• ────── ✾ ────── •
Йен проводит два часа за разгребанием свалки под названием "я забил на свой дом ради своего парня": сортирует вещи, закидывает стирку в старую вертикальную машинку, которую Ларри достал ему из собственной кладовки, а после подметает и моет пол, параллельно кидая звенящую мышку-игрушку Лаки. К 16:45 он наконец-то доволен обстановкой: дом чистый и пахнет свежестью, он вычесывает шерсть Лаки(что нужно было делать до уборки, но уже поздно), развешивает белье на сушилке за домом, хихикая над тем, как его боксеры развеваются на ветру и собирается в магазин. Лаки любезно отказывается пойти с ним, выбирая вместо этого понежиться на подоконнике под солнышком, так что Йен натягивает серые джинсы, футболку цвета хаки в полоску, берет свою хозяйственную сумку ответственного гражданина и идёт за покупками. Он заходит в продуктовый "Кэш и Грэб" 2.0(по словам Йена) и берёт средство для мытья посуды, фруктовые колечки, чипсы с паприкой, местный гаторейд(обычный лимонад со вкусом лимона), стиральный порошок, рис, печенья с начинкой, жвачку и проводит смущающе долгое время, рассматривая пыльную и очень маленькую полку с интимными товарами. Он даже не знает, что это за смазка. "Cool sex" — гласит грязная этикетка, и Йен уверен, что у этого дерьма кончился срок годности. Ситуация с презервативами немного получше, хотя естественно никаких магнумов. Так что Йену либо нужно основательно закупиться на Amazon либо плевать себе в ладонь, но он ни за что не собирается втирать этот столетний зеленоватый гель Микки в задницу. …или себе в задницу. Неважно. Он уверен в том, что Брайан не заметит того, что купил Йен, на самом деле он не обратит внимания, если он ограбил бы его прямо сейчас, так что проблем с покупкой припасов нет, скорее с местным ассортиментом. Если одну полу засохшую смазку и три коробки дешевых контрацептивов вообще можно так назвать. Не чтобы они ему, им…срочно нужны. Нет. Просто неплохо бы иметь, знаете, про запас. Йен вздыхает и хватает еще пару шоколадок, большую упаковку жвачки и идёт на кассу. Брайан ахуенно проводит время. Он жуёт сырные крекеры и читает "The Witcher" развалившись в своем раскладном стуле, как король этого места. Йен выкладывает покупки на столик возле кассы и опирается на локти, сверля кассира взглядом. — Хочешь анекдот, Брайан? Тишина. — Да? Я так и думал. Значит, слушай — я знаю, почему вы вчера не вышли на работу – вы играли в гольф, — говорит начальник подчиненному, а он ему такой — а вот и неправда! И в доказательство я могу показать вам рыбу, которую я вчера поймал! Хааааа, уморительно, правда? Тишина. — Я рад, что ты со мной согласен, — хмыкнул Йен и выпрямился, — А теперь, если ты не против, не мог бы ты быть добр и…пробить мои чёртовы товары, Брайан!!!• ────── ✾ ────── •
Разложив свои скудные покупки, Йен снова раздевается до трусов и майки и забирается на постель, лениво листая телефон и жуя сухие фруктовые колечки, потому что ему лень готовить. Микки прочёл сообщение, но не ответил и ладно, хорошо. Йен увидит его завтра или, если ему повезет, сегодня поздно вечером. И он вроде как надеется на это, потому что…соскучился. Ему хватило пары часов(минут) , чтобы стать маленькой несчастной сукой, желающей увидеть свое парня. Но он думает, что всё в порядке. Потому что для этого и нужен статус-кво "ты мой парень, я твой парень", чтобы легально скучать по друг другу, верно? Йен уверен, что к нынешнему моменту Микки должен знать, что он в основном просто с ума по нему сходит, так что следующее сообщение не сделает хуже. Йен(18:23): Хотел кое-что сказать Йен(18:23): Вроде как скучаю по тебе Йен(18:24): Так что не смотри на городских парней пока будешь в Орегоне! Йен(18:24): Хорошо, это глупо. Но напиши мне, когда вернешься, я принесу ужин А потом думая, стоит или не стоит, слишком или не очень, совсем ли это дебильно… Йен(18:26): ❤ Он знает, что Микки находится в дороге, поэтому вряд ли ему ответит. Вот почему Йен чуть не падает с кровати, когда его телефон жужжит характерным звуком. Мик(18:30): Придурок Мик(18:30): Я напишу Йен делает кислое выражение лица, глядя на сухой ответ своего парня, хотя на самом деле он невероятно доволен даже этим. Он знает это "придурок" и от Микки это больше похоже на ласку, чем на что-либо другое. Однако, именно следующее сообщение выбивает из него дух. Мик(18:33): Между прочим тоже скучаю по тебе Мик(18:33): 😜🖕🏻 Он блокирует телефон, прижимает его к груди и позволяет себе до смешного долго лыбиться в потолок, думая, что теперь он точно знает, каково это… Яркий свет, рождающийся где-то в районе солнечного сплетения, сияющий переливами голубого и серебристого и согревающий тебя таким нежным теплом. Он перестает отвлекать своего парня от дороги и идет готовить ему ужин.• ────── ✾ ────── •
Лип звонит, когда Йен помешивает фарш со специями и томатной пастой и следит за тем, чтобы не переварить спагетти. Он ставит телефон на громкую связь и слушает, как Лип поставил на ноги Нину — тридцатилетнюю женщину, зависимую от алкоголя в течение более пяти лет. — Да, кстати, — говорит Лип, который по видимому что-то жуёт, — Билеты до Орегона стоят так, как будто меня понесёт хренов аист. Ты не мог удовлетворить свою потребность сепарироваться от мамочки, переехав куда-нибудь поближе? — Если под мамочкой ты подразумеваешь Монику, то я ещё довольно близко остановился, — фыркает Йен, сливая воду от спагетти, — Как она, кстати? — А я ебу? Не видел её год и надеюсь, что не увижу ещё больше. Фрэнк тоже где-то шароебится. — Ммм, они в любом случае вернутся. — В точку, — соглашается Лип и рыгает Йену в трубку. — Спасибо, мудак. — Обращайся. Ну так, а ты там как? Нашёл себе какого-нибудь…жеребца? — спрашивает его брат, посмеиваясь над собственной шуткой. — Ха-ха. Это Лип и его юмор, — кисло говорит Йен, хотя и улыбается, — Но на самом деле… — Йен, это зоофилия, я пошутил… — Пошел нахуй, мудак. Он фермер, — вываливает Йен, потому что нет смысла это скрывать. Они официально парни, и его семья приедет сюда через две недели, так что он лучше выслушает хотя бы часть дерьма по телефону, а не в присутствии самого Микки. — Это ведь семейное, да? — неожиданно спрашивает Лип, и Йен моргает. — Чего? — Ты и Кэш, ты и Нэд, я и Хелен. Это ведь всё дерьмо с недостатком родительской любви? Ты ищешь папочку, а я в поиске мамо… — Заткнись, урод, — хихикает Йен и выключает огонь под фаршем, — Микки двадцать четыре, и он точно не похож на папочку. Мы вроде как даже…эксклюзивные и всё такое. Лип на той стороне провода хмыкает, а потом задаёт вопрос в стиле полного идиота, которым он и является. — Так