Я как паровозик Томас

      Почти незаметно пролетели несколько дней. Родители всыпали мне не хилых пиздюдей, узнав, что по моей вине Лëня лишился очков, поэтому мои карманные расходы были урезаны в два раза, а истерические визги матери о том, что я неуклюжий ебанат, преследовали меня на протяжении нескольких часов после прихода домой. Естественно, расходы тёте Кате мои папо и мамо возместили с процентами. Хорошо, что никто из них не узнал, как на самом деле закончили свою жизнь Лëнькины окуляры, простым скандалом бы не обошлось.       Я продолжал встречаться с Ариной, тщательно следя за тем, чтобы родители ни о чём не догадались. Мы всё так же вместе ходили в школу и обратно, особенной удачей был день, когда наш класс отпустили с физкультуры, стоявшей последней в расписании. Тогда я подкараулил Аришку у раздевалки, и мы целый час шатались по окрестностям и целовались за каждым углом, еле сдерживаясь, чтобы не посрывать одежду друг с друга прямо на улице. Теперь нам было мало поцелуев, я буквально кипел, едва Арина касалась меня, в ушах стучали молоточки, а член героически рвался из штанов в поисках тепла её тела. Та ночь у Богдана в квартире оставила после себя весомый след.       Самого Богдана я не видел всё это время. В квартире сверху было тихо, бэха во дворе практически не появлялась, а в подъезде никто не курил. Если честно, меня это не волновало, хоть по пьяни мы и разобщались на общие темы, но дружить с ним мне не особо захотелось. Даже тогда, в угаре, Богдан показался мне высокомерным и отстранённым, причём по отношению ко всем присутствующим, а не только ко мне, так что я не горевал по его отсутствию в моей жизни.       Куда чаще я вспоминал саму тусовку. Дело было не только в том, что тогда случился мой первый в жизни секс, нет. Тогда мне реально было весело. Даже несмотря на не слишком приятного в общении Богдана, мне понравилось. Я чувствовал себя частью этой компании, я был пьян, свободен и счастлив. Атмосфера этой квартиры, задымлённой и пропахшей перегаром, с музыкой, от которой дрожали стены, и громкими голосами, бешеными танцами и хохотом парней, которые вели себя настолько фривольно, что это поначалу вызывало удивлённую улыбку, а потом дикое расположение к ним — всё это было незнакомо мне доселе, и всё чаще я возвращался мыслями туда, в тот вечер.       Тем невыносимее стали мои родители. Если раньше их чрезмерная опека и тотальный контроль вызывали у меня печальку, то теперь у меня непроизвольно скрипели зубы от злости, когда мать в очередной раз отчитывала меня, стоило мне задержаться по дороге со школы на несколько минут. Я делал уроки, спал, учился, пил кофе, выслушивал нотации… Отдушиной были лишь прогулки с Ариной и сигареты, которые я прятал за батареей возле подвальной лестницы. Шагая с этой лисой по городу и слушая её вкрадчивый щебет про какую-то очередную тушь, которую она купила по скидке, я выпускал изо рта клубы сизого дыма и не без удовольствия обращал внимание на взгляды прохожих, которые абсолютно точно завидовали мне, ведь меня, такого крутого, держит под руку такая красота в мини-юбке с золотыми волосами. Я чувствовал себя королём, не меньше.       На Лёню я старался не смотреть, мне всё ещё было невыносимо стыдно. Теперь мы виделись только в школе, и он наверняка замечал, что я прячу глаза и сильно нервничаю рядом с ним. Да, мы по-прежнему шутили, он давал мне списывать, мы вместе ходили в столовку и за школу, чтобы я покурил на перемене, но что-то между нами неуловимо изменилось. Порой мне казалось, что он стал несколько грустным, но я винил в этом себя и своё поведение, особенно на его кухне. Хотя у меня не было особо времени думать об этом — почти все мои мысли занимала Арина.       Когда я в очередной раз едва не пустил слюну, снова и снова прокручивая в голове вчерашний день — Арина умудрилась залезть рукой мои джинсы, когда мы прощались в её подъезде и подарить мне несколько секунд приятных до дрожи прикосновений и едва успела отскочить, когда в подъезд вошёл сосед, — Лёня пихнул меня локтем под рёбра и зашипел:       — Не молчи, тебя спрашивают!       — Чего? — я во все глаза уставился на классную руководительницу. Та стояла напротив и сверлила меня тяжёлым взглядом.       — Исаев, расскажи, где ты там гуляешь в своих мыслях? Что такого занимательного в твоей голове сейчас, что ты меня даже не слушаешь?       Щёки предательски вспыхнули, и я промычал что-то невразумительное в ответ. Класснуха скрестила руки на груди.       — Так ты будешь вести что-то? Ты уже договаривался?       — А… Да, да. Литературу. Екатерина Сергеевна в курсе, — я нервно пригладил волосы на макушке сделал вид, что очень увлечён текстом учебника по матану.       До каникул оставался один день. Строгий педагогический состав во главе с директором не выдержал долгих уговоров большей части учеников и было решено устроить в школе праздник — сокращенные уроки, день самоуправления и вечерняя хэллоуинская дискотека в актовом зале. Поговаривали, что престарелая русичка долго плевалась, беспрестанно повторяя, что это не праздник вовсе, а бесовщина, но большая часть педсостава почему-то поддержала эту инициативу. Я, естественно, вызвался провести урок у Аринкиного класса, из всего расписания мне приглянулась литература — легко, не нудно и готовиться долго не надо. Договориться с учительницей проблем не составило, я быстро освежил свои знания о Карамзине и меня внесли в список «учителей».       Лёня вызвался вести химию. Этот жук чувствовал себя среди этих формул и элементов таблицы как рыба в воде, но заметно нервничал, рассказывая о своём назначении классной руководительнице. Голос его немного просел, друг то и дело хватал с парты карандаш и крутил его в пальцах, немного заикаясь и отводя взгляд. Меня даже немного улыбнуло.       Лëня не был никогда стереотипным забитым чмом, коих показывают в тупых сериалах по телеку. Он мог и прогулять урок, и обматерить на чем свет стоит, и в морду залезть. Просто по характеру довольно стеснительный и тихий, сам по себе. Пару раз его хотели обидеть одноклассники ещё в начальной школе, но он неожиданно показал зубы, да и я вступился — желание поиздеваться над очкастым ботаником у задир резко исчезло.       А ещё Лёня всегда был очень ответственным. Вот и сейчас все перемены он старательно листал учебники и, хмурясь, шевелил губами, беззвучно повторяя прочитанное. После пятой по счёту я не выдержал.        — Чё ты там учишь? Ты же наизусть это всё знаешь на три темы вперёд!       — Не хочу облажаться, — серьёзно ответил друг, поправляя уже новые, вчера купленные очки в чёрной металлической оправе. — Это тебе всё равно, а я хочу, чтобы всё было идеально, тем более, тема интересная, попытаюсь нормально объяснить. Завтра химия последней стоит, не вздумай съебаться, тебе эта тема нужна.       — Лень, ты ебобо? Ты новую тему собрался проходить? Серьёзно? — я даже подорвался на ноги от возмущения и принялся вымерять шагами длину скамейки, на которой мы сидели. Бетонный пол с психоделическими узорами, имитирующими кладку, противно поскрипывал под резиновой подошвой моих кед. Три шага вправо. Три шага влево. Лёня следил за мной, откинувшись спиной на подоконник и прищуривая янтарные глаза. Меня слегка дёрнуло от его взгляда, и я продолжил:       — Последний день перед каникулами, а ты новую тему по химии? Будь человеком, блять, пожалей людей. У меня, кстати, шестым по расписанию у седьмого «А» урок, так что я в любом случае не приду.       Лёня странно резко захлопнул учебник и нервно пожал плечами.       — Ну окей, энку тебе влеплю тогда из принципа. На дискотеку пойдёшь?       — Не знаю, если только мои отпустят. А ты сам понимаешь, это вряд ли. А ты?       — Не, я ебал. Не люблю эти все… Мероприятия, — Лёня поморщился и запихал учебник в портфель, затем откинул длинную чёлку с глаз и взглянул на часы. — Пошли, информатика щас начнётся.

