"Сумасшедший, блять, выдался год", — думает Микки, когда лежит в предрассветный час и смотрит на спящего Йена.
Вчера они проговорили до двух часов ночи и уснули, обнявшись, что со стороны, наверное, выглядело крайне жалко, но Микки просто решил, что это чертовски хорошо.
Обрести кого-то, с кем не нужно быть сильным всё гребанное время.
Кто не осудит и не будет смеяться, не посчитает странным или каким-то нытиком, если вдруг воспоминания из прошлого иногда сбивают тебя с ног.
Того, кто может и главное хочет быть сильным для тебя.
В груди Микки кружится так много чувств, в том числе новых и необычных, но все они приятные и успокаивающие, такие как — счастье, уверенность, нежность, любовь…
Он так же чувствует такую сильную гордость за Йена, и может быть, немного и за себя.
За последние пару дней Йен рассказал ему, как боролся со своим диагнозом, будучи бедным подростком без нормальных родителей в гетто. Микки слушал и слушал, как разбились мечты его парня о службе в армии, скорой помощи, построении карьеры в мегаполисе.
Он так сильно сжимал Йена в объятьях и целовал всё его красивое, покрасневшее от слёз лицо, когда он был так храбр и открыт для Микки, что рассказал ему о своей работе в гей-клубе, о том, как он был растерян и сбит с курса. И как ему было страшно.
Самый сильный, блядь, парень на всём белом свете.
И Микки не может немного(очень много) не ликовать в душе из-за того, что Йен доверяет ему достаточно, чтобы поделиться с ним одними из самых темных и тяжелых воспоминаний.
Такими, которые Микки хранит подальше даже от самого себя.
Он улыбается, когда Йен фыркает во сне, забавно морща нос, а после зарывается лицом глубже в подушку, продолжая сопеть. С ним пиздец, как жарко спать, если вы спросите Микки. Но если открыть окно на ночь, то всё становится идеально: Йен на удивление мягкий, не смотря на все свои мышцы, буквально отдающий тепло и обнимает Микки, как грëбанная панда.
Он пахнет приятной сладостью, как будто бы солёная карамель(это первое, что приходит Микки на ум)кремом после бритья, жаром тела и…безопасностью.
Микки не знает, как это объяснить, просто Йен для него пахнет, как дом.
Как всё, что он любит, вместе взятое в одном человеке.
Это так удивительно.
Они буквально жили на соседних улицах в детстве. Ходили в одну школу, один магазин, бродили по одному и тому же району.
У Микки до сих пор не особо получается уложить это всё в голове.
Но да, он, блядь, помнит его.
И как его не запомнить?
Рыжий, тощий и такой чертовски кудрявый.
Прямо как и сейчас, когда Йен ещё спит, и его волосы пребывают в своей истинной форме — буйной. Микки сдерживает смех, когда думает об этом, но это первое сравнение, которое приходит ему на ум. Ему хочется протянуть руку и зарыться пальцами в мягких, как он точно знает, локонах и сделать глупо и по-детски: жмак-жмак.
Йен Галлагер.
Мальчик, у которого веснушек на лице было больше, чем чистой кожи.
Сейчас их тоже не мало, но на лице они намного бледнее, а на руках и груди по-прежнему яркие, как мириады звёзд.
Микки интересно полностью ли Йен усыпан веснушками, словно звездное скопление или они проявляются только на открытой для солнца коже. Он хотел бы, чтобы это был первый вариант.
Чтобы поцеловать их все, все, все до единой.
Кровь приливает к щекам Микки, когда он думает об этом — поцелуях не только в губы.
Он хочет поцеловать его в шею, впадинки над ключицами, в грудь, где есть тонкие пушистые волоски(Микки видит их из под футболки Йена).
Прямо сейчас он почему-то до зуда хочет поцеловать веснушку на бицепсе Йена. Но он скорее всего разбудит его этим, поэтому терпит, и это удивляет Микки больше всего.
Он, блядь, никогда не думал, что когда-нибудь будет сдерживаться, чтобы не чмокнуть другого человека вообще куда-либо, не то что в руку.
Но Йен сказал Микки, что он замечательный и, что он чертовски в него влюблён.
Он сказал, что Микки в детстве был крутым, и это то, что сам Микки о себе никогда бы не подумал в первую очередь.
Потому что в том возрасте он был…довольно странным?
Микки плохо помнит то время, воспоминания как будто погружены в плотную дымку. Психотерапевт как-то сказал ему, что таким образом его психика пытается защитить себя, пряча негативные моменты глубоко в подсознании.
Микки просто решил, что врач был кретином и прервал онлайн-консультацию, хлопнув крышкой от ноутбука. С другой стороны, возможно, он просто пытался отшить мозгоправа любым способом, а так же заткнуть Мэнди, которая и заставила его это сделать.
Как бы там ни было, дешёвый подражатель Фрейда всё равно не помогал, а за ту сумму, которую он брал за сеанс, Микки должны были пососать пальцы на ногах, а не рассказывать, что у него в голове есть сливная яма с кучей дерьма.
Это было около десяти месяцев назад, и Микки сомневается, что это считалось хорошим временем, чтобы поговорить с ним о жизни, когда он был в основном взбешен, потерян и измучан бессонницей длинной в вечность.
Мэнди старалась приезжать, как можно чаще, зарабатывая всё больше и больше долгов по учёбе, Энни в наглую заняла диван Микки, и местные самаритяне появлялись на его крыльце с завидной частотой.
Иногда это помогало, чаще раздражало, но так или иначе, хромая, Микки смог добраться до стабильного эмоционального состояния с помощью круглосуточной работы, небольшого хобби и щенка сенбернара, которого Мэнди привезла с собой из Сиэтла.
И пока его сестра лечилась с помощью квалифицированной помощи психолога, кредитки Нейта Дэнвуда и непомерного количества миндальных круассанов, Микки рыл землю, объезжал лошадей и проводил ночи, ругаясь на то, как старый ноутбук скрипит и пыхтит, пытаясь сохранить страничку текста.
Они все выбрались из утопии под названием — потеря близкого человека, только чтобы Микки споткнулся и упал прямо лицом в дерьмо Чарли Брауна, назвавшего его бешеной сукой пятью разными прилагательными.
Это было тупо. На самом деле неважно.
Какой-то тощий твинк плюнул в Микки, и любого нормального человека это задело бы на пару минут, прежде чем отскочить с громким треском и раствориться в эфире здоровой психики.
Вот только Микки не был в порядке.
Он недавно оправился от потери, свалившихся на него обязательств и решил сделать что-то для себя, шагнуть вперед с того комфортного места, где он буквально сидел годами, только чтобы ко всему прочему разочароваться ещё и в себе.
Он вернулся домой, захлопнул, стоящий на кофейном столике ноутбук, а после и вовсе убрал его в комод под телевизором, где лежит куча всякого ненужного хлама: DVD вместе с дисками, потрепанные книги, прошлогодние газеты, пульты непонятно от чего, инструкция от холодильника и массажный ролик для спины.
И продолжил жить.
Без желания и сил делать одну из немногих вещей, приносящих ему радость.
Просто без надежды на то, что когда-нибудь в его жизни появится кто-то, кто захочет от него не только траха(мудак Чарли).