это правда, что…от всего этого свежего воздуха и натуральной пищи вырастает конский хер? — Вот и спроси у него, когда приедешь. Уверен, что Микки тебе доходчиво объяснит. — Нет, не пойми меня неправильно, просто после всей этой истории с Тревором, я хотел бы знать, есть ли у него вообще член? — Знаешь, ты слишком часто говоришь слово "член" для натурала. — А ты выбрал профессию, где надо тискать сиськи. — Я не трогаю ничьи…В любом случае пошёл ты, и да, у Микки всё в порядке в отличии от тебя и твоего члена размером с мармеладного кислого червячка. — Я не виноват, что я получил все мозги, а тебе остался только жирафий рост и удав вместо члена. — Урод. Они смеются, пока Йен кладёт готовую пасту в контейнер и начинает ковырять её вилкой. Вышло достаточно вкусно, в основном за счёт практически сладкого домашнего томатного соуса и большого количества мяса. — Как дела на районе? — спрашивает он, наматывая макароны на вилку и отправляя в рот. — Всë ещё пытаются сделать из нас задний двор West Side. Даже старый дом Милковичей снесли. Походу наконец-то администрация дождалась, когда они сядут в тюрьму все до последнего, — Лип смеётся, потому что да, это достаточно веселая семейка из того немногого, что Йен о них помнит. Однако, что-то холодное и острое, словно ледяная стрела, пронзает его насквозь в приступе ужасающего осознания, когда мысли Йена начинают бешено кружиться. — Подожди…, — бормочет он, роняя вилку, оставшиеся на ней спагетти разлетаются по чистому полу, — Старый дом…М-Милковичей? — Ну да, — говорит Лип, как будто Йен не понимает очевидного, — Дом кошмаров на Земански. О. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Пожалуйста. Нет. — Йен? — вопрошает его брат в трубке, но Йен не слышит его. Его челюсть дрожит, и он качает головой в неверии, сжимая телефон почти до хруста. Холодный пот мгновенно выступает на его коже, и сделать вдох почти невозможно, кажется, что всё его тело сейчас онемело внутри и снаружи и может только трястись, словно он стоит на сильном морозе босыми ногами. Словно он тонет в ледяной воде. — Эй, Йен?...Блядь, связь пропала, — ворчит Лип. Рыжий сглатывает тошноту и с трудом заставляет ватный язык шевелиться, — Д-да, сеть здесь…я…я напишу тебе. — Оке…, — он не слушает Липа до конца, сбрасывая звонок кнопкой блокировки и сползая на пол в бессилии. Нет. Нет. Нет. Пожалуйста. Нет. Нет. Это ведь не может быть правдой, верно? Так не бывает. Такие совпадения не встречаются в жизни. Поэтому это не правда, вот и всё. Нет. Нет. Нет. Он делает глубокие вдохи и медленно выдыхает несколько раз через равные промежутки времени, как его учил психиатр для борьбы с подступающей панической атакой. Руки липкие и потные, Йен вытирает их о футболку и хватает телефон. Это просто не так. Этого, блядь, не может быть. Самое дерьмовое, омерзительное, самое, блядь, хуевое совпадение в мире может вот-вот произойти в его жизни. Господи Иисусе, пусть это просто будет не так. С координацией кошмар, когда Йен набирает в графе поиска нужный запрос. "Убивстви он Земапамски ЧИкагр" Колесико загрузки крутится, пока Йен сжимает и разжимает телефон, стараясь дышать, но сердце бьётся, бьётся, бьётся… "Возможно, Вы имели ввиду: Убийство на Земански Чикаго?" Это ещё ничего не значит, потому что это просто глупое совпадение, одинаковые фамилии… Йен нажимает на первую ссылку. "Архив газеты "Новости Чикаго" 12.11.2004г 11 ноября Чикаго потрясло ужасное известие о трагической гибели жительницы Саут-сайда, матери двоих детей Лауре Милкович. В беседе с нашим корреспондентом шериф полиции Саут-сайда Джеральд Томсон рассказал, как погибла женщина. — По нашей версии женщину убил муж. Мужчина неоднократно был судим за насилие, незаконный оборот наркотиков и разбой. Данная семья уже несколько лет находится на учете отдела полиции, а также социальных служб, так как в ней проживает четверо детей. По предварительным данным, обвиняемый нанес жертве 6 ножевых ранений. От полученных травм женщина скончалась на месте. Пока неизвестно, кто вызвал полицию, но обвиняемый не сопротивлялся аресту. Кроме того, в доме находились двое маленьких детей: девочка восьми лет и десятилетний мальчик, которых обвиняемый запер в ванной во время ссоры с женой. У них также обнаружены травмы, в том числе сотрясение мозга у мальчика. Их жизни ничего не угрожает, с ними сейчас работают врачи и психологи. Обвиняемый — Терренс Милкович сейчас находится под арестом, как сообщил нам шериф полиции Саут-сайда Джеральд Томсон в его отношении было возбуждено уголовное дело по статье "Убийство с особой жестокостью", а также "Нанесение побоев несовершеннолетним". Мужчине грозит заключение от 25 лет до пожизненного. В доме Милковичей до сих пор проводятся обыски". Йен читает статью несколько раз, внимание сложно удержать на конкретном предложении, но на самом деле в самой истории для него нет ничего нового. Потому что конечно же он об этом слышал. Он живёт буквально на соседней гребаной улице. После этого убийства к ним ходила опека, как к себе домой, потому что администрация всегда просыпается, когда уже, блядь, поздно. Они еле отбились от детского дома, поймав Фрэнка и заставив его выглядеть чистым и опрятным в течении одного долбанного дня, чтобы инспектор социальной службы пришла и обнаружила тогда ещё пять улыбающихся детей и одного папашу. Им пришлось выскрести все свои карманные деньги, чтобы заплатить Фрэнку за этот фарс. Но это была одна история из сотни других, честно говоря в жизни Галлагеров столько всякого пиздеца, что Йен даже не придал значение именно этой ситуации. Она была ничем по-сравнению с тем случаем, когда им пришлось имитировать смерть Фрэнка или сбросить Фрэнка в реку или… И это убийство конечно же всколыхнуло район, но опять же стало тем самым случаем, от которого вы пребываете в шоке до вечера, а потом хороните его в глубокой яме других уродливых воспоминаний из Саутсайда, которых у вас навалом. Он бы никогда, блядь, не вспомнил об этом, если бы Лип не упомянул в разговоре. Дом кошмаров на Земански. Йен сжимает горло рукой, как будто бы это как-то поможет ему дышать, но на самом деле тревога уже плотно осела в его груди, животе, мышцах, потому что… Сейчас 2018 год, и Микки 24 года. Убийство произошло в 2004 году. И Микки было…10 лет. "Мы буквально живём здесь почти пятнадцать гребаных лет…" — сказал тогда Микки, и Йену, блядь, въелось это в мозг. Почти пятнадцать. Может быть, он мог бы вскользь об этом спросить, а Микки сказал бы ему, что он чертов параноик, и они с сестрой приехали из Иллинойса, какого-нибудь, черт возьми, Милуоки, чтобы