«Ты отдашь свое сердце художнику, Он подпишет его акварелью — По едва заживающей коже После тысяч прицельных расстрелов. После тысяч предельных отчаяний И молчания, близкого к смерти, Ты (совсем беззащитно смущаясь) Вознесешь свое сердце к мольберту. После прошлого, Невыносимого — Ты отдашь свое сердце пейзажам, Ты отдашь свое сердце осинам, Нарисованным теплой гуашью. Ты отдашь свое сердце картинам, Меловому портрету доверия С этим взглядом, застенчиво синим — Как открытой приветливо дверью. После режущего, После острого, После ставшей привычной тревожности, После долгих агоний, Так просто Ты отдашь свое сердце художнику». Аль Квотион
Джастин с любопытством наблюдал, как Брайан вставляет ключ в замочную скважину металлической двери лофта, о котором он столько слышал — нервничал, но пытался это скрыть, хотя рваные, резкие движения выдавали с головой. Ленгдон Стилл, судя по всему, не зря высоко ценил свои услуги — Джастин чуть не упал, когда Брайан случайно проговорился, сколько обещал заплатить юристу — сумел добиться того, что Брайан получил обратно все документально заверенные права собственности на квартиру и рекламное агентство, хотя процесс еще продолжался. Точнее, подходил к концу — два-три заседания, на которых присутствие Брайана уже не требовалось, и можно будет ожидать оглашения приговора. А пока оставалось лишь замереть на месте в нелогичный противовес громкому: — Дом. Милый дом… Заходи… _________________________ Получив вместе с документами ключ и листочек с новым кодом сигнализации, Брайан усмехнулся: кто бы сомневался, что Теодор его сменит на что-то символичное, а точнее, на собственный день рождения — ебаный нарцисс! И еще кто-то смел утверждать, что он сам страдает нарциссизмом! В сравнении с Тедом, он агнец Божий, тьфу, блядь! Брайан внутренне содрогнулся, боясь увидеть свою разрушенную жизнь воочию. То, что было создано в лофте, отражало его самого: характер, интересы, отношение к жизни, любовь к свободе, в конце концов! Здесь всегда легко дышалось, это была его зона комфорта, его логово, куда приглашались только избранные. Нет, не те, кто задерживался лишь на время траха и вышвыривался за дверь, едва успев натянуть трусы — их Брайан в расчет не брал. Он имел в виду друзей, а точнее, семью, с которой был связан не кровью, а чем-то более возвышенным. Но даже из этих тщательно отобранных людей, трое — трое! — оказались мерзкими меркантильными людишками, предавшими его доверие, с таким трудом ими же самими заработанное. Ладно, Маркус не была настолько уж близка, но как раз от нее, патологически честной и принципиальной, такого ожидать никто не мог. Неужели ревность способна превратить человека в нечто настолько неприятное? Но, как говорится, если где-то убыло, значит, в другом месте прибыло. Поэтому Джастин сейчас был рядом. Со всей этой суетой, судами, работой, возвращением прежней жизни Брайан и не заметил, что все больше и больше дистанцировался от него, даже на звонки отвечал неохотно и не всегда. За все прошедшее с эпического воскрешения время они встречались лишь пару раз, заканчивая короткое общение быстрым трахом в машине. Правда, в «Вавилоне» Брайан затылком чувствовал напряженный взгляд, но намеренно больше не водил Джастина в заднюю комнату. Подсознательно не желал окунать в грязь, совсем не подходящую светлому, чистому мальчику. Один лишь Майкл понимал, что он снова закрылся от чувств и эмоций, чего вроде и не хотел, но так было привычнее. Такого себя он хорошо знал, а вот новый Брайан его пугал до чертиков! Эмоции, так долго сдерживаемые внутри, вдруг начинали выплескиваться через край и заставляли творить хуйню вроде того раза в задней комнате: еще долго все вокруг шептались, обсуждая «жеребца, вставшего на колени». И это почему-то раздражало больше, чем он мог себе представить. Ну, не вписывался Джастин в эту привычную, вновь с трудом обретенную жизнь! Да, блядь, он малодушно обещал, что все у них будет, но чем дальше, тем меньше в это верил. Вот только что-то странно сжималось в груди, когда Бен нежно смотрел на Майкла, неосознанно поглаживая руку или волосы такими естественными жестами, какие были и у него самого с Джастином… Когда-то давно, хотя, на самом деле, совсем недавно. А еще временами накатывало беспокойство и паника, если хотя бы мельком не видел его пару дней. Джастин присутствовал в каждой мысли, пусть и незримо. Время шло, а пизденыш не собирался растворяться, подобно призрачному видению, коим он сам был для него в самом начале детективной истории. И теперь, когда все вроде бы встало на свои места, он практически вернул свою жизнь, включая большую часть денег, без Джастина это не радовало так, как ожидалось. Ежевечерние походы в заднюю комнату перестали приносить былое удовольствие, скорее ощущались навязанной кем-то обязанностью поддерживать собственный имидж, да и не ради этого он торчал в «Вавилоне». Но кому и что он должен доказывать?! Нахуй все это! В конце концов, он сам решает с кем ему быть и что делать! Ебись все конем…«Джастин, заеду в три. Будь готов».
