Саин-хан

Цогт вошёл в покои своего повелителя осторожно, озираясь по сторонам. Шатёр был погружён в полумрак, а в сочетании с холодом, царившем здесь, он и вовсе напоминал темницу. Монгол старался ступать бесшумно, и как оказалось не зря. Откуда-то из угла доносилось мерное посапывание. Сперва Цогт не обратил на источник этого шума никакого внимания, однако мгновение спустя его взору предстало, как ему показалось, довольно жалкое зрелище. Гуюк не спал всю ночь, он постоянно думал о тех словах, которыми умудрился оскорбить целую ветвь своего родового древа. О чём он думал в этот момент, хотя правильнее будет сказать, что в тот момент он не думал вовсе. Что скажет отец? Даст ли своему старшему сыну объясниться, или сразу прикажет его казнить? Ожидание наказания терзало хана практически всю ночь, только лишь с первыми лучами солнца усталость смогла одержать верх в этом бою, и Гуюк, не помня себя от выпитого вина и смертельного изнеможения, заснул прямо за столом, уронив голову на сложенные руки. Однако в блаженном небытие монголу удалось пробыть недолго. Хан проснулся спустя несколько часов от нерешительного, но вполне громкого оклика. - Великий хан, что с вами? - Цогта искренне волновало состояние своего господина, и сильная дрожь в голосе была тому подтверждением. Гуюк пытался прийти в себя: разминал шею, жмурился из-за солнечного света, которого здесь и в помине не было. После нескольких минут хан ответил: - Всё в порядке, не обращай внимания. Что ты делаешь в моих покоях в столь ранний час? Гуюк хотел знать, ради чего он жертвует столь драгоценными минутами сна, но Цогт молчал. Казалось, слова перекрыли ему дыхание, или же он просто забыл как вдыхать. Под настороженным взглядом хана, баскак шумно сглотнул и достал из-за пазухи аккуратно свёрнутый пергамент с печатью Великого хана. При виде послания всю сонливость как рукой сняло. Гуюк тут же оказался подле слуги, и в следующее мгновение печать была оторвана, а письмо развёрнуто. Несколько секунд монгол просто смотрел на пергамент и ничего не говорил, однако немного погодя он, дрожа от раздражения, протянул его баскаку. От волнения и страха Гуюк совсем забыл, что не умеет читать. Как, однако, вовремя он разочаровался в себе. Цогт осторожно взял послание и начал читать. Говорил он тихо, постоянно спотыкаясь. Эта медлительность заставила хана выбросить последние капли терпения, дабы на месте не казнить бесполезного, как ему сейчас казалось, слугу. - Цогт, на каком наречии ты сейчас говоришь? Читай так, чтобы я слышал и понимал каждое слово! Крик господина уверенности баскаку не придал, а наоборот заставил ещё сильнее путаться в словах. Еле как Гуюк понял то, что отец в нём разочарован и приказывает немедленно возвращаться в Каракорум. Да только одна деталь не давала хану покоя. Кто сообщил отцу об его выходке? Был это один из ханов или люди меньших званий. Ответ Гуюк найдёт, обязательно, но чуть позже, когда всё успокоится, и внимание к его персоне спадёт. Сейчас ему не до этого. Сейчас нужно объяснится перед отцом, при чём как можно скорее, иначе последствия будут не самыми лучшими. - Мы возвращаемся домой. Цогт не стал возражать, а лишь склонил голову в знак послушания. Гуюк же направился вон из шатра. Баскак ожидаемо задался вопросом: - Великий хан, куда вы? - Хочу пройтись немного. Собирай отряд, через час всё должно быть готово. После дождя погода стала прохладнее, настолько, что Гуюк пожалел о том, что не надел кафтан или что-то похожее. Ловить на себе любопытные взгляды не самое приятное чувство, однако в Гуюка никто не кидает камни и не кричит в его сторону оскорбления, а это уже можно считать удачей. Пройдя немного между шатров, хана коснулась чья-то рука. На мгновение Гуюк подумал, что это Бату, и уже приготовился бросить в его сторону колкое замечание, но к счастью он успел понять, что за спиной у него стоял Орда. - Орда-хан, какая неожиданная