Себестоимость доверия

– Говори со мной. – Молчание золото. Слыхал? – Нет, мне не сказали эту умную мысль. Промолчали. Полное отупение на границе сознания. Чувства и ощущения умерли, оставляя лишь израненную оболочку. Поэтому Антон не реагировал на возню около себя – были ли это люди или животные. – Еще один, итить. Что им тут? – прошамкал голос, но парень даже не открыл глаза. – Он живой? – Дышит. Ничего ему не будет, проспится – пойдет дальше, – второй голос был звонче и принадлежал женщине. – А сдохнет, так не жалко. Нарик. – Кровищщи-то. Слушай, избитый он. – А, наверняка дозу с дружками не поделил. Долго мы еще тут торчать будем? Пошли уже, нет здесь твоей грамоты, ну выбросили и ладно, – звонкий голос был раздражен и нетерпелив. – Злая ты, Светка. Набери-ка этих, полицейских. – Де-е-е-ед, это без меня. Пока за этим укурышем доедут, я простыну. – Цыц! – гаркнул дед. – Звони. На удивление, и полицейский уазик, и скорая подъехали быстро. Когда молодого человека поднимали на носилки, он застонал. Неравнодушных поблагодарили, и машины, мигая сиренами, унеслись прочь. – Ну теперь-то все? – злая Светка сильно замерзла и была еще нетерпимей к реальности. Батарейка у айфона сдохла, поэтому последние минут двадцать девушке приходилось иметь дело с неприглядным реалом, когда душа рвалась в интернет. – Все, – вздохнул дед. Выкинутой по ошибке грамоты за добросовестный труд к 70-летию завода было жаль, но зато человека спасли. *** Когда Антон снова пришел в сознание, он чувствовал только боль. В больничной палате – большой и унылой – было тепло, даже жарко. Рядом с кроватью стоял штатив капельницы, обшарпанная тумбочка и стул, из сиденья которого торчал поролон. Ничего, кроме стакана с водой, алюминиевой миски и такой же ложки на тумбочке не было. Антон повернул голову – стена пошла в пляс. Попытался перевернуться на спину – охнул от боли. О том, чтобы сесть или встать, речи вообще не шло. Парень не знал, как здесь оказался. И где это “здесь” находится, понятия не имел, сколько пробыл и в каком состоянии – тоже. Он вообще ничего не знал сейчас ни о себе, ни об окружающих. Через какое-то количество астрономических единиц дверь отворилась, вошла медсестра. Естественные в больничных стенах уколы, капельница, мазь. На манипуляции со своим телом Антон практически не реагировал, но когда дело дошло до свечей, он сжался в комок. – А что поделать-то? Ты потерпи, милый, знаю, что не хочешь, – уговаривала добродушная полная женщина, пытаясь отвлечь пациента от неприятной процедуры. – Но так ведь лечиться надо? Надо. Потихонечку, полегонечку. Антон забился, но женщина не первый год работала, знала, как со строптивыми обращаться. – Ну вот, теперь и заживать быстрее будет. А там, глядишь, и до дома недалеко. Как зовут-то? Антон молчал, закусив подушку. Медсестра, не дождавшись ответа, не стала настаивать, только вздохнула. В больнице сразу стало ясно, что парень – не наркоман, получивший свои синяки в поисках дозы. Как и то, что одними физическими травмами дело не ограничится. Бессознательное состояние сыграло на руку самому пациенту, избавив от волны свежих болезненных воспоминаний, но рано или поздно вопросы придется задать. И по возможности получить на них ответы. – Ну-с, молодой человек, как мы себя чувствуем? – врач сел рядом с кроватью. Пациент пришел в сознание, поэтому плановый осмотр сопровождался беседой. – Нормально, – хрипло выдавил парень после нескольких секунд молчания. От внимания врача не укрылось, что пострадавший начинал кривиться от боли еще до того, как к нему прикасались. – Имя, фамилия? – Не помню. – И то, что с вами произошло, тоже не помните? – Не помню. – Кого-нибудь из родных