Раб моего мужа

Спустившись наутро к завтраку, Элизабет обнаружила, что ни Джеймса, ни миссис Фаулер за столом нет. — Масса уехал в Мейкон, — бойко доложила Сара, отодвигая стул. — А мисс Дороти слегла с этой, как ее… мигренью. Что ж, тем лучше. Элизабет не слишком жаждала лицезреть постную мину свекрови и самодовольную рожу муженька. Радуясь внезапному одиночеству, она приступила к еде. — Кофе, мэм? — спросила Сара. — Да, пожалуйста. Негритянка подошла к столу и взяла кофейник. — Спасибо вам, — наполняя чашку, вполголоса проговорила она. — За что? — Элизабет недоуменно подняла глаза. Рабыня с опаской оглянулась на Цезаря, который околачивался в дверях, и тихо сказала: — За Самсона. Не вступись вы за него, его забили бы до смерти. Никто не выдержит пятьдесят ударов бичом. Перед глазами возникла истерзанная, окровавленная спина, и к горлу подкатил ком. Элизабет отодвинула вафли. — Как он? — спросила она. — Плохо, мэм, — вздохнула Сара. — У нас закончилась мазь для лечения ран, а мисс Дороти сказала, что до конца месяца больше не даст. Элизабет сердито фыркнула. Что за идиотские порядки на этой плантации! — Идем! Она вскочила так резко, что едва не опрокинула стул. Подхватив юбки, вылетела из столовой и, не обращая внимания на оторопевшего Цезаря, понеслась на второй этаж. — Миссис Фаулер! — Она бесцеремонно забарабанила в спальню свекрови. Дверь открылась. На пороге стояла перепуганная Роза с флакончиком нюхательной соли в руках. Элизабет отодвинула ее плечом и решительно шагнула внутрь. Свекровь с мокрой тряпкой на лбу возлежала в кровати, утопая в белоснежных сугробах перин. — В чем дело? — страдальчески вопросила она. — Дайте мне ключ от кладовой, где хранятся лекарства, — потребовала Элизабет. — Зачем? — Мне нужна мазь для заживления ран. — Для того ниггера, что ли? — За того ниггера ваш сын, между прочим, отвалил уйму денег. Я понимаю, что вам плевать на страдания раба, но подумайте, какие убытки понесет ваше имение, если он умрет. — Но я уже выдавала банку мази на этот месяц! — возмутилась свекровь. — Она закончилась. Наверное, вы слишком часто порете ваших рабов. — Они должны лучше работать, чтобы нам не приходилось их пороть. Элизабет уперла руки в бока. — Все, хватит! Некогда мне с вами пререкаться. Где ключ? Опешив от такого напора, миссис Фаулер скорбно поджала губы и трагично закатила глаза. Элизабет неотрывно сверлила ее выжидающим взглядом. Поняв, что от нее не отстанут, свекровь указала костлявым пальцем на секретер. — В левом верхнем ящике, — надменно бросила она и с видом мученицы откинулась на подушки. — Возьми и оставь меня в покое! Элизабет подошла к секретеру и извлекла из него увесистую связку ключей. Когда она задвигала ящик, взгляд зацепился за стоящий на полке пузырек с надписью «Лауданум». Несколько лет назад она упала с лошади и сломала руку, и это средство — настойка опия — было единственным, что унимало боль. Правда к нему легко пристраститься — несколько недель после отмены у Элизабет ломило суставы, и побаливала голова. Но это ерунда по сравнению с муками, которые, должно быть, испытывает Самсон. Оглянувшись на свекровь, Элизабет украдкой сунула пузырек в карман и вышла за дверь. К достоинствам миссис Фаулер относилось скрупулезное ведение хозяйства, поэтому каждая коробочка, скляночка и флакончик имели аккуратную подпись. В глаза бросилась оранжевая стеклянная банка с широким горлышком и этикеткой «Мазь для заживления ран». Элизабет сняла ее с полки и, открутив крышку, понюхала. Пахло душистыми травами и бараньим жиром. — Да, это она, — кивнула Сара, взглянув на банку. — Возьми, и отнеси ее Самсону. Элизабет протянула ей мазь, но негритянка вскинула руки. — Простите мэм, но мне нельзя отлучаться из дому до конца рабочего дня. Цезарь тут же помчится докладывать мисс Дороти, и меня высекут. — О, господи! — простонала Элизабет. — Ладно, я сама отнесу. Где мне его найти? — Сами? — Сара ошалело уставилась на нее. — Ну… Анну с собой возьму. А что такого? — Ничего, мэм… Просто… — Что? — Мисс