Раб моего мужа

Элизабет Макдауэлл сидела в коляске и, прячась под зонтиком от безжалостного южного солнца, украдкой посматривала на своего новоиспеченного супруга. Джеймс Фаулер выглядел солидно и элегантно. На голове у него красовался сверкающий цилиндр, вокруг шеи изящным узлом был повязан белоснежный платок. Черный фрак сидел безупречно, а переливчатый шелковый жилет придавал всему облику непринужденный шик. Обычно в конце лета, когда на Юге начинал созревать хлопок, в Трентон к ее отцу вереницей тянулись плантаторы, чтобы договориться о цене на будущий урожай. Среди них Элизабет и заприметила Джеймса. Когда этот высокий темноволосый мужчина с холодными серыми глазами появлялся на пороге их дома, ее сердце начинало биться быстрей. Отец не посвящал Элизабет в свои дела, и она не знала, о чем тот говорит с Джеймсом Фаулером в своем кабинете. Впрочем, ее это мало интересовало. Но, встретившись с ней в гостиной, Джеймс галантно целовал ее руку, выдавал дежурный комплимент и… переставал ее замечать. Элизабет вовсе не была дурнушкой. Она нравилась себе в зеркале и не испытывала недостатка мужского внимания, поэтому такое равнодушие не могло ее не задеть. Впрочем, никто из деловых партнеров отца не решался в открытую ухаживать за ней. Наверняка и Джеймс просто опасался в присутствии строгого мистера Макдауэлла показывать свои чувства. А испытывал ли Джеймс эти чувства? Элизабет верила, что да. В силу юности и наивности она полагала, что если ей нравится какой-то мужчина, то и он питает к ней ответную симпатию. Любой мимолетный взгляд, вздох, улыбку Джеймса она трактовала в свою пользу. Во всем видела намеки на то, что и его сердце пылает страстью, которую он вынужден скрывать. В каждый из его редких приездов она надеялась, что он попросит ее руки. Правда, зная своего отца, опасалась, что тот ни за что не согласится выдать ее за «чванливого дикси», как он презрительно называл южан. Хуже того, отец давно уже присмотрел для нее партию. Сын одного из близких друзей и партнеров по бизнесу — Альберт Маккинзи — казался ему отличным преемником, раз уж Господь обделил его сыновьями. Будущее единственной дочери было предопределено. Эдвард Макдауэлл, как деловой человек, все предусмотрел. Богатый, хорошо образованный Альберт станет для Элизабет прекрасным мужем, и ему можно будет без опаски доверить дела. Отец не учел лишь одного: Элизабет терпеть не могла Альберта. Рыхлый, щекастый юноша в нелепых круглых очках не нравился ей внешне. Но это еще полбеды. От Альберта исходил такой навязчивый запах чего-то кислого, что Элизабет не выдерживала пребывания с ним в одном помещении дольше пяти минут. Когда Элизабет после обучения в женском пансионе Линден Холл вернулась домой, отец стал все чаще заговаривать о помолвке. Элизабет отшучивалась как могла, но с обреченностью приговоренного понимала, что свадьбы не избежать. — Все это чушь, юная леди! — отмахнулся отец, когда Элизабет робко возразила против брака с неприятным ей человеком. — Альберт славный малый, из него выйдет толк. К такому делу, как создание семьи, нужно подходить с холодной головой. Ты выйдешь за него и точка! Я уже договорился с Маккинзи-старшим, и не могу взять свое слово назад. Время шло, и отец все упорней настаивал на своем. К счастью Альберт после учебы в Принстоне укатил на год в Европу, и тема помолвки временно отошла на второй план. Элизабет вздохнула свободней. Кто знает, может он там встретит какую-нибудь парижанку и женится на ней… ну или, на худой конец, пароход, на котором он будет возвращаться назад, пойдет ко дну. Жизнь в Трентоне текла своим