припоминаете, может? Мама, отец, сестра, брат? Учеба, работа?.. Ну ничего, такое бывает. Что ж, отдыхайте, – врач поднялся и направился к выходу. – А когда меня отпустят? – остановил его хриплый голос. – Вы не помните ни кто вы, ни откуда. Ваши родные не объявлялись. Куда ж мы вас отпустим? – усмехнулся эскулап. Антон закрыл глаза и стиснул зубы. Он помнил гораздо больше, чем хотел. *** Как и следовало ожидать, через некоторое время “активной амнезии” к пациенту наведался психолог. Антону объективно становилось лучше, благо что переломов в качестве памятного подарка не оставили. Синяки всех цветов и размеров делали кожу причудливо-пятнистой, но передвигался парень самостоятельно. Заявлений от страдающих родственников в милицию не поступало, а официальные каналы до личности парня еще не добрались. Документов, телефона при нем не обнаружили, и интересоваться их судьбой было глупо. Развлечений в палате не было, хотя та сердобольная сестра принесла книги и даже баловала фруктами. Правда, чтиво она подбирала на свой вкус – дамские романы, которые двадцатилетний парень вряд ли станет глотать запоем, но Антон был почти благодарен. Иначе бы большую часть суток он был обречен смотреть на обшарпанные стены и пытаться найти ответы на свои вопросы. Чего проще позвонить в общагу своим сожителям или связаться с деканатом, или набрать те заветные 11 цифр сотового Артема – уж чей-чей, а его номер Антон знал наизусть, но не мог себя заставить. Слишком многое придется объяснять. А главное, станет достоянием гласности то, что необходимо скрыть любой ценой. Почему Артема не было поблизости? Аптека находилась не более чем в сотне метров от магазина. Искал ли он его? Ищет ли сейчас? Что будет, если узнает о произошедшем? Почему это произошло?! Почему произошло с ним?! Ни на один из истеричных мысленных вопросов самому себе разум, сколько ни пытался, не мог дать ответ. Антон не знал, во что и кому можно верить, но отчетливо сознавал, что может рассчитывать только на себя, поэтому специалиста по душевным ранам ожидал прохладный прием. Он сразу произвел отталкивающее впечатление – мышиного цвета волосы, явно нуждающиеся в срочном знакомстве с шампунем, были зализаны назад. На носу сидели очки в массивной роговой оправе, но даже они не скрывали, что один глаз нещадно косит, а посредственно выбритую щеку “украшал” телесного цвета пластырь. Доктор сильно сутулился, уменьшая себе минимум десяток сантиметров роста. Из-под белого халата были видны брюки, изрядно вытянутые на коленях. Ко всему прочему врач сильно косолапил, поэтому шел переваливаясь. И этот человек собирался бороться с чужими комплексами? Антон только хмыкнул, когда тот, слегка заикаясь, представился и пояснил цель визита. – Алек-к-ксандр Павлович. А вы? – Не помню. Алексеем тут называют. – Но вы думаете, это не ваше имя? – Не знаю. Мне все равно. Врачеватель человеческих душ разразился тирадой, смысл которой сводился к тому, что полегчает, если выговориться. Велеречиво призывал не держать в себе, рассказать о том, что беспокоит, даже о самых незначительных мелочах. Предлагал просто поговорить обо всем на свете, начиная от цвета стен и заканчивая читаемым Антоном романом. На все его вопросы парень отвечал односложно, предоставляя психологу договаривать и додумывать за него. Около сорока минут тот исполнял соло на Антоновых нервах и наконец решил убраться в свою конуру. Парень выдохнул с облегчением – назойливая болтовня его, и так не особо разговорчивого, утомила. – И последнее, – произнес этот зануда, поднимаясь с посетительского стульчика. – Постарайтесь не наделать глупостей, Антон. Он аккуратно прикрыл дверь, когда до парня дошло. Его назвали родным именем. А значит, вынужденный отдых заканчивается досрочно.