встреча. - Гуюк старался не смотреть старшему в глаза. Но хан, как будто почувствовав неловкость своего брата, специально старался поймать его взгляд. - И правда неожиданно. Не думал, что ты так рано встаёшь. Всё в порядке? Орда выглядел уставшим, будто не спал всю ночь. Об этом также говорили тёмные круги под глазами, которые были уж слишком яркими и выделяющимися для одной бессонной ночи. Но кое-что поразило Гуюка намного сильнее, чем не самый лучший внешний вид родственника. Это искренняя забота и волнение в его голосе. В нём не было ни капли насмешки или ехидства. Именно это прямодушие и отличало его от других. Орда всегда казался Гуюку намного лучше, чем другие братья, и именно от этого вина за вчерашние слова чувствовалась намного сильнее нежели во время общения с Батыем. - Да. Всё хорошо. А вас что заставило подняться в столь ранний час? Орда на секунду замялся, однако тут же с лёгкой улыбкой ответил: - Это всё гроза. Из-за шума я плохо спал. Ответ показался хану не слишком убедительным, но возражать он так и не решился. Вместо этого он качнул головой в знак понимания. - Вы не видели Бату? - вопрос сорвался с губ стремительно и неожиданно, Гуюк и сам не понял отчего он интересуется о человеке, которого ещё вчера называл жалким меркитом, недостойным называться Чингизидом. Орда удивлённо распахнул глаза. - Нет. Я не видел брата со вчерашнего вечера. А почему ты это спрашиваешь? - как бы между прочим поинтересовался старший. Если бы Гуюк знал это, то переживаний в его голове было бы на одно меньше, а так мы имеем ещё одну проблему. - Я хотел сообщить ему о том, что сегодня я и мой небольшой отряд возвращаемся в Каракорум. Остальные воины в его распоряжении. Хан Угэдэй желает ему удачи в предстоящем походе, и пусть Тэнгри дарует ему благодати. - Гуюк произнёс свою речь на одном вдохе, и по её окончании понял, что воздуха категорически не хватает. Орда стал ещё бледнее, чем был до этого. Он обнял себя руками, после чего спокойно произнёс: - Что ж, что я могу сказать? Я надеюсь, что твой столь скорый уезд не стал последствием вчерашнего происшествия, ведь ни Бату, ни кто-либо другой из нашей семьи не держит на тебя зла. Ты думаешь, что ты единственный, кто считает нас потомками меркитов? Это не так. На самом деле половина присутствующих там думает точно также, как и ты. Но я хочу сказать лишь одно. - Орда глубоко вдохнул и выдохнул, после чего продолжил говорить. - Потомки Джучи-хана и вправду не могут похвастаться чистотой крови, однако в этом нет нашей вины. Мы точно также хотим подарить Монгольской империи величие. Когда Бату объявил о своём военном походе многие посчитали его всего лишь жалким подражателем, желающим повторить подвиги Чингисхана. Но я знаю истинную причину. Бату хочет, чтобы его подданные жили богато, а для этого нужно лишить богатства другой народ, который слабее. Он часто слышит, что не заслужил такого внимания к себе. Я не прошу жалости или сочувствия. Я лишь хочу попросить тебя извинится перед Бату, ведь он точно такой же человек, как и ты, и ему тоже бывает больно от подобных обвинений, особенно из уст важных для него людей. Удачи тебе в пути. Надеюсь мы с тобой вновь вскоре увидимся. Слушать подобные слова от Орды было невыносимо. От стыда хотелось под землю провалится, но Гуюк из последних сил старался сохранять невозмутимое лицо. - Прощайте, Орда-хан. Было приятно с вами пообщаться. Прошу простить меня за вчерашнее, я не хотел вас оскорбить. - Я же уже сказал, что не держу на тебя зла. Поэтому не волнуйся. Коротко кивнув, Гуюк быстрым шагом направился туда, откуда пришёл. Несмотря на то, что за весь свой путь хан ни разу не обернулся, это не помешало ему ощущать на затылке пристальный взгляд Орды. В тот день Бату Гуюк так и не увидел. Решив, что хан узнает об его отъезде в любом случае, тот решил не тратить время впустую, а как можно скорее добраться до улуса своего отца.