чередом. После смерти супруги Эдвард Макдауэлл с головой погрузился в дела. Он и Элизабет нечасто выезжали в свет, и сами редко принимали гостей. Ее это вполне устраивало. Шумным балам и пышным приемам она предпочитала игру на рояле, чтение и верховую езду. Дни, наполненные сонатами Бетховена и шелестом страниц, проходили размеренно и спокойно. И казалось, что так будет всегда. Но все изменилось в то злосчастное утро, когда экономка обнаружила бездыханное тело Эдварда Макдауэлла в его кабинете. Вызванный доктор сообщил рыдающей Элизабет, что ее отца сразил сердечный приступ. Обычное явление для человека его возраста и рода занятий. Похороны, поминки — все прошло как в тумане, а потом нотариус огласил завещание. Ткацкие мануфактуры, склады и торговая компания — все досталось Элизабет, но с одним условием: она должна вступить в брак. Правда, как разъяснил адвокат, после замужества распоряжаться наследством она тоже не сможет, так как по закону имуществом жены управляет ее супруг. До тех пор, пока Элизабет не выйдет замуж, ее опекуном был назначен дядюшка Бенджамин. Этот занудный старик настаивал, чтобы она исполнила волю покойного Эдварда, и вышла за Альберта Маккинзи, когда тот вернется из Европы. Своим брюзжанием дядюшка так ее достал, что она чуть не выскочила за первого встречного, лишь бы избежать брака с противным вонючкой. Тем более что претенденты не заставили себя долго ждать. Еще не увяли цветы на могиле отца, как со всех сторон словно стервятники налетели проходимцы всех мастей, закидывая удочки насчет женитьбы на богатой наследнице. В один прекрасный день на пороге ее дома появился Джеймс Фаулер. Элизабет не поверила своему счастью. И когда разговор от соболезнований по поводу кончины отца плавно перетек в предложение руки и сердца, она, пренебрегая всеми приличиями, тут же ответила «да». Дядюшка рвал и метал. — Ты погубишь себя! — восклицал он. — Как ты будешь жить среди этих варваров? Они же все дебоширы и пьяницы! Корчат из себя аристократов, а на деле — кроме рабов и непомерной спеси у них ничего нет. Несколько часов кряду он пытался ее вразумить, но Элизабет была непреклонна. До возвращения Альберта из Европы оставались считанные дни, и дальше медлить было нельзя. В конце концов, дядюшка, напуганный ее угрозами выброситься из окна или уйти в монастырь, сдался и позволил объявить помолвку. Время до свадьбы пронеслось незаметно. И вот — после утомительного путешествия из Нью-Джерси в Джорджию, ночевки в гостинице Мейкона, венчания и скромного банкета — Элизабет едет в коляске в имение своего супруга. Вся ее прошлая жизнь словно подернулась туманом, как река Делавэр промозглым осенним днем. Здесь, на Юге, все казалось совершенно другим. От буйства зелени захватывало дух, а небо сияло такой ослепительной голубизной, что глазам было больно смотреть. По сторонам от дороги простирались бескрайние поля, на которых гнули спину полчища негров. Элизабет с любопытством разглядывала их. Конечно, и в Трентоне ей доводилось видеть чернокожих. Некоторые из них даже трудились на фабриках ее отца. Но то были наемные рабочие, а не рабы. Негры мотыжили грядки, которые извилистыми зелеными рядами расчерчивали бурую землю и терялись на горизонте в дымке оранжевой пыли. Крупные лапчатые листья, розовые и кремовые цветы — Элизабет никогда не видела, как растет хлопок, но, заметив кое-где коробочки с комьями белой ваты, догадалась, что это именно он. Наряду с мужчинами, под палящим солнцем работали женщины и даже дети. Элизабет, сроду не державшей в руках ничего тяжелее книги, стало не по себе. На миг она устыдилась того, что