Тени Энканто

Телега, поскрипывая, ползла по дороге, и Камило надвинул шляпу на лицо, чтобы солнце, нещадно припекавшее с неба, не било в глаза. Движение убаюкивало, и он на пару минут провалился в сон — разбудило его подпрыгнувшее на камне колесо. Возница — старик с выдубленной солнцем кожей, курил трубку, и ноздри щекотал запах табака: хороший, крепкий… Хуанчо, сидевший рядом с возницей, мечтательно вздохнул. — Как там, Энканто? — спросил он. — По старому все? — А чего ему меняться? — старик снова затянулся, выпуская дым, и Камило, сморщив нос, чихнул в сгиб локтя. — Что донья Мадригаль? — не унимался Хуанчо, и возница даже закашлялся. — А, ты ж не знаешь… Померла донья Мадригаль, да вся семья, считай, померла — холера. Хуанчо, вскрикнув от новостей, даже подпрыгнул на месте. — И что, кто теперь глава городской?! — Да так… — возница стегнул лошадь, и Камило в глубине души пожалел бедную клячу, чей жизненный путь явно близился к концу. — Из всей семьи остались двое — младшая дочка Мадригаль, да сынок доньи Альмы. — Сеньор Бруно? — переспросил Хуанчо. Возница кивнул. — Теперь он дон Мадригаль, а уж над племянницей своей трясется — родной отец так над первенцем не дрожит. Ни в чем ей не перечит, пожелай она звезду с неба — достанет. А девчонка та еще… — возница сплюнул и перекрестился. — Ведьма! Камило, устав слушать пустословие, сел, протирая глаза. И он, и Хуанчо были семинаристами, и в следующем году приступали к богословскому курсу, и, как всякий философ, он всячески отрицал наличие злых сил, чертей и ведьм, считая их порождением необученного ума. — И что же, она на метле летает? — насмешливо спросил он, умильно глядя на трубку. — Абуэло, вы уж поделитесь табачком с двумя семинаристами? — Коль семинарист — так нечего курить, — отрезал возница, словно в насмешку выдыхая новый клуб дыма. — А на метле она не летает, а только на таких вот, как вы, парнях молодых. Вскочит на спину — и полетишь по небу, как птица божья… — Камило, слышал? — Хуанчо толкнул его локтем. — Оседлает тебя ведьма, точно оседлает! — Да мне то что, только в радость, — расхохотался Камило. — А уж там и я ее пару раз… — Тьфу, семинаристы, называется! Ученые люди! — возница, снова сплюнув, стегнул лошадь, сердито отворачиваясь от них и до самого въезда в город так не проронив ни слова. Энканто Камило понравился: тихий, милый городок, в котором славно жить, когда уже станешь тридцатилетним стариком — Камило, как и всякий человек, которому едва сравнялось восемнадцать, был уверен, что после двадцати пяти лет жизнь только угасает и ничего-то хорошего в ней не будет. Хуанчо, спрыгнув с телеги, подхватил их сумки и, расплатившись с возницей, повел друга к себе. Летние каникулы в семинарии он предложил провести со своей семьей, чему Камило, круглый сирота, выросший в приюте, был только рад. На площади было шумно, и приятели замедлили шаг. Купив у торговки пару апельсинов, они медленно шли по залитой солнцем улице, бросая кожуру на землю, и вдруг Хуанчо схватил Камило за руку, возбужденно подпрыгивая на месте: — Она, точно она! Младшая Мадригаль! Камило бросил взгляд в сторону: от ведьмы он ожидал… большего. Обычная, крепенькая девушка его лет, ни рыжих волос, ни дивной красоты, от которой так и тянет сочинять дурные стихи с хромающей рифмой. Девушка, словно почуяв его взгляд, обернулась — солнце блеснуло на стеклах очков. — Тю… — протянул Камило. — Тоже мне, ведьма. Рядом с девушкой стоял темноволосый мужчина — худощавый, весь в черном, словно пастор, только без колоратки. Он тоже бросил на Камило скучающий взгляд и сразу отвернулся: девушка подергала его за руку, и что-то быстро зашептала на ухо. Дон Мадригаль вздохнул, покачивая головой, и девушка, обняв его за плечи, умоляюще захлопала глазками. Камило только фыркнул и зашагал дальше. — Да уж, я передумал, не буду я ее пару раз седлать, — сказал он и Хуанчо, прыснув, ткнул его локтем в