***

      — Да почему я не могу пойти?! — я сжимал резную спинку деревянного стула так, что костяшки побелели, а суставы грозились вывернуться наизнанку. Отец равнодушно жевал котлету, глядя в телевизор и практически не обращая на меня внимания, мать же с грохотом захлопнула дверцу посудомоечной машинки от чего тарелки внутри жалобно звякнули.       — Потому что погулял уже! Притащил спидозную блядищу в дом, напился, как свинья! А теперь праздники ему подавай нет уж, блять, сиди дома и к ЕГЭ готовься. Все каникулы у меня будешь тесты писать, неблагоприятный… — мама закашлялась и схватила со стола графин с водой. Отец протянул ей стакан и неожиданно возразил:       — А почему бы и нет, в самом деле. Дискотека школьная, учителей там будет много. До скольки она?       — До десяти вечера, — еле выговорил я. Слова отца ввергли меня в такой шок, что я не мог поверить собственным ушам. Неужели я смогу сходить на школьную вечеринку? До ночи?!       — Ну вот в десять вечера я за тобой и заеду. Не дай бог рядом с тобой будет эта лярва, не дай бог хоть глоток алкоголя сделаешь или ещё чего. Уедешь в наркушку к пропойцам, усёк?       Мать, уже осушившая половину графина, набрала было в грудь воздуха, чтобы разразиться очередной возмущённой тирадой, но папаша мягко положил ладонь ей на плечо.       — Не ори. Посмотрим, можно ему доверять или нет. Обосрёшься — пеняй на себя.       Последние слова отца были обращены ко мне, и я, не чувствуя под ногами пола от счастья, коротко кивнул и бросился в комнату.

***

      — Чё, реально? Тебя отпустили? — Лëня был в неподдельном шоке. Его голос, немного искажённый динамиком телефона, звучал тихо — наверняка его мать уже легла отдыхать после смены, и он старался её не разбудить. Я распластался поперёк кровати, задрав обе ноги на стену, и таким же шёпотом подтвердил:       — Ага, я в ахуе! Проверить меня решили, походу. Впервые в жизни куда-то нормально отпускают. Целый вечер вдали от домашки, семейки и маминых нотаций. Надо только костюм какой-то намутить, денег-то у меня нет теперь, карманных меня лишили.       — У меня грим есть театральный, могу в школу завтра притащить, — в трубке что-то зашуршало, — наденешь что-то помрачнее, раскрасишься типа зомби и прокатит.       — Заебись, спасибо, братан.       Лёня издал странный звук и спешно попрощался. Видимо, мама всë-таки проснулась.       На следующее утро я мчался к Арине как пришпоренный рысак. Настроение было просто сумасшедше хорошее, его не испортил ни мамин ледяной взгляд, ни сломавшийся лифт, ни сырая пасмурная погода — я бодро месил кедами кашу из грязи и опавших бурых листьев, плотным слоем покрывающую тротуар, и едва не припрыгивал на ходу.       Аришка ждала меня у подъезда, закутанная в тёплое плюшевое пальто бордового цвета и зимний шарф.       — Привет, — я обнял её за талию, и она чмокнула меня в губы, — а ты чего как на зимовку? Так мёрзнешь?       — Да нет, горло болит с утра немного, решила перестраховаться, — Арина взяла меня под руку, и мы направились к школе.       — Я говорил тебе не ходить с голой жопой, ты же меня не слушала!       — Ну где жопа, а где горло, скажешь тоже!       — Ага, ага! Больше чтоб я тебя без колготок тёплых на улице не видел. Пошли быстрее, опаздываем.       Немного скользя на осенней грязи, мы прибавили шагу.