В конце концов, каковы были его чёртовы шансы? Фермер, вечно торчащий в хлеву или земле в маленьком провинциальном городке где-то у края мира, где Гриндер — это шлифовальный станок для столяров и ничего более.
Ребёнок, происходящий от гнилого генеалогического древа, где каждый первый — убийца, а второй — торговец оружием и абсолютно любой — гомофобный нацист.
Парень, который любил книги и лошадей больше, чем реальных людей.
Мальчик, который к 24 годам ни разу не целовался.
Микки чувствовал себя обреченным.
А потом Йен Галлагер захотел купить у него помидоры.
Накричал на Микки за отсутствие шапки, натянул ему на уши свою бинни и выбил почву у него из под ног несколькими глупыми комментариями.
И прочно вошёл в его жизнь.
И с тех пор Микки неоднократно называли умным, веселым, ловким, сильным, добрым, милым, красивым.
Замечательным.
Крутым.
И объектом чьей-то влюблённости.
И своим парнем.
И целовали его, обнимали его, любили его.
И, чёрт возьми, Микки впервые за долгое время, за ужасно долгое время, чувствует себя хорошо.
Как не думал, что будет ощущать себя в принципе.
Так что, может быть, Микки позволено лежать в предрассветный час и думать о том, как бы поцеловать веснушку на руке своего парня и не разбудить его при этом.
И, возможно, отправить пару сообщений рабочим и позволить себе провести этот день с Йеном: валяться на кровати, лениво целоваться, готовить завтрак, и разговаривать, разговаривать обо всем и даже, блядь, ни о чём, просто о глупостях.
Делать вещи, которые делают обычные люди.
Влюблённые люди.
Узнавать друг друга, изучать и не только в плане мыслей, а может быть…
Заниматься всеми этими приятными, интимными вещами, от которых щёки краснеют, а дыхание заикается.
Микки бы уснуть снова, но он просто не может оторвать глаз от Йена, чьи кудри попали под первый луч солнца и вспыхнули золотым ореолом. Он такой мягкий и тёплый и, Господи Иисусе, чертовски красивый, даже если похрапывает во сне.
Его к нему так чертовски сильно тянет.
И он хочет его всего.
С того самого дня, когда на Микки тонной кирпичей свалилось озарение, что при просмотре фильма "В осаде" его совершенно не интересовали сиськи Джордан Тейт, как и в принципе любые другие груди на какой бы то ни было женщине, он часто задумывался о своей сексуальности.
И тот факт, что он гей выяснится быстро, стоило только четырнадцатилетнему Микки одним глазом взглянуть на сцену в душевой из "Звездного десанта", и он понял, что ему полный пиздец. Данная акция "Стояк на голого мужика" не была одноразовой, и далее Микки просто больше и больше убеждался, что Вселенная настолько его недолюбливает, что в прямом и переносном смысле послала его к хуям.
Тонко. Изощрëнно. Эффективно.
Не то чтобы Микки мог как-то свернуть с этого курса.
Поэтому, опуская несколько лет, когда он метался потерянным, возбужденным и напуганным до одури, он конечно же смирился со своей ориентацией.
Спасибо, о великий широкополосный интернет.
А так же Энни, напившейся и признавшей, что в отличии от Микки, она как раз таки без ума от сисек. Гей плюс лесбиянка это такой же эндшпиль, как Тимон и Пумба.
И сейчас, к 24 годам Микки вроде как знает, что ему нравится, хотя бы примерно, и всю подноготную гейского секса, начиная от сухой дрочки, заканчивая проникновением.
И, естественно, он смотрит порно.
И читает порно.
И делает все эти вещи, что и обычные люди, просто без…какой-либо практики с другим парнем.
Вообще.
Так что сейчас уже 7:15 утра, среда, перед Микки лежит его до ненормального горячий парень, и он…не знает, что делать.
Но это не значит, что он не хочет.
Господи, он не может думать ни о чём другом.
Кроме как о взаимном удовольствии, о стонах и вздохах, потной горячей коже, руках повсюду на теле, о сильном любимом мужчине с ним, на нём.
В нём.
Йен знает, кто такой Микки, и был самым чутким, понимающим и таким пиздец любящим, не заставляя его говорить ни о чём, успокаивая его и всячески поддерживая, что это только побудило Микки хотеть его еще больше.
Узнать абсолютно всё, что нравится Йену.
Что заставляет его учащенно дышать и терять себя от удовольствия. Где больше всего ему хочется чувствовать поцелуи.
Что его возбуждает, и как он этого хочет.
Микки задумывается о том, что жаждет попробовать с Йеном все, все, все такие вещи, как целовать тело своего парня, пока он не выгнется под тобой, умоляя о большем, ласкать его руками, губами, языком, взять его в рот и быть любимым в ответ.
Испытать все прекрасные, удовлетворяющие, самые приятные стороны секса с партнером, в которого ты пиздец, как влюблен и полностью доверяешь.
Микки просто надеется, что энтузиазма Йена хватит на них обоих, потому что его скорее парализует в процессе в первые несколько случаев.
И смущающе думать об этом, возбуждающе представлять это, но говоря обо всех эмоциях, которые Микки испытывает, собираясь окунуться в первые в своей жизни сексуальные отношения(или отношения с сексом)он не может найти страха.
Только нервное предвкушение, причём его самый лучший вид — сладкий спазм внизу живота, когда ты на пороге чего-то хорошего, и ты так этого хочешь, что не можешь вести себя ровно.
Прямо как Микки, пытающийся лечь на живот и устроить поудобнее свой предательский стояк от всех этих мыслей, чтобы Йен не проснулся и не узнал, что его парень не более, чем подлый извращенец, наблюдающий за ним во сне.
Попытку подремать еще чуть-чуть прерывает что-то маленькое и когтистое, прыгая на плечо Микки, когда он лежит боком, лицом к Йену.
Он почти чудом сдерживает испуганный писк, и оборачиваясь видит Лаки, а не какую-нибудь летучую мышь, на которую подумал изначально. Кот лишь смотрит на него пару секунд и принимается мурчать и тереться мордочкой о лицо Микки.
— Ч-что, Лаки, почему? — шепчет Микки, который вообще забыл, что Йен вчера взял с собой своего кота.
"Даже на знаю, может быть, потому что я сейчас сдохну от голода, пока вы — потомки обезьян здесь впали в целую спячку", — подумал Лаки и обвинительно цыкнул.
— Я не твой хозяин, — тихо заметил Микки, пытаясь понять, что от него хочет наглый шерстяной комок.
"И? Как говорится, не судите извозчиков, проституток и кошек. Они служат тому, у кого есть еда. Или там было немного не так, неважно", — Лаки запутался и просто сильнее вонзил когти в Микки, мяуча.
— Господи, ты голодный, — озарение снизошло на фермера, и он подхватил кота, вставая с кровати, пока Йен не проснулся от всего этого шухера.
Они тихо спустились на первый этаж, где Джаспер развалился в своей собачьей кровати(на диване) и храпел, как дом с привидениями. Микки насыпал в миску корма, принесенного Йеном, и убедившись, что Лаки начал хрустеть лакомством, поднялся в ванную.