бок. Дома у Хуанчо было шумно и многолюдно, и Камило впервые подумал, как ему повезло быть сиротой — он бы не выдержал жить с таким количеством братьев, сестер и кузенов в одном доме. После плотного ужина — несмотря на пост, тут хватало мясных блюд, и Камило с легкостью нарушил запреты: растущий организм требовал всего сразу и побольше, — Хуанчо и его сестра Алехандра потащили его на площадь. — А что за праздник-то? — спросил Камило, перекрикивая музыкантов, играющих очередную бодрую мелодию. — Так… Мирабель Мадригаль восемнадцать исполняется, — пояснила Алехандра, бросая на него кокетливый взгляд из-под густых ресниц. — Вон она, вон! Мирабель — наконец-то хоть узнал имя это «ведьмы» — снова появилась под руку со своим дядей. Камило заметил, что может она и не красавица, но танцует… восхитительно? Он заморгал — в глаза все словно задвоилось, замерцало. Только что Мирабель была в центре площади, с другими девушками, а теперь вдруг оказалась прямо перед ним. — Потанцуем? — она склонила голову набок, хитро глядя на него, и он кивнул, как под дурманом. Пышные юбки кружились вокруг его ног, и сам он себе казался неуклюжим и неповоротливым, как медведь. А Мирабель с лукавой улыбкой танцевала вокруг него, порхая, как яркая бабочка… И это он ее считал обычной? Да она же красавица — другой такой в мире не найти! Камило запутался в собственных ногах и шлепнулся на землю, и Мирабель расхохотавшись, наклонилась, протягивая руки. — Прости. Я быстро танцую, не каждый угонится. — Ты… ты как бабочка, — Камило чувствовал себя так, словно он напился агуардиенте без закуски. Мирабель смущенно улыбнулась, опуская взгляд. — Меня так часто называет мой tío Бруно. Спасибо. Он кое-как поднялся на ноги — в голове шумело, а в глазах все плыло. Красавица, как есть красавица… Хуанчо, подхватив его за руку, помахал ладонью перед лицом. — Эй? Мило? Ты как? — Вот так всегда, — Алехандра обиженно фыркнула, отворачиваясь. — Как с кем потанцует — все, пропал парень. И ты туда же… Она выбежала на площадь, ныряя в танец, как юркая рыбка в воду, но Камило неотрывно следил за красавицей-Мирабель. А та то и дело бросала на него горячие взгляды, от которых под кожей пробегали огоньки. Ночевать его положили в одной комнате с Хуанчо — вот только сна у Камило не было. Внутри все горело, обжигало, кипело… Он спустился вниз и вышел из дома, жалея, что не додумался выпросить у Хосе, отца Хуанчо, табак и трубку. Ночной воздух казался неподвижным и раскаленным, и Камило рванул воротник рубашки, которая липла к коже. — Значит, обычная? — услышал он тихий шепот за спиной и обернулся. Никого. — И ты ожидал большего? Камило почувствовал раскаленную хватку на шее, груз, упавший на спину, и задергался — вот только вместо земли у него под ногами уже плыли облака. Краем глаза он видел смуглые колени, сжимавшие его ребра, и слышал дикий хохот. — Быстрее! Что ж ты такой неповоротливый! Что же такой медленный! — ведьма хохотала все громче и громче, дергая его за волосы, и Камило извернулся, чудом ухватив ее за руку. От увиденного ему чуть не поплохело: не Мирабель то была, а столетняя старуха, с торчащим изо рта зубом, спутанными белыми волосами, и глазами-плошками, которые горели алым. — Ах ты ведьма проклятая! — заорал Камило. Он вывернулся из ее хватки, чувствуя, как ноги задевают вершины деревьев. — Сказал, что оседлаю — так я слово держу! Он намотал ее волосы на кулак, дергая вниз, сам вскочил ей на спину — и лихо, от души, перекрестил. Полет закончился так же быстро, как начался — они рухнули на землю, покатились по траве… Камило вскочил на ноги, отряхиваясь и сжимая руки в кулаки, готовый сражаться с чудовищем… вот только на траве лежала не тварь адская, а окровавленная Мирабель. Он отшатнулся, прижимая руку ко рту, чтобы не заорать во весь голос. Это что же, он… убил… Камило развернулся на пятках и стремглав бросился к городу, который виднелся невдалеке.