родилась богатой и белой, и имеет все в изобилии, а у этих людей ничего нет. Интересно, каково это, быть рабом? Принадлежать хозяину, который может тебя продать, избить и даже убить… Элизабет вздохнула и отогнала непрошенные мысли. На все воля Божья. Кто-то раб, а кто-то господин. Не стоит забивать себе этим голову. Нужно сосредоточиться на более важных вещах. Теперь она замужняя женщина, и у нее появились обязанности. Правда, что это за обязанности, понимала Элизабет довольно смутно. Мать умерла, когда она была еще совсем крошкой, не успев посвятить ее в подробности супружеской жизни. Зато родительница Джеймса была жива-здорова. Чопорная сухопарая дама во вдовьем наряде сидела напротив, обмахиваясь черным веером. Должно быть сейчас хозяйством занимается именно она. Элизабет украдкой посмотрела на свекровь. Та поймала на себе ее взгляд, но ее бескровные губы даже не дрогнули в намеке на улыбку. «Надеюсь, мы с ней поладим, — ободрила себя Элизабет, но что-то внутри подсказало: — Просто не будет». — Это все ваши поля? — спросила она, чтобы хоть как-то разбавить затянувшееся молчание. От звука ее голоса Джеймс вздрогнул, словно очнувшись от сна. — Вы что-то сказали? — переспросил он. — Сынок, твоя жена спрашивает, наши ли это поля, — пришла на помощь свекровь и тут же сама ответила на вопрос: — Да, милочка. Все, что вы видите вокруг, принадлежит нам. Наша плантация называется «Персиковая долина». — Какое красивое название, — улыбнулась Элизабет. — Здесь, должно быть, очень сладкая жизнь. В ответ на этот неуклюжий комплимент миссис Фаулер изогнула бровь. — Вовсе нет, дорогуша. Ничто не дается нам просто так. Чтобы добиться процветания, мы вынуждены трудиться, не покладая рук. Еще мой отец, царство ему небесное, выращивал здесь лучший хлопок во всей округе. — Ваш отец? — Да, изначально этот участок принадлежал ему. Он дал мне его в приданое, когда я вышла замуж за мистера Фаулера, упокой Господь его душу. Владения наших семей лежали по соседству, и мой супруг присоединил это поле к «Персиковой долине». В ее тоне почудилась нотка осуждения. Не понимая его причины, Элизабет вежливо улыбнулась. — Раньше, вступая в брак, люди думали о том, как приумножить благосостояние семьи, — продолжила миссис Фаулер. — Молодежь чтила традиции. Но сейчас, увы, уже не те времена… Свекровь замолчала, многозначительно поджав и без того тонкие губы. На душе неприятно заскребло. «Это просто старческое брюзжание или камень в мой огород? Упрек в том, что я северянка?» — подумала Элизабет. В поисках поддержки она посмотрела на Джеймса. Тот равнодушно разглядывал окрестности, не слушая, или делая вид, что не слушает этот разговор. В груди стало тесно, и Элизабет вдруг остро осознала, что оказалась вдали от дома в чужом краю. Дядюшка сразу после венчания отбыл в Трентон. Хорошо хоть Анна — ее личная горничная — согласилась последовать за хозяйкой на Юг, и сейчас сидела рядом, обмахиваясь веером так энергично, что оборки ее чепца раздувались как паруса. Вчера в номере гостиницы Анна тактично поинтересовалась, знает ли Элизабет о том, что происходит в первую брачную ночь. Кое-что Элизабет знала. Как бы строго отец и преподавательницы женского пансиона не следили за ее воспитанием, ей доводилось тайком почитывать французские романы. Там — расплывчато и метафорично — описывались некие вещи, о которых неприлично говорить вслух. А еще она как-то нашла в кабинете отца медицинский справочник. Статьи в нем изобиловали научными терминами и латынью, но кое-что Элизабет все-таки поняла. Неужели сегодня ночью она останется с Джеймсом наедине? При