***

Дорога была неблизкая, но страх перед предстоящим разговором с Великим ханом заставлял Гуюка скакать на коне настолько быстро, насколько это вообще возможно. Ночной Каракорум всегда казался хану чем-то удивительным. Роскошные церкви и дворцы отражали свет тысячи звёзд на небосводе, а каменные здания величественно возвышались, создавая подобие неприступных стен, защищающих город от захватчиков. Добравшись до центрального дворца, Гуюк уверенными шагами направился внутрь постройки, в которой прямо сейчас должна решиться его дальнейшая судьба. Люди, мимо которых хану пришлось пройти, все как один, провожали его взволнованными взглядами. Но сейчас ни один человек не имел значения для старшего сына Угэдэя. Гуюк остановился у входа в покои своего отца, долго не решаясь войти. Но вскоре хан всё же собрался с духом и с силой толкнул двери, заходя в почивальню Великого хана. Стражники никак не преграждали монголу путь, что стало для Гуюка хорошим знаком. В покоях играла приятная музыка, а несколько молодых наложниц исполняли какой-то замысловатый танец. Подле Угэдэя расположилась его жена - Туракина-хатун. Женщина была одета в наряд из роскошного китайского шёлка, украшенного золотыми узорами. На голове тёмные волосы были собраны в сложную причёску, подстать императорским особам. Великий хан был одет по-проще, однако в видимом богатстве его наряд ничуть не уступал одеянию жены. Взглянув на сына, Туракина нахмурилась, но лишь на мгновение, однако этого было достаточно, для того, чтобы Гуюк понял, что ждёт его не самый приятный разговор. Угэдэй предпочёл не обращать внимания на отпрыска. Даже когда монгол встал на колени и поклонился, хан продолжал наблюдать за стройными и изящными фигурами танцовщиц. Наконец музыка стихла, а девушки вышли из покоев. Гуюк всё не решался начать, поэтому стал ждать пока его отец сделает хоть что-то. Угэдэй взглянул на старшего сына и, не отводя взгляда произнёс: - Оставь нас, Туракина. Женщина покорно встала и быстрым шагом направилась вон из комнаты. Гуюк проводил глазами мать, а на отца по-прежнему смотреть не осмелился. Похоже Угэдэю наскучило это молчание. - Ты понимаешь зачем я приказал тебе явится в Каракорум в столь быстрый срок? Этого Гуюк и боялся всю дорогу. Конечно он всё понимал, но в глубине души до последнего теплилась надежда на то, что хан ошибается. - Это по поводу вчерашнего праздненства? - Можно считать и так. Ну не само праздненство, скорее некий момент. - Отец, я... - Как ты смеешь называть меня отцом, жалкое ничтожество?! - от этих слов Угэдэй в один момент поднялся на ноги. Гуюк замер, смотря в пол. - Что ты наделал? Я дал тебе простое поручение: проявить уважение к любимому внуку Великого каана! А что сделал ты? Во время пира, на котором собралась вся верхушка нашей империи, ты называешь преемника Чингисхана - жалким меркитом и бабой! Последнее слово поразило Гуюка. Он может быть и был тогда пьян, но не настолько, чтобы на следующее утро не помнить сказанных слов. - Я не говорил, что он женщина. - аккуратно подметил хан. - То есть говорить о том, что дом Джучи-хана - это меркиты, ты считаешь чем-то позволительным? - Нет, Великий хан. Угэдэй ходил по собственным покоям подобно хищнику, кружащему около своей добычи. На какой-то момент он исчез из поля зрения хана, а в следующее мгновение Гуюк ощутил на шее холодное остриё клинка. Он старался сохранить спокойствие, но беспорядочно бегающие глаза разрушали весь образ. Дыхание сбилось, а на лбу выступили капельки пота. - Не будь ты моим первенцем, я бы самолично прямо сейчас отрубил бы тебе голову и преподнёс в качестве извинения дому Джучи. Но видимо судьба на твоей стороне. Поэтому вместо смерти от моих рук, ты примешь её во время сражения с русами. - Угэдэя явно забавила эта мысль. А вот Гуюк ничего не понимал. - Что это значит, мой хан? - в