счастливо жить среди коз, коров и природы. Только вот Йену кажется, что он его знает. Сейчас, когда его нервы оголены до предела, и мозг работает на тысяче оборотов. Он может вспомнить, как когда-то очень давно… Видел маленького, чумазого мальчика, который огрызался на каждого встречного и постоянно влезал в драки. Йен был немного его фанатом и одновременно боялся его до дрожи в костях. Он не помнит, что сподвигло его на тот поступок в первую очередь, но он подошëл к нему, чтобы попросить карандаш. Вроде всё было так. Хотя детали и не важны, он помнит торчащие в разные стороны жирные волосы, глубокий порез на левой щеке, как будто бы кто-то полоснул его лезвием ножа и глаза, излучающие такой холод и… не злость, а может быть, даже страх. Почему-то они запечатлелись в его памяти, как будто бы Йен снял ксерокопию. — Ещё раз подойдешь ко мне, я, блядь, тебя зарежу. Понял, рыжик?! Йен тогда чуть не обоссался от страха. Хотя и лишний раз убедился, что парень в некотором роде крут как яйца. Возможно, эту историю выдумал его воспаленный мозг. Есть на самом деле один способ выяснить. Йен(20:01): Как звали детей Милкович? Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Кристен, Марго, Джон, Ник, Эрик, Лола, как угодно блядь, только не… Лип(20:03): Микки и вроде бы Аманда или Мэнди, а что? Вот и гребаный ответ. Обнаружены травмы… Сотрясение мозга у мальчика… Закрыл в ванной… Йен пытается успокоиться, насколько это возможно, когда узнаешь, что человек, которого ты любишь, пережил жестокое обращение в детстве, а так же сидел на холодном полу в ванной, пока за дверью его отец убил его маму. Йен просто надеется, что сотрясение было настолько сильным, что Микки был в обмороке во время всего…этого. Это звучит так ужасно, что Йену хочется кричать. Микки. Сердце Йена так сильно болит. Его Микки. Такой добрый и искренний, и его глаза — самое красивое, что Йен видел в своей гребаной жизни. Почему, чёрт возьми, это должно было произойти с ним? Маленький, грязный мальчик с глубоким порезом на щеке. И в его взгляде, сейчас Йен может это понять, был не холод, а страх. Страх, скрытый под вызовом, гневом и постоянной борьбой. Он дрался, потому что это всё, что он умел делать. Потому что это всё, чему его научили. Бороться за жизнь. И это так непохоже на Микки, которого Йен знает. У него нежные руки, даже несмотря на все мозоли от тяжелой работы, они ласковые и тёплые, когда гладят животных, ухаживают за растениями, касаются Йена. Он ужасно краснеет, когда Йен его дразнит или флиртует, он учащенно дышит, когда целуется. И его глаза — светло-голубые, в них нет холода, лишь свет, словно ограненный сапфир, переливающийся и многогранный, излучающий внутреннюю силу. Возможно Йен чертовски эгоистичен, когда не думает в этом плане о Мэнди, но всë дело в том, что он скорее всего сойдёт с ума и закричит, если включит в уравнение еще и маленькую восьмилетнюю девочку. Он просто знает, что боль, которая сейчас режет его сердце, включает в себя страдания за них обоих. Девочка восьми лет и десятилетний мальчик.• ────── ✾ ────── •
Йен старается думать о том, что сейчас Микки чувствует себя хорошо и с ним всё в порядке. В данный момент он должен быть почти рядом со Стоунридж. И ему ничего не угрожает. Он в безопасности, и его любят так много людей. Этого недостаточно, чтобы полностью снять тяжелое покрывало ужаса с Йена, но он находит в себе силы, чтобы встать и отправиться в душ, включить обжигающе горячую воду и стоять под струями. Он думает о том, что жизнь кошмарно несправедлива. Она заставляет детей переживать события и травмы, которые не по силам гребаным взрослым. Он думает о том, что время ничего, блядь, не лечит. Оно грубо заштопывает раны косыми стежками, закрывает сверху марлевой повязкой и пинает тебя под дых, чтобы ты жил дальше и барахтался, в попытке удержать тонкий бинт на своих ранах. И если тебе повезёт, то может быть, новые люди, новые впечатления, мгновения счастья, моменты радости подействуют как исцеление и перебинтуют твои шрамы, пряча их даже от самого себя. Но такие глубокие раны, даже становясь шрамами, всё равно не перестают болеть. Боль стихает, следы бледнеют, но ничто из этого никогда не исчезает для тебя навсегда. Йен думает, что даже горячая вода не делает его чистым, потому что он узнал тайну, которую, возможно, не должен был знать. Ко всему прочему ему ещё и стыдно перед Микки из-за своей осведомленности в его боли, его трагедии. Люди не всегда готовы говорить об этом, делиться такими вещами. Йен никому никогда не рассказывал, как гребаная Моника порезала себе вены на их кухне прямо на день Благодарения. Потому что это больно, жутко и звучит ещё ужаснее, когда ты произносишь это вслух. Это возвращает тебя назад в тот момент. Кровь. Кровь. Кровь. Так чертовски много крови. Он не может представить, насколько сильным должен быть Микки, чтобы пережить это и стать тем, кто он есть — лучший из всех людей, мальчик с огромным сердцем. Меньше всего на свете Йен хочет полоснуть его шрамы и заставить вернуться назад, почувствовать это заново. Он никогда этого не сделает. Никогда с ним. Ни за что, блядь. Он будет любить его так сильно, как только сможет и ещё больше. Он наложит столько повязок на его шрамы — заботу, тепло, поцелуи, объятья, все, все, все самые прекрасные, удивительные и волшебные вещи, всё, что есть в его сердце он отдаст Микки, чтобы та боль, что утихла, никогда не смогла вырваться вновь. Невозможно любить и не делить с любимыми их проблемы и страхи. Йен так хотел бы забрать их себе.• ────── ✾ ────── •
Он бреется просто, чтобы быть чем-то занятым и умывается несколько раз, стоя перед старым зеркалом с разводами. Сердце немного поумерило ритм, а дышать стало проще, Йен надеется, что максимально придёт в себя к приезду Микки и не будет выглядеть, как запуганный идиот с дрожащей губой и дергающимся глазом. Он просто так хочет наброситься на своего парня и заобнимать его до чëртиков, зацеловать его до тех маленьких вздохов, которые заставляют колени Йена подгибаться. Сделать ему так хорошо. Как он этого заслуживает. Он долго вертит один из пузырьков с таблетками и думает о том, что есть тайны, которые не могут быть скрыты, когда речь заходит о доверии в отношениях. Йен думает, что если уж кто и должен раскрыться, быть честным, пережить боль снова, то сейчас это только он. Он достаёт белую продолговатую таблетку и бросает её в рот, запивая водой из крана. Жизнь дала ему шанс узнать кое-что фундаментально важное о Микки, Йен просто собирается поступить честно.• ────── ✾ ────── •