Если уж он не мог уснуть, то можно было бы почистить зубы и освежиться, потому что вся эта киношная чепуха о утренних поцелуях была тупым дерьмом. Утреннее дыхание заставит ваши глаза слезиться, и это, блядь, нормально, так что сцены, где парочки сосут друг другу лица сразу после пробуждения немного пугали Микки.
Но пока он мочится и чистит зубы, Микки думает, что он без задней мысли поцеловал бы Йена всё ещё со следами подушки на лице, ему без разницы, что там с его дыханием.
Может быть, он сейчас так и сделает. Он смотрит на себя в зеркало: лицо немного не свежее, оно и понятно, так что Микки быстро скидывает вещи и прыгает в душ, надеясь, что это поможет.
Он натирает гелем с ароматом шоколада и кофе все нужные и ненужные места и несколько минут стоит под струями, размышляя о будущем.
О том, что скоро приедет семья Йена, и Микки помнит их урывками, поэтому это всё равно, как первое знакомство.
О том, что через пару месяцев ему исполнится 25 лет. Он собирался встретить их совершенно не так.
И впервые за много-много лет Микки даже ждёт этой даты — 10 августа. Он надеется, что встретит её со своим парнем, будучи зацелованным, влюбленным и любимым другим телом, как даже не смел мечтать буквально в начале этого года.
Он выходит из душа, обтирается полотенцем, рыщет в корзине с чистым бельём(которую нужно уже месяц, как разобрать, Микки) и натягивает голубые боксеры в клетку, свободные и доходящие ему почти до коленок, и вчерашнюю майку с потертостями.
Йен немного пугает его, появляясь в дверном проëме, пока Микки сушит волосы полотенцем.
— Эй, — он улыбается, и в его глазах сияет что-то, похожее на игривость, — Я проснулся один, — он подходит к Микки и обнимает его со спины, обвивая руками за талию и крепко сжимает, — Теперь ты мне должен, — говорит он, целуя Микки в плечо, шею и щеку короткими поцелуями.
— Что, чёрт возьми, я тебе должен?— спрашивает Микки, притворно нахмуренный, хотя на самом деле он полностью наступил в капкан Йена.
— Подумай об этом, — дразнит ветеринар, снова целует Микки, на этот раз в местечко за ухом и подходит к раковине.
— Придурок, — говорит Микки и хлещет Йена полотенцем, даже если в его животе разгорается жар.
Он даёт Йену уединение и уходит в спальню, чтобы проверить телефон, потому что совершенно забыл про свою сестру на добрые пару дней.
Сучка(22:34): Я снова на твёрдой земле!
Сучка(22:45): Ну да, кому какое дело
Сучка(22:46): Правильно, игнорируй меня, потому что трахаешься со своим парнем
Сучка (22:46): Я получаю первый кусок торта на свадьбе, Микки!!!
Микки закатывает глаза, хотя контекст и заставляет его смущаться до ужаса.
Микки(8:01): Ты больная блядь
Микки(08:02): Тем более первый кусок получает Джаспер🖕🏻
Йен возвращается из ванной, решивший подражать стилю Микки — футболка и боксеры. Только в отличии от фермера, они намного короче: бледные сильные бёдра Йена Галлагера — это то, к чему Микки никогда не был бы готов.
Он забирается на кровать и садится рядом с Микки, забирая телефон у него из рук и откладывая его на тумбочку.
— Эм, есть хочешь? — тихо спрашивает брюнет, хотя он сам сейчас совершенно не думает о еде.
Он сидит в подушках у изголовья кровати, и Йен в одном нижнем белье и майке нависает над ним, приближаясь и отвечая, — Не особо, — прежде чем поцеловать Микки в губы.
Микки зависает на секунду, а после обвивает шею Йену руками, вздыхая ему в рот.
Чёрт, он никогда не сможет привыкнуть к этому. Как это хорошо.
Поцелуй начинается медленно, Йен посасывает его губы — это нежная ласка, которая согревает Микки самым невероятным способом, он чувствует тёплый язык на нижней губе и ловит его, немного углубляя поцелуй.
И блядь.
Знакомый жар снова разгорается в его животе, паху, бедрах, пока они целуются глубоко, влажно, со всеми бесконтрольными "уммм" Йена и "охх" Микки, шумным дыханием через нос, и Йен, блядь, перекидывает ногу через бедра Микки и садится ему на колени.
Он уверен, что это не просто поцелуй "с добрым утром" и даже вчерашний "я скучал по тебе". Йен гладит его лицо большими пальцами, держит его и целует, целует, лаская рот языком, делая полный круг, и Микки думает, что сгорит.
Он старается перенять стиль Йена, не отставать от его темпа, но это бесполезно на самом деле, всё это слишком хорошо, так что всё, что Микки может в данный момент — это стараться дышать и комкать майку Йена руками, задирая ее вверх, чтобы коснуться кожи.
Кровь с рëвом устремляется вниз, и Микки думает, что Йен, черт возьми, может его почувствовать.
Это совершенно новая для них территория, но Микки, не смотря на то, что волнуется, как грёбанный школьник, не хочет, чтобы это когда-то кончалось.
— Привет, — хрипло говорит Йен, разрывая поцелуй и улыбаясь, как милый засранец, —Микки.
Это так несправедливо, что Йен может продолжать свою линию уверенного и спокойного, когда Микки не в силах вспомнить, как складывать слова в предложения.
Он просто дышит, и чувствует, какой он, блядь, твёрдый, прямо сейчас, и что бёдра Йена в нескольких дюймах от его члена.
— У тебя красивые глаза, — продолжает рыжеволосый, и Микки издаёт своё уже фирменное "уффф".
— Прекрати, — ворчит он, красный, потный и возбуждëнный, но Йен просто смеётся и чмокает его в губы, прежде чем начать ласкать шею.
Поцелуи сосущие, сладкие, временами он просто лижет Микки, и это, блядь, в сотни раз лучше, чем брюнет мог когда-либо себе представить. Йен кладёт руки ему на грудь и слегка проводит тупыми ногтями туда-сюда, рисуя узоры, зацепая майку и в один момент просто закатывает ее вверх под подмышки Микки, кладя горячие руки на обнаженную кожу.
Микки вздыхает, стонет и, вероятно, это что-то пробуждает в Йене, потому что в следующий миг тот делает толчок бедрами и трëтся прямо о изнывающий стояк Микки, и он задыхается.
— Черт, — бормочет Йен, продолжая поглаживать грудь и живот Микки ладонями, иногда задевая его соски, и это посылает такие очаги удовольствия по телу брюнета, что он зажмуривает глаза и не может не выдыхать громко, что делает Йена слишком очевидно счастливым, —Ты красивый.
Микки просто пинает его коленом по заднице.
— Что я тебе сказал? — говорит он в ответ, и получает только улыбку: добрую и такую успокаивающую, что хочется растечься в лужицу.
И всё это, всё, чем они сейчас занимаются, совершенно не похоже на порно.
Ни на одно, блядь, что Микки смотрел за свою одинокую жизнь.
Никаких плавных, выверенных движений, ни капли наигранности и "звериной страсти", как любят выражаться писатели.
Они неловкие, тяжело дышащие и счастливые. Вот оно что.
— Микки, — снова шепчет Йен, поглаживая его бока.
— Йееен.
— Что мы делаем?
И Микки вроде как хочет снова его пнуть.Потому что, серьёзно? Он же в курсе с кем разговаривает?