Дороти ни разу в жизни не заглядывала в негритянский поселок. — Я — не мисс Дороти. Так где мне искать Самсона? Сара суетливо поправила сбившийся тюрбан и оглянулась по сторонам. Убедившись, что вездесущий Цезарь их не подслушивает, произнесла: — Масса Джеймс приказал Люси забрать его к себе. Вы как за конюшню завернете, то сразу увидите — первая хижина с краю, возле колодца. — Хорошо, — кивнула Элизабет. — И знаешь что? Пойдем на кухню, захвачу чего-нибудь перекусить. — Да, мэм. На кухне безраздельно властвовала тетушка Глория — дородная негритянка с необъятной грудью и круглыми, лоснящимися от печного жара щеками. Увидев Элизабет, она расплылась в ослепительной улыбке. — Ах, мисс Элизабет, радость-то какая! Заходите скорее, садитесь. Чем старая Глория может вам услужить? Элизабет слегка опешила от такого радушия. Она пояснила, что хочет отнести Самсону еды, и кухарка тут же схватила с полки корзинку для пикника и принялась наполнять ее всякой снедью. Когда корзинка ломилась от свертков с хлебом, сыром и ветчиной, Элизабет позвала Анну, и вместе с ней отправилась в негритянский поселок. Стояла адская жара и, пересекая сад, Элизабет жалела, что не взяла с собой ни веера, ни зонта. Горячий ветер доносил с полей пение негров и грубые окрики надзирателей. Бедные рабы, вынужденные горбатиться под палящим солнцем! Целый день — от рассвета до заката — они возделывают хлопок, который поступает на текстильные мануфактуры Новой Англии или на бостонские склады, а оттуда — в Ливерпуль. Так «белое золото» превращается в настоящее и течет в карманы богачей, которые нежатся в роскоши, паразитируя на рабском труде. «Южане ни за что не согласятся освободить рабов, — с горечью подумала Элизабет. — Они даже готовы выйти из Союза, хоть это и грозит войной. А Север не отпустит Юг, потому что… чего уж тут скрывать… мы тоже наживаемся на хлопке. Взять хотя бы фабрики моего отца…» Размышляя о несправедливости жизни, Элизабет добралась до хозяйственного двора. Большинство негров трудилось в поле, и здесь было безлюдно. Лишь кузнец размеренно стучал молотом по заготовке, да две старухи кипятили в чанах белье. Они проводили Элизабет и Анну удивленными взглядами и снова принялись за работу. За конюшней лежал негритянский поселок. Дощатые лачуги жались друг к другу как куры на насесте, а на протянутых между ними веревках сохло выцветшее тряпье. Повсюду веяло такой убогостью и нищетой, что Элизабет стало не по себе. Посреди вытоптанной площадки торчал колодец, а неподалеку, как и говорила Сара, стояла хижина, сколоченная из серых досок. Элизабет огляделась по сторонам, чтобы спросить, здесь ли живет Люси, но вокруг не было ни души. Во рту пересохло, язык стал шершавым словно наждак. Элизабет попросила Анну достать из колодца воды, а сама подошла к хижине и потянула на себя дверь. Створка с жалобным скрипом поддалась. Повеяло подгоревшей кукурузной кашей вперемешку с тяжелым духом запекшейся крови. Очаг, грубый стол и койка под лоскутным одеялом составляли скудную обстановку лачуги. В полутьме Элизабет не сразу разглядела брошенный в угол тюфяк и человека, ничком лежащего на нем. — Самсон? — окликнула она, нерешительно переступая порог. Лежащий со стоном пошевелился и повернул голову. По подолу платья он, видимо, понял, что перед ним госпожа, и попытался встать. — Лежи-лежи, — торопливо сказала Элизабет. Глаза окончательно привыкли к полумраку, и она разглядела его спину. Там не было живого места. Вся исполосованная, расчерченная глубокими бороздами, она представляла собой месиво из лохмотьев рассеченной кожи и запекшейся крови. У Элизабет перехватило дыхание, и она с трудом проглотила застрявший в горле ком. — Мисс… Элизабет? — еле слышно пробормотал Самсон. — Да, это я… Ты хочешь пить? — Да… пожалуйста… В хижину как раз вошла Анна с ведром. Взяв со стола тыквенную бутылку, Элизабет наполнила ее водой и, достав из кармана пузырек «Лауданума», накапала несколько капель. Самсон начал медленно подниматься, опираясь на руки. Как бы он ни старался