Микки заходит домой пол десятого вечера, Джаспер почти сбивает его, потирается об его ноги и приветственно лает, как порядочная собака. — Да-да, будто я не знаю, что ты был у Генри всë это время, — бормочет Микки, почесывая пса за ушами. "И, собственно, что? — у Джаспера возникает соответствующий вопрос, — Ему было скучно, Вилли предпочёл его обществу бессмысленные гонки за собственным хвостом, честно говоря, кажется у бедняги просто старческий маразм. Так что Джаспер пошёл туда, где есть люди, общение…и много еды, если уж не кривить душой. Он получил говяжьи косточки, а Генри обрёл душевную компанию, так в чём претензия?" — Йен сейчас придёт и принесёт с собой кота, — сообщил Микки Джасперу с абсолютной серьезностью, — Постарайся вести себя, как большая умная собака. "Простите? Вот это всё было крайне оскорбительно. Джаспер мог пересчитать по пальцам одной лапы сколько раз в жизни он вёл себя как-то по-другому. Это Микки или, если уж на то пошло, Йену нужно было подумать о серьезности и перестать водить гусиные хороводы вокруг да около, вместо того чтобы спариться, как нормальным существам и жить в мире под одной крышей. Джаспер уже как-то утомлялся скакать туда-сюда, как белка в колесе. Тем более Лаки был его маленьким братом от другой матери, отца и рода в целом, но эти формальности не мешали Джасперу любить его, как родного". Микки вбежал по лестнице, чтобы раздеться так быстро, будто бы от этого зависела его жизнь и ввалился в душ на полной скорости. "Бегать с голой задницей — это так по-взрослому", — фыркнул Джаспер и отправился на свою лежанку. К приходу Йена Микки успел облиться гелем для душа с запахом шоколада и кофе, который оставила Мэнди, обтереться мочалкой, как сумасшедший и вымыть голову дважды. На самом деле он мыл её утром, но потом он был в поле, а после провел полдня в машине, так что волосы скорее всего впитали посторонние запахи и пыль… И на всё это ему было бы абсолютно насрать, если бы Йен не любил утыкаться в макушку Микки и нюхать его, как гребаный кот. Что на самом деле очень приятно. Смущающе,но приятно. Так, что у Микки теплеет внизу живота и сладкая-сладкая нега растекается по всему телу. Он выходит из душа и вытирается полотенцем, думая, что в жизни он часто представлял себе близость. В конце концов Микки любит книги и провёл слишком много вечеров,перечитывая одни и те же строки вновь и вновь, не в силах оторваться. Он читал о том, как это сладко и трепетно целовать кого-то глубоко и медленно. "Потом мы целовались. Долго. Не спеша заходить дальше. Наши губы двигались, прекрасно дополняя друг друга, легко скользили языки, зубы порой чуть соприкасались. Руки же замерли на плечах, не осмеливаясь спускаться ниже. Я дышал им, ощущая аромат и тепло его тела, заглушая тихие стоны желания, что порой срывались с его губ, и сам издавал их в ответ…" О том, как это хорошо и прекрасно и чертовски интимно быть с кем-то, желать кого-то, быть желанным в ответ. "Я мучительно долго терзал его рот, потом проложил дорожку из поцелуев по подбородку и горлу. Коснулся губами кадыка, провел языком по ложбинке внизу, почувствовав, как бьется пульс. А потом стал спускаться по гладкой груди к маленькому соску. Чуть прикусив крошечный комочек зубами, я пососал его…" О том, какого это сливаться в единое целое с другим человеком, доставлять и получать удовольствие. "Все страхи и желание защитить себя сгорели дотла в пламени, что пылало в этот миг между нами, в жарких прикосновениях, в раскаленном добела наслаждении, которое поглотило меня. И на самом пике оргазма я оперся на дрожащие конечности, чтобы поцеловать его…" Он думал, что знает совершенно всё: от механики до эмоциональной составляющей. Что ничто в этом больше не сможет его удивить. Он считал, что фраза: "Предупреждëн — значит вооружëн" действительно работает, когда дело доходит до интимности. Чёрт возьми, Микки облажался. Микки сушит волосы полотенцем и вспоминает, как Йен целовал его лоб, щёки, тёплые местечки за ушами, шею, плечо, и думает, что ни один грёбанный писатель не упомянул об этом. О том, как замирает дыхание и щекочет внизу живота от маленьких, нежных, почти невесомых поцелуев. Таких невинных, что в них только любовь и желание быть ближе, чем что-либо другое. Ни одной строчки про то, как глубокий вдох, сделанный у вашей шеи нужным человеком, может отправить вас в кювет. Все эти небольшие, казалось бы несущественные вещи, именно они заставляют Микки чувствовать себя в безопасности, чувствовать себя таким тёплым, любимым и смелым, чтобы хотеть сделать больше, нуждаться в большем. Йен сказал, что он красивый и, что у него красивые глаза и, что поцелуи с Микки — лучшее, что он чувствовал в в своей жизни. Он назвал это — само счастья. Микки смотрит на себя в зеркало и думает, что, может быть, первый раз в грёбанной жизни ему нравится то, что он видит. Он думает, что где-то читал, что настоящая любовь — это не совсем про "люблю тебя", а скорее "люблю себя". Микки тогда решил, что это плешивый бред автора. Как это вообще взаимосвязано, и как его собственное к себе отношение может помочь или не помочь делу. Но потом…Йен. И теперь, возможно, Микки чуть-чуть понимает, что любовь правильного человека не всегда персонализирована, нет. Это ряд сильнейших эмоций, настолько глубоких и безграничных, что они окутывают тебя, проникают во все сферы твоей жизни, делая всё вокруг лучше: от простых удовольствий до глубинных установок к себе. Это не только — я люблю тебя, а ты любишь меня, хотя с этого, конечно же, всё начинается… Я люблю тебя. Я люблю себя. Я люблю жизнь. Я люблю мир вокруг. И Микки начинает любить.• ────── ✾ ────── •
Он успевает натянуть синие брифы, которые облегают его со всех сторон во всех нужных местах (просто ради удобства), серые домашние штаны и старую футболку без рукавов, часть ткани которой стерлась, но она чистая и Микки думает, что перед Йеном он может носить свои домашние вещи, в которых только уют и никакой утонченности. Йен стучит в дверь, когда Микки спускается с лестницы, и если он перепрыгивает через три ступеньки, чтобы открыть ему, то это видел только Джаспер, и он не сможет никому рассказать. — Эй! — говорит он, распахнув дверь перед своим парнем. Его встречает яркая улыбка и горячий парень. Кажется что-то бело-чëрное, похожее на Лаки, пробегает мимо ног Микки. Иисус Христос, Микки никогда не поймёт, как ангелы сдерживаются, чтобы не петь каждый раз, когда Йен ступает по Земле, потому что, чёрт возьми… Его волосы уложены: короткие по бокам, а длинные локоны зачесаны наверх. Микки вроде как хочется протянуть руку и взъерошить их, потому что нет ничего лучше, чем естественные