— Не задавай тупых вопросов, — он старается звучать круто, но у него нихрена не выходит, потому что на коленях сидит его парень в одном нижнем белье и футболке и касается его горячими руками везде, везде, везде. И возбуждение уже не просто ощутимо, Микки буквально начинает чувствовать, как выделяется смазка и блядь, Йен может делать всё, что только захочет с ним, на нём, в нём, только пожалуйста.
— Что ты хочешь сделать? — Йен немного меняет суть вопроса, но от этого Микки не становится менее неловко или, блядь, проще.
— Я же говорил, что я…, — он вздыхает, начиная жевать нижнюю губу, — Ничего такого раньше не пробовал, чувак.
Йен только сжимает его бицепсы и тянется, чтобы поцеловать.
— Но ты…хочешь попробовать?— спрашивает он, вероятно желая получить от Микки грёбанную инструкцию и заверенное соглашение, милый идиот, — Потому что мы не обязаны, ты же знаешь.
Микки кивает и наклоняется, чтобы поцеловать Йена в шею, кожа тёплая, он натыкается на капельку пота губами и удивляется, насколько это ему не противно, абсолютно наоборот. Он ласкает, немного посасывает, пробуя свои силы(вероятно,скудные), но Йен вздыхает со своим фирменным "уммм" и снова подаётся бёдрами навстречу, явно довольный стараниями брюнета.
Трение слишком хорошо. Это так приятно, что жгучая волна наслаждения сразу же проходит по телу Микки, и, блядь, обычно он чувствует такое только перед собственным оргазмом, когда дрочит, а сейчас…они даже ничего ещё толком не начали.
— Я хочу, — признается в шею Йена, прячась там, как трус, — Но я просто…
— И ты никогда-никогда ни с кем, я имею ввиду…
— Нет.
— То есть вообще или…
— Ты начинаешь меня бесить.
— Я просто хочу понять, — Йен выдыхает смешок и берёт лицо Микки ладонями, чтобы направить его вверх и взглянуть в глаза, — Как тебе нравится, Микки?
— Делай что хочешь, Йен, я не шучу, — говорит он в ответ, потому что это так, и Микки ему доверяет.
— И ты скажешь мне, если всё станет слишком или…
— Йен, я начинаю чувствовать себя глупо, а когда я чувствую себя глупо, у меня не стоит.
— Понял. Но можно ещё одно, прежде чем мы устроим здесь взрыв?
И серьёзно, пошёл он нахуй, очаровательный идиот.
— Что? — Микки хихикает, водя руками туда-сюда по груди Йена, его вроде как раздражает эта футболка.
— Я влюблён в тебя, — шепчет Йен, заставляя Микки взглянуть на него широко и открыто,осознавая всё, чем они тут заняты.
Удовольствие для удовольствия — это ясно, но чего вы никогда не узнаете, прежде чем не почувствуете — это то, что секс между влюбленными — это связь, единение и забота.
— Да, да, я тоже, — он отвечает искренне и тянет Йена за затылок к своим губам, потому что, в конце концов они слишком заболтались.
Языки касаются друг друга чуть раньше, чем губы, и вихрь щекочущих, согревающих эмоций возвращается с новой силой. Йен нежит его язык и отстраняется, чтобы без тени предыдущих сомнений стянуть с Микки футболку.
Микки старается не терять связь с реальностью и подхватывает края футболки Йена, помогая ему так же избавиться от неё и без стеснения выдыхает звук "угууу-м", когда наконец-то касается голой груди Йена со всем этим пушком рыжих волос, которые только делают его жарче.
Йен слегка дрожит, когда Микки становится настолько смелым, что нежно трет большими пальцами розовые горошинки сосков, упиваясь поцелуями в шею, челюсть, ключицы и ооо, за мочкой уха, где Микки, вероятно, очееееень чувствителен.
Через минуту Йен сползает с него и тянет Микки за бёдра вниз, побуждая его лечь на спину и снова оказаться в плену губ Йена.
Он прикусывает нижнюю губу Микки и прокладывает дорожку поцелуев вниз по подбородку, немного ласкает кожу у кадыка и спускается к груди.
Микки сейчас взорвётся к чертовой матери.
Возбуждение уже настолько за пределами возможного, что он думает(он уверен) — одно прикосновение Йена к его члену отправит Микки прямо за грань оргазма с наклейкой на лбу "скорострел".
Но он первый раз занимается сексом с парнем, и он чертовски сильно влюблен в этого парня, так что Микки решает, что всё, блядь, в порядке.
На самом деле идеально. Лучше, чем он мог бы себе вообразить в самых жгучих фантазиях.
Йен целует его соски раз, два, а после берет в рот правый, посасывая, и Микки не может не стонать, — Йен, — хватая его за плечи, чтобы просто держаться.
Живот сводит, а яйца натурально горят, пока Йен не торопится и ласкает его повсюду — грудь, живот и слегка оттягивает боксеры, проводя языком по следу резинки от трусов, обнажая розовую влажную от смазки головку его члена.
— Блядь, — хрипит Микки, думая, что Йен точно видит, как он возбуждëн. Он смотрит вниз, где его парень занят, вероятно, облизыванием его кожи и видит, как твёрд сам Йен и, Господи Иисусе, он огромный сукин сын.
Микки конечно же предполагал, что вся эта чушь про "большие руки — большой член" имеет под собой какие-то основания, но не до такой же степени.
Отлично, он собирается сдавать на права на трамвае.
На поезде.
Но ебать, его это так заводит. То, как возбуждëн Йен в купе с тем, как он его касается. Какой он большой.
Йен оставляет звучный поцелуй на одном из его бёдер и слегка посасывает, и Микки тихо стонет, вообще не зная, что он был чувствителен в этом месте.
— Ахуеть, — выдыхает он, и слышит смешок Йена, — Заткнись.
— Ничего не говорил, — поцелуй, — Ты такой горячий, — поцелуй, — И я пиздец, как хочу у тебя отсосать, — поцелуй.
Микки дышит, подкладывает еще одну подушку под голову, чтобы лучше видеть этого засранца, который собирается свести его с ума, и собрав остатки своей воли, отвечает, — Я тоже.
— Ты тоже хочешь, чтобы я у тебя отсосал? — дразнит Йен, начиная стягивать с Микки боксеры, — Это хорошо, что мы сходимся во мнениях.
— Ты невыносим, — ворчит Микки, но вся его спесь спадает, когда Йен берёт его в руку и громко вздыхает, Господи Боже.
— Поздно молиться, малыш.
— Я убью тебя, Йен, клянусь, уммм, — тирада Микки прерывается, потому что его парень наклоняется и лижет его член от основания к кончику, а после берет в рот липкую, налившуюся головку и нежно посасывает, — Блядь.
И это вообще не продлится долго.
На самом деле это нисколько, блядь, не продлится.
— Йен, — стонет Микки, запуская руки в волосы своего парня и немного потягивая, когда он получает первый в своей жизни минет, который вот-вот закончится, — Йееен.
Он был так возбуждëн последние несколько дней, накалëн до предела к настоящему моменту, и Йен ласкает чувствительную головку его члена языком, посасывает и берёт его в рот раз, два, три, и снова, только глубже, почти до основания, и у Микки, блядь, нет другого выбора, кроме как выгнуться, хрипло простонать и дëргать Йена за волосы, потому что он сейчас кончит.
