Раб моего мужа

Джеймс и Элизабет спустились на усыпанную светлым гравием подъездную площадку. В палисаднике под окнами пламенела герань, а вокруг дома раскинулась аккуратно подстриженная лужайка. Трава на ней была такой густой и сочной, что хотелось снять туфли и пробежаться по ней как по ковру. — Сегодня чудесный день для прогулки, не так ли, дорогая? — Джеймс взял Элизабет под руку и увлек на дорожку, огибающую особняк. — Да, пожалуй, — кивнула она. Погода была действительно приятной. Ярко светило солнце, освежающий ветерок гонял по небу пушистые белые облака. И воспоминания о прошлой ночи немного померкли на фоне жизнерадостной красоты. Завернув за дом, Джеймс и Элизабет оказались в персиковом саду. Деревья шелестели глянцевой листвой, косматые ветки сгибались под тяжестью зреющих плодов. Пустой желудок вновь дал о себе знать, и Элизабет сглотнула слюну. Персики на нижних ветвях были еще зелеными, зато наверху дразнились румяными боками спелые. Эх, слишком высоко, не дотянуться. Вот если бы Джеймс наклонил ветку, тогда можно было бы ухватить один из них. Элизабет покосилась на мужа, но тот выглядел таким высокомерным и отстраненным, что простая просьба застряла на языке. Может он догадается сам? Но муж, не замечая ее терзаний, шагал вперед. Они прошли через розарий, где усердно трудился чернокожий садовник, и миновали беседку, стоящую на берегу заросшего кувшинками пруда. Джеймс начал что-то рассказывать о плантации, но Элизабет почти все пропускала мимо ушей. Вчера за ужином свекровь выложила всю подноготную, и слушать то же самое по второму кругу было неинтересно. Из головы никак не шли мысли о персиках. Джеймс даже не предложил ее угостить! Разве он не понимает, как она голодна? Он ведь знает, что она со вчерашнего дня ничего не ела. Неужели не видел, каким вожделеющим взглядом она пожирала плоды? От обиды перехватило горло, и на глаза навернулись слезы. — Почему ты на мне женился? — вырвалось у Элизабет неожиданно для нее самой. — Что? — Джеймс остановился и недоуменно взглянул на нее из-под широких полей своей шляпы. Элизабет испугалась собственной дерзости. Разве можно спрашивать о таком? Вдруг он разозлится! Но, к ее удивлению, муж ответил спокойно. — Не буду врать, Элизабет. Я не пылаю к тебе безумной любовью, — с легкой насмешкой в голосе произнес он. Слышать это было не очень приятно, хоть прошлой ночью Элизабет и лишилась большей части иллюзий. — Но, тогда… зачем? — дрогнувшим голосом спросила она. Муж равнодушно пожал плечами. — Мне уже тридцать пять, и мать требует внуков. Рано или поздно, мне пришлось бы на ком-нибудь жениться. Так почему бы не на тебе? Элизабет фыркнула. — Что-то миссис Фаулер не в восторге от твоего выбора. — Еще бы. — Джеймс криво усмехнулся. — Она-то мечтала, что я женюсь на южанке из хорошей семьи. — Из «хорошей семьи»? — У нас на Юге хорошей считается семья, чьи предки произошли от первых переселенцев. Ну, или, на худой конец, те, кто прожили здесь хотя бы лет пятьдесят. А если ты приехал десять-двадцать лет назад, то будь у тебя хоть три сотни рабов, ни один уважающий себя плантатор не сосватает за тебя свою дочь. «Да уж, спеси у этих «дикси» хоть отбавляй, — подумала Элизабет. — Прав был папа насчет них. Корчат из себя голубую кровь, а на деле просто оказались здесь раньше других». — Так почему же ты не женился на девушке из «хорошей семьи»? — едко поинтересовалась она. — И на кой черт мне жеманная дура, за которой дадут в приданое клочок земли да горстку рабов? — презрительно бросил Джеймс. — Мне и своих-то девать некуда. А вот мануфактуры и торговая компания твоего папаши пришлись весьма кстати. Теперь я могу выгодно сбывать свой хлопок в Европу. — Ха! — возмущенно выпалила Элизабет. — Значит, ты женился на моем наследстве? — Ну что ты, дорогая, — нарочито ласково протянул Джеймс. — Будь ты уродливой старой девой, тогда можно было бы меня в этом упрекнуть. Но ты молода и красива. Так что, как выражаются у вас на Севере, я обстряпал весьма выгодное дельце. «Дельце! Вот мерзавец! — Элизабет досадливо поморщилась. — И где только были мои мозги, когда я выходила за него замуж?» — Что с лицом, дорогая? — Джеймс с напускной заботой взял ее под руку. — Тебе не понравилось то, что я сказал? — Признаться, я не в восторге, — кисло процедила она. — Да полно тебе. Просто не вижу смысла тебе лгать. Ты же не из тех наивных дур, что мечтают о великой любви? Именно о великой любви Элизабет и мечтала, но теперь не призналась бы в этом даже под страхом смерти. Раз уж попалась как