Нажав на «Отправить», Брайан не дал себе возможности передумать и принял, наконец, решение. _________________________ Все это промелькнуло в памяти за ту пару секунд, что он дрожащими пальцами пытался справиться с замком, который раньше открывал наощупь даже в состоянии полной отключки от реальности. Но вдруг Джастин крепко обнял его за талию и, погладив пальцами по щеке, тихо подбодрил, загадочно улыбнувшись: — Ну, давай же… Не терпится попасть в пещеру зверя. Дрожь, как по волшебству, пропала. Ключ легко, как по маслу, скользнув в замочную скважину, совершил два полных оборота, а после тяжелая металлическая дверь, видимо, восстановленная захватчиком, отъехала в сторону. Быстро отключив сигнализацию, Брайан замер на пороге, с опаской осматривая открывшееся пространство. Огромный валун из природного гранита свалился с плеч: лофт выглядел так же, как в тот день, когда он покинул его, спускаясь по пожарной лестнице с риском сломать шею. Все точно на тех же местах, куда он сам указывал грузчикам поставить ту или иную вещь, разве что за небольшими незначительными отличиями. Все, как было… Но… Странное чувство не давало покоя, казалось, что на каждой видимой и не видимой поверхности лежит тень чужого прикосновения, словно все, что было когда-то чистым, вдруг покрылось незримой пеленой тлена. Брайан физически ощущал запах скверны, хотя понимал, что это всего лишь спертый воздух давно не проветриваемого помещения. Он быстро пересек пространство, и, несмотря на довольно прохладный для апреля день, настежь распахнул одно из трех огромных окон, впуская свежий ветер и запахи улицы, которые были гораздо предпочтительнее тех, что грезились. Обернулся к Джастину и, отгоняя неприятные мысли, протянул руку. — Иди сюда… Обняв хрупкие на вид, но оказавшиеся такими крепкими плечи, закурил, и оба замерли, обдуваемые ветерком, любуясь открывшейся картиной. — Брайан, — тихо позвал Джастин, откинув голову на сильное плечо, — ты рад? — С одной стороны, невъебенно! Все-таки сам создавал свое уютное гнездышко, хотя и ненавижу это выражение, — поморщился Брайан, сделав длинную затяжку. — Но после того, как шесть ебаных месяцев всего этого касались чужие руки и хер знает чьи задницы сидели на итальянском диване и валялись на моей, блядь, кровати, даже не знаю, смогу ли преодолеть брезгливость и остаться здесь! — Посмотри на это иначе… — Как? Куда не посмотрю, вижу жалкую сморщенную задницу Теодора! — Я не об этом. Всего лишь образы, ты же не видел этого своими глазами, значит, ничего не было, — мудро изрек Джастин. — Пригласи уборщицу, пусть сотрет каждую чужую пылинку с твоего лофта! — Ты, как всегда прав, пизденыш! — Брайан достал из кармана только вчера купленный телефон — второй, точно такой же и предназначенный Джастину, остался в машине — и набрал номер, который знал наизусть и до сих пор не забыл. — Долорес, это Брайан Кинни. Да, спасибо, я в порядке. Не могли бы вы организовать в лофте генеральную уборку? И как можно скорее? Отлично, в пять! — Это твоя уборщица? — полюбопытствовал Джастин, хотя и без пояснений понятно. — Да, уже лет десять… Ну, у нас есть пара часов, — пошло ухмыльнувшись произнес Брайан, — и в душе, надеюсь, не буду чувствовать чужое присутствие. Секс в огромной кабине с циркулярным душем оказался довольно захватывающим. Тонкие, но чрезвычайно колкие струйки, бьющие отовсюду, создавали возбуждающий контраст с нежными, невесомыми прикосновениями длинных пальцев. Джастин подставлялся под ласкающие руки одним боком, другой же в этот момент жалила мелкими укусами вода — забавные ощущения. Но, когда Брайан подхватил его под ягодицы, и, прижав к стеклянной перегородке, насадил на подрагивающий ствол, все вокруг замерло и перестало существовать. Кроме, может быть, шума воды. Но и в этом Джастин не был уверен, потому что звук проникал в мозг, словно сквозь слои ваты, а, может, это его собственная кровь с такой скоростью неслась по венам, что создавала странные шорохи. Джастин обхватил любовника ногами за талию с такой силой, будто не просто держался, боясь соскользнуть, а хотел врасти в него, сотворив новое многоногое, многорукое существо. Он вскрикивал при каждом глубоком, но в то же время нежном толчке, сжимая в ответ таранящий его зад желанный член, стараясь доставить партнеру максимум наслаждения, доказывая, что лучше он может и не найти. Каким бы удовольствием ни был затуманен мозг, мысль о том, что серьезного разговора не избежать, не исчезала, пробиваясь даже сквозь предоргазменные судороги. Брайан, умудряясь удерживать его вес одной рукой, другой обхватил член, резкими движениями в такт толчкам быстро довел до кульминации и тут же догнал, не удержав стона. Не спеша покидать уютную