Он пытается сдержаться, правда пытается, но удовольствие такое сильное, его яйца подтягиваются, пульсация проходит по члену, и Йен, наверное, совершенно в курсе того, что происходит, поэтому он снимается со стояка Микки, целует его в особо отзывчивое местечко под головкой и снова берёт член в рот в купе с рукой.
Он массирует основание члена кулаком, двигая ртом в том же темпе, и Микки просто держится, держится, выдыхает, стонет и сгибает колени.
— Я…я…Йен, сейчас кончу, — он предупреждает, сжимая волосы Йена в кулаках, но получает лишь стон, который становится последней каплей удовольствия на фоне всего наслаждения и, блядь, Микки кончает.
Не от своей руки, а получая первый минет от своего парня, и это так хорошо, так чертовски приятно, что он забывается на мгновение, просто переживая этот сладкий кайф, пока Йен высасывает из него оргазм.
Все его тело бесконтрольно дрожит, дыхание замирает, и Микки никогда в жизни не чувствовал ничего даже близко похожего, ничего настолько ошеломляюще приятного, чем порыв горячего, плотного, сводящего с ума удовольствия, накрывающего его с головой.
Он хочет кричать.
Он хочет стонать.
Он хочет схватить пульт от жизни и нажать на паузу, чтобы замереть в этом моменте, на пике самого интенсивного кайфа, чтобы переживать его снова и снова и снова.
Его член пульсирует; яркие обжигающие взрывы блаженства выбивают из него долгие протяжные стоны, пока Йен принимает его, нежно посасывая в конце и опирается на правый локоть, чтобы переплести пальцы другой руки с пальцами Микки.
Ахуеть.
Он кончил в рот Йену.
И хотя это случилось, наверное, за грëбанную минуту, Микки невероятно счастлив и переполнен всеми этими гормонами любви, счастья и блаженства, что у него нет сил печалиться по этому поводу.
Вообще по какому-либо поводу.
Он просто берёт Йена подмышки и тянет его вверх, обвивая его руками и путаясь ногами в боксерах, что ещё висят на лодыжках. И целует его, посасывая губы, чувствуя влагу и соль и все аспекты грязного секса, но только в хорошем смысле.
И да, вкус спермы не совсем крем-брюле, но ебать, если Микки не срать на это. Ему слишком хорошо прямо сейчас, и он так влюблен, что кажется скоро это чувство не сможет уместиться в груди.
Он скидывает боксеры с ног, отправляя их в полёт на пол и делает толчок с переворотом, чтобы уложить Йена на спину и взобраться на него сверху.
— Скорее всего, я поцарапаю тебе член, — говорит он со смешком, дико смущенный, даже когда сидит голый на своём почти голом парне и водит руками по волоскам на его груди.
— Делай с ним всё, что тебе вздумается. Я серьёзно, он твой, я просто держу его на хранении, — Йен смеётся и улыбается, но в основном он добр и мил до невозможности.
Хорошо, ладно. Это не может не придавать уверенности.
— Окей, придурок, сейчас будет самый неуклюжий минет. Готов? — хихикает Микки, начиная целовать грудь Йена.
— Родился таким, — шутит в ответ Йен и тихо стонет, когда Микки нежно проводит языком по его соскам, — Мик.
И это просто по кайфу — ублажать своего парня медленными ласками, пока он вздыхает и издает все эти фирменные "уммм", массируя голову Микки руками.
Так что Микки просто делает то, что хочет.
Потому что, почему бы и нет?
Он посасывает бутоны сосков Йена, и реакции его парня делают его чертовски гордым собой, а после спускается поцелуями по веснушкам к животу и облизывает пупок, отчего Йен выгибается и дрожаще хихикает, вероятно реагируя на щекотку.
— Ты делаешь это так приятно, — хвалит он, и Микки чуть ли не фыркает ему в живот, потому что пффф.
— Всё равно собираюсь тебе отсосать, придурок, не подлизывайся, — смеётся он, хватая пояс боксеров Йена и начиная стягивать их вниз.
— Ооо, я собираюсь отлизать тебе, так что…, — бормочет он, но Микки занят бессовестным разглядываем открывшегося ему чуда — члена Йена Галлагера.
И он большой, типа, благослови Йена Бог, какой большой.
Но не какой-то там монстрохер из порно, а просто красивый член длиной выше среднего, восемь или чуть больше дюймов твердого, розового и тёплого естества, от вида которого собственный член Микки снова дергается.
Он проводит по нему рукой, просто поглаживая бархатную кожу и касаясь скользкой головки, играя пальцами, и бёдра Йена немного дрожат.
Это настолько возбуждает, что Микки думает, что мог бы кончить снова, просто достаточно долго наблюдая, как у Йена сбивается дыхание от невинных касаний.
— Мик…
Чёрт, он вроде как знает, что делать и главное — хочет этого, поэтому Микки вспоминает, как читал миллион раз о медленном, глубоком минете в романах 18+ и берёт член Йена в кулак, давая ему пару поглаживаний, прежде чем вобрать головку в рот.
И его возбуждение тут же удваивается. Вероятно, солёной смазки Йена и нежной кожи его члена вполне достаточно, чтобы свести рефрактерный период Микки к минуте. Ну или его либидо почувствовало вкус кайфа и теперь собирается отыграться за все годы холодного целибата.
Йен стонет глубоко и красиво, если вы спросите Микки, и подбадриваемый звуками своего парня, его руками в волосах, Микки посасывает толстую головку и медленно начинает качать головой.
Здесь ничего сложного: простые движения вниз вверх по стволу и попытка удержать зубы подальше от члена Йена, хотя при одном быстром движении он всё таки дергается, но молчит, и Микки ему благодарен, потому что какая-то критика не помогла бы ему сейчас ничем, в отличии от всех этих вдохов и томных стонов и всей реакции тела его парня.
— Чёрт, Микки, — голос Йена меняется, становясь глубже, и это пиздец, как сексуально, — Я блядь…
И Микки это чувствует. Он неспешно посасывает почти до половины длины члена, останавливаясь на головке, чтобы попытаться ласкать её языком, надрачивая остальное рукой так, как ему самому приятно — с проворотом запястья и чувствует это — член становится нереально твёрдым и новым прилив смазки попадает прямо на язык Микки, когда Йен стонет и стискивает бедра вокруг него.
Микки протягивает свободную руку ниже и касается яичек Йена — поджатых и упругих перед оргазмом и нежно-нежно массирует в дополнение к остальным ласкам.
— Сейчас кончу, Мик, — стонет с предыханием Йен, пульс проходит по его члену, когда он выгибается в спине и кончает.
И это…интересно.
Микки чувствует несколько тёплых, солоноватых струй, и снова это не то чтобы крем-брюле, но и не противно. Чёрт возьми, это пиздец возбуждает.
Он старается сглотнуть, и Йен немного шипит, вероятно слишком чувствительный после разрядки и гладит Микки по макушке, пока он не выпускает его член, и успевает только вытереть подбородок, когда его хватают за плечи, подтягивают и валят на спину, как будто бы он ничего не весит.
Этот сильный ублюдок, Господи.
— Ты так хорош, — с хрипотцой говорит ему Йен и целует его, не давая Микки и шанса восстановить дыхание.