глупая муха в сети циничного паука, то никто, кроме нее самой, в этом не виноват. — Нет, я не из таких, — сухо ответила она, желая прекратить малоприятный разговор. Джеймс снисходительно кивнул. — Рад это слышать, дорогая. И, надеюсь, что отныне ты будешь вести себя как подобает супруге уважаемого человека. — Что ты имеешь в виду? — Элизабет насторожилась, уловив в его голосе укор. — Разве тебя не учили, что леди не пристало высовываться из окна своей спальни в неглиже? Элизабет наморщила лоб. — Ты имеешь в виду сегодняшнее утро? — уточнила она. — Именно. Хорошо, что Цезарь — преданный раб, и твое неподобающее поведение не выйдет за пределы поместья. — Вот негодяй! — Элизабет яростно замахала на себя веером. — Почему негодяй? Он, как честный слуга, обо всем доложил своему господину. — А он не доложил, что просто так ударил мальчика, которому ты велел всю ночь стоять у моей постели? — И что с того? Разве это повод забыть о приличиях? — Я просто хотела защитить ребенка. Джеймс со страдальческим вздохом закатил глаза. — Дорогая, запомни раз и навсегда: негры не нуждаются в твоей защите. Наверняка этот мелкий негодник наврал с три короба, как он устал, и как тяжело ему приходится работать от зари до зари. — Хочешь сказать, это неправда? Джеймс прищурился, жесткая усмешка пробежала по его губам. — Правда в том, — отчеканил он, — что черномазые — это ленивый и лживый скот. Стоит лишь дать слабину — они сядут тебе на шею и придумают тысячу причин, чтобы отлынивать от работы. — Но… — Элизабет открыла рот, чтобы возразить, но Джеймс оборвал ее на полуслове: — Все! Не желаю продолжать этот разговор. Я ожидаю, что в дальнейшем ты перестанешь перечить и будешь вести себя, как подобает моей жене. — Если что-то не нравится, можешь развестись, — буркнула Элизабет себе под нос. Джеймс вдруг схватил ее за плечи и встряхнул так резко, что зубы клацнули друг о друга и чуть было не прикусили язык. — Не смей даже заикаться об этом! — прошипел муж. — Я скорее тебя пристрелю и закопаю на заднем дворе, чем запятнаю мою фамилию разводом. Поняла? — Поняла, — холодея от страха, выдавила она. — Вот и прекрасно, дорогая. Идем дальше. Хозяйственные постройки — конюшня, мастерские, амбары и скотный двор — располагались в стороне от Большого Дома, чтобы не смущать господ неприятными запахами и шумом. Повсюду кипела работа. Двое негров с блестящими от пота спинами ремонтировали телегу. Черный как уголь старик набивал обруч на бочку. Толстуха в окровавленном переднике ощипывала битую птицу, а из-под навеса кузницы доносился звонкий металлический стук. Посреди двора стоял коренастый белый мужчина в широкополой шляпе. Заложив пальцы за жилетные лацканы, он придирчиво наблюдал за рабами. На его поясе висела кобура и свернутый кнут. Увидев Элизабет, мужчина приподнял шляпу, обнажив всклокоченные сальные волосы, и изобразил улыбку на мясистом бородатом лице. — Познакомься, дорогая, это Билл Браун, наш управляющий, — представил его Джеймс. — Билл, это моя жена. — Очень приятно, мэм. — Билл Браун отвесил неуклюжий поклон. — Взаимно. — Элизабет улыбнулась. — Все в порядке? — осведомился Джеймс, оглядевшись по сторонам. Браун осклабил желтоватые зубы. — Да, сэр, — кивнул он и, секунду поколебавшись, добавил: — Разве что… — Что? — Фанни так и не вставала после выкидыша, — сказал Браун и, перехватив оторопелый взгляд Элизабет, смутился. — Простите, мэм. Мне не стоило говорить это при леди. Джеймс не обратил на последнюю реплику никакого внимания. — Как долго она уже не встает? — спросил он. — Четыре дня, сэр. — Вот чертова негритянка! Уверен, она притворяется, чтобы не работать. Где она? Идем! — Сюда, сэр. Джеймс и Элизабет последовали за Брауном и вскоре оказались в поселке, состоявшем из нескольких десятков приземистых лачуг. Управляющий подошел к одной из них. У крохотной, сколоченной из потемневших досок хибары не было даже дымовой трубы. Прежде, чем войти внутрь, Джеймс вытянул руку, преграждая Элизабет путь. — Дорогая, тебе лучше подождать снаружи. Там очень грязно. Эти черномазые живут как свиньи. — Нет, я тоже хочу посмотреть, — с неожиданным упрямством возразила она. — Я должна знать, что творится в «Персиковой долине». Это ведь теперь и мой дом. Джеймс пожал плечами. — Как пожелаешь. Браун потянул на себя скрипучую дверь и, пропустив хозяина, вошел внутрь. Элизабет последовала за мужчинами. Едва она оказалась в лачуге, как в нос шибанула несусветная вонь. От тяжелого амбре протухшей крови, мочи и какой-то гнили перехватило дыхание. Полчища