***

      — Итак, что нам показывает Карамзин в этой самой «бедной Лизе»? Какое там противопоставление? — я облокотился задом на учительский стол, держа в руке учебник и обводя подростков, сидящих за партами, взглядом. Я уже успел провести уроки у шестого и восьмого классов, а теперь настал момент, ради которого я вообще на всё это подписался. Арина расплывалась в улыбке, глядя на меня, и то и дело подмигивала мне, хватая колпачок ручки пухлыми губами, подкрашенными ягодным блеском, след от которого я недавно пытался отстирать от воротника рубашки. Мне это ебать как льстило. Я даже вообразил, что это настоящий урок, а я учитель, с которым беззастенчиво заигрывает похотливая школьница, и эта роль пришлась мне по вкусу. А ещё мне нравились взгляды её одноклассниц — да, я сегодня собирался тщательно. Чёрные узкие джинсы, ещё более чёрная рубашка с короткими рукавами, кожаный браслет на руке и даже галстук, который Арина мне сильно ослабила перед уроками, так, что теперь он висел на моей шее как петля на висельнике — я, блять, знал, что выгляжу охуенно.       Раньше меня мой внешний вид мало интересовал. Да, я старался покупать стильные шмотки и всё такое, но в итоге чаще всего надевал первое, что попадалось под руку. А теперь, с появлением Арины в моей жизни, я стал задерживаться у зеркала подольше — поначалу не хотелось выглядеть чухней рядом с ней, а теперь меня это начало затягивать. И теперь взгляды девятиклассниц были прикованы ко мне. И мне это нравилось.       — Автор показывает нам противопоставление жизни в городе и в деревне. Образы деревни и города сопоставимы с образами главных героев. Город представляет собой страшную силу, махину, способную поработить и уничтожить, так и Эраст поступает с Лизой. Как город перемалывает в своих жерновах всё приходящее, отбрасывая в сторону использованный и отработанный материал, так и дворянин использует невинную девушку как игрушку, а наигравшись, выбрасывает. Это всё та же тема «маленького человека». Пишем, пишем, ау! — я щёлкнул пальцами перед носом зевающего паренька, бритого почти наголо, и снова обратился к классу: — Так какое направление литературного жанра демонстрирует нам Карамзин этим произведением?       — Сентиментализм, — мурлыкнула Арина, подняв кверху наманикюренную руку.       — Готовилась? — усмехнулся я, и та в ответ послала мне воздушный поцелуй. Кто-то зашептался на задних партах, Лëля недовольно шикнула на них.       — Да с тобой под одеялом она готовилась, хули вы тут изображаете? — сидящий на четвёртой парте второго ряда толстый говнюк с лоснящейся рожей швырнул в меня скомканную бумажку. Белый шарик пролетел мимо, отскочил от доски и шлёпнулся на затоптанный линолеум под ноги сидящих за первой партой девочек. Арина дико покраснела, а жирдяй продолжал свою речь:       — Селиванова, а мне дашь? Или только под богатых пидорков ложишься?       Я в два прыжка преодолел расстояние до него и, схватив обмудка за воротник обеими руками, резко дёрнул его на себя. Тот не удержал равновесия и шлёпнулся на пол, зацепив своей тушей соседнюю парту, но тут же подскочил на ноги и заорал:       — Арина шлюха, сосëт на вписках!       Кто-то заржал, у меня потемнело в глазах от злости. Секунда — и толстяк, матерясь, прижал к лицу ладони, по которым стекала кровь из разбитого носа, какая-то девочка завизжала и выбежала в коридор, все вокруг орали вразнобой. Я плохо понимал, что происходит, только повернулся к Арине. Она стояла, прижав к груди сумку, и смотрела на меня во все глаза, улыбаясь. Мне даже показалось, что я вижу в её глазах гордость.       — Исаев! Что здесь… Мама дорогая, Вовка! Медсестру срочно сюда! — их классная руководительница, Ксения Викторовна, ворвалась в класс чуть ли не с ноги и теперь держалась за сердце, глядя на перемазанного кровью жирдяя.       