его глазах застыл ужас и немой крик о помощи. Может причиной было то, что клинок, прислонённый к шее, по-прежнему так и норовил рассечь нежную кожу. - Ты отправляешься вместе с Бату в военный поход. Ты будешь в полном его распоряжении. Пусть делает с тобой, что хочет, хоть на осаду города отправит. Учти, я обо всём узнаю, если что-то пойдёт не так. А теперь прочь с глаз моих, чтобы больше я тебя не видел. Бату сообщили о моём решении. Прочь! Как только клинок был убран, Гуюк встал с колен и чуть ли не выбежал из, уже успевшей стать ненавистной, комнаты. Пройдя несколько шагов, хан почувствовал как его руку кто-то сильно сжимает. В изящной руке, на которой красовались несколько браслетов и колец, он узнал руку своей матери. Осознав, что это Туракина, он облегчённо выдохнул, но сказать хоть что-то хан не успел. Женщина молча потащила сына по тёмным коридорам в собственную спальню. Как только за ними закрылась дверь, Туракина резко ударила Гуюка по щеке. Монгол тут же, скорее от неожиданности чем от боли, закрыл покрасневшее место ладонью. - Ты что натворил? - выкрикнула меркитка. Гуюк понял, что сегодня его хочет убить не только родной отец, но и мать. - Великий Тэнгри, за что мне такие беды? За какие мои грехи мне было послано столь отвратительное создание? - женщина упала на колени и протянула руки к потолку. - Матушка, прошу прекрати. - если бы Гуюк сказал, что слова матери его никак не задели, это бы была самая большая ложь в его жизни. - Ты же понимаешь, что не вернёшься из этого похода живым? Бату сделает всё, чтобы расправиться с тобой. Наше положение и без этого было шатким, а сейчас и вовсе о статусе Великого хана можешь забыть. - Туракина подбежала к сыну и прижала его к себе. Женщина содрогалась в рыданиях, попутно покрывая лёгкими поцелуями лоб и щёки первенца. Заглянув в глаза Гуюку, она почти прошептала: - Никому мы ведь в этом мире не нужны, мой милый мальчик. Все против нас. Особенно Бату, он твоей кончины больше всех ждёт. Как только ты умрёшь, там и моя смерть не за горами. Поэтому ты должен быть быстрее. Тебе нужно убить Батыя до того, когда пройдёт Курултай. Иначе наши с тобой жизни станут кошмаром. - Но, матушка, как я его убью? Все же сразу поймут, что это я. - Болтал бы поменьше, может быть и не поняли бы. - Туракина тут же стала серьёзной. Вся материнская нежность куда-то исчезла, остался только холод и равнодушие, которые Гуюк знал с самого детства. Монгол сделал несколько шагов назад, желая отдалится от матери. Однако у меркитки были другие намеренья. Она попыталась вновь ухватится за руку сына, но хан сумел увернуться. Подобная дерзость окончательно развеяла порыв нежности к своему ребёнку у женщины. Перед Гуюком вновь была та, кого он знал с самого раннего детства. Мама, которая за непослушание била похуже, чем любая другая сиделка. Мама, которая никогда не была ограничена в словах, дабы объяснить сыну, чего он на самом деле стоит. Мама, которая стала причиной того, что Гуюк был вынужден скрывать часть лба и виски под волосами, ведь тогда шрамы, полученные за детские шалости, станут видны каждому. Туракина бросила на отпрыска презрительный взгляд, после чего выплюнула: - Всю мою жизнь ты только и делал, что разочаровывал меня, но в этот раз всё иначе. Всё будет иначе. Ханша подошла к столу и достала из шкатулки пузырёк с прозрачной жидкостью. - Возьми. Подольёшь это Бату в вино, кумыс - неважно. Главное, чтобы он выпил это. А там яд сам всё сделает как надо. Рука хана слегка подрагивала, когда пузырёк оказался у него. Эта деталь не скрылась от взгляда женщины. Из-за трясущихся рук Гуюк получил ещё одну пощёчину, но в этом случае она была ожидаема. Больше Туракина ничего не сказала, лишь жестом приказала покинуть её покои, завершая тем самым разговор. Гуюк поклонился матери, после чего быстрым шагом направился к себе.