мух с монотонным жужжанием кружили под потолком. Дыша ртом, Элизабет остановилась у входа, вглядываясь в полумрак. Когда глаза привыкли к темноте, она различила у стены койку, на которую была навалена куча выцветшего тряпья. — Фанни, — позвал Джеймс, и куча зашевелилась. — Да, масса Джеймс, — тихо просипели в ответ. — Ты почему не на работе? — Масса Джеймс, я не могу подняться. Кровь никак не останавливается, и меня всю трясет. И бросает то в жар, то в холод. Нездоровится мне, масса Джеймс. — Чушь! Я дал тебе три дня. Живо поднимайся, и за работу! Нечего отлеживать здесь бока! — Хозяин, я пыталась встать, клянусь вам, но я не могу. Ноги не держат, и кровь хлещет как из ведра. Голос рабыни звучал так жалобно и тихо, что Элизабет не выдержала. — Что с тобой случилось? — спросила она прежде, чем Джеймс снова открыл рот. На черном изможденном лице блеснули испуганные глаза. На вид негритянке можно было дать лет пятьдесят. Странно, разве в таком возрасте еще рожают детей? Или тяжелая жизнь преждевременно состарила ее? — Что молчишь, будто язык прикусила! — прикрикнул Браун. — Отвечай на вопрос госпожи. — Простите, миссис, — пролепетала рабыня. — Я работала в поле, и у меня вдруг прихватило живот. У меня такое уже бывало, когда я носила предыдущих детей… Если бы мне прилечь, то может все и обошлось бы, но масса Билл велел продолжать работу. Элизабет, закипая от гнева, повернулась к управляющему. — Вы не позволили отдохнуть беременной женщине? — возмущенно спросила она. Тот развел руками. — Ну так, мадам, если позволить черномазым прохлаждаться, кто работать-то будет? Она была-то всего на седьмом месяце. — На седьмом месяце? Какого черта она вообще делала в поле? — выпалила Элизабет, но тут Джеймс грубо вцепился в ее локоть и потащил за дверь. — Что за выражения! — оказавшись на улице, рявкнул он. — Ты забываешься, дорогая! Леди так себя не ведут! — Пусти меня! — Элизабет попыталась выдернуть руку, но ничего не вышло. — Этой женщине нужен доктор! — Ей нужна хорошая порка! — бросил Джеймс и, заглянув в хижину, отдал приказ: — Билл, немедленно отправь ее на работу. Сегодня пусть поработает в прачечной, а с завтрашнего дня пошли ее на плантацию. Больше никаких поблажек. — Слушаюсь, сэр, — ответил Браун. — Усекла, черномазая? Давай! Поднимайся, да поживее, не то отведаешь моего кнута. Из хижины донесся шорох тряпья, скрип досок и сдавленное оханье. — Но это жестоко! — взмолилась Элизабет. — А если она умрет? — Не переживай, дорогая, ниггеры живучие как собаки. Ладно, пошли домой. Похоже, тебе напекло голову. — С чего ты взял? — Ты как-то странно себя ведешь. — С этими словами муж потащил ее прочь. — Что странного в том, что я заступилась за больную женщину? — спросила Элизабет, едва поспевая за ним. Оглянувшись, она увидела, что Фанни вышла из лачуги. Сделав шаг, негритянка покачнулась и остановилась, вцепившись в дверной косяк. Следом, почесывая брюхо, показался Браун. — Давай! Пошла! — прикрикнул он, и Фанни, держась за живот и шатаясь из стороны в сторону, побрела к хозяйственному двору. Больше Элизабет ничего не увидела, так как хижины негров скрылись за кронами деревьев. — Почему ты так жестоко поступил с ней? — не выдержала она. — Я? — совершенно искренне изумился Джеймс. — Где ты увидела жестокость, дорогая? Я целых три дня кормил ее задаром, но ведь всему есть предел. У меня не благотворительная организация. Ты бы тоже не стала держать в доме прислугу, которая только ест да спит. — Но она больна! — И что? Я здесь причем? — При том, что она была в положении, а ты заставил ее тяжело работать. — Я не стою с кнутом над моими неграми, дорогая, — усмехнулся Джеймс. — Для этого у меня есть специально обученные люди. — Какая разница, кто это сделал? Все равно, это случилось с твоей подачи. — Брауну платят за то, чтобы работа выполнялась с наибольшей эффективностью. А методы он волен выбирать на свое усмотрение. — То есть, тебе плевать, если он заморит рабов до смерти? Главное — прибыль, да? Джеймс резко повернулся к Элизабет, и словно клещами стиснул пальцами ее подбородок. Она оцепенела от страха. Лицо мужа побагровело, ноздри раздулись, а глаза стали пугающе белыми, будто лишились зрачков. — Хватит нести чушь о том, в чем ты ни черта не соображаешь! — прошипел он. — Я не намерен перед тобой отчитываться! Твоя задача — родить мне наследника. Вот на этом и сосредоточься, любимая. Он отпустил ее, и Элизабет в панике отшатнулась. А Джеймс как ни в чем не бывало взял ее под руку. — Идем, дорогая, мы опаздываем к обеду.