***

Утро началось с тяжелых ударов во входную дверь. Хосе спустившись, ко входу, быстро поднялся к сыну и Камило, и жестом приказал им спускаться. — Я — Кристобаль Понси, шериф Энканто. Кто из вас Камило? — полный, одышливый мужчина смерил их мутным, как у дохлой рыбы, взглядом. — Я это, — Камило почувствовал, как внутри все сжалось. Вот и каникулы, посадят его в тюрьму… а то и на месте линчуют за то, что убил племянницу дона Мадригаля… — Дон Мадригаль требует тебя к себе, — шериф Понси шумно выдохнул и охотно кивнул, принимая стакан лимонада. — Немедленно. — Зачем? — заикнулся, было, Хуанчо, но смолк, когда отец отвесил ему подзатыльник. Но сеньор Понси охотно пояснил: — Кто-то избил племянницу дона Мадригаля. Бедная девушка пришла домой лишь под утро, и сразу слегла… — Это не мог быть Камило! — Хуанчо отодвинулся подальше от отцовской руки. — Вот вам крест, сеньор, он со мной всю ночь спал в одной комнате… — Никто его и не обвиняет, — Понси махнул рукой и поманил Камило за собой. — Исповедоваться она желает, да назвала его имя. — Но я же… я даже не духовник, я философ! — Камило трепыхнулся, когда потная рука опустилась ему на плечо. — А это, сеньор философ, сами будете объяснять дону Мадригалю. Путь через город показался бесконечным, и с каждым шагом Камило казалось, что земля под ним горит. У особняка Мадригалей ему вообще захотелось сбежать — а еще лучше, никогда не приезжать в этот городишко… — Дон Мадригаль! — Понси, даже не догадываясь о его мыслях, провел Камило в патио. — Прибыл этот… исповедник. — Пусть идет сюда, — раздался голос откуда-то сверху, и шериф, кивнув, подтолкнул Камило к лестнице… и пошел следом, отрезая путь к выходу. Камило вошел в полутемную комнату и замер. На кровати неподвижно лежала Мирабель — и сейчас она показалась ему еще прекрасней, чем прошлым вечером. — Кто ты таков? — он вздрогнул, услышав этот голос. Дон Мадригаль, весь в черном, выступил из тени, сурово глядя на него. — К-камило, сирота… Об-бучаюсь в семинарии, только, дон Мадригаль, я не богослов еще даже, просто философ, и не смогу… — зачастил Камило, но язык словно примерз к нёбу, когда дон Мадригаль махнул рукой. — Некого уже исповедовать… умерла моя бабочка. Если бы еще минутку прожила, то сказала бы, кто с ней это сделал, но нет… — он опустился на колени перед кроватью Мирабель, провел рукой по ее волосам и, прижав ее ладонь ко лбу, тихо сказал. — Спи, моя легкокрылая. В том мире нет зла… У кого, у какого мерзавца могла рука подняться на это невинное создание?.. Вот что, Камило, философ ты, или богослов — мне не важно. Дон Мадригаль поднялся с колен, пристально глядя на него. — Три ночи ты будешь читать молитвы по моей племяннице. Закончишь — щедро отплачу тебе, не поскуплюсь на награду. А если сбежишь… — он улыбнулся, жутко, хищно, и Камило попятился, спиной упираясь в пухлый живот сеньора Понси. — Н-но, я не могу, тут нужен священник… — Она назвала твое имя. А все, что просит у меня моя бабочка, я исполню. И неважно, при жизни, или после смерти. Приступишь сегодня же. Сеньор Понси? — Да, дон Мадригаль? — торопливо отозвался