Раб моего мужа

Элизабет ворочалась с боку на бок в тревожном ожидании, что откроется дверь, и в спальне появится муж. Застывший, липкий словно патока воздух окутывал тело, и она то откидывала измятую, влажную от пота простыню, то вновь натягивала ее на себя. Досадно, что на двери нет засова, и нельзя запереться изнутри. Есть, правда, замочная скважина, а значит, должен быть ключ. Надо бы как-то невзначай спросить о нем у свекрови. Так, по крайней мере, Джеймс не войдет к ней, пока она спит. Промаявшись несколько часов, Элизабет задремала. Проснулась она ранним утром — разбитая, и с тяжелой, как пушечное ядро, головой. Радовало одно: Джеймс не пришел. Может, он решил оставить ее в покое? Элизабет зевнула и потянулась. Вот бы еще часок-другой понежиться в постели! Но увы, надо вставать и спускаться к завтраку, чтобы не злить муженька и свекровь. — Что за дурацкая привычка — подниматься в такую рань? — проворчала она, с неохотой выбираясь из-под простыни. За столом Джеймс и его мамаша болтали о всякой ерунде, а Элизабет молча поглощала еду. После завтрака семейство перешло в гостиную, чтобы выпить по чашечке кофе. Но едва они расселись по креслам, как с улицы донесся скрип колес и топот копыт. — Кого там принесло? — поинтересовалась свекровь. Джеймс пожал плечами. — Скоро узнаем. Через пару минут распахнулась дверь, и в комнату ворвался взбудораженный Цезарь. — Масса Джеймс! Масса Джеймс! — бешено вращая глазами, завопил он. — Что еще стряслось? — буркнул тот. — Поймали ваших ниггеров, масса Джеймс! Муж поднялся с дивана и вместе с Цезарем вышел за дверь. Элизабет переглянулась со свекровью, и они, не сговариваясь, подхватили юбки и выбежали на крыльцо. На подъездной площадке стояла запряженная мулом телега, а у коновязи скребла копытами пара оседланных лошадей. Рядом топтался Билл Браун и два бородатых незнакомца в потрепанной одежде. Один из них держал на привязи вислоухую гончую и двух овчарок — здоровенных, лохматых, напоминающих скорее волков, чем собак. На козлах телеги восседал белобрысый юнец, а в кузове, возле накрытого мешковиной груза, сидел, понурившись, негр. На его руках виднелись ржавые кандалы, прикованные цепью к борту. Элизабет вспомнила, как пару дней назад муж упоминал о сбежавших рабах. Выходит, это один из них? Джеймс спустился с крыльца и вразвалочку подошел к телеге. — Ну-ка, что тут у нас? Один из незнакомцев, косматый и чернобородый, сплюнул себе под ноги табачную жвачку. — Сцапали их на болоте, мистер Фаулер, — сообщил он. — Собаки взяли след. Одного ниггера, правда, загрызли. Но вы же писали в объявлении: «доставить живым или мертвым», так что не обессудьте. А второй, пока собачки жрали его дружка, успел залезть на дерево, и мы схватили его живым. Он подошел к телеге и откинул мешковину. Вначале Элизабет показалось, что под ней навалено пестрое тряпье, но в следующий момент она с ужасом поняла, что эти красные, розовые и коричневые лоскуты не что иное, как истерзанное, практически разорванное на куски человеческое тело. От лица почти ничего не осталось. Окровавленный череп жутко скалился двумя рядами белых зубов, а в небо таращился чудом уцелевший, вылезший из орбиты глаз. — О, боже! — Волна ледяного озноба прокатилась вдоль позвоночника, и Элизабет застыла с открытым ртом, от потрясения забыв, как дышать. — Отличная работа, Пирсон, — кивнул Джеймс. — Прикрой это. Дамы смотрят. — О, прошу прощения! — Негролов торопливо вернул покрывало на место. Джеймс взглянул на беглеца, за все это время так и не поднявшего головы. — Ну что ж, здравствуй, Квимбо, — нарочито приветливо сказал муж. — Здравствуйте, масса Джеймс, — глухо пробормотал раб. — Скажи-ка, почему ты решил от меня убежать? Негр молчал. — Я что, плохо с тобой обращался? — вкрадчиво продолжил Джеймс. Беглец не проронил ни слова, лишь еще сильнее понурился. Билл Браун замахнулся на него кнутом. — Отвечай, когда спрашивает хозяин! — рявкнул он. — Нет, — еле слышно вымолвил негр. — Что «нет»? — передразнил управляющий. — Масса Джеймс хорошо со мной обращался, — выдавил Квимбо. — Тогда какого дьявола ты решил от него сбежать, паскуда ты черномазая? Кнут свистнул в воздухе и обрушился негру на плечи. Тот