дырочку, Брайан медленно и чувственно целовал припухшие губы, совершая плавные неглубокие движения, желая получить все, в чем сознательно отказывал себе в последнее время. Снова и снова посещала дикая мысль, что Джастин — лучшее, что случалось с ним в жизни, и если упустит свой шанс, другого уже не будет. Никогда. — Джастин… — Брайан… В один голос произнесенные имена заставили обоих открыть глаза и разомкнуть объятия. — Нам нужно поговорить… — снова одновременно произнесли они. — Блядь, как сиамские близнецы! — усмехнулся Брайан. — Но кое-что обсудить на самом деле необходимо. Достав чистое, как он надеялся, полотенце из шкафчика, оставляя лужицы на белом мраморном полу, Брайан наскоро обтер Джастина и себя, и оба голышом вернулись в спальню, где Брайан накинул на кровать опять же взятое в шкафу покрывало и улегся поверх него, утягивая за собой Джастина. Говорить, не глядя в глаза, было проще — как обычно. Но Брайан молчал, мысленно подбирая слова. Он хотел, чтобы Джастин понял, почему до сих пор все складывалось так, а не иначе. Но как объяснить почти ребенку то, что для профессионального психолога непаханое поле и тема научной работы? Молчание затягивалось… — Блядь, даже не знаю с чего начать, — наконец, вздохнул он, поворачиваясь на бок — желание видеть Джастина пересилило нежелание говорить, смотря в глаза. — Начни с главного, Брайан, — тихо произнес Джастин, радуясь, что не разучился чувствовать настроение любовника за долгое время редких встреч. — Почему тебе так важно мнение окружающих? — без заминки спросил он, смело глядя в задумчивое лицо. — Не знаю, — честно ответил Брайан, пожав плечами. — Всегда предпочитал думать, что мне насрать на всех, кроме себя. Но на самом деле жутко боялся показать уязвимость. Уязвимый человек слаб, его легко сломать, просто надавив в нужное время с нужным усилием на его слабость. Я не мог допустить подобного. Не после детства, наполненного унижениями и побоями. И не синяки и ссадины страшны, Джастин, страшно услышать и осознать, когда тебе всего лишь семь, что родился только потому, что мать боялась разгневать господа, избавившись от беременности. Страшно ждать простой ее улыбки, которую желал всем детским сердцем, но получать гневный взгляд в лучшем случае и пьяное равнодушие — в худшем. Я рос в атмосфере ненависти всех ко всем, видел своими глазами, что такое лицемерие. Если бы не Майки и Дебби, то моя дорога жизни пролегла бы сквозь зону строгого режима и оборвалась где-нибудь в канаве от передоза или вспоротого живота. — Неужели все было настолько плохо? — ужаснулся Джастин, представив на мгновение Брайана, стеклянными глазами уставившегося в голубое чистое небо. Он уже давно понял, что за люди его родители, но к таким деталям готов не был. — Да. Из школы меня выгнали за приклеенную к стулу задницу учителя литературы, который посмел утверждать, что «Источник»* — бред свихнувшейся в одиночестве старой кикиморы. А я к тому моменту знал книгу чуть ли не наизусть — нравилась философия автора, хотел быть таким, как главный герой. Мистер Перкинс обозвал меня малолетним дебильным выродком современного испорченного мира. Ну, я не смог удержать язык за зубами и нарек его ебанутым престарелым педиком, который дрочит под столом на своих учеников, потому что лечь с ним по доброй воле не захочет даже обдолбанная бомжиха с обосранным задом. — И что он сделал? — едва удержался от неуместного смеха Джастин. — Вызвал предков, орал на всю, блядь, улицу, какого отвратительного ребенка они воспитали, и вручил документы на отчисление «в связи с вопиюще хамским поведением и словесным оскорблением учителя». — Пиздец! Ты же был ребенком и ни хрена не понимал! — В почти четырнадцать я понимал гораздо больше того же мистера Перкинса, для которого желание быть независимым уже выходило за рамки нормального. Джоан напрягла какого-то то ли дядю, то ли брата, с которым меня не удосужились познакомить, и он засунул в другую школу. Там я встретил Майки. Он был самым мелким в классе, я сразу понял, что этот мальчик такой же, как я. А о себе давно все узнал — как только член вставать начал. Но не на девочек с бантиками и в рюшечках, а на пацанов с крепкими попками. — Ты так рано это осознал? — немного удивился Джастин, хотя и сам довольно четко определился в своей сексуальности незадолго до подросткового возраста. — В двенадцать уже точно понимал что, куда и как вставляется, — усмехнулся Брайан, положив руку на член Джастина. — А Майки до этого еще не дошел. Но подсознательно чувствовал, что другой, сторонился одноклассников, за что те регулярно над ним издевались — хорошо, что в основном в словесной форме. Но пару раз и по спине перепадало. И что странно, во мне как будто что