тот. — Отведите Камило к падре Флоресу. Пусть подготовится… Падре Флорес — щуплый, лысый мужчина, только скорбно покачал головой, когда Камило втащили в церковь. — Она же ведьма! — воскликнул Камило, закончив сбивчивый рассказ. — Настоящая! Падре Флорес смущенно кашлянул, отводя глаза. — Так-то оно так, — тихо сказал он. — Да только… и ведьмину душу можно спасти. Вот что, Камило, ты самое главное — не бойся ничего. Будь крепок в своей вере, не бойся, не поддавайся ничему. Если три ночи выдержишь — то и ее, и себя спасешь, а если нет… и ведьму к жизни вернешь, и себя загубишь. К обеду заглянул Хуанчес и тайком передал трубку и фляжку с агуардиенте. Камило моментально приободрился: ведьма? Да и тьфу на нее. Уж три ночи он выдержит, а там… Дон Мадригаль сказал, что наградит, та не поскупится… Камило размечтался, как купит себе новый костюм, а еще лучше — два, туфли, как у самого дона, а может, и хватит на свое жилье… Когда вечером падре Флорес запер двери церкви, Камило и вовсе забыл про все страхи. Мирабель лежала в гробу, неподвижная и тихая, и он бросил на нее равнодушный взгляд. Может, ему и вовсе все приснилось, а Мирабель кто-то другой избил до смерти… Не может же она быть ведьмой. Раскрыв молитвослов, Камило отхлебнул агуардиенте, бубня себе под нос положенную молитву. Свечи тихо потрескивали, в церкви было спокойно и тепло, и он почувствовал, как глаза у него начали слипаться. Камило зевнул, прерывая молитву, потом еще раз хлебнул агуардиенте — хорош, крепкий… — Камило… По спине как морозом мазнуло — Камило обернулся и выронил фляжку на пол. Мирабель уже не лежала в гробу, а медленно шагала к нему, слепо вытянув руки вперед. — ¡Madre de Dios! — Камило шарахнулся в сторону, а Мирабель, улыбнувшись, ускорила шаг. — Изыди! — Камило? Ну что же ты? Где же ты?.. Разве я тебе не нравлюсь? — она неожиданно остановилась, повела плечами, будто в танце. — Подойди ко мне, Камило. Обещаю, эту ночь ты не забудешь никогда… Камило, ни жив, ни мертв, забился в угол, выставив молитвослов, как щит. Он уже знал, что не забудет эту ночь. Мертвая — но все еще живая — Мирабель обошла церковь по кругу, и свечи дрожали, стоило ей оказаться рядом. У кого-то в Энканто прокричал петух, и Мирабель, улыбнувшись, танцующим шагом вернулась в гроб, складывая руки на груди. Едва двери церкви распахнулись, он выскочил оттуда, как пробка, промчавшись мимо падре Флореса. Прочь, прочь из этого проклятого города! И Хуанчо тоже хорош — потащил его сюда, как знал… Нет, плевать на вещи, плевать на золото — жизнь дороже! Камило споткнулся и бросился к уже знакомому вознице. — Абуэло! Увезите отсюда, пожалуйста! — он схватился за сухую руку, и возница непонимающе глянул на него. — Что натворил-то, семинарист? — Ведьма… — Камило закашлялся. При свете дня он сам себе казался глупым паникером, из тех, кто стучит по дереву при виде черного кота или бросает соль через левое плечо… Возница покачал головой. — Нет, hombrecito. Никуда я тебя не повезу — тут уж либо ты справишься, либо будет у тебя как у Карлоса… боже помилуй душу его. Камило отшатнулся и, сплюнув, пошел по дороге. Неважно, к