не тревожить раны, было видно, что каждое движение причиняет ему сильную боль. Наконец он, тяжело дыша, встал на колени, и Элизабет протянула ему воду. — Возьми. Я добавила туда лекарство. Тебе станет легче. — Спасибо, мэм, вы очень добры, — хрипло сказал Самсон, принимая бутылку из ее рук. Он пил так жадно, что его кадык с шумом двигался верх и вниз. Когда бутылка опустела, Самсон вернул ее Элизабет. — Спасибо. — Хочешь есть? — спросила она, доставая из корзины сверток. — Благодарю, мэм, не хочется, — ответил он и добавил: — А вы бы не могли оставить это для Люси? — Конечно, оставлю, — кивнула Элизабет. — Но ты должен есть, чтобы набраться сил. — Я поем, мисс Элизабет, обещаю. — Хорошо. Я принесла мазь для твоей спины. Элизабет достала из корзины оранжевую банку. И что теперь? Самсон не сможет сам намазать свою спину, а Люси вернется с поля только после заката. Может, Анна?.. Элизабет оглянулась на служанку, но та привалилась к косяку и выглядела такой бледной, словно собиралась вот-вот хлопнуться в обморок… Что ж. Придется сделать это самой. Она стянула митенки с рук. — Ты можешь встать? — спросила она Самсона. — Нужно очистить тебе раны. — Да, мэм. — Он с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, встал посреди лачуги. Элизабет принялась поливать водой носовой платок и осторожно промокать спину, смывая сукровицу и запекшуюся кровь. Самсон не шевелился, но всякий раз, когда влажная ткань касалась истерзанной плоти, было видно, как напрягаются его мышцы. Промыв раны, Элизабет откупорила банку. Зачерпнув немного мази, она поднесла руку к ране, пересекающей спину выше лопаток. Ее пальцы дрожали, и когда она, как можно нежнее, прикоснулась к разорванной коже, Самсон выгнулся и со свистом втянул воздух ртом. Она тут же отдернула руку. — Больно? — Пустяки, мэм… Немного щиплет. — Наверное, так и должно быть. Тебя раньше не секли? — Никогда, мэм. «Мой муж — сволочь», — подумала Элизабет, но не стала высказывать это вслух. Как бы она ни презирала Джеймса, жена не должна на людях дурно отзываться о супруге. — А кто был твоим прежним хозяином? — спросила она, набирая еще мази из банки. — Мистер Чарльз Бэйли, — ответил Самсон и снова вздрогнул, когда она коснулась его спины. — Он был хорошим человеком? — Да, мэм, очень. Мы выросли вместе. Бок о бок прошли Мексиканскую войну. Я был его конюхом и личным слугой, но он относился ко мне скорее… как к товарищу, а не к рабу… Простите, что смею так говорить. — Тебе не нужно просить прощения, — сказала Элизабет, продолжая легкими мазками наносить снадобье. — Но ты должен понять, что мой муж, к сожалению, не такой. С губ Самсона сорвался горький смешок. — Я уже это понял, мэм. Ощутил, так сказать, на собственной шкуре. Люси сказала, если бы не вы, он бы запорол меня до смерти. Элизабет не ответила, но при воспоминании о вбивающемся в глотку члене, и вязкой сперме, противно заполняющей рот, желудок скрутило тошнотой. Поступила бы она так же снова, знай, чего именно потребует от нее Джеймс? Взгляд упал на серебрящуюся от мази спину, перепаханную рваными черными бороздами. Да. Она бы сделала это. Не смогла бы допустить, чтобы человек погиб такой мучительной смертью у нее на глазах. — Пожалуйста, не перечь ему больше, — попросила она, зачерпывая пальцами мазь. — Он очень вспыльчив, и я не уверена, что в следующий раз смогу тебя защитить. Самсон немного помолчал, задумавшись, затем сказал: — Постараюсь, мэм. Но если мистер Фаулер снова прикажет мне кого-нибудь выпороть… то вы не вступайтесь за меня. Пусть он засечет меня до смерти, но бить для него негров я не стану. Элизабет вздохнула, чувствуя, что горло перехватило от подступивших слез. Какая несправедливость, что над хорошими людьми властвуют такие ничтожества, как ее муж! Неужели это Бог установил такой порядок? И чем же он тогда, скажите на милость, лучше дьявола? Испугавшись столь еретических мыслей, Элизабет невольно обернулась на Анну. Та стояла на страже, выглядывая наружу через приоткрытую дверь. Да, лучше бы не