мысли об этом Элизабет заливалась краской. И пусть уже пару лет она тайком вздыхала о нем, но одно дело мечты, а другое — реальность. Она же совершенно не знает этого мужчину! Поцелуй в церкви оставил лишь странную неловкость. Под носом царапнуло жесткими усами, и чужие холодные губы прикоснулись к ее губам. Хотя, наверное, глупо ожидать какой-то феерии, когда ты так взволнована, и все внимание окружающих сосредоточено на тебе. Но ведь должно случиться какое-то волшебство, чтобы неловкость развеялась, и ей на смену явилась страсть, о которой с таким восторгом пишут в романах. Как часто в постели перед сном Элизабет мечтала о Джеймсе! О том, как они венчаются в церкви. Как он целует ее перед алтарем… А дальше… дальше ее фантазия не заходила. А что если она совершила ошибку, связав судьбу с малознакомым мужчиной, уехав так далеко из родных краев! Элизабет оглянулась по сторонам. Бескрайние, залитые солнцем поля, блистающая небесная лазурь, и Джеймс — красивый, элегантный, единственный из всех мужчин, который заставляет ее сердце трепетать. Все будет хорошо. Он тоже любит ее, иначе не тащился бы в такую даль просить ее руки. Да, он получил контроль над мануфактурами ее отца, но он и сам далеко не беден, так что вряд ли женился из-за наследства. Коляска свернула на подъездную аллею, обсаженную могучими дубами. Узловатые ветви сплетались над головой, и свисающие с них бороды испанского мха погружали дорогу в густой и даже какой-то зловещий полумрак. Через несколько минут впереди показались белые колонны особняка. За ними виднелись бледно-розовые стены, высокие окна с узкими зелеными ставнями и широкий балкон, опоясывающий второй этаж. Весь облик дома говорил о том, что здесь не стесняются своего достатка, а непогода обычно обходит эти края стороной. Когда экипаж остановился на подъездной площадке, на крыльце появилось несколько чернокожих. Первым бросился в глаза черный, как смола, седовласый негр. Горделивая осанка, безупречная ливрея с начищенными пуговицами — скорей всего это дворецкий. — Мисс Дороти! Масса Джеймс! — Отпихнув негритянок, он засеменил к коляске. — Добро пожаловать домой! — Привет, Цезарь, — кивнул Джеймс. Он выпрыгнул из коляски и первым делом подал руку матери. Пока миссис Фаулер, шелестя вдовьим крепом, спускалась на землю, Элизабет с любопытством разглядывала остальных слуг. У двери переминались с ноги на ногу две молодые негритянки в синих платьях, накрахмаленных фартуках и белых тюрбанах. За их спинами маячила парочка черномазых юнцов, а из-за колонны выглядывал негритенок. — Помоги моей жене, — небрежно приказал Джеймс дворецкому, а сам под руку с матерью направился в дом. Элизабет слегка покоробило, что муж не помог ей выйти из экипажа, но она не подала виду. Ведь слуги и существуют для того, чтобы прислуживать господам. — Вы, должно быть, молодая миссис? — почтительно обратился к ней Цезарь, подавая обтянутую белой перчаткой ладонь. — Какая красавица! Добро пожаловать! Буду счастлив вам услужить! — Спасибо. — Элизабет оперлась на его руку и сошла вниз. Как приятно очутиться на земле после нескольких часов в тряской повозке! Элизабет прошлась туда-сюда, разминая затекшие ноги, а Цезарь тем временем помог спуститься Анне. — Прошу в дом, леди! — Он забежал вперед, чтобы с поклоном распахнуть перед ними дверь. Элизабет и Анна вошли в прохладный вестибюль. Дворецкий закрыл за ними застекленные створки, и снаружи долетел его грубый окрик: — Что встали, болваны недоделанные! Живо хватайте чемоданы и несите в комнату молодой миссис! И только попробуйте что-нибудь уронить! Я с вас мигом шкуру спущу!