вечеру дойдет до паромной станции, вернется в семинарию… Через какое-то время он услышал стук копыт и обернулся: за ним на двух лошадях ехали шериф Понси и дон Мадригаль. — От нас не убежишь, сеньор философ! — весело крикнул Понси, подгоняя свою лошадь. — Далеко ли отправился? — спросил дон Мадригаль, поравнявшись с ним и Камило, наклонив голову, побрел обратно в Энканто. Вернувшись в дом к Хуанчо, он, не выдержав, спросил: — Да кто они вообще такие, эти чертовы Мадригали?! В столовой стало очень тихо. Хосе отложил вилку и строго глянул на него: — Ты, парень, языком-то попусту не болтай. Отец доньи Альмы, светлая память…и ему, и ей, основал наш город. — Благодетели они наши, — поддакнула его супруга, сеньора Озма. — Про дона Бруно, конечно, многое говорили и говорят, но одного не отнять: справедливый он. По делам и награда. — Хотя с покойной доньей Альмой они частенько спорили, — подхватил Хосе. — Поссорились даже, и дон Бруно тогда уехал… Это когда было? — обернулся он к жене, и та, прищурившись, вспомнила: — Да в том году, когда Мирабель, светлая ей память, в пансионат на обучение отправили. Вот потому-то они оба и живы остались, когда у нас тут холера разошлась… Камило прикусил язык, с которого так и рвалось: «Да она же ведьма!». Вместо этого он весь день бродил по городу с Хуанчо, заодно купив увесистый мешочек с солью. Там, где разум сдавался, могли помочь только глупые суеверия. И снова запер двери церкви падре Флорес, но на этот раз Камило обошелся без агуардиенте. Насыпав круг из соли, он открыл молитвослов, с опаской косясь на лежавшую в гробу Мирабель. Молитвы упорно путались между собой — он не спал уже вторую ночь, и глаза горели от усталости. Камило перевернул страницу, ненароком поднимая голову, и вздрогнул: Мирабель уже не лежала, а сидела в гробу. — Не было у меня ни свадьбы, ни жизни долгой, — печально вздохнула она. — Все ты отнял, и не раскаялся даже. Камило, лихорадочно перекрестившись, принялся читать молитвы еще быстрее, захлебываясь словами. Мирабель спрыгнула на пол, обняла себя за плечи и закружилась словно в танце. — Полюби меня, Камило. Всем сердцем полюби — раздели душу надвое: и меня спасешь, и сам спасешься, — она прошла по самой границе круга из соли, и Камило передернуло — в глубине зрачков у нее горел красный огонек. Но страха, как в прошлый раз, у него уже не было — ведьма за круг не зайдет, отчитает он эту и следующую ночь, и щедро его наградит дон Бруно… — От крови моей на руках не отмоешься ты никогда, — шепнула Мирабель, ведя ладонью по воздуху, словно по невидимой стене. — Не отмолишься, не отмоешься, не убежишь… Камило попытался зажать уши руками, да только показалось, что они и впрямь окровавлены — он вскрикнул, отшатываясь и почти заступив за круг; Мирабель, словно хищный зверь, метнулась к нему. Он зажмурился и крикнул: — Сгинь, ведьма! — вот только Мирабель лишь расхохоталась, кружа рядом с ним все быстрее. Петушиный крик показался ему гласом свыше — приоткрыв один глаз, он увидел, что Мирабель снова легла в гроб. Ноги у Камило подкосились, и он рухнул на пол, проваливаясь в сон.