И этот поцелуй…
Скользкий из-за всей влаги, со вкусом Йена на языке Микки, со вкусом Микки на языке Йена, громкий и со вздохами глубоко удовлетворения, с благодарностью за удовольствие и со всей любовью, умноженной в десять раз всеми гормонами после оргазмов — это чистый кайф.
Они расстаются через пару минут, Йен просто считает, что он достаточно лёгкий, чтобы развалиться на Микки, как морская звезда, и лежат, окутанные дымкой послесвечения.
— Как ты думаешь, это когда-нибудь станет дольше? — шутит Микки, потирая поясницу Йену кругами.
— Ммм, мы должны приложить усилия, это будет непросто… — говорит Йен и кладёт подбородок на грудь Микки, чтобы смотреть на него снизу вверх — розовые щёки, зацелованные губы, влажные от пота волосы, — Ты готов постараться, Микки?!
— Ты такой идиот, просто…
— Я совершенно серьёзен, ты же не хочешь, чтобы наш секс длился полторы минуты?! — Йен хихикает, и Микки не может не улыбнуться.
— Главное не количество, а качество, чувак, — дразнит он, запуская руку в волосы Йена и делая из них ирокез.
— Да ну качество будет хреновым, если я войду в тебя и сразу кончу, — фыркает Йен, а потом вероятно осознает то, что сказал и тут же краснеет, моргая, как сова, — То есть я…имею в виду, что я…
— Значит ты войдëшь в меня, Галлагер? — Микки поднимает брови, поистине счастливый от того, как Йен теряет равновесие, — А кто сказал, что это будешь ты?
— Это…была оговорка, — бормочет Йен, скатываясь с Микки и ложась на бок, — Я не так выразился.
— Оговорка или желание? — Микки поворачивается к нему, подпирая голову рукой, — Ммм, Йен?
— И что с того, если желание? — спрашивает Йен и смотрит на Микки своими зелёными глазами с ореховыми вкраплениями(если внимательно приглядеться).
— Хм, я подумаю об этом, — хмыкает брюнет, делая задумчивое лицо, будто бы принимает решение насчёт ужина.
— Подумаешь? — Йен задирает брови, улыбаясь.
Чёрт, дурачиться со своим парнем — это весело и так хорошо.
— Возможно, — продолжает Микки, катая комочек катышка по простыни, — В конце концов у тебя не член, а целый маяк, чувак, не знаю готов ли я, пойти на такое, — заканчивает он, втягивая губы в рот с выражением лица "так чтоооооо".
Йен просто бросается на него, прижимая своим весом к кровати и хватает его руки, раньше чем Микки успевает среагировать, вытягивая их у него над головой и придерживая своими.
— Мой член тебя обожает, он будет нежен, — убеждает Йен, двигая бедрами в подтверждение своих слов.
— Слезь с меня, идиот, — Микки смеется, почти до слёз, хотя у него снова встаёт, "
— Отпусти меня, придурок, я получил всё, что хотел, — он пытается пошевелиться, но это бесполезно, Йен просто держит оба его запястья одной рукой, а второй гладит щеку Микки.
— Ты ещё ничего не видел, Микки Милкович, — отвечает Йен и наклоняется для поцелуя.
Микки вздыхает и расслабляется под властью своего парня. И эта комбинация: медленное трение Йена о него плюс акт доминирования так заводят его, что он снова полностью твёрд почти за минуту.
— Но серьёзно, — шепчет Йен, отрываясь от губ Микки и наклоняясь к его уху так, что теплые клубочки дыхания ласкают ушную раковину, — Как тебе нравится, Мик? — он спрашивает, но как будто бы просит, точно специально дыша именно в этом месте, зная, как это нравится Микки, — Скажи мне правду, я хочу тебя, как угодно, как бы ты только не захотел.
Это издевательство. Такое должно быть запрещено законом. Микки бы сейчас дом ему отписал и ферму в подарок, лишь бы Йен продолжать делать эти поступательные движения и шептать ему на ухо всякую чушь.
Они оба твёрдые, Йен качается не спеша, да и по-другому не выйдет без смазки, но даже это легкое трение такое приятное, что Микки закрывает глаза и выдыхает, пытаясь двинуть бёдрами на встречу Йену.
— Расскажи мне, как…ах, как бы ты это сделал.
— Медленно, — шепчет Йен, жар его дыхания сладко ласкает ухо Микки, так, что мурашки проступают на теле, —Блядь, я…я бы сделал это не торопясь целовать тебя, уммм…, твои соски, живот, бёдра, — толчки, дыхание, — Твой член, — толчки, дыхание, — Твоя ахуенная задница, Мик, — толчки, дыхание, дыхание, — Я бы заставил тебя расслабиться, — толчки, — Пальцами, языком, если… блядь, блядь, — дыхание, дыхание, — Тебе это нравится, а потом…, — толчки, толчки, толчки, — Вошёл бы в тебя нежно и чёрт, Микки, — толчки, дыхание, дыхание, толчки, — Сделал бы так, чтобы тебе было…уммм, — толчки, толчки, толчки, толчки, — Так хорошо, ах!
Он отпускает руки Микки и зарывается лицом в шею, когда блаженство нарастает, нарастает, и вот они просто стонут, цепляясь друг за друга, двигая бёдрами навстречу и сладкая нега копится между ними, пока Микки не сдаётся первым, задерживая дыхание и кончая на их животы. Оргазм долгий и яркий, Йен делает ещё буквально несколько выпадов и дрожит, пока переживает свой собственный момент кайфа.
И на ближайшие пятнадцать минут они просто куча тяжело дышащих, потных тел, склеенных животами, которые способны только обнимать друг друга и оставлять лёгкие поцелуи, в которых только любовь.
В конце концов, в этот момент она витала повсюду.
• ────── ✾ ────── •
Момент приятной почти дремоты однако прерывается звуками какого-то неправильного кита.
— Йен?
— Ммм, я хочу есть.
— Тогда пошли поедим.
Им лень идти в душ, поэтому Микки мочит небольшое полотенце, и они вытираются, а после умываются и моют руки, толкая друг друга и бросаясь брызгами воды с рук, как дети.
Надевают сброшенную одежду, Йен крадёт у Микки очередные пижамные штаны и спускаются вниз, чтобы наконец-то поесть.
Микки жарит шесть яиц, добавляя сбоку на сковородку четыре маленькие сосиски, а Йен поджаривает хлеб в тостере и готовит кофе. Они носятся по кухне, задевая друг друга "случайно", улыбаясь, раскладывая тарелки, нагруженные едой на кухонной стойке и принимаясь за еду.
— О Божеееее, — они стонут почти в унисон, осознавая свой дикий голод и начинают звенеть вилками о тарелки, прерываясь на то, чтобы отхлебнуть кофе.
— У тебя сегодня есть планы? — как бы невзначай интересуется Микки, отправляя последний кусочек сочной сосиски в рот.
— Ммм, не особо, только если вызов, — Йен накалывает кусочек тоста на вилку и собирает им желток на тарелке, — А у тебя?
— Подумал, что…могу передохнуть сегодня или что-то в этом роде, — лепечет Микки, пряча смущение за кружкой с кофе.