кудри Йена, делающие из него рыжее облако. Микки не успевает рассмотреть лучше во что он одет, кроме серой футболки и зелёной рубашки в клетку, потому что внезапно его сгребают в охапку и целуют до звездопадов и лунных затмений. Йен кладёт руку на заднюю часть его шеи, большой палец поглаживает ухо, и Микки не услышал бы даже взрывов в этот момент. Всё, что есть — Это Йен и его губы на губах Микки. Его тело, прижимающее Микки к двери. Так крепко, но так бережно. Он посасывает его верхнюю губу, потом нижнюю, а после прижимается в сладком, влажном поцелуе, прежде чем отстраниться и взглянуть на Микки с каким-то вопросом, который на самом деле не важен, потому что Микки всё равно скажет — да. Но, вероятно, это был вопрос из разряда — можно я поцелую тебя так, что ты потеряешь себя нахрен. Йен целует его нос, веки, подбородок, а потом возвращается к губам и целует его, целует его с открытым ртом: горячо, мокро, со сбитым дыханием и, обхватив лицо Микки ладонями, скользит в его рот языком. И Микки просто цепляется за него крепче, просто старается не забывать дышать, пока Йен ласкает его рот, язык, посасывает и целует, целует, целует. — Привет, — шепчет его парень, разрывая поцелуй, но не уходя далеко: лоб у лба, нос к носу, дыхание громкое и частое. Привет? Серьёзно? Микки нужен кислородный, блядь, баллон прямо сейчас. — Что на тебя нашло? — улыбается он, закрывая глаза и попадая в объятья Йена. — Я же сказал, что вроде как скучаю по тебе, — отвечает Йен и оставляет серию громких чмоков на шее Микки. Ну, если это то, что Микки получает после того, как они не виделись один световой день, то он хочет посмотреть, что там есть хотя бы после полных суток. — У меня есть ужин, — Йен поднимает хозяйственную сумку, которую каким-то образом умудрился держать всё это время в руках. — Да? Ну тогда пошли. Вдвоём они раскладывают по тарелкам пасту, которая пахнет чертовски обалденно,слойки с малиной, а так же разливают лимонад. Еда теплая и вкусная, Микки еле успевает жевать, потому что он ужасно голодный и его парень приготовил для него ужин, так что он считает, что имеет право быть немного взволнованным сейчас. — Мэнди уже приземлилась? — Ммм, — Микки отпивает лимонной газировки, — Где-то через час, думаю. — Угу-м, — Йен кивает и продолжает водить вилкой по своей почти полной тарелке с макаронами с задумчивым видом. — Что с тобой? — спрашивает Микки, потому что вот эта тишина ни хрена не нормальна для Йена. — М? — откликается Йен, обращая внимание на Микки, будто бы проснулся от дремоты, — Нет, всё в порядке, просто съел половину, пока готовил, — он улыбается в подтверждении своих слов, но Микки всё равно чувствует что, что-то не так. И если бы Йен не поцеловал его до ватных конечностей буквально десять минут назад, он бы, наверное, подумал, что дело в них или в нём. Но дело в том, что это не был поцелуй "ты мне больше не интересен" или "я разочаровался в наших отношениях", это был поцелуй "я скучал по тебе так сильно, что хочу тебя съесть". Так что, может быть, Микки нужно хоть раз в жизни перестать быть мнимым параноиком и побыть заботливым парнем? Он подцепает последние спагетти с тарелки, отправляет их в рот и запивает лимонадом, — Бесконечный, сука, день, — вздыхает он, — Хочешь подняться наверх?• ────── ✾ ────── •
Немного неловко ложиться на кровать со своим полностью одетым парнем и не собираться при этом спать или делать что-то ещё, не чтобы Микки не хотел, просто в данный момент речь идëт не об этом. Йен, как обычно, решает все проблемы с логистикой и садится у изголовья кровати, хлопая по пространству между своих ног, как будто Микки какая-то кошка. Микки фыркает с кислым взглядом, но всё равно забирается на кровать и устраивается спиной к груди Йена, который тут же обнимает его и зарывается носом в местечко за ухом Микки, делая глубокий вдох. Хорошо, может быть всё и не так плохо. — Ты пахнешь, как шоколадный кекс, ммм, — Йен тихо стонет, пока дышит около уха Микки, и его живот тут же сводит этим приятным теплом, как будто ему впрыснули дозу эндорфинов мгновенного действия. — Да ну, а ты и есть морковный кекс. Круто, Микки, круто. — Морковный кекс? — смеётся Йен, водя губами по его шее и это вроде как приятно, но пиздец щекотно, а ещё сильно возбуждает. Боже мой, Микки нужно руководство, он не знает, что делать. Его тело не знает, что делать. Йен выпускает клубочек воздуха рядом с его ухом, и Микки бесконтрольно выдаёт самый неловкий звук, похожий на какое-то дрожащее "уфффф" и тут же краснеет, чувствуя улыбку Йена на своей коже. — Запомнил, — говорит он так, как будто только что выяснил что-то очень важное о Микки. Возможно, он так и сделал. — Отвали, — бурчит он, в основном просто потому что не знает, что должен сказать. — Ммм, — мычит Йен в притворном раздумье, — Нет, никогда, — и снова дует на ушную раковину Микки, так что приятная дрожь проходит от середины его бёдер до паха. — Так нечестно, чувак, — жалуется брюнет и улыбается, когда всё, что он получает — это короткий поцелуй в мочку уха. — Никто не говорил, что я такой. — Да? И в чём ещё ты нечестен? — Микки смеётся, но Йен напрягается, руки, обнимающие его стискивают крепче, и он чувствует глубокий вдох у себя на макушке. — Что случилось? Йен вдыхает, выдыхает, вдыхает, зарывшись в волосы Микки, а потом тихо бормочет, — Хотел тебе кое-что рассказать. Это…это важно…для нас. На секунду в голове Микки проносится до десятка различных мыслей: от "мы не подходим друг другу" до "я принял решение уехать в сентябре", так что он действительно удивлён, когда Йен продолжает говорить. — Моя семья приедет через пару недель. Фуууууууууух. Какого хрена?! — Это круто, чувак, ты вроде говорил мне, двое братьев и сестра, да? — он старается звучать нормально, а не так, как будто с его плеч только что упал груз весом в тонну. — Угу, — Йен кивает, руки массируют бока Микки, — Фиона, Лип и Лиам — он самый младший, двое средних останутся дома, потому что у одной маленький ребенок, а второй кажется пытает бомжа в подвале. Даже не спрашивай. — Похоже на типичную семью из Саутсайда, — фыркает Микки и ну да, это так, он всё ещё помнит Чикагское гетто, даже если уехал оттуда много лет назад. Даже если старался похоронить эти воспоминания под бетонной плитой. Но потом появился Йен, и Микки почувствовал, словно знает его всю свою жизнь, такое мощное дежавю, которое перемешало самые разные воспоминания в голове Микки: обрывки фраз, очертания лиц, пушистые рыжие кудри и большие зелёные глаза на лице, где веснушек больше, чем чистой кожи. Микки нормально не спал около трёх ночей, пока просто