Раб моего мужа

Остаток дня Элизабет не находила себе места. Раз за разом она прокручивала в голове произошедшее и не могла сосредоточиться ни на чем ином. Она то вспоминала, как сладок был поцелуй, и томно вздыхала, прижимая к груди маленькую подушку, то приходила в ужас от глубины собственного падения и начинала молить Всевышнего о пощаде. Да, Джеймс — мерзавец и негодяй, но разве это повод ему изменять? Разве не клялась она перед алтарем быть верной и в горе и в радости, пока смерть не разлучит их? Но, с другой стороны, жизнь так быстротечна и коротка! Обидно профукать ее в браке с ненавистным человеком, так и не вкусив радостей плотской любви. А поцелуй Самсона обещал так много… Именно то, что воспевают в романах — эйфорию, желание, страсть. Как можно добровольно себя этого лишить? «А что, если никакого рая и ада не существует? — подумала Элизабет, рывками покачиваясь в кресле-качалке. — И те, кто страдают в надежде на загробную жизнь, просто круглые дураки». Но она тут же втянула голову в плечи и с опаской глянула в потолок, устрашившись, что за подобное богохульство Господь безотлагательно поразит ее громом. А даже если ее и не настигнет Божья кара, вдруг кто-нибудь заметит, как Самсон залезает к ней на балкон? На ум пришла история, услышанная у Паркеров в гостях — о женщине, родившей цветного младенца. Все закончилось ужасной смертью трех человек. А, судя по тому, что Джеймс был полностью солидарен с обманутым мужем, пощады от него ждать не придется. Нет, мимолетное удовольствие не стоит такого риска… Разве что, если все обставить с умом… Пить настой от беременности… После отъезда мужа Элизабет бросила его принимать, но на донышке еще немного оставалось… «Боже, я что, всерьез обдумываю, как буду спать с рабом? — одернула себя Элизабет. — Ну уж нет! Я сейчас же пошлю к нему Анну. Пусть передаст, чтобы он не приходил». Она уже занесла руку над колокольчиком, но замерла. «И что я ей скажу? Не признаваться же, что позвала Самсона в спальню… Хм… Пусть скажет ему, что я передумала… допустим… идти вечером на прогулку. Надеюсь, он поймет, что я имела в виду… А если нет? Вдруг он подумает, что Анна в курсе, и сболтнет ей лишнего? Господи, как же все сложно! Что же делать? Написать ему записку? Нет, это еще хуже. Кто знает, в чьи руки она попадет… Да и Самсону достанется на орехи, если кто-то пронюхает, что он умеет читать. Нет, это тоже не выход». Элизабет еще долго качалась в кресле, обдумывая всевозможные варианты, и в конце концов в голову не пришло ничего лучше, чем дождаться Самсона и самой с ним поговорить. «Он же не набросится на меня с порога как дикий зверь. Я объясню ему, что это был мимолетный порыв. Временное помутнение рассудка. Извинюсь перед ним. Должен же он понимать, что между нами ничего быть не может». — Вы сегодня какая-то взбудораженная, мадам, — заметила Анна, когда Элизабет за ужином в очередной раз уронила вилку. — Что-то случилось на прогулке? — А? — Элизабет рассеяно подняла глаза. — У вас из рук все валится. Вас что-то беспокоит? — Ах нет, все хорошо. — Натужно улыбнувшись, Элизабет отрезала себе кусок отбивной. Служанка чересчур любопытна. Надо отослать ее пораньше, чтобы к тому времени, как явится Самсон, она уже крепко спала. Так Элизабет и поступила. Сразу после ужина она объявила, что собирается лечь спать. Анна помогла ей раздеться и совершить вечерний туалет, а затем ушла к себе. Едва служанка ступила за порог, Элизабет встала с кровати и, доковыляв до двери, замкнула ее на ключ. Его она еще днем потребовала у свекрови, сославшись на то, что без мужчины в доме ей страшно спать с незапертой дверью. На ней была лишь ночная сорочка. Надо бы что-то надеть. Элизабет сняла со спинки кресла пеньюар и, набросив на плечи это легкомысленное облако