первое место… потому что это способно задеть человека, которого я люблю, и меньше всего на свете я хотел бы его расстроить. О, Мерлин, Гарри. Губы у Рози задрожали, будто она готова была вот-вот разреветься. Снейп болезненно поморщился: Мордред бы побрал женские слёзы! Поттеру, судя по всему, тоже стало неловко, он явно смешался, хоть и держал лицо. Впрочем, к чести девчонки, она быстро справилась с порывом разрыдаться, прижала отвергнутое письмо к груди и прошептала: — Хорошо. Я… понимаю. — Надеюсь, что действительно понимаешь, — мягко сказал ей Гарри. — Поторопись, твои друзья наверняка тебя потеряли. Девчонка была только рада сбежать: её будто ветром сдуло. Северус, сделавший жадный отчаянный вдох, вдруг с изумлением понял, что последние минуты их разговора он не дышал. Гарри, несомненно, уловивший этот еле слышный звук, вскинул голову, опасно прищурился — и тут же расслабился и улыбнулся, когда Снейп шагнул к нему, стряхивая с себя чары. — Мне стоило догадаться, господин директор, — пробормотал Поттер со слабой усмешкой вместо приветствия. — Я просто проходил мимо, — откликнулся Северус, хотя Гарри ни в чём его не обвинял. И тихо добавил: — Уже к вечеру вся школа будет обсуждать этого загадочного человека, которого любит драгоценный и обожаемый профессор Поттер. — Для тебя это проблема? — резковато осведомился Гарри, вид у которого сделался виноватым и напряжённым. Снейп поразмышлял над этим вопросом пару мгновений. Затем с беззвучным смешком покачал головой: — Полагаю, меньшая, чем толпы твоих юных поклонниц. — Хорошо… — Гарри помолчал, глядя куда-то ему в плечо. Потом опомнился, встряхнулся, подступил ближе. Заглянул ему в глаза. Хрипло произнёс: — Во вторник решающий матч. Слизерин против Гриффиндора. Ты придёшь? — Стоит ли? — усомнился Снейп, изгибая бровь. Гарри пожал плечами и белозубо улыбнулся, сделавшись похожим на озорного мальчишку: — Ну, полюбуешься тем, как наши вырвут победу из-под носа у львят. Северусу потребовалось несколько секунд на то, чтобы понять, что именно смутило его в этой фразе. А потом он дёрнул уголком рта и невыразительно уточнил: — «Наши», профессор Поттер? — Так точно, профессор Снейп, — не смутившись, отозвался тот. — Ну что, выкроишь время в своём плотном графике? Снейп помедлил. Он не питал к квиддичу такой уж большой любви; но, в конце концов, он давненько не выбирался ни на один из школьных матчей, а Гарри был полон энтузиазма, и это странным образом заражало. И ещё Северусу хотелось поцеловать его — такого, воодушевлённого, яркого, пьянящего. Желанного. Принадлежащего ему. Но делать это посреди коридора было чудовищно неразумно, и Снейп выбрал меньшее из зол. — Я постараюсь, — ответил он, безотчётно лаская взглядом чужое повеселевшее лицо. В конечном итоге жалеть о своём согласии ему не пришлось. Они с Гарри сидели рядом, на одном ряду, и тот, верный своей извечной неусидчивости, вертелся на лавке и то и дело задевал колено Северуса своим, а тот, разумеется, ворчал для вида, но не отодвигался и не одёргивал его; да и играли дети славно — красиво, чётко, чисто, без подлых манёвров и попыток сшибить друг друга с мётел. И, когда ловец Слизерина вскинул вверх кулак с зажатым в нём золотым шариком, воодушевлёнными воплями взорвались не только трибуны в серебристо-зелёных тонах: ликовала вся школа, без разбора на курсы и факультеты. А преподаватели хохотали и хлопали в ладоши под аккомпанемент звучно высмаркивающегося расчувствовавшегося Хагрида. И капитан команды Гриффиндора молча пожал руку капитану команды Слизерина, впервые за долгое время не разразившись оскорблениями и не ринувшись в драку. Но всё это прошло мимо Северуса, отметилось какой-то периферийной частью его сознания; центральное место в его Вселенной занимал в это мгновение Гарри, до боли сжимавший его пальцы и кричавший, казалось, громче всех: — Мы победили! Мы победили! — Мы победили, — повторил Снейп ему в губы много позже, уже после праздничного пира и отбоя. Разумеется, имея в виду совершенно другие вещи.