не понял это. Пока Йен не намок до нитки у него в саду под проливным дождем, а после его волосы высохли и явили миру объемные воздушные кудри, которые Микки видел у мальчика только раз в жизни. Маленького мальчика, который улыбался, и у него между зубов были расщелины, и это выглядело смешно и очаровательно одновременно. Такая редкая красота. Выделяющаяся на фоне обычных, ничем не приметных людей. Микки мысленно прозвал его одуванчиком. Весь рыжий и тощий, и чертовски улыбчивый. Полная противоположность Микки, ему казалось тогда, что если он коснется его, то испортит. Заразит своей грязью, хмуростью, злостью, неопрятностью и…страхом. Он не знал, что тепла Йена будет достаточно, чтобы окутать им их двоих, словно большим тёплым пледом. И Йен ведь знает это, верно? Он, блядь, не может не знать. Его пальцы переплелись с пальцами Микки, и он сжимает его руки, давая знать, что он здесь. Кто бы, блядь, мог подумать, что такое возможно. Что маленький рыжий мальчик, у которого веснушек на лице было больше, чем чистой кожи, вырастет в красивого, великодушного, чертовски любящего мужчину и отправится в длинное путешествие на гребаный край штата, чтобы встретить там грязного, хмурого и всё ещё до жути напуганного Микки Милковича — своего почти соседа по улице. Так не бывает. Но именно так и случилось. Он набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает, устраивая голову на плече Йена, — Твой брат всё ещё такой же мудак? — спрашивает Микки, нервно усмехаясь, прощупывая территорию. — В большей степени. — Когда ты…, — спрашивает он, но его голос срывается от волнения и нервозности. От осознания того, что они собираются обсудить. Но ведь без этого никак, верно? — Понял? — Да. — Ммм, менее трёх часов назад, — тихо говорит Йен,его нос у виска Микки, — Мы обсуждали старый район и…Лип сказал кое-что, что заставило меня вспомнить…А ты? — В день, когда ты прилетел спасать меня от дождя, а потом высох и стал барашком, — Микки хихикает, смех вырывается громкими обрывками, когда он немного дрожит. Йен кивает, прижимается к нему ближе так, что его нос практически сплющивается у виска Микки. — Ооо, да, это могло бы дать тебе подсказку, — Йен смеётся и напряжение немного спадает, — Не думаю, что в мире есть ещë один парень с цветной капустой вместо волос оттенка свежей ржавчины. Я думаю мою мать просто стукнуло током, пока она вынашивала меня. Они начинают смеяться, Микки закрывает глаза, крепче сплетая свои пальцы с пальцами Йена и дышит, дышит, дышит. Йен его успокаивает. — Я не знаю, что сказать, чувак. Это пиздец, — бормочет он, потому что это правда, Микки ещё пребывает в небольшом шоке, в основном приятном, но там есть и много всего, чего он никогда не хотел бы касаться. — Ты не должен ничего говорить, — отвечает Йен со всей серьезностью, целует его в висок двумя звучными поцелуями, — Никогда, — поцелуй, — Только если захочешь, — поцелуй, — Я здесь для этого, ты ведь знаешь это? Этот грёбанный засранец, Боже. Микки просто старается дышать и моргает, чтобы прогнать влагу из глаз. — Да, — он кивает, одна слеза скатывается, и Йен ловит её губами, и этот любящий жест только порождает ещё больше слëз, — Я знаю, — дыхание становится прерывистей, Йен сжимает его ногами и руками, погружая в защитный кокон, — Господи, что со мной такое, — говорит Микки, фыркая носом и вытирая слёзы, потому что он плачет, но он улыбается, и ему не страшно, совершенно ни капельки, может быть потому что прошло уже так много времени. Но скорее всего, потому что Йен прижимает его к себе, заземляет и дарит такое чувство любви и безопасности, что Микки просто не может не быть сильным, однако эмоции все равно захлëстывают его. — Ты жив, — отвечает Йен, губы у виска Микки, — Ты жив, и ты лучший человек в мире, и я чертовски влюблен в тебя, ты ведь знаешь? Микки заикается, освобождая одну руку и стирая ей влагу из глаз, прежде чем повернуться в объятьях Йена, на самом деле не зная, как он хочет сделать в итоге, но его парень подхватывает его и вот так, Микки Милкович первый раз сидит на коленях и целует мальчика, в которого так сильно влюблён, который влюблён в него в ответ и плачет, и чувствует, как солёные капельки влаги на его щеках смешиваются с такими же каплями на щеках Йена. И ему не стыдно. И ни сколько не страшно. Всё, что он чувствует — это лёгкость. И так много любви, что ему кажется, что ещë чуть-чуть, ещё хотя бы унция заботы, и его сердце не сможет помещаться в груди. Он отрывается от губ Йена, чтобы сделать вдох и смотрит в его глаза — зелёные с ореховыми вкраплениями (если внимательно приглядеться), слёзы делают их еще ярче, еще красивее, хотя Микки не хотел бы никогда в жизни увидеть влагу в этих глазах. Он целует уголки глаз Йена, забирая с собой соленые капли и прижимается к нему, беря его лицо в ладони. — Я тоже, чёрт возьми, влюблён в тебя, — выдыхает он, такой смелый, такой открытый, — Ты хитрожопый засранец, который заставляет меня охреневать каждые пять секунд. Но да, я влюблён в тебя, и это лучшее, что со мной случалось за всю мою жизнь. Йен целует его нежно, медленно и так приятно, что пальцы на ногах скручиваются, сердце стучит, а живот сводит сладкими спазмами. Они нежно улыбаются после и молчат несколько долгих мгновений, просто осознавая друг друга, происходящее. Йен знает, кто такой Микки и совершенно точно знает, что случилось с Микки, и это невозможно не заметить, потому как сильно он обнимает его, с какой любовью целует, потому, как он плачет вместе с Микки и смотрит на него, в глазах тысяча невысказанных слов, но они не нужны. Только не сейчас. Микки не нуждается в них, он знает, он чувствует, как боль покидает его, просто потому что Йен рядом. Год назад, когда его тетя умерла, все раны Микки были так свежи и болезненны. Он думал, что навсегда останется один. Испуганный и сломленный, с кучей ответственности на плечах. Он даже не мог представить, что Йен Галлагер — маленький рыжий мальчик, у которого веснушек на лице было больше, чем чистой кожи, приедет в Стоунридж и привезёт с собой свет, ради которого Микки захочет жить. Он знает, что он влюблён, и знает, что он любим, потому что его реальность наконец-то в тысячи раз лучше, чем все книги и истории, которые он читал. И Микки надеется, что они не будут говорить о случившемся сейчас, он почти уверен, что Йен понимает это и ни за что не будет давить, потому что он понимающий засранец с огромным сердцем. Но возможно, когда эмоции поутихнут, когда мысли Микки перестанут летать по его голове и сталкиваться с друг другом, они могли бы обсудить часть это, может быть Микки хотел бы