— Чем ты хочешь заняться? — его парень улыбается, отодвигая пустую тарелку и ставит локти на стол, он протягивает ноги и переплетает их с ногами Микки. Такой милый и уютный жест.
— Не знаю, я давно не был свободен весь день, чувак, — признается фермер, впитывая в себя счастье этого утра.
— Научишь меня печь пирог от Микки?
— Пирог от Микки?
— Да.
— Хорошо, давай испечем пирог от Микки.
• ────── ✾ ────── •
— Итак, сначала ты делаешь песочное тесто, — говорит Микки, снимая подтаявшее сливочное масло с водяной бани и перекладывая его в миску для замешивания, — Клади туда обычный сахар и ванильный.
Йен послушно высыпает сахар из кружки, а после разрывает пакетик ароматной приправы и добавляет в миску, — Готово, шеф.
— Теперь смешивай, — указывает Микки и встает сзади Йена, обнимая его за талию и просто утыкаясь лицом в лопатку, потому что ему ни за что не хватит роста положить голову ему на плечо.
— Ты отвлекаешь меня.
— Я абсолютно ничего не делаю, — говорит Микки и легонько царапает Йена зубами, — Мешай лучше.
— Ооо, он умеет командовать.
— Ты ещë ничего не видел, — хихикает Микки и просто вдыхает запах Йена: что-то сладкое, как солёная карамель, пот и запах их утреннего секса, аромат домашней еды и то, что Микки может описать только, как дом, — Теперь разбей туда яйцо.
Вместе они делают песочное тесто и убирают его на полчаса в холодильник охлаждаться.
— Есть два варианта, как сделать тарт с карамелизированными яблоками, — говорит Микки, пока Йен удаляет сердцевину и чистит фрукты от шкурки, — Первый и самый простой — посыпать их сверху сахаром уже на тесте, но мне больше нравится второй вариант: высыпаешь сахар на раскалённую сковороду, дожидаешься пока он расплавится и добавляешь туда яблочные дольки, тушишь несколько минут.
— И ты делал так каждый раз, когда Джаспер приносил мне пирог? — спрашивает Йен, полностью очарованный.
— В этом нет ничего такого, я могу испечь его с закрытыми глазами, так что…это не так уж и важно, — бормочет Микки, забирая очищенное яблоко у Йена и собираясь нарезать его дольками.
Но Йен просто хватает его за руку, побуждая подойти ближе к себе и целует нежно, но крепко, просто задерживаясь на губах Микки, из-за чего расставание получается громким, — Ты невероятен, Микки Милкович, — говорит он, улыбаясь и сжимая руку брюнета, — Ты даже не знаешь этого.
Да…но может быть, Микки понемногу начинает понимать.
То, как смеяться громче. Улыбаться больше.
То, как быть любимым другим телом.
То, как сладко щемит сердце, когда смотришь на своего парня.
Вдвоём они тушат яблоки с карамелью и заполняют круглую форму тестом, и Микки ставит пирог в духовку.
— Вот чем ты пахнешь, — блаженно говорит Йен, закрывая глаза и вдыхая сладкий яблочный аромат вперемешку с запахом выпечки, — Как я теперь должен есть этот пирог и не возбуждаться?!
— Уверен, что ты что-нибудь придумаешь, — смеётся Микки, а после его бесцеремонно берут под бёдра и усаживают на кухонную стойку.
Серьезно, сколько силы в этом парне?!
— Давно хотел это сделать, — говорит Йен и обнимает брюнета, становясь между его бёдер. Так уютно и приятно, что Микки забывает из-за чего он хотел возмутиться секунду назад и сдаётся магии Йена, обнимая его в ответ.
— Давай поиграем в твои тупые вопросы, — предлагает Микки, прижимая своего парня к себе крепко-крепко руками и ногами на несколько секунд, просто дурачась.
• ────── ✾ ────── •
— Если бы вы могли жить до 90 и сохранить либо разум, либо тело тридцатилетнего в последние 60 лет своей жизни, что бы вы выбрали? — зачитывает Йен, а потом вертит телефон в руках с умным видом, — Блядь, а это сложно…
— Нет, это херня. В реальной жизни ты не получаешь ни молодого тела ни разума. Посмотри на Перри, он думает, что темнокожие до сих пор в рабстве, так что…я сохранил бы тело. Возможно, меня накроет лютый маразм, но без болей в спине, — заключает Микки и цыкает, указывая на Йена, — Твой выстрел, Бэмби.
— Ммм, тогда мне тоже придётся сохранить тело, иначе, как мы будем трахаться, если ты останешься молодым и сочным, а я превращусь в Гэндальфа.
— Значит решено, мы будем тупыми, как дрова, но без кураги вместо задниц, — подводит итог Микки, и они оба срываются на смех.
— У вас есть тайное предчувствие о том, как вы умрете? — читает Йен и размышляет, — Не думаю? Возможно от диабета, потому что я собираюсь съесть столько твоих пирогов, сколько смогу, — он шутит, но Микки напротив него всё равно немного краснеет.
— Не знаю…никогда не думал об этом так, поэтому нет? — предлагает брюнет, и Йен кивает, принимая ответ, — Хотя иногда мне кажется, что очередная твоя тупая шутка заставит меня подавиться слюной и умереть самой глупой смертью.
— Мудак, — Йен смеётся и пинает своего парня в голень.
Запах пирога из духовки наполняет кухню, и всё становится ещё более уютным и домашним; солнечный свет льётся из приоткрытых окон, переливаясь золотыми потоками, наполненными миллионами пылинок.
И это кажется таким…правильным.
Сидеть на диване со своим парнем, играя в глупую игру с милым подтекстом, вдыхая аромат пирога из духовки. Чувствовать касание голых ног Йена на своих ногах. Встречаться взглядами. Жить обычной, ничем не примечательной жизнью и всё же знать, что она прекрасна.
И думать, что любовь — это нежность.
— За что в жизни вы чувствуете наибольшую благодарность? — продолжает Йен и замолкает, запрокинув голову на спинку дивана, — Я мог бы ответить, что за свой член, но сегодня утром мой парень сказал, что он похож на маяк, так что…
— Придурок.
Йен улыбается и думает ещё пол минуты, — Думаю, что…за свою семью? Я имею в виду, что я родился у двух сумасшедших наркоманов, и было несколько случаев, когда я действительно мог бы умереть не дожив даже до 5 лет. Как-то раз Фрэнк бросил нас на грёбанном морозе и ушёл на двое суток. У моей старшей сестры, Фионы с собой была лишь маленькая дешёвая шоколадка, и она давала нам по маленькому кусочку, чтобы успокоить и немного приглушить голод, но у меня начался жар, по-моему это была ветрянка, температура стала ненормальной, и я постоянно плакал. До ближайшей больницы нужно было идти несколько часов, это было невозможно,нужно было нести на руках меня двухгодовалого, и не потерять Липа, который был не сильно старше. Но она смогла…и врач сказал, что ещё бы один час, и я мог бы умереть. И таких случаев было море, но…моя семья всегда помогала мне, особенно старшая сестра и брат. Так что да…я благодарен за свою семью, — он заканчивает, немного смущенный своим откровением, теребя шнурки на поясе пижамных штанов, пока Микки просто ему улыбается.
Такой мягкий ублюдок.