***

В таверне было непривычно тихо, и завсегдатаи с опаской косились на Камило — после того, как падре Флорес его разбудил и вывел из церкви, он понял, что поседел, как будто ему уже лет шестьдесят. — Да ведьма она… как по ней можно молитвы читать? — крикнул Камило, глядя на чашку с агуапанелой. — Каждую ночь встает, бродит по церкви… — Ну ведьма, так мы знали, — один из мужиков, отмерев, пожал плечами и принялся за еду. Свечи вдруг затрещали, их пламя стало зеленым и он тут же быстро добавил: — Хотя я всегда уважал сеньориту Мирабель и дона Бруно! — А что это ты только за себя говоришь? — возмутилась Алехандра, подливая Камило ахияко. — Ты про всех говори! Все мы тут любим и сеньориту Мирабель, и дона Мадригаля. — Вот-вот! — подхватила Сесилия, опасливо косясь на зеленый огонь. — Благодетели наши! Свечи снова затрещали и загорелись обычным, бледно-желтым светом. Камило выбрался из таверны. Зачем он только сюда приехал? Показалось, что он уже никогда не покинет Энканто… Обещанная награда уже не радовала: подумалось, что добра от того золота не будет. — Проклятый город. Проклятые люди, — выдохнул он. Солнце ползло по небу, медленно приближаясь к краю, и в церковь Камило вошел с тяжелым сердцем. Взглянул на Мирабель и зло сплюнул прямо на церковный пол. — Не буду я по тебе читать, ведьма. Место тебе в аду! Он насыпал круг из соли и уселся в самом центре, прижимая к себе молитвослов. Последние лучи солнца пропали, и церковь освещали только дрожащие огоньки свечей. По стенам поползли тени, и Камило вздрогнул, бормоча молитвы. Скрипнул гроб, поднимаясь в воздух — и Мирабель, поднявшись в нем, с диким хохотом облетела церковь. — Где ты, Камило? Где ты, любимый мой? Или уже передумал меня седлать? А ведь обещал, а как мечтал! Тени вытягивались, превращаясь в ломкие, гротескные призрачные фигуры, танцующие на самой границе круга. Мирабель снова расхохоталась и крикнула: — Приведите Вируньяса! Он его увидит! Тени зашипели, прыгая по стенам и потолку: «Позовите Вируньяса, приведите его! Он его укажет, он его увидит!» Камило, скорчившись, прижал ладони к лицу, чувствуя не страх даже, а ужас. Двери церкви хлопнули, раздались шаги — и Камило вскинул голову в безумной надежде, что ночь уже закончилась, и это падре Флорес пришел его освободить… По церкви шел дон Бруно — вот только глаза его горели нечеловеческим зеленым светом. Мирабель, радостно рассмеявшись, выпрыгнула из гроба и бросилась к нему на шею. — Tío Бруно! — Ох, Мирабель-Мирабель, — отозвался дон Мадригаль с мягкой укоризной, обнимая ее и целуя в щеку. — Все не наиграешься, бабочка моя? — Ну мне было так скучно, а теперь хоть какое-то развлечение, — она заболтала ногами в воздухе. — Только… tío Бруно, он прячется. Сначала обидел меня, за волосы таскал, летал на мне… а теперь еще и прячется! В ее голосе звучала искренняя обида. Бруно, вздохнув, обернулся к Камило и вытянул руку. — Вот он. Тени, заверещав, бросились к нему, сметая соль, пламя свечей дрогнуло и погасло — во тьме горели только глаза дона Мадригаля, и Камило ощутил холодные девичьи ладони у себя на шее… Телега подпрыгнула на камне, и Камило с воплем вскочил, отмахиваясь от кошмара. Хуанчо бросил на него растерянный взгляд. — Ты чего, Мило? Солнцем голову напекло? — Да… приснится же такое. — Камило, выдавив жалкую ухмылку, вытер вспотевший лоб. Возница — черноволосый мужчина средних лет, обернулся к ним. — Все в порядке, сеньоры семинаристы? — Конечно! — Хуанчо, похлопав Камило по спине, обернулся к вознице. — А как там, в Энканто? Все по старому? — А чего ему меняться? — мужчина улыбнулся. В глазах у него загорелись зеленые огоньки, и Камило почувствовал, как ему на плечо легла холодная ладонь. — Ну здравствуй, Камило, — шепнула ему Мирабель.