шелка и кружев, взглянула на себя в зеркало. Не слишком ли откровенно? Ведь давать Самсону от ворот поворот куда уместнее в строгом, застегнутом на все пуговицы платье… Но потом пришлось бы звать Анну, чтобы та помогла его снять. В шкафу висел зимний капот. Может накинуть его? Но Элизабет тут же отмела эту мысль: в такую жару ее мигом хватит тепловой удар. В качестве компромисса она повязала поверх пеньюара кружевную шаль и плюхнулась в кресло. Взяв со столика книгу, она попыталась читать, но буквы плясали и расплывались перед глазами, а мысли витали далеко от туманного Лондона и злоключений юного сироты. Солнце село и для чтения стало слишком темно. Элизабет зажгла свечу и, подперев кулаком подбородок, уставилась на пляшущий огонек. Из приоткрытой балконной двери веяло теплым, как парное молоко, ветерком, доносившим пение негров, идущих с полей. С террасы слышался бубнеж свекрови, распекающей Розу и Сару за плохо выбитые ковры, а с хозяйственного двора обрывочно долетали стук молота по наковальне и мычание пригнанных с пастбища коров. Постепенно все затихло, и плантация начала погружаться в сон. Элизабет уговорилась с Самсоном на полночь и постоянно прислушивалась, не пробьют ли внизу часы. Ожидание сводило ее с ума. Хотелось уже поскорее со всем покончить. Объяснить Самсону, что между ними ничего быть не может, и со спокойной душой лечь спать. «Я мечтал об этом с той самой минуты, как увидел вас». Неужели он и вправду на что-то рассчитывает? Очень глупо с его стороны. Элизабет, усиленно замахала на себя веером. Хотя, это ведь она пригласила его к себе. А разве раб посмеет отказаться от приглашения госпожи? У него просто нет выбора. Даже если бы его позвала не Элизабет, а свекровь… Воображение тут же нарисовало картину: миссис Фаулер тянет к Самсону крючковатые пальцы, и похотливая усмешка змеится по ее тонким губам… Брр! Нет ничего отвратительней хозяина, который пользуется бесправностью раба, чтобы утолить свою низменную страсть. И она сама едва не стала такой хозяйкой. Даже если она не столь безобразна и стара, как свекровь, это не дает ей права заставлять Самсона с риском для жизни пробираться к ней в спальню. «Нет. Когда он явится, я скажу ему, что передумала, и на этом все», — окончательно решила она и, захлопнув веер, швырнула его на стол. В комнате было жарко, лицо вспотело, и Элизабет собралась доковылять до уборной, чтобы умыться. Но едва она приподнялась в кресле, как колыхнулась занавеска на балконной двери. Элизабет схватилась рукой за грудь и замерла. Створка приоткрылась, и в спальню проскользнул Самсон. В полумраке просияла белозубая улыбка. — Я здесь, мэм, — произнес он, переминаясь у окна. — Я вижу. — С нервной усмешкой Элизабет указала на стул напротив. — Пожалуйста, присядь. Он притворил балконную дверь и, подойдя к стулу, сел на краешек сиденья. Элизабет заметила, что Самсон гладко выбрит. — Понимаешь ли… — Ее бросило в жар, и она, схватив со стола веер, усердно замахала им на себя. — Я… Мне… Понятия не имею, что на меня сегодня нашло, но… в общем… Она замялась, не зная, как продолжать. Заготовленная речь начисто вылетела из головы. В тусклом отблеске свечи она увидела, как улыбка сползла у Самсона с лица. — Понимаю, — сказал он, опуская взор. — Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Простите, если я вас чем обидел… — Нет-нет, это ты меня извини. Просто, какое-то странное умопомрачение… Давай все забудем. Сделаем вид, будто ничего не произошло… Тоскливый взгляд черных глаз пронзил ее насквозь. Самсон покачал головой. — Нет, мисс Элизабет, я не забуду… — Он поднялся со стула. — Но вам не о чем волноваться. Клянусь, ни одна живая душа не узнает… А сейчас я лучше пойду. Горло сдавило, в носу защекотало от слез. Не в силах произнести ни