— Кхм, — Микки прочищает горло и готовится к своему сентиментальному моменту, — Я…благодарен за…людей, которые мне встретились. Это почти, как у тебя, но…моя семья в основном была дерьмом, и…это были только я и Мэнди, эм…мама…она была хорошей, когда…не под кайфом или не пьяна, а это случалось редко, так что…иногда нам помогали соседи, давая нам еду или вещи…в школе никогда не отчисляли меня, хотя я был занозой в заднице, чувак, — он грустно смеётся, — Но меня всё равно пускали на все занятия, и…иногда бесплатно кормили в столовой, так что…было не так уж и плохо, верно? — Микки смотрит на Йена, и он кивает, втягивая губы, так же сдерживая эмоции, — Потом, после всего…когда мы оказались здесь, Мэнди была…милой и жадной до всего внимания и любви, которых у нас раньше не было, и она…просто любила всех в ответ, но я…долгое время никому не доверял и со мной…было сложно иметь дело, это пиздец, но меня всё равно все любили, я не знаю почему…тётя, Генри, Энни, даже грёбанный Перри, постоянно брал меня с собой на рыбалку, — он улыбается, качая головой и смотря на свои коленки, — Так что я просто благодарен, что мне встретились все эти люди, которые не отвернулись от нас, от меня…и помогали, даже когда я…не хотел этой помощи, — он влажно фыркает носом, но не плачет и не собирается, просто чувствует себя немного напряженным в течении секунды, нервная система, как кошка перед важным прыжком, пока просто…не становится легче и свободней.
Потому что делиться — это приятно, Микки убеждается в этом весь последний месяц, разговаривая с Йеном обо всём на свете и чувствуя, как тяжесть внутри него растворяется, оставляя место для чего-то более светлого, приятного, нужного.
Может быть, любовь — это доверие.
— Хочешь мы остановимся на этом? — тихо спрашивает Йен, двигаясь к Микки так, что теперь Йен сидит прямо, положив его ноги себе на колени.
— Нет, добивай свои шесть вопросов, парень, — спокойно говорит Микки, а после издает тихое "ммм", когда Йен начинает массировать его ступни, — Никогда не останавливайся…
— Если бы вы могли изменить что-либо в процессе своего воспитания, что бы это было? — читает он и смеётся, — Блядь, родители? — Микки кивает, и они молчаливо соглашаются перейти к другому вопросу.
— За 4 минуты расскажите вашему партнеру историю своей жизни настолько подробно, насколько это возможно, — говорит Йен и хмурится, — Бу, это дерьмо.
— Давай, Бэмби, ты сам это начал, —хихикает Микки, и Йен щекочет его пятку, — Ай, ублюдок!
— Мы должны засекать или…?
— Не думаю, просто, говори так, как хочешь.
— Это монолог на трое суток, Микки.
— Ты не Индиана Джонс, в твой жизни не было столько приключений.
— Ты меня плохо знаешь.
— Так для этого и задан этот вопрос, чтобы узнать тебя, идиот.
— А что, ты сам напросился, так что слушай.
— Окей.
— Окей. Ммм…Меня зовут Йен, и я родился в Чикагском Саутсайде у психически больной женщины и алкоголика, но потом выяснилось, что Фрэнк не мой настоящий отец, а моя мама переспала с его братом Клейтоном, так что та-да, вот он я!
— О, блядь, Боже…
— Заткнись, это ещë не всё. Я был самым милым ребёнком на всём белом свете…
— Йен…
— И меня все обожали, потому что я чертовски хорош и…
— Галлагер!
— Так что всё было супер! Мы росли бедно, даже слишком, иногда не хватало денег на еду и отопление, но мы справлялись. Я начал работать в 12 лет, и продолжал это делать, пока мне не поставили диагноз, — Микки кивает, — Потом у меня был логичный перерыв, во время которого я пришёл в себя и выучился на ветеринарного врача, а после уехал на родину Санта-Клауса, как любит говорить Лип, и встретил там самого красивого парня на свете, который еще в детстве угрожал заколоть меня нахрен. Пожалуй всё, я вроде ничего не забыл.
— Мудень. Но, чёрт возьми, твоё второе имя в честь твоего настоящего отца? Что это за пиздец?
— Не говори. Я в таком же шоке, как и ты до сих пор, — Йен делает выражениа лица "ну что ты сделаешь?" и разводит руками, прежде чем засмеяться, — И не думай, что ты отмажешься. Твоя очередь!
— Хорошо…эм, я надеюсь мы не спалим пирог…Меня зовут Микки, и я родился в семье нациста-гомофоба, сначала мы жили в какой-то польской деревне, а когда мне было около года перебрались в Чикаго, в основном из-за того, что Терри объявили в розыск, — Йен беззвучно говорит "Какого хуя?", и Микки кивает, — Да-да, так что…потом родилась Мэнди, но в семье всегда была куча детей, я до сих пор не разобрался, кто из них был от Терри, а кого просто подкинули, пока родители были на зоне или в бегах. После, эм…того дня, — тихо продолжает Микки, и Йен гладит его лодыжки и икры, — Нас с Мэнди забрала к себе тётя Нэнси — двоюродная сестра Терри, и воспитала нас, такими…какие мы есть сейчас, хотя я был полнейшей задницей первые несколько лет. Но…чуть больше года назад она умерла, ты знаешь, от хронический болезни, и я…стал владельцем фермы, что ещë сказать…Ах, да. Не так давно к нам в город приехал рыжий надоедливый ветеринар, который в детстве пытался спиздить у меня карандаш.
Они нежно улыбаются друг другу, глаза влажные, Йен тянет Микки за ноги, чтобы он сел ему на колени и обнимает его, прижимая к себе крепко-крепко и так тепло.
— Остался один вопрос, — шепчет Микки, обвивая Йена за шею и утыкаясь носом в его волосы, пушистые и щекочущие.
— Ммм, — Йен целует его в плечо один, два, три раза, — Так…кто такой Михайло? — спрашивает он, заставляя Микки замереть.
— Это вопрос не из списка.
— Ты не можешь этого знать.
— Я не собираюсь отвечать на это.
— Я просто спрошу у Мэнди.
— Нет, ты этого не сделаешь.
— Почему это?
— Потому что я убью тебя, вот почему.
— Нет, ты влюблён в меня.
— И что с того? Джону тоже нравилась Дейнерис, и где она сейчас?!
— Это концовка не канонная!
— Её сняли, как она не канонная?!
— Ты просто хочешь отвлечь меня от того факта, что твоё полное имя — Михайло!
— И что с того, капибара? Твоё второе имя вообще в честь отца-дяди!
— Но Микки…?
— Что, Йен…?
— Михайло звучит очень горячо…
— Знаешь, что я чувствую?
— И что же?
— Что у нас подгорает пирог, Йен!
— Блядь!
Может быть, любовь — это возможность дурачиться и дразнить друг друга.
А может, это что-то глубокое и драгоценное, хрупкое, как первый лед — взаимное доверие и желание поделиться.
А что если, любовь — это что-то интимное, как медленно изучать свои желания со своим парнем на влажных от пота простынях, громко вздыхая, стоная и испытывая море удовольствия.
Или, возможно, любовь — это сладкая карамель с яблочной кислинкой на тающем во рту песочном тесте со слегка подгоревшей корочкой.