Спустя минут пять я стоял в кабинете директора, хмуро разглядывая цветочные горшки, которыми был заставлен подоконник. Директриса, суровая женщина предпенсионного возраста, нервно постукивала ручкой по лакированной поверхности стола.       — Семён, что с тобой происходит? Успеваемость упала, учителя на тебя жалуются, теперь напал на Вову Липатова. Я тебя не узнаю. Ты сегодня вместо учителя, должен пример подавать как старший, а не в драку лезть. Напишут на тебя заявление, ты понимаешь, что тебя ждёт?        — Колония, — ядовито выплюнула Аринина класснуха, — надо родителям звонить, пусть принимают меры. Это уму непостижимо. Сегодня мордобой, а завтра? Поножовщина?       — Завтра каникулы, — огрызнулся я, и Ксения Викторовна побледнела от гнева.       — Зоя Петровна, он ещё и хамит!       Директриса потыкала пальцем в телефон и поднесла его к уху. «Абонент временно недоступен».       — Мать номер сменила? — Зоя Петровна сбросила звонок и уставилась на меня.       — Разрядился, наверное. Она сегодня на семинаре допоздна.       — А отец?       — Тоже работает.       Повисла гробовая тишина, прерываемая лишь гневным сопением Ксении Викторовны. Наконец, директор отложила телефон в сторону и процедила сквозь зубы:       — Марш на уроки, ты сегодня ничего больше вести не будешь. Химия у тебя сейчас? Вот на неё и пойдёшь. Завтра с утра позвоню твоим родителям, будем решать этот вопрос.       — Отец за мной в десять приедет с дискотеки забрать, — буркнул я, накидывая на плечо рюкзак.       — Тем лучше. Быстро на урок.       Стоило мне выйти из кабинета, прозвенел звонок и коридор наполнился толпами разновозрастных детей и их воплями. Со всех сторон доносились разговоры о предстоящей дискотеке, все с нетерпением ждали вечера, и только я брёл вдоль кабинетов с угрюмым видом. Настроение было безнадёжно испорчено.       — Зай, я так тобой горжусь! Как ты его… Ради меня… — Арина догнала меня уже практически возле кабинета химии и схватила за руки. Я кое-как нашёл в себе силы улыбнуться ей и обнял, крепко прижимая к себе.       — Главное, что ты теперь знаешь, что я готов меняться не только на словах.       Арина кивнула и незаметно для окружающих прикусила кожу на моей шее, от чего меня дёрнуло и внизу живота завязался тугой узел.       — Всё, я на физику, — шепнула она, обдав моё ухо теплом, и я, вновь воспряв духом, зашёл в кабинет.       Лёня действительно готовился не зря. Формулы вылетали из-под его руки как воробьи, рот не закрывался — он чувствовал себя весьма уверенно, словно оказался на своём месте. Жаль, что практически никто не слушал его увлекательный рассказ про моносахариды. И я в том числе.       Аринин кусь выбил из моей головы не только ситуацию с дракой и директором, но и всяческие остатки тяги к знаниям. Мне просто кошмарно хотелось трахаться, настолько, что, казалось, штаны вот-вот лопнут. К счастью, парта надёжно скрывала всё улики от посторонних глаз, и я тупо пялился на доску, ничего на ней не видя. Успокоиться было очень тяжело. Я попытался сосредоточиться на том, что диктовал Лëня.       — Моносахариды — это бифункциональные соединения, поэтому их можно разделить на две группы. — Друг увлечённо постукивал мелом по доске, выписывая длинные слова. Я подпёр щеку ладонью, сам не замечая того, как мой взгляд всё меньше цепляется за доску и всё больше изучает затылок Лëни. В какой-то момент в окно заглянул луч выглянувшего из ниоткуда солнца и рассыпался золотистыми бликами по его отросшим каштановым волосам. Лёня обернулся и с лёгкой улыбкой поинтересовался:       — Все записали?       Я промолчал. Я смотрел на его запястья, выглядывающие из рукавов сиреневой рубашки, и длинные пальцы, перепачканные белой крошкой мела. На очки, от которых теперь бликовали солнечные зайчики и обкусанные губы. Я снова залип на своего лучшего друга и мне снова было жарко.       — Чё, блять, происходит? — беззвучно спросил я самого себя. Лëня облизнул палец и перевернул страницу учебника.