слова, Элизабет кивнула. Самсон направился к балкону. Элизабет встала, чтобы закрыть за ним дверь, но наступила на больную ногу, и ее — от щиколотки до бедра — пронзила тысяча раскаленных игл. — Ай! — Колено подогнулось, и Элизабет схватилась за спинку кресла, чтобы не упасть. Самсон тотчас же оглянулся. — Что случилось? — встревожено спросил он. — Нога! — пробормотала она, боясь вдохнуть, чтобы не усилить боль. Голень кололо так, будто под кожу насыпали толченого стекла. — Болит? — Да. — Разрешите, я посмотрю. Она кивнула. Самсон подошел к ней. — Ложитесь на кровать. Так вам будет удобнее. Элизабет снова кивнула. Пожар в ноге начал понемногу стихать, но стоило ею пошевелить, как пламя разгоралось вновь. Самсон помог ей добраться до постели. Уложив ее среди груды подушек, он придвинул стул и сел на него. — Я посмотрю? — еще раз уточнил он, взявшись за подол ее ночной сорочки. Заголять ноги перед мужчиной — верх неприличия, тем более Элизабет не надела панталон… Но сейчас ей было вовсе не до приличий. Ведь до сих пор нога почти не беспокоила ее. Опухоль спала, боли практически ушли. Почему же теперь так болит? А вдруг это гангрена, или что-то вроде того? — Посмотри, — прошептала она. Самсон приподнял подол — деликатно, не обнажая ничего лишнего, и подвинул ближе стоящую на тумбочке свечу. Он внимательно осмотрел ногу, легонько ощупывая ее. — Ну, что там? — с беспокойством спросила Элизабет, приподнявшись на локтях. — Мне кажется, повязка слишком тугая. — Он потрогал перетягивающие голень бинты. — Вы разве не замечаете? — Хм… может быть. Знаешь, после укуса нога будто онемела. Я чувствую ее не так хорошо, как вторую. — Давайте я размотаю бинт. Вам должно полегчать. — Ладно, — кивнула Элизабет. Она откинулась на подушку, а Самсон развязал узелок и осторожно согнул ногу в колене. Виток за витком он разматывал бинт, затем бросил его на пол и стал легкими поглаживаниями растирать голень. В ногу будто вонзилась сотня колючек, но Элизабет не издала не звука. Комкая пальцами простыню, она глядела на сосредоточенное лицо Самсона. Его лоб блестел от пота, белки глаз ярко выделялись в темноте. Чуткие движения пальцев разгоняли по венам кровь, и покалывания постепенно слабели. — Мне кажется, повязка вам больше не нужна, мэм. — Самсон посмотрел ей в глаза. — Синяк на ноге большой, но омертвение вам не грозит. Думаю, через пару недель вы сможете нормально ходить. — Откуда ты знаешь? — спросила Элизабет. Он пожал плечами. — Я видел, как это было у других, мэм. Если опухоль спала, и лихорадки нет, значит все в порядке. Какое-то время нога еще будет плохо слушаться, но через две-три недели все пройдет. Думаю, вас укусила медноголовая змея. Ее яд не такой опасный, как у гремучей. К тому же я высосал какую-то часть. Элизабет выдохнула с облегчением. Слава богу, никакой гангрены нет. — Спасибо. Если бы не ты… Не до конца осознавая, что делает, она протянула руку и погладила Самсона по гладко выбритой щеке. Он шумно вздохнул, а потом взял ее запястье и поцеловал туда, где бился пульс. Элизабет ахнула, чувствуя, как по коже пробежали мурашки. Теплые влажные губы прошлись по внутренней стороне предплечья, и она в смятении замерла. Следовало бы отдернуть руку и все это прекратить, но невесомые прикосновения отзывались в теле такой сладкой негой, что Элизабет поплыла. Как в полусне она обхватила Самсона за шею и притянула к себе. Их губы встретились в неистовом поцелуе. Горячий язык напористо и пылко проник в ее рот, и Элизабет позабыла обо всем на свете, исступленно зарываясь пальцами в курчавые волосы на затылке. Поцелуи спустились ниже — к шее, ключицам. Затем Самсон оттянул вырез ночной рубахи и накрыл губами сосок. Элизабет со всхлипом выгнулась ему навстречу, а он стал поочередно то дразнить соски