попадаться никому на глаза. Судя по всему, на этой плантации не принято, чтобы госпожа навещала своих рабов. Вряд ли Джеймс и свекровь одобрят этот поступок. Справиться о здоровье слуги, принести ему лекарство — это одно. Но собственноручно намазывать спину полуголому мужчине… Взгляд невольно скользнул по телу Самсона. Могучая шея, широкие мускулистые плечи, затылок, покрытый бархатистой россыпью крохотных завитков… Элизабет вдруг бросило в жар. — Ладно, Самсон, поправляйся, — пробормотала она. — Я оставлю мазь. Скажи Люси, чтобы завтра она снова намазала тебе спину. — Спасибо, мэм, — тихо отозвался Самсон. — Да благословит вас Господь! Закрутив банку, Элизабет принялась оттирать с рук жирную мазь. — Поторопитесь, мадам! Кто-то идет! — встревожено сообщила служанка, выглядывая за дверь. Элизабет вздрогнула. Если это Джеймс, то ей несдобровать! Она перехватила растерянный взгляд Самсона. — Скорее, ложись! — велела она ему. Если муженек застукает ее здесь, она соврет, что всего лишь приносила лекарство. Самсон улегся на свой тюфяк, а Элизабет и Анна вышли наружу. К счастью, к колодцу подъехал не Джеймс, а Билл Браун. Судя по всему, он собирался напоить свою лошадь. Элизабет сдержанно кивнула ему и, не снизойдя до каких-либо объяснений, направилась к Большому Дому. — Какая вы храбрая, мадам! — восхитилась Анна, когда они, оставив управляющего недоуменно таращиться им вслед, шагали через персиковый сад. Ее пухлые щеки раскраснелись, и служанка больше не выглядела бледной тенью, готовой в любой момент лишиться чувств. — С чего ты взяла? — с улыбкой поинтересовалась Элизабет. — Я бы в жизни не отважилась дотронуться до чернокожего. Они такие… — Какие? — Ну… не такие, как мы. Элизабет вспомнила свое первое утро в «Персиковой долине». Как сама не решалась прикоснуться к плечу Майка, чтобы его разбудить, а потом, когда все-таки осмелилась, то не умерла и не превратилась в лягушку. — Нет, Анна. Они такие же, как мы, — твердо заявила она. — Они так же думают, чувствуют, страдают… Просто рабовладельцам удобнее считать их говорящими животными. Наверное, так им спокойнее спится по ночам. *** Когда Джеймс вернулся домой, свекровь не преминула пожаловаться ему на Элизабет. Масла в огонь подлил и Билл Браун, поведавший господину, что застукал его жену выходящей из негритянской хижины. После ужина Элизабет собралась подняться к себе, но Джеймс схватил ее за руку и поволок в свой кабинет. — Потрудись объяснить свое поведение, дорогая супруга, — потребовал он, швырнув ее на диван. Элизабет дерзко вскинула подбородок. — Мне нечего тебе объяснять. — Разве? — Муж угрожающе навис над ней, уперев руки в бока. — А кто ворвался к маме в спальню и потревожил ее покой? — Я всего лишь попросила ключ от чулана с лекарствами. — Зачем? — Джеймс окинул ее презрительным взглядом. — Ты больна? — Ты прекрасно знаешь, что это не для меня, — огрызнулась Элизабет. — Просто я забочусь о твоем имуществе. — Надо же! — Муж прошелся до каминной полки и наполнил из графина бокал. — Значит, ниггеры все-таки «имущество», а не люди? Быстро же ты меняешь свои взгляды, дорогая! — И чем ты недоволен. Разве не этого ты хотел? — Так я тебе и поверил! — Серые глаза прожигали холодом до самых костей. — Как-то уж слишком самоотверженно ты заступалась за это… «имущество». По его губам пробежала сальная улыбка. Он отхлебнул бренди, поставил бокал на полку и подошел дивану. Элизабет отшатнулась, но Джеймс схватил ее за волосы и притянул к своему паху. В щеку уперся бугор, оттопыривающий сукно его брюк. — Не трогай меня! — Элизабет попыталась оттолкнуть мужа, но ей это не удалось. — Не дергайся, дорогая, — процедил Джеймс, расстегивая ширинку. — Иначе тот ниггер получит свои оставшиеся двадцать пять ударов. Перед глазами возникла спина Самсона, вздувшаяся решеткой кровавых рубцов, и Элизабет, перестав сопротивляться, обмякла. — Ты же этого не хочешь, любимая? — Муж достал член и провел влажной головкой по ее губам. — Значит, придется тебе снова как следует поработать ртом.