поговорить о своем прошлом с кем-то, кому он доверяет, с кем он не боится испугаться, переволноваться или, черт возьми, даже заплакать. — Я должен ещё кое-что сказать, — шепчет Йен, потирая поясницу Микки руками. — Йен, — начинает Микки, улыбка озаряет его лицо, — Не то чтобы мне не нравилось, как ты заставляешь меня сгорать здесь, но я клянусь, что ещё одна слащавая речь, и я либо упаду в обморок, либо отсосу тебе, чувак, без каламбура, я, блядь, на грани. Йен смеётся согревающим, заливистым смехом, — Тогда мне лучше сказать правильные вещи. — Да, но это будет в первый раз, так что я бы на твоём месте не торопился туда, — отвечает Микки, щёки пылают, но он должен предупредить, что чтобы это ни было — оно будет отстойным от начала до конца. — Ты даже не представляешь, как ошибаешься, — хрипло говорит Йен, а после оставляет на губах Микки поцелуй с открытым ртом, посасывая его губы, — Но нам действительно нужно поговорить. — С тобой не весело, — фыркает Микки, просто чтобы подразнить. — Ты не знаешь насколько, — и это не звучит, как шутка, даже отдаленно, Йен серьёзен, и Микки обнимает его за плечи и слушает, — У меня…эм, чёрт, это никак не скажешь проще…, — бормочет он, и Микки начинает волноваться. — Скажи, как есть, Йен. Всё в порядке, — успокаивает Микки, гладит его по волосам. Всё хорошо, и я здесь для тебя. — У меня биполярное расстройство, — выпаливает Йен почти в одно слово. Микки замирает, отчасти потому что пытается вспомнить, откуда он это уже слышал. — Это как…психическое заболевание,да? — он спрашивает тихо, руки в волосах Йена никогда не замедляют свой ритм. — Ммм,угу. Это от мамы. Периоды активности и подъема чередуются с депрессией и наоборот и так без конца, — он вздыхает, взгляд испытующий и немного напуганный. Микки не может удержаться и не наклониться, чтобы поцеловать Йена в лоб, щеки и ласково-ласково в губы. Все, все, все эти невинные поцелуи, которые его самого заставляют чувствовать себя лучше, в безопасности, любимым. — Мне поставили диагноз в семнадцать лет, — продолжает Йен, — Я…вроде как записался в армию под именем Липа и…украл вертолет, — он смеется, немного грустно, — Я не мог понять этого сам, ты не можешь почувствовать, что что-то не так, особенно в первый приступ, но Фиона заметила, да и военная полиция, которая арестовала меня в итоге, тоже была показателем. — Черт, Йен, — говорит Микки, обнимает его, гладит по волосам, — И потом… — Меня отпустили, потому что уже было понятно, что я болен, но я не был с этим согласен, так что я сбежал. И…мания только нарастала, я…не понимал, что делаю, не понимал, где я нахожусь. Его голос немного дрожит, руки на спине Микки сжимают его футболку, и у него так болит сердце. Он не может представить, как Йен это пережил. — Я устроился на работу…в клуб, — продолжает Йен, рассматривая стертый край майки Микки, — Гей-клуб. Я не помню всего, но…я думаю, что многое из того, что там происходило не было круто. Страх проходит по телу брюнета, когда он думает о потерянном мальчике, опустошенном болезнью, которому некому было помочь, который падал не в силах ни за что зацепиться. — Лип нашёл меня и отвёл домой и на следующий день я…не смог встать с постели. А потом ещё день, неделю, две, я…как будто был под толщей воды. Ты не можешь говорить, не можешь пошевелиться, тебе не выбраться. — Депрессия? — Да…таблетки не сразу подошли. Честно говоря, думаю бесплатному психиатру было насрать на меня по большей части, так что я либо блевал, либо был овощем примерно два месяца, пока Фиона не нашла платного специалиста, и он подобрал комбинацию, которая смогла мне помочь. Я тогда, как будто вздохнул первый раз за год. Микки прижимается губами ко лбу Йена и просто задерживается там на несколько секунд. Ты чертовски сильный. Ты замечательный. Я влюблён в тебя ещё больше, чем думал, это возможно. — После этого не было таких сильных взлетов и падений, но иногда…я всё таки бываю не в порядке. Не могу встать с кровати в течении пары недель или наоборот не сплю сутками, когда таблетки выходят из строя, и я…всегда буду таким, Мик. Ты должен это понять. Я никогда не стану нормальным, — он заканчивает говорить и смотрит на Микки. Зелёные на голубых, он нервничает, и Микки думает, что он такой идиот. Невероятно сильный. Но идиот. — Ты никогда не станешь нормальным, потому что ешь жареные огурцы, чувак, это дрянь, — отвечает Микки, приподнимая пальцами подбородок Йена, — Я имею в виду, какой идиот способен такое переварить? Вот почему тебе не быть нормальным в моих глазах, Йен, а не потому что у тебя биполярное расстройство. — Но это… — Дерьмово? — перебивает Микки, — Да, но посмотри на себя — ты справился, ты побеждаешь каждый гребаный день, Йен. Ты сильный, как чёрт, умный, и я так горжусь тобой, что не могу это выразить. Ты добрый, искренний, ты умеешь любить и делаешь это с открытым сердцем, ты не можешь себе представить, как ты изменил мою жизнь. Как меняешь её каждый день. И ты смеешь называть себя ненормальным? Пусть так, потому что это действительно не то гребаное слово. Ты — лучший, Йен Галлагер, это даже не чертова шутка, и я ударю каждого, кто с этим не согласится. В том числе и тебя. Йен влажно фыркает, слёзы скатываются у него из глаз медленным, но непрерывным потоком, но он широко улыбается, качая головой, — И ты говоришь, что я заставляю тебе охреневать своими словами. — Рыбак рыбака, сука, — шутит Микки и вытирает влагу с лица своего парня большими пальцами, — Никакое биполярное расстройство не заставит меня посмотреть на тебя хуже. Ты придурок, если думал так в первую очередь. Мне просто нужно будет пару минут, чтобы разобраться,и ты поможешь мне в этом, — говорит Микки, потираясь носом о нос Йена. — Да-да, я так и сделаю, — Йен кивает и тянется за поцелуем. — Это не было вопросом, — игриво говорит Микки, прежде чем столкнуть их губами и раствориться в том, что Микки может назвать только любовью. Это я плюс ты. Это твои проблемы равно мои проблемы. Это я люблю мир, потому что в нём ты. Может быть, любовь — это всë. И это всë, что мы знаем о ней.• ────── ✾ ────── •