языком, то вбирать их в рот и, чуть оттягивая, выпускать. Наслаждение — острое и мучительное — растеклось по всему телу, вырывая тихие стоны из груди. Элизабет ощутила, как его рука нырнула ей под ночную сорочку и заскользила вверх по внутренней стороне бедра. Она невольно раздвинула ноги и судорожно вздохнула, когда пальцы нежно коснулись чувствительного местечка, где уже было так мокро и горячо. Палец запорхал как бабочка вокруг цветка, лаская набухшие лепестки и невесомо касаясь изнемогающей, сочащейся нектаром сердцевинки. Элизабет, поскуливая от удовольствия, извивалась и вращала бедрами, подставляясь под умелые ласки. Палец то и дело нырял внутрь на одну фалангу, подразнивая и распаляя похоть еще сильней. Желание стало невыносимым. Ей захотелось большего. Захотелось ощутить Самсона в себе. Принадлежать ему без остатка, чтобы он наполнил ее собой и утолил, наконец, ее страсть. — Возьми меня! — шепнула она ему на ухо. Самсон поднялся со стула, расстегнул на себе рубаху и снял ее, обнажая великолепный торс. Элизабет глядела на него во все глаза. Дикая, первобытная красота завораживала, не давая отвести взор. Литые мускулы мягко сияли в золотистом свете свечи, а висящий на груди клык придавал Самсону сходство с африканским вождем. Он расстегнул ширинку, и штаны упали на пол. Привстав на локте, Элизабет бесстыдно уставилась на мужское достоинство. А посмотреть там было на что. Перед глазами гордо вздымалось орудие внушительного калибра. Могучий, увитый венами ствол венчала лиловая головка, влажно поблескивающая в мерцании свечи. Элизабет облизнула пересохшие губы. Как непристойно, и в то же время… красиво! Желание пощупать все это богатство боролось в ней со смущением, и Самсон, заметив ее нерешительность, взял ее руку и положил на член. Он был теплым, упругим и таким толстым, что ее пальцы едва сомкнулись на нем. Элизабет неуверенно провела рукой вверх-вниз. В ответ на это член дернулся и стал еще тверже. Пенис Джеймса имел куда более скромные размеры, и то причинял ей боль, но сейчас Элизабет ничего не боялась. Сгорая от возбуждения, она жаждала во что бы то ни стало ощутить Самсона в себе, пусть даже он проткнет ее насквозь. — Иди ко мне! — Она откинулась на спину, увлекая его за собой. Он забрался на матрас и навис над ней, опираясь на руки. Элизабет лежала под ним с раздвинутыми ногами, а сердце неистово колотилось в груди. Самсон склонился над ней и пробормотал ей на ухо: — Вы такая малышка… Как бы я вам чего не повредил. — Все будет хорошо. Она обхватила Самсона за бархатистый затылок и притянула к себе. Их губы слились в опьяняющем поцелуе. Элизабет ощутила, как головка напирает на вход, и расслабила мышцы, позволяя проникнуть внутрь. Член плотно вошел во влагалище, заполняя, распирая его изнутри. Пригвожденная к кровати, распластанная под мужским телом, Элизабет почувствовала себя абсолютно беспомощной. Сейчас Самсон был господином, а она — рабой. Но, как ни странно, ей это нравилось и заводило еще сильней. Самсон начал двигаться — медленно и осторожно, не проникая на всю глубину. Он входил туго, и это было приятно. Элизабет подавалась навстречу, желая ощутить его в себе целиком. Но вскоре Самсон замер, опираясь на руки. Он склонился над ее ухом и прошептал, тяжело дыша: — Вы такая тесная. Боюсь, я долго не продержусь. Вместо ответа Элизабет обняла его и погладила по спине. Нащупав грубые шрамы, она спросила: — Больно? — Нет, мэм. — Ради бога, не называй меня «мэм»! Ее руки скользнули ниже и стиснули круглые, гладкие как шелк ягодицы. Элизабет рывком прижала Самсона к себе так, что член вошел целиком. Она охнула и затрепетала от восторга. Теперь он весь ее, без остатка! Самсон глухо застонал и начал снова двигаться в ней. Сперва осторожно, потом все быстрее, и