сжался в комок, прикрывая скованными руками голову. Браун вновь размахнулся, но Джеймс поднял ладонь, приказывая остановиться. — Хватит. Запри его в ящике, потом решу, как его наказать. — Он повернулся к охотникам за рабами. — А вы, джентльмены, пройдемте в мой кабинет. Вас ждет по стаканчику виски и честно заработанная награда. Он развернулся и направился к дому. Негролов, держащий собак, сунул их поводки белобрысому юнцу, и вместе со своим приятелем последовал за Джеймсом. — Мистер Фаулер, а с этим что делать? — Билл Браун кивнул на прикрытый мешковиной труп. Джеймс даже не оглянулся. — Закопай где-нибудь или свиньям скорми. Мне плевать. Элизабет была в таком ступоре, что даже не шелохнулась, когда негроловы, сняв шляпы, поздоровались с ней. Она так и стояла, схватившись рукой за грудь, не в силах оторвать взгляд от телеги, где лежали ошметки человеческого тела. Когда муж и охотники за рабами скрылись в доме, Браун кликнул пару негров из кучки жмущихся на крыльце слуг и велел им стащить труп с повозки. Белобрысый протянул Брауну ключ, и тот отпер кандалы беглеца. — Слезай, чертово отродье! — приказал управляющий. — И смотри мне, без глупостей! Пленник, звеня цепями, тяжело поднялся на ноги и спрыгнул на землю. Он был высоким, жилистым, немного сутулым. Жалкие лохмотья едва прикрывали черное тело, а лицо обросло густой курчавой бородой. Едва он ступил на гравий, как управляющий с такой силой врезал ему по физиономии, что негр не устоял и свалился на спину. — Животное! — Браун пнул его ногой. — Вставай, черножопая обезьяна! Пошел! Квимбо с трудом поднялся, и Браун погнал его куда-то в сторону полей, щедро осыпая ругательствами и ударами кнута. Лишь когда они скрылись из виду, а негры унесли замотанное в дерюгу тело, Элизабет вновь обрела способность соображать. Она взглянула на стоящую рядом свекровь. Та смотрела вслед рабам, и ее бескровное лицо, покрытое паутиной морщин, не выражало ни малейших эмоций. Вот это хладнокровие! Или просто ей к подобным зрелищам не привыкать. Но что будет с Квимбо? Куда его повели? Какое наказание эти изверги придумают для него? Если за плохо вымытый пол рабыням рассекли до крови руки, то что же грозит за побег? Нужно поговорить с Джеймсом! Если есть хоть какой-то шанс облегчить участь беглеца, то надо его использовать, иначе она себе этого не простит. Элизабет решительно направилась в дом, и едва не столкнулась в дверях с негроловами, которые на ходу пересчитывали купюры. Не обращая внимания на их удивленные взгляды, она вихрем промчалась по вестибюлю и ворвалась в кабинет. Муж сидел за письменным столом, просматривая какие-то бумаги. Он поднял голову и в своей привычно насмешливой манере спросил: — Что случилось, дорогая? Пожар? — Что ты собираешься делать с Квимбо? — без лишних предисловий осведомилась она. Джеймс облокотился на столешницу и подпер щеку кулаком. — Интересно, с чего это тебя так беспокоят судьбы черномазых? Ты у нас любительница ниггеров, как я погляжу. Он смерил ее с головы до ног таким сальным взглядом, что Элизабет показалось, будто она вновь стоит перед ним голая, как в первую брачную ночь. Она передернула плечами, стряхивая липкое наваждение, и сказала: — Я беспокоюсь о благосостоянии нашей семьи. Эти варвары, которых ты нанял, уже погубили одного из твоих рабов. Я прошу тебя проявить благоразумие в отношении второго. Он еще молод и может долго работать, поэтому было бы экономически целесообразно… Джеймс откинулся на спинку стула и издевательски захлопал в ладоши. — Браво, миссис Фаулер! Какая речь! Да ты у нас просто образец практичного янки. Боюсь, правда, ты не учла одного нюанса… — Какого? — Ниггер-смутьян это паршивая овца, которая портит все стадо. Если побег сойдет ему с рук, то остальные последуют его примеру. И тогда мои убытки возрастут во стократ. Элизабет судорожно сглотнула. — И что же ты намереваешься с ним сделать? — спросила она. — Я еще не решил. — Джеймс прищурился, и по его губам скользнула змеиная улыбка. — А что бы ты предложила? — Я? — Элизабет округлила глаза. — Ну да. Удиви меня. Прояви свою практичность. — Ну… — Она облизала пересохшие губы. — Запри его где-нибудь… Посади на хлеб и воду на пару