У них практически нет времени, чтобы побыть вдвоем на следующий день; Микки проводит весь день в полях, где сломалась система орошения, а Йен имеет дело с бедным псом по кличке Майки, угодившим под колеса машины. К счастью водитель оказывается благородным и вместе с Йеном они на полной скорости везут собаку в частную ветклинику в Орегон-сити, чтобы сделать рентген и по итогу провести необходимую операцию для спасения животного. В конце концов, все заканчивается насколько это возможно счастливо, и Йен возвращается домой в ночь: измученный, грязный и пахнущий собакой в худшем смысле этого слова. Однако, потому что Йен ранняя пташка или из-за того, что любовь творит чудеса, а может быть он просто жалкий и нуждающийся, ветеринар обнаруживает себя в 5:30 бодрым и наполненным лучшим видом волнения, когда он спешит к Микки на дикое пастбище, где фермер пасет лошадей. Из-за аномальной дневной жары, работники фермы выпускают животных ранним утром, когда солнце теплое, а не обжигающее, трава все еще покрыта прохладной росой и вокруг царит исцеляющая деревенская тишина: пение птиц, шум ветра и шорох листвы. Йен надевает серые шорты, доходящие ему чуть ниже колена, простую однотонную футболку и хватает толстовку на всякий случай. Он гладит и кормит Лаки, а после делает черный кофе в термосе и четыре сэндвича: Йен густо смазывает майонезом поджаренный белый хлеб, кладет лист салата, толстую помидорную дольку и щедрый кусочек запеченной курицы, завершая все ломтиком сыра. Он еще раз обжаривает бутерброды на сковороде пока сыр не расплавится и упаковывает их в пищевой контейнер, хватает парочку шоколадных батончиков и выбегает из дома навстречу своей любви и рассвету. Он останавливается на пороге, чтобы обернуться и, словно Лаки действительно мог бы понимать его, спрашивает, не хочет ли кот пойти с ним. Лаки лишь отрывает голову от диванной подушки, на которой он дремал и смотрит на Йена словно с выражением: "Действительно ли ты настоящий сейчас?" Йен пожимает плечами и закрывает дом на ключ. Микки написал ему поздно вечером, что сегодня утром его очередь пасти лошадей, и поэтому он может быть не на связи где-то до полудня. Фермер на самом деле не приглашал Йена потусоваться с собой, но ему просто достаточно контекста и того факта, что Йен безумно соскучился по своему парню: Мик(23:49): Я наверное просто усну в этой гребанной траве Мик(23:49): Хорошо ли тебе спать, пока я вынужден кормить комаров в 5:30am, блядь, утра Йен(23:50): Просто прикажи кому-нибудь сделать это, вспомни кто здесь главный. Ты главный. Ты король😎 Мик(23:51): Рад знать, что за целый день ты не перестал быть огромным болваном 🥱 Йен(23:51): Я не хотел бы быть осуждающим, но насколько хороша была твоя программа английского в младшей школе? Я имею ввиду "быть великолепным" пишется действительно не так, Мик 🤨 Мик(23:53): Ты не можешь продолжать вечно с этим дерьмом Йен(23:54): Хочешь проверить меня?😏 Йен(23:55): У меня три брата и две сестры, парень, я более стойкий, чем великая китайяская стена💪🏻 Мик(23:56): Что было в последнем сообщении? Кажется я нечаянно стер его Йен(23:56): У меня три брата и две сестры, парень, я более стойкий, чем великая китайяская стена💪🏻 Мик(23:57): Черт, опять Мик(23:57): Наверное это из-за того, что на моем телефоне нет папки "чушь", чтобы я мог поместить его туда Йен(23:58): МИККИ😳😳😳 Йен(23:58): Я думал, что я тебе нравлюсь Мик(00:02): Ты действительно мне нравишься. Мик(00:04): Болван💘 Тот факт, что Микки не просто вот так легко признался Йену в своих чувствах, обозначив их ярко и четко, но и явно провел минуту за выбором смайлика, рассматривая всевозможные сердечки, прежде чем отправить ему ванильный розовый символ, пронзенный стрелой Купидона…заставляет голову Йена кружиться до сих пор. Из-за "Ты действительно мне нравишься. Болван💘" и из-за того, что Йен на самом деле совершенно без ума от этого парня, он спускается вниз мимо фермы Милковича, огибает ее и идет к большому открытому полю, окружённому деревьями и кустами, чтобы найти своего парня, накормить его вкусным завтраком и, если ему повезёт, зацеловать его до звезд в глазах. Йен замечает его почти сразу же: пока лошади пасутся и жадно щиплют траву, Микки устроился под ближайшим деревом с раскидистой кроной, натянув бейсболку пониже на глаза. Он выглядит так мирно и так естественно в окружении природы, полевых цветов, пробивающихся сквозь траву тут и там. Йен ничего не может поделать, когда наклоняется, чтобы сорвать белую симпотичную ромашку, и звук срываемого стебля будит его парня от сладкой дремоты. В мгновение ока Йен краснеет до цвета спелого яблока; осознание того, что он здесь, чтобы устроить сюрприз Микки с пикником настигает его, и внезапно он стесняется до прерывистого дыхания и сбившегося сердцебиения. Но Микки смаргивает сон и, делая лучшую вещь в мире, улыбается ему широко открыто и счастливо, поднимаясь с земли и совершая два, четыре, шесть шагов, чтобы заключить Йена в теплые, любящие объятия, которые стоят всего мира. Его кожа немного холодная из-за того, что Микки сидел в тени, но он быстро согревается в руках Йена, обвивающих его и крепко прижимающих к себе, голова Микки покоится на его плече, пока Йен прижимается щекой к его мягким волосам, наклоняется, чтобы вдохнуть запах яблочного шампуня, свежескошенной травы, тепла его тела и того, что можно описать только как дом. Микки так хорошо ощущается и прямо сейчас эти объятия — самое приятное занятие в мире, однако Йен не может удержаться и немного не побыть придурком, освобождая руку с цветком и протягивая его Микки. Брюнет хихикает, беря белую ромашку из его рук и хлопает Йена другой рукой по пояснице, как провинившегося. — Гейски, — фыркает он, смотря на цветок, как на чистую драгоценность. — Да? — Йен отвечает, нежно приподнимая подробородок Микки кончиками пальцев, — Я покажу тебе, что такое гейски, — дразнит он, наклоняясь для поцелуя. — Отвратительно, — шепчет Микки, прежде чем прижаться к его губам в теплом сухом поцелуе "я скучал по тебе" и "я чертовски рад, что ты здесь". — Держу пари, ты изменишь свое мнение через минуту, — бормочет Йен между чмокающими игривыми поцелуями, пока их губы становятся влажными. — М? Ты делаешь, — поцелуй, — Что? — Я держу пари, что ты измени…, — Йен замолкает, потому что язык Микки, скользящий в его рот действительно заставляет его забыть о многих вещах. Они целуются долго и сладко, пока задержка дыхания не станет ощутимой, а после стоят в объятиях друг друга, и Йен вероятно хитрый засранец, который засунул ромашку Микки за ухо, продолжая хихикать над этим. Его голова снова покоится на груди Йена, потому что они стоят немного под наклоном и потому что он просто ниже ростом, что невероятно мило, невероятно прекрасно, как они друг другу подходят. Если бы кто-то сейчас снял их на камеру, то получил бы кадр из самого сладкого ромкома. Солнце согревает, и Йен хотел бы стоять так вечность, особенно когда Микки сжимает его крепче и бормочет, — Почему ты здесь в такую рань? Йен думает, что это самый простой вопрос из возможных. — Потому что ты здесь. И это все, что имеет значение.