вот его бедра заплясали в бешеном ритме, вбивая Элизабет в матрас. Она крепко обхватила ногами его бока, покоряясь неистовому напору. С каждым толчком по телу расходились жаркие волны. Не будь в доме полно людей, Элизабет стонала бы в голос, а так ей приходилось прижимать руку к губам, чтобы не закричать. Огонь разгорался, и в полузабытьи Элизабет ощутила, что приближается к точке невозврата. Она затаила дыхание, мышцы напряглись… Несколько ритмичных движений — и она сорвалась в бездну. Сладкие, невыразимо приятные судороги сотрясали тело одна за другой, а лоно обхватило член пульсирующим кольцом, превратившись в средоточие неземного блаженства. Краем сознания Элизабет уловила свой собственный надсадный всхлип, а затем почувствовала, как рука Самсона закрывает ей рот. Она мотнула головой. Плевать, если она перебудит весь дом! Никогда в жизни ей еще не было так хорошо! Наконец она без сил откинулась на подушку, слыша, как сердце гулко бьется в груди. Казалось, будто из тела выкачали все соки, и оно стало податливым и безвольным, как тряпичная кукла. Когда в голове немного прояснилось, она открыла глаза и увидела над собой Самсона. Он по-прежнему был в ней и, опираясь на руки, ждал, пока она придет в себя. Поймав ее взгляд, он сверкнул в темноте белоснежной улыбкой. Она улыбнулась в ответ, слишком изнеможенная, чтобы что-то сказать. — Теперь моя очередь, — произнес он и сделал плавный толчок. Элизабет обняла его за плечи. Он быстро и напористо задвигал бедрами, но уже через несколько секунд со стоном вышел из нее, садясь на колени между ее раздвинутых ног. Член пружинисто вздрогнул, и мощная серебристая струя выстрелила в потолок, описывая в воздухе дугу. Горячие капли попали Элизабет на живот, но она не обратила на это внимания, как завороженная глядя на искаженное экстазом темно-бронзовое лицо. Оно казалось самым прекрасным, что ей когда-либо доводилось видеть, и в груди так защемило от нежности, что слезы навернулись на глаза. Наконец Самсон расслабленно вытянулся рядом с ней на кровати. Задранная ночная рубаха болталась где-то под горлом. Элизабет хотела ее одернуть, но он ей не дал. — Пожалуйста, — попросил он, — позвольте мне полюбоваться на вас. — Ладно, — с легким удивлением кивнула она. Самсон помог ей избавиться от сорочки и пеньюара. Теперь она лежала голая, а он, привстав на локте, ласково поглаживал ее грудь и живот. Элизабет невольно вспомнила, как разделась перед Джеймсом в первую брачную ночь. Как он пренебрежительно говорил с ней, как равнодушно на нее смотрел. А сейчас она просто таяла в обожании и восторге, что плескались через край в устремленных на нее черных глазах. Одного этого взгляда хватило, чтобы у нее опять приятно заныло между ног. Опустив взор, она заметила, что у Самсона после соития практически не опал член. Странно… Джеймса хватало на один раз, после чего он прикрывал халатом свой обмякший отросток и уходил. Она коснулась члена, затем обхватила его. Он был чуть мягким, но уже через секунду она ощутила, как он буквально каменеет в ее руке. — Осторожнее, мэм, иначе мне придется снова на вас залезть, — с улыбкой сказал Самсон, поглаживая ее по щеке. — Давай ты хотя бы в постели не будешь называть меня «мэм». — Элизабет еще сильнее стиснула пальцы вокруг подрагивающего ствола. — Как вам будет угодно, мэм. — Да ты издеваешься! — Она со смехом притянула Самсона к себе. Он снова овладел ею, и второй раз оказался еще лучше первого. Потом Элизабет, удовлетворенная и уставшая, лежала в объятиях Самсона. Несмотря на жару, она прижималась к его влажному от испарины телу, и ей было хорошо как в раю. И нет, совесть ее совершенно не мучила. Напротив, Элизабет содрогалась при мысли о том, что могла бы прогнать Самсона и тогда не познала бы такого блаженства.