недель. Думаю, этого хватит, чтобы он усвоил урок. Особенно с учетом того, что ему уже пришлось пережить… Пару секунд Джеймс молча пялился на нее, а потом вдруг запрокинул голову и громко расхохотался. — Господи, какая наивность! — отсмеявшись, сказал он. — Да после такого наказания все мои ниггеры только и будут делать, что сбегать, чтобы потом две недели жрать задарма и не работать. О, нет, дорогая, тебе нельзя управлять плантацией. Ты разоришься в два счета… Запомни, черномазых нужно держать вот здесь. — Он вскинул сжатый кулак. — И что теперь с ним будет? — не сдавалась Элизабет. — Я же сказал, что еще не решил. — А какие есть варианты? — О, их великое множество, — протянул Джеймс. — Можно его вздернуть… но нет, это слишком просто. Сжечь на костре? Сварить в кипятке? Засечь до смерти? Затравить собаками? Выбирай, что тебе по душе. Он перечислял способы казни так буднично, словно предлагал Элизабет выбрать обои для спальни или блюдо для воскресного меню. — Ты сошел с ума? — в ужасе воскликнула она. — Это чудовищно! Ты не посмеешь! — И почему же? — Джеймс с любопытством склонил голову набок. — Это противозаконно! Тебя посадят в тюрьму! — Ты плохо знаешь законы, дорогая. Раб — моя собственность, вроде мула или собаки. Я могу пристрелить собаку, и мне за это ничего не будет. Этот ниггер пытался сбежать. Получается, это он нарушил закон, а я, как порядочный джентльмен, обязан его покарать. Разве ты, как добрая христианка, не согласна с тем, что зло должно быть наказано? — Зло — это ваш вонючий, прогнивший, лицемерный Юг! — вскипев от ярости, выпалила Элизабет. — Я тебя ненавижу! Провались ты пропадом со своей плантацией! — О, как ты прекрасна, когда злишься! — Джеймс усмехнулся, и его взгляд похотливо блеснул. — Глаза горят, щеки пылают — ни дать, ни взять разгневанная валькирия. Он поднялся из-за стола и мигом преодолел разделяющее их расстояние. Прежде чем Элизабет успела увернуться, он крепко стиснул ее запястье. — Пусти меня! Она рванулась, но Джеймс вывернул ей руку и потащил в угол, где стоял красный диван. Элизабет отчаянно упиралась, но муж оказался сильнее. Он швырнул ее спиной на кожаное сиденье и навалился сверху. — Такой ты мне нравишься куда больше, сучка, чем та дохлая рыбина, которой ты притворяешься в спальне, — прошипел он ей на ухо, задирая юбки. — Не смей! Не трогай меня! — Элизабет беспомощно барахталась, распластанная под тяжелым мужским телом. — Я буду кричать! — Кричи! Джеймс закинул юбки ей на голову, и его рука скользнула в разрез между штанинами панталон. — Кричи! Пальцы грубо вторглись в промежность, царапая ногтями нежную плоть. — Кричи, сучка! Я хочу, чтобы ты кричала, как ниггер, которого секут до кости! Элизабет задыхалась под ворохом юбок, наброшенных ей на лицо. Она ощутила, как Джеймс хватает ее за ноги и разводит их в стороны. Попыталась вывернуться, выскользнуть из-под него, но корсет туго впивался в ребра, стесняя движения, а юбки опутывали тело как рыбацкая сеть. Джеймс вошел в нее и стал резко двигаться, вбивая ее в диван. Было так больно, словно он вгонял в нее деревянный кол. Сердце выпрыгивало из груди, по щекам текли слезы. Нет, она не будет кричать! Она не доставит этому подонку такого удовольствия… И за все то время, что муж насиловал ее, ни звука не слетело с ее до крови закушенных губ. Наконец Джеймс застонал и обмяк, а затем слез с нее, позволив полноценно вдохнуть. Пока Элизабет оправляла юбки и приглаживала растрепанные волосы, муж плеснул себе бренди и снова уселся за стол. — Знаешь, ты, пожалуй, права, — как ни в чем не бывало, заметил он. Элизабет подняла на него заплаканные глаза. — В чем? — глухо спросила она. Джеймс отсалютовал ей бокалом и, пригубив бренди, продолжил: — От дохлого ниггера мало толку. Квимбо — хороший плотник, и вряд ли я быстро найду ему замену. — Надо же! В тебе заговорил голос разума? — Я спустил пар и немного успокоился, — невозмутимо пояснил муж. — Конечно, я его проучу так, чтобы другим неповадно было. Но если он выдержит наказание, то пускай еще поживет. — Ты очень великодушен, — с горькой усмешкой бросила Элизабет. — А теперь, если позволишь, я пойду. — Иди, дорогая. — Джеймс кивнул и поднес бокал ко рту.