Посмотри на меня, Винсент…

      Проходя с приятелем мимо галереи, Сетт решил заглянуть туда вновь, больше от отчаянья, чем надеясь найти там что-нибудь. Его нескончаемые поиски третий день не давали результатов: никто не понимал, какого «черноволосого художника» он ищет. Даже тот, с кем он договаривался о позировании, очень уклончиво отвечал, что не знает всех студентов в лицо. Незнакомец как сквозь землю провалился, оставив о себе лишь воспоминания и бессонные ночи. И спортсмен вновь замер перед холстом с беловолосой девушкой, с которой начался его спор. Картина, оказывается, была подписана тонким почерком в углу «Алунари». Но взгляд застыл на совершенно другую картину: на самого себя. Всё с тем же пронзительным взглядом и размазанным углом, где была такая же изящная и тончайшая подпись «Солярис». — Ебстись, Сеттрих, да ты теперь, посмотрю, ещё и звезда мирового изобразительного искусства? Смотри, как тебя нарисовали, любая бы дала. Да тут и я бы подумал... — Заткнись, — резко отрезал студент, прожигая похожим на лицо с холста взглядом приятеля. — Ты знаешь, что это за девушка рядом, верно? — А что, решил подкатить, раз рядом висите?.. Эй, я просто пошутил, — шутник сделал шаг назад, когда рука красноволосого непроизвольно сжалась в кулак.       Найдя управляющего выставкой, спортсмен включил всю свою харизму, убеждая, что ему действительно надо поговорить с девушкой с картины, и что он не собирается её донимать или признаваться. Тихие смешки его знакомого он уже не замечал, убегая в музыкальное отделение того же института — вастаи не сразу догадался, что уже слышал о певице, которая была популярна не только божественным голосом, но и запоминающимся лицом. Он буквально влетел в репетиционный зал, попав на небольшой концерт и замерев в дверях.       Не облетает цветущая слива.       Вечное лето в открытые окна.       Маленький дом, где ты не был счастливым.       Целая жизнь, где ты был одиноким.       Студент спортивного отделения, что редко заходил в это крыло, остался на концерте до самого конца. Девушка была похожа на своего брата — лёгкими движениями, что перебирали струны, как тонкие кисти; сияющими глазами, внимательно изучающими всё вокруг; пробирающим душу творчеством и тем самым жестом, которым они заправляли волосы за ухо, когда те падали на глаза. Беловолосая закончила свои песни под аплодисменты, и только тогда Сетт вспомнил, зачем он здесь, бесцеремонно заходя за кулисы и ловя девушку за руку. Она смерила наглеца взглядом, выдернув руку, и тот смущённо отшагнул, примирительно выставив руки. — Прости, я не хотел. — Что же не хотел? — её голос был неожиданно холоден, в разрез образу на сцене и тем проникновенным песням, что она пела. У красноволосого невольно пошли неприятные мурашки, но он не мог не представить, как таким же голосом ему бы ответил её брат — намного ниже тембром и намного болезненнее. — Тебя пугать. И признаваться тоже не буду. Картина, конечно, прекрасная, но я… Я хотел спросить про того, кто её нарисовал, — Алуна отвела глаза, тяжело вздохнув. Косой взгляд был крайне недружелюбен, и она уже хотела пойти дальше, но парень сделал шаг перед ней, продолжая говорить. — Прости, что отвлекаю тебя сразу после пар, но я не знаю к кому ещё обратиться. Я не могу найти его уже третьи сутки. Он убежал из мастерской, и я даже не успел спросить хотя бы имя, не то, что номер. Он… Он в порядке? — его слова вдруг остановили девушку. Она внимательно посмотрела, точно так же, как и черноволосый художник, пробираясь взглядом под кожу. А после прикусила губу, как к ним подошёл преподаватель, пытаясь приобнять певицу. — Алуна, ты как всегда великолепна. Спасибо, что уговорила брата выставить его вторую работу – она поистине гениальна. С ней наше отделение получит грант на новое оборудование. Надеюсь, он скоро вновь появится, как выздоровеет, — девушка перевела такой же режущий взгляд на учителя, сделав от него аккуратный шаг и кивнув. — Простите, профессор, но мы правда сильно торопимся, — продолжая мило улыбаться, вастаи вклинился между мужчиной и девушкой, не давая к ней приблизиться, на что беловолосая быстро закивала, отдавая чехол со своей гитарой спортсмену и выходя вместе с ним в коридор. — И часто так донимают? — Достаточно. У моего брата хорошие навыки, и они пользуются тем, что он не может отказать. Они забрали картину незаконченной, видя в ней большой потенциал. Но не думаю, что она была бы закончена в любом случае. — Получается, я теперь ему настолько омерзителен, да?.. Чёрт, — грудь сжало колючей проволокой, не давая вздохнуть. — А чем он болеет, если, конечно, не секрет? — У него депрессия. Клиническая. Он не часто находит в себе силы рисовать вне дома, но ему надо было сдать хоть что-то иное на зачёт. Дома же он может рисовать только меня. — А я… Да уж. Ты можешь за меня извиниться? Я не хотел его смущать или обижать, а он даже не сказал, что я ему не… — И не скажет. — Что? — резкое перебивание студента удивило меньше, чем её режущий ответ. — Ты не знаешь? Он немой. — А я да… Не знал, прости. Ну так что, передашь? — А ты не поможешь донести инструмент до дома? Сам ему всё и расскажешь, — девушка указала на чехол за спиной спортсмена, который уже и забыл, что на его плече была чужая вещь. — Я а... Да, конечно. Спасибо, Алун. Меня зовут Сетт, кстати. — Приятно познакомиться, Сетт. ***       Квартира была очень маленькой и тёмной, словно девушка жила одна и сейчас та пустовала. Но запах красок и висящие по всем стенам картины не давали усомниться, что тут был ещё один житель. Алуна прошла по коридору дальше, указав поставить гитару на место и следовать за ней. Они подошли к закрытой двери, раскрашенной космическим небом. Возможно, тот, кто там находился, спал, ибо ни единого звука не слышалось даже в чутких звериных ушах. — Брат, я пришла домой. И… Я не одна. Он сам напросился поговорить. Выслушаешь?.. — в ответ была та же тишина, давящая и неотвратимая. — Я буду на кухне, заварю чай. Если что-то пойдёт не так, я приду... — беловолосая кивнула гостю на дверь, разворачиваясь и уходя в коридор. Тяжело выдохнув, Сетт сделал несколько шагов вдоль двери, рассматривая нарисованные звёзды и пытаясь подобрать хоть какие-то слова, а после сел на пол, цыкнув сам на себя, и глубоко вздохнул. — Я… Прости, что я тогда сделал. Я не хотел пугать, смущать или что-то ещё. Я совсем не мог ни о чём думать, когда тебя… Я... — ушастая голова стукнулась о дверь, и та заскрипела, оказавшись не до конца закрытой. — Можно я войду? — спортсмен хотел развернуться и убежать, а вместе с тем вломиться в чужую комнату, бесцеремонно поймать её хозяина в свои лапы и наконец посмотреть тому в глаза. В расширяющейся щели от двери было ещё темнее, чем в коридоре, словно поглощая весь свет и внимание красноволосого. До того, как понять, насколько невежливо и неправильно заходить без разрешения, он поднялся и приоткрыл дверь, смотря в этот всепоглощающий мрак. Везде валялись листы бумаги, переломанные карандаши и палитры, подрамники со стены упали на пол, словно в комнате была драка. Бьющееся в горло сердце заглушало тишину комнаты и в этот момент ему стало действительно не по себе от страха. Всё тот же хрупкий силуэт сидел на кровати, свернувшись в самом углу и обхватив ноги руками. В тонких пальцах виднелся маленький канцелярский нож, и полукровка готов был начать молиться, чтобы на нём не было следов крови. — Посмотри на меня, — его шёпот был ещё отчаяннее, чем все дни полной оглушающей тишины. Страх сковал его, не давая пошевелиться — только смотреть на листы бумаги, где было зачёркнуто множество разных набросков с торчащими звериными ушами, разорванные и расплывающиеся от воды. Первый шаг был сложнее всего. Он слегка толкнул дверь за спиной, не давая невыносимой боли выгнать его из тёмной комнаты, и сделал ещё один шаг к кровати, пытаясь найти хоть какие-то слова. — Посмотри, прошу… — ещё один шаг, и он отдернул ногу, услышав сдавленный треск — но сломанный карандаш уже рассыпался под его подошвой. Сетт сглотнул, вернув кроссовок обратно и вновь устремив взгляд вперёд. — Даже если ты меня презираешь или ненавидишь, просто подними взгляд. Я хочу знать, что ты в порядке, — следующий шаг был последним, что смог осилить красноволосый. Он без труда бежал километры, но здесь каждый шаг был тяжелее самых сложных боёв в его жизни. Оказавшись достаточно близко к кровати, он обессиленно рухнул на колени, продолжая неотрывно смотреть на парня, что больше походил на безжизненную статую в перепачканной футболке. Опасения Сетта подтвердились, когда он заметил на ноже следы крови.       Тёмные очи наконец встретились с его взглядом, и ощутимая боль в груди стала ещё невыносимее. Худые черты лица были ещё более резкими и истощёнными, глаза опухли и покраснели от бесконечного множества слёз, даже на губах виделось множество ранок. Сетту хотелось самому ударить себя со всей силы за то, что из-за него случилось с художником. С таким хрупким, нежным, дрожащим от каждого дуновения ветра и выплакавшим все глаза из-за одного неразумного действия красноволосого. — Если я тебе мерзок, один твой жест, и я уйду. Одно твоё желание — и меня тут не будет. Только прошу, не… Не плачь… — слова застревали в горле, рассыпались осколками и тухли последними искрами до того, как спортсмен мог их произнести. Он до умопомрачения хотел обнять сидящего и начать шептать в его ушко, что теперь всё будет действительно хорошо. Но разум не мог позволить ошибиться ещё раз. Особенно, когда глаза черноволосого сфокусировались на нём и наполнились ужасом, а рука с ножичком попыталась отмахнуться от увиденного, разрезая воздух между ними. — Хочешь сделать мне больно — сделай. Только, — голос предательски дрожал, становясь всё тише и тише, но мужчина старался вдохнуть ещё глубже, пересиливая себя и продолжая хрипло нашёптывать, — не делай больше больно себе.       Немой в страхе посмотрел на нож, отбросив его в сторону, и потянулся к лицу со шрамом своими тонкими замёрзшими пальцами. Сетт только сжал губы, видя на кистях порезы — уши опустились ещё ниже, сливаясь с волосами, а глаза смотрели вниз, не находя смелости встретиться с испуганными очами сломленного творца. Черноволосый коснулся длинной чёлки сидящего перед ним и пугливо отдёрнул руку, обжегшись алыми прядями. Полукровка тяжело вздохнул, чувствуя движение чужих рук, но не позволяя себе даже шелохнуться навстречу, когда тонкие пальцы вновь и вновь касались его, то отдёргиваясь, то снова смелея – проводя по скулам, подбородку, волосам и ушам. И вновь поднял свой растерянный взгляд в чёрные глаза только тогда, когда услышал судорожный вздох напротив. Художник сел на колени перед склонённой головой, бегая взглядом сверху вниз и не находя ничего, что могло вновь заставить сомневаться в реальности происходящего. Он мог не верить в голос, что раздавался за дверью; в шаги, невыносимо тяжёлые и медленные; и даже хрипловатый шёпот в ушах мог вновь оказаться его наваждением. Но это лицо – взгляд янтарных глаз, наполненных слезами, вздрагивающие, в такт дыханию, поджатые губы и опущенные уши, не могли быть лишь очередным плодом его абсолютно больного воображения. Изящные ладони легли на шею, сжимая пальцы кольцом, пытаясь удостовериться в действительности стоящего перед его кроватью на коленях. — Можешь придушить, если хочешь, — отреагировал ослепительный натурщик, даже не пошевелившись. — Можешь делать всё, что захочешь, — молодой творец испуганно отдёрнул руки, прижимая к себе и закачав головой. — Потому что я хочу тебя поцеловать. Опять. И хотел все эти чёртовы дни и проклятые ночи, пока никто не знал, где и как тебя найти.       Внезапно рванув, Афелий толкнул спортсмена в грудь, роняя его на пол и навалившись сверху. Его глаза из тёмной пустоты вновь наполнялись тем самым пронзительным взглядом, и на лице полукровки невольно появилась лёгкая полуулыбка облегчения. Красноволосый только раскинул руки в стороны, давая делать с собой всё, что тот пожелает. Безмолвный приблизил лицо, тяжело дыша, и из глаз его потекли слёзы, падая на скулы Сетта. Тот медленно, давая испуганному шанс сбежать, заключил дрожащее тело в свои объятья, кладя черноволосую голову себе на плечо и давая тому слышать безумный стук сердца в широкой груди. — Всё хорошо. Плачь. Плачь, сколько тебе угодно. Выплачь всё это... Я буду рядом. ***       Тело всё ещё чувствовалось ватным и непослушным после долгого лежания на полу с дрожащим от холода и испуга телом. Стоило черноволосому наконец успокоиться, как, с непривычной для себя аккуратностью, спортсмен уложил его спать и вышел из комнаты, закрывая за собой дверь. Девушка сидела на маленькой кухне, читая какую-то книгу. Две чашки чая стояли на столе, уже давно остыв. — Как он? — голос певицы старался звучать спокойно, но нотки беспокойства не ускользнули от чутких ушей. — Рыдал, пока не уснул. Я уложил его на кровать и накрыл покрывалом. Я… — Хорошо. Пусть поспит немного… Надо будет завтра с утра попросить его принять лекарства и… — А у тебя же завтра прям с первой пары? Я верно понимаю, что ты тогда сдавала зачёт? — Да, но я позвоню отпрошусь. Я не могу оставить его надолго в таком состоянии, лучше потом долги сдам.       Вастаи вытащил телефон, набирая кого-то и прикладывая смартфон к уху. — Здрасти. Сам будешь красить. Так, у меня к тебе дело, горе-староста. Меня не будет завтра и, может, всю следующую неделю дела будут. Да, так вот срочно, ты же мастак у нас с таким разбираться. Не совсем девушка, можно сказать тут помочь надо. Да-да, маме, шутник фигов. Отлично. Всё. — Что ты?.. — Алуна с явным удивлением смотрела на гостя, совсем не понимая его действий. — Посижу завтра с тобой. Ну, или вместо тебя, а ты разберёшься с этими пердунами, чтобы потом не донимали вас. Позволишь — то и на ночь останусь, если вдруг что произойдёт — постараюсь помочь. Если есть где лечь — я не привередливый. — Диван в смежной столовой, но зачем тебе всё это делать? — на слова девушки полукровка отвёл взгляд, потирая шею и тяжело вздыхая. — Потому что это не окей. Это всё. Не хочется смотреть, как вы тут одни с трудом вытягиваете, тем более если уж я стал таким толчком… Если ты всё-таки не против, я побежал в общагу — отнесу вахтёрше конфеты. Да и сменку возьму — а то я только и делал эти дни, что забеги по кабинетам между парами устраивал, разыскивая. А он тут… Заперся… А, и, может телефон дашь? Я позвоню, как вернусь. Тебе какие конфеты взять? — Мне? — до беловолосой медленно доходил смысл сказанного их новым знакомым, глаза которого метались по комнате, почти разрушая его ауру невозмутимости и самоуверенности. — Да. Всё равно в магазин надо. Могу и в холодильник что закинуть, есть идеи? — Я… Ладно, возьми что-нибудь… — девушка смотрела на дёргающиеся уши, не до конца понимая мотивов студента. — Отлично. Скоро буду, не скучайте, — красноволосый подхватил сумку, устремляясь на выход и совсем забыв об огромном мокром пятне у него на груди. *** — То есть, я верно понял, что ваши родственники, по итогу, просто отправили вас сюда в ссылку? — Вроде того. Благо, до университета можно дойти пешком, а больше нам и не надо. Кроме брата, есть множество наследников из других семей, а когда стало понятно, что… он не очень хочет стать продолжателем семейного бизнеса, да ещё и не совсем здоров, его чуть не упекли в психушку. С глаз подальше. Я смогла их убедить просто отпустить нас учиться. Хорошо, что его навыки пришлись по вкусу ректорам и стали убедительным поводом для дяди… — Уроды, — не выдержал Сетт, откидываясь назад на стуле и допивая чай с наспех купленным тортом. Полукровка невольно улыбнулся сам себе, смотря как глаза девушки удивлённо раскрылись на необычный презент. — А теперь, думаю, твоя очередь, — Алуна отставила чашку, тяжело вздохнув. Этот парень действительно умел расположить к себе, и своими вопросами всё-таки вытащил те подробности, что ей не хотелось бы рассказывать посторонним. — Да у меня всё проще. Жил с мамой, отец вышел за хлебом, — парень посмотрел на удивленно приподнятую бровь, — как обычно, но и чёрт с ним. Много на улице дрался, ибо на районе к нам относились так себе. Приходилось доказывать местной шпане, что я не похож на грушу для битья, а мама — для их шуток. Потом всё-таки решили, что мне лучше спортом заняться, чем лица на улицах разбивать, так и дошёл до универа. Теперь маман радуется, что из троечника вон отличник почти и подающий надежды боец какого-то там уровня. Так-то мне нравится больше бокс, но и другие штуки пытаюсь учить — хотя ноги и сложные захваты явно не моё, мне с моим весом нужен хороший упор для сильного удара. Ну ты… Ай, поняла короче. — А как вы встретились? — этот вопрос хотелось задать уже давно, ведь она прекрасно понимала, что Афелий вряд ли бы подошёл к кому-нибудь даже случайно, сторонясь чужих прикосновений. А тем более просить позировать не один день — судя по тому, что картина была уже почти закончена. — Да блин, — в ответ красноволосый засмеялся, удивляя слушательницу. — Не, прости, это правда очень смешно. Я на твоей картине проспорил. Сказал, что это девушка рисовала, я правда не ожидал от парня такого внимания к деталям, да и вообще. Он ведь не подписывает картины, и в рамках приписок никаких нет... И я ведь, чёрт побери, до сих пор не знаю его имени, получается. Нет, Алун, не говори. Я сам спрошу у него, хорошо? Вот и проспорил я это чёртово позирование, а так как за обнажёнку платят почти в пять раз больше, я и согласился, думал денёк отдохну. Ну, ты видела по итогу, что он нарисовал. — Да… Брат смотрел на картину почти целый день, боясь подойти. Намешивал цвета исправить угол и продолжить некоторые детали. Но в итоге написал название и попросил отдать куда-нибудь или спрятать её, чтобы не испортить. И больше из комнаты не выходил. — Жуть. Я так и не понял сначала, что это он тебя, ну… Кто картину нарисовал, пока они меня рядом не повесили. Теперь сижу и думаю, они ведь действительно похожи — и деталями, и этой тонкой проработкой. Догадливостью я не отличаюсь… — Зато упёртостью очень даже, напросился в гости на ночь. Как поспал? — Это я могу, да, — неоднозначный комплимент польстил полукровке и тот широко улыбнулся. — Спал? Да почти никак не спал, у вас тишина такая, что мне закрывать глаза было стрёмно. И часто у него такие выпады из реальности бывают? — Достаточно. Его ничего не держит в этом мире, и он сам не раз повторял, что продолжает жить ради меня. Если вдруг тебе не всё ровно... У тебя будет время иногда заходить в гости? Не знаю, как он к тебе отнесётся в конце-концов, но... Я могу только надеяться, что ему станет лучше, будь у него хотя бы один друг. Так он, наконец, сможет на кого-то ещё опереться. — Ну, если я не буду ему совсем отвратителен, то и другом могу стать. Не думал, что буду так рад френдзоне, — по глазам, что прожгли спортсмена насквозь, он понял, что сказал свои мысли вслух, и нервно сглотнул. Певица же отвела глаза, пытаясь не смущать ещё больше красного, уже не только волосами, но и лицом, но не могла не поглядывать, как уши словно жили своей жизнью – то дёргаясь, то прижимаясь как можно ниже. — Это... Если по итогу он меня не пошлёт куда подальше, я… Тебе вообще как будет, — смущение затопило парня, что вновь не мог подобрать слова под взглядом девушки, — такой парень твоему брату… Например. Я не утверждаю, что хоть что-то получится, но… Я хотел бы... — Когда мой брат понял, что ему не интересна ни одна из претенденток, когда семья устраивала знакомства — он поник. А когда понял, что ему нравится его учитель по скрипке именно так, то начал… Начал… — Резаться? — Сетт прохрипел неприятное для ушей слово. Внутри растекалось недовольство, понимая, что он уже ревнует этого паренька и ко всем девушкам, и к незнакомому ему репетитору, хотя черноволосый мог в любой момент просто выставить его за дверь. — Да. Семья итак не принимала нас, но поняв, насколько он отличается — его болезнь сильно прогрессировала, пока... Он не отказался вообще иметь с кем либо дело и не запер себя в той маленькой комнате. Но одного я пока совсем не понимаю. Почему… Именно брат? — А ты видела как он рисует? Нет, я даже не про итог, он прекрасен. Но. Но как он смотрит на мир, когда рисует, как его лицо отражает все его эмоции, как его глаза рассматривают каждую деталь. Я как на иголках сидел от его взгляда, боясь пошевелиться и сломать что-то… Что-то столь хрупкое, да, словно он уже рассматривает что там, глубоко под кожей, — вастаи спрятал лицо в ладонях от смущения, ожидая заливистого женского смеха, но услышал только тихий выдох. — Я понимаю, — беловолосая поднялась, вытаскивая один из множества альбомов и положив его на диван рядом с сидящем в лёгком шоке парнем. — Мне уже пора. Приглядишь за ним, хорошо? — У-удачи, разнеси их всех там… Я фигурально конечно, да.       Певица ушла, закрыв за собой дверь и оставив Сетта один на один со спящим и множеством его работ. Спортсмен так и не смог уйти даже в беспокойный сон, и полукровку разрывало от желания узнать ещё больше о бесконечном океане немого творца и попытаться о нём наконец позаботиться.