Раб моего мужа

На следующее утро Джеймс ни свет ни заря заявился к Элизабет в спальню. — Вставай! — потребовал он, стягивая с нее простыню. — Что случилось? — Элизабет испуганно уставилась на него. — Сегодня воскресенье. Божий день. Грех залеживаться в постели до обеда. «До обеда»? Элизабет выглянула в окно. На небе только разгорался рассвет. Ее охватила злость. — Грех — это продавать своего сына работорговцу! — вырвалось у нее прежде, чем она успела прикусить язык. Джеймс замер, и его серые глаза превратились в ледяные колючки. Элизабет вдруг показалось, что вырез ее сорочки слишком низко открывает грудь, и она судорожно стянула его рукой. — Ты снова лезешь не в свое дело, дорогая? — нарочито спокойно произнес муж. — Да еще и осмеливаешься меня в чем-то упрекать? — Скажи, это правда? — не сдавалась Элизабет. — Майк твой сын? — Да. — Ни один мускул не дрогнул на холеном лице. — И ты продал собственного сына? — А что тут такого? Дети наследуют статус матери. Люси — моя рабыня, ее отродье — тоже, а я не делаю поблажек никому из моих рабов. — Но это же твой ребенок! — вскричала Элизабет, в попытке достучаться до его совести. — Ты вздумала читать мне мораль? — На лице Джеймса заиграла циничная усмешка. — Так вот, дорогая, знай, Майк — далеко не первый щенок, зачатый от моего семени, которого я продаю. За мулатов дают хорошую цену, так что заделывать сосунков черным девкам — выгодное занятие. — Ты чудовище! — пробормотала Элизабет, чувствуя, как, несмотря на жару, по телу пробегает озноб. Джеймс пожал плечами. — Я всего лишь забочусь о процветании «Персиковой долины», — невозмутимо заявил он. — Чтобы дети, которых мне родишь ты, ни в чем не нуждались. Элизабет исподлобья глядела на него, не зная, что на это сказать, а он глумливо продолжил: — Не волнуйся, дорогая, твоих отпрысков я не продам. Даю тебе слово. — Вот уж спасибо, утешил, — буркнула она. — Жду тебя к завтраку. Не опаздывай. Когда он вышел из спальни, Элизабет села на край кровати и закрыла руками лицо. Боже, какой цинизм! Плодить детей и продавать их как поросят. Какой позор! Она тяжело поднялась и позвонила в колокольчик, вызывая служанку. Интересно, видела ли Анна, как Джеймс продал Майка работорговцу? Скорей всего да: прислуга вчера подсматривала изо всех щелей. И действительно, едва Элизабет уселась на пуфик, и черепаховый гребень коснулся ее волос, как Анна сокрушенно покачала головой. — Жуть какая, мадам! — запричитала она. — У меня вчера чуть сердце не разорвалось. Ну как можно было отнять ребенка у матери? Гадость совершил Джеймс, но стыдно стало Элизабет. Да, она старалась это предотвратить, но ничего не вышло. Может, недостаточно старалась? — Ты права, это было ужасно, — вздохнула она. — А вы слыхали, что эта негритянка ляпнула вашему мужу? — не унималась Анна. — Будто бы мальчишка — его сын. — Слыхала, — сухо ответила Элизабет. Обсуждать это со служанкой совершенно не хотелось. Элизабет почему-то казалось, что все потешаются над ней из-за того, что она имела глупость выйти замуж за такого подлеца. Желая поскорее сменить тему, она заметила как бы невзначай: — Я только одного не пойму. Зачем Джеймсу понадобился этот новый негр? — Так ясно, зачем, — отозвалась Анна. — Прислуга вчера весь день об этом судачила. — Да ну? — Элизабет пытливо взглянула на ее отражение. — И что же они говорят? — Этот негр, Самсон, вроде как хорошо разбирается в лошадях. А конюх вашего мужа как раз недавно сбежал. Помните того бедолагу, которого загрызли собаки? Элизабет недоверчиво хмыкнула. — Лишь поэтому? Неужели конюх такая редкость в этих краях? Мне кажется, должно быть что-то еще. Джеймс так отчаянно торговался. — Знаете, мэм, — служанка понизила тон. — Думаю, тут дело еще в бывшем хозяине этого негра. — Ага… — Элизабет наморщила лоб. — И что же с ним не так? — Говорят, ваш муж терпеть его не мог. Обзывал его «негролюбом» и этим, как его… абули… цистом. Этот мистер Бэйли вроде как выступал против рабства и собирался освободить своих рабов. Поговаривают, что на этой почве они с мистером Фаулером и повздорили. Дело дошло до дуэли, и ваш супруг его застрелил. — Да ты что! — ахнула Элизабет. — Джеймс застрелил человека? — Так говорят, мэм. А самое забавное, этот Самсон был секундантом своего господина. — Как это? Разве раб может быть секундантом? — Выходит, что да. Как я поняла, Самсон и этот мистер Бэйли вместе росли. Говорят, они были не разлей вода и держались почти на равных. — Думаешь, мой муж купил Самсона, чтобы на нем отыграться? — Да кто его знает. — Анна пожала плечами. — Вы бы слышали, что Цезарь вчера выдал по этому поводу. — И что же? Анна прочистила горло и пробасила, подражая ворчливому голосу дворецкого: — «Уж масса Джеймс-то собьет спесь с этого ниггера. А то больно этот черномазый о себе возомнил». *** После завтрака Джеймс созвал всех на воскресную проповедь. Она проходила на лужайке за Большим Домом, неподалеку от хижин рабов. Элизабет и миссис Фаулер сидели в принесенных с террасы плетеных креслах. Вокруг собрались надзиратели и домашняя челядь, а полевые негры, сегодня освобожденные от работ, выстроились на траве. Навскидку Элизабет насчитала около сотни рабов. Они были в грубой, застиранной одежде, но выглядели довольно опрятно — явно принарядились по случаю выходного дня. Мужчины надели соломенные шляпы, а женщины повязали на манер тюрбанов цветные платки. Джеймс в белоснежной плоеной сорочке, бежевых бриджах и светлом сюртуке расхаживал по лужайке с евангелием в руках. Раскрыв книгу, он благоговейно снял шляпу, всем своим видом выказывая благочестие и кротость. — Соберитесь вокруг меня, овечки мои! — словно заправский пастырь произнес он, вальяжно приближаясь к рабам. Те сгрудились теснее, не поднимая голов. Джеймс прочистил горло, пролистнул несколько страниц и начал торжественно вещать: — Рабы, под игом находящиеся, должны почитать господ своих достойными всякой чести, дабы не было хулы на имя Божие и учение. Он выдержал эффектную паузу и обвел глазами паству. Негры стояли понурившись и исподлобья зыркали на него. Никто не проронил ни слова, и Джеймс продолжил: — Те, которые имеют господами верных, не должны обращаться с ними небрежно, потому что они братья; но тем более должны служить им, что они верные и возлюбленные и благодетельствуют им. Учись сему и увещевай, почитать господ своих достойными всякой чести. Он заливался соловьем, призывая рабов к послушанию, и скоро Элизабет совсем утратила нить в его запутанных речах. Святая Библия, кнут, надсмотрщики, кандалы — все средства хороши, чтобы заставить несчастных людей с утра до ночи горбатиться на господ. Одурманить, облапошить, запугать — лишь бы ни проблеска мысли о справедливости и свободе не промелькнуло в их курчавых головах. Скользя взором по толпе, Элизабет заметила в ней Самсона. Он был единственным из всех рабов, кто посмел не опустить головы. Когда их взгляды встретились, он отвел глаза не сразу, а лишь через пару секунд. Элизабет ощутила, как к щекам приливает кровь, и усиленно замахала на себя веером. «Уж масса Джеймс-то собьет спесь с этого ниггера», — пришло ей на ум. Она украдкой посмотрела на мужа. Тот продолжал нараспев зачитывать строки из евангелия: — Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. «Почему Бог такой кровожадный? Разве он не должен быть против несправедливости и страданий? — мелькнула крамольная мысль, но Элизабет тут же отогнала ее привычным: — Неисповедимы пути Господни». — Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? — увещевал Джеймс. — Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу. Ибо вы к тому призваны, потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его. Все слушали его в почтительном молчании, но неожиданно в толпе рабов раздался всхлип. Джеймс осекся, и все уставились на нарушительницу спокойствия. Ею оказалась Люси — рабыня, у которой вчера отобрали ребенка. Ее щеки блестели от слез, а грудь сотрясалась от рыданий. — В чем дело? — недовольно закудахтала свекровь. — Мистер Браун, утихомирьте эту негритянку! — Будет сделано, мэм, — ухмыльнулся тот. Он направился к плачущей Люси, вынимая из-за пояса кнут. Окружавшие ее негры отшатнулись, оставив ее одну. Лишь Самсон не двинулся с места. Он стоял рядом и хмуро смотрел на приближающегося Брауна. — Закрой пасть, черномазая тварь! — рявкнул управляющий и щелкнул кнутом в воздухе прямо у нее перед лицом. Люси завыла еще громче, а Браун принялся неспешно раскручивать кнут над головой. Элизабет заметила, что Самсон весь подобрался, как хищник перед прыжком… — Мистер Браун! — выпалила она. — Прекратите! Надзиратель замер, посмотрел на нее, затем перевел взгляд на хозяина. — Джеймс! — Элизабет повернулась к супругу. — Прошу тебя, давай хотя бы в воскресенье не будем устраивать балаган! На лице мужа заиграла издевательская ухмылка. — Ну что ж, раз ты просишь… — Он махнул рукой управляющему. — Оставь ее Билл. Побереги силы. Они тебе сегодня еще понадобятся. — Ты у меня еще попляшешь, черномазая! — Надзиратель замахнулся на Люси, но не ударил ее, а принялся сворачивать кнут. — Что уставился, образина? — ощерился он на Самсона, который не спускал с него глаз. — А чего ты хотел, Билл? — глумливо произнес Джеймс. — Ты же знаешь, кто был его прежним хозяином. У них на плантации с ниггерами цацкались, как с белыми господами. Он вразвалочку подошел к Самсону и встал напротив него, заложив пальцы за лацканы сюртука. Негр был чуть выше Джеймса, и тому пришлось слегка задрать подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. — Гляди-ка, разоделся, как белый, — сострил Джеймс, разглядывая одежду Самсона — светлую рубаху, кремовый жилет и бежевые штаны из добротного сукна. — Не желаете ли сигару, «сэр»? Самсон молчал, мрачно глядя на господина. Люси перестала всхлипывать и только шмыгала носом, а остальные негры, потупившись, стояли вокруг. — Что ж, ниггер, ты должен кое-что уяснить, — снова заговорил Джеймс. — Здесь, в «Персиковой долине» установлены свои правила, которым все обязаны подчиняться. Правила очень просты — они записаны в Святой Библии. Усердно трудиться, почитать своих господ и не пытаться сбежать. Очень просто, не так ли? Самсон нехотя кивнул. — Да, сэр. Джеймс повернулся к остальным рабам и продолжил: — Однако среди вас есть паршивые овцы, которые идут против Слова Божьего. Таким овцам нужно преподать урок. И пускай это будет поучением для всех вас. — Он кивнул Биллу Брауну. — Приведи Квимбо. — Слушаюсь, сэр, — ответил тот. Он кликнул Чака и Томаса — своих белых подручных, и они направились к раскинувшемуся посреди лужайки вековому дубу. После поимки Квимбо Элизабет ни разу не слышала, чтобы кто-то о нем упоминал, и почему-то решила, что инцидент исчерпан. Но сейчас ледяная тревога зашевелилась в груди. Что за очередную гадость задумал муженек? Надзиратели подошли к дубу. Приподнявшись в кресле, Элизабет заметила в траве под деревом прямоугольный люк. Чак с кряхтением выдвинул огромный засов, затем вместе с Томасом взялся за рукоятки, и они стали поднимать ржавую крышку. Тем временем к ним подошел один из негров с ведром воды. Когда крышку откинули, Элизабет встала с кресла и заглянула в люк. Там, в тесном пространстве размером с гроб скрючился обнаженный негр. Она в ужасе зажала ладонью рот. Неужели Квимбо целую неделю провел в этом железном ящике? Днем — палящий зной, ночью — стылый холод… Страшно подумать, какие страдания пережил этот человек! Господи, а она-то, дура, поверила, что Джеймс простил ему побег. Внутрь плеснули ведро воды, и над лужайкой разнесся отчаянный вопль. Надзиратели склонились над ящиком и вытащили оттуда орущего Квимбо, мокрая кожа которого ослепительно блестела на солнце. Он и впрямь был в чем мать родила, и Элизабет отвела глаза. — В чем дело, дорогая? — от мужа не укрылось ее смущение. — Вид животного в первозданном облике оскорбляет твой девственный взор? — Джеймс, ты же обещал пощадить его. — Она до хруста сжала в руках сложенный веер. — Я сказал, что не убью его. Но он должен быть наказан за свой проступок. — Он и так достаточно наказан. Неделя в этом гробу… Это какое-то безумие! Она снова взглянула на Квимбо. Худой, изможденный, он не мог даже стоять на ногах. Надзиратели тащили его под руки, и его ноги беспомощно волочились по траве. — Ошибаешься, дорогая, — сказал Джеймс. — Ниггеры способны вынести куда больше, чем ты представляешь. Эти скоты — искусные притворщики, они просто пытаются давить на жалость. — Тебя бы посадить в этот ящик! Посмотрела бы я, как бы ты давил на жалость! — возмутилась Элизабет. Свекровь негодующе вскинула голову, а Джеймс оглушительно расхохотался. — Боже, на ком я женился! — воскликнул он. — Что за злобная маленькая мегера! Я, право, начинаю тебя бояться. Похоже, мне следует засунуть в этот ящик тебя. — Давно пора, — поддакнула миссис Фаулер, обмахиваясь веером так рьяно, что черные ленты ее чепца реяли как флаги на пиратском корабле. Тем временем Квимбо подтащили к столбу, вкопанному посреди утоптанной площадки, и сунули его руки в кандалы, свисающие с верхушки на цепях. — Что ты собираешься с ним делать? — дрогнувшим голосом спросила Элизабет. — То, что каждый добрый хозяин обязан делать с этими неблагодарными существами, — ответил Джеймс. — Учить их уму-разуму. Он повернулся к неграм. — Рабство — это божественный порядок, установленный для вашего же блага, — с пафосом произнес он. — Вам не выжить в свободном мире, потому что ваш народ туп и ленив, и вы не сможете конкурировать с разумной белой расой. Квимбо нарушил этот порядок и будет сурово наказан. И я надеюсь, вы все усвоите этот урок. Квимбо, прикованный к столбу, едва стоял на ногах. По его жилистому темно-коричневому телу то и дело пробегала судорога. — Для начала, — продолжил Джеймс, — паршивую овцу нужно клеймить, дабы каждый знал, что перед ним — неблагодарная тварь, посмевшая сбежать от своего господина. Элизабет застыла от ужаса. Возле столба горела жаровня, а рядом с ней топтался Билл Браун, и только сейчас она заметила, что он держит железный прут, одним концом погрузив его в пламя. — Ну что там? — нетерпеливо окликнул Джеймс. — Все готово. — Надзиратель ухмыльнулся и поднял прут. На его конце светилось оранжевым раскаленное клеймо. — Джеймс, ты же не собираешься в самом деле… — пролепетала Элизабет, чувствуя, как между лопаток стекает холодный пот. Он подошел к ней с мерзкой ухмылочкой на лице. — Разумеется, собираюсь, моя дорогая. Я выжгу на его обезьяньей морде букву Б — «беглец». Вот здесь. Он протянул руку и пальцем начертил у Элизабет на щеке воображаемую букву. Она отшатнулась. Муж хмыкнул и повернулся к Биллу Брауну. — Ну что ты там возишься? Давай скорее! — Да, мистер Фаулер. С раскаленным прутом в руках управляющий приблизился к рабу. Тот в ужасе покосился на пылающее клеймо и чуть слышно пробормотал: — Не надо, масса Джеймс! Прошу вас! — Раньше надо было думать, — безразлично бросил тот. — Пожалуйста, пощади его! — взмолилась Элизабет. — Он больше не будет сбегать! — Угомонись! — отмахнулся муж. — Пусть радуется, что я не приказал отрубить ему ногу. Томас схватил Квимбо за волосы и заставил поднять голову. Билл Браун ткнул его в щеку клеймом. Шкворчание горящей плоти утонуло в пронзительном вое раба. Пошел дым, запахло жареным мясом. Элизабет зажмурилась. К горлу подкатила тошнота, и она затаила дыхание, с трудом сдерживая рвоту. Через несколько бесконечно долгих секунд вопль затих. Осмелившись открыть глаза, Элизабет увидела, что Браун отнял клеймо от щеки. На блестящем от слез лице Квимбо дымилась багровая «Б» с обугленными краями. — Теперь порка бичом, — сообщил Джеймс. — Пятьдесят ударов. По толпе прокатился изумленный вздох. — Мистер Фаулер, может, лучше плетью, а не бичом? — осторожно спросил Билл Браун. — Пятьдесят ударов бичом — это верная смерть. — Сдохнет так сдохнет, туда ему и дорога, — равнодушно бросил Джеймс. — Нет, пожалуйста! — Элизабет вцепилась мужу в ладонь. Он с раздражением выдернул руку и повернулся к рабам. — Тот, кто отведет взгляд, займет его место, — отчеканил он, и негры нехотя подняли глаза. Элизабет посмотрела на Самсона. Его широкие ноздри раздувались от гнева, кулаки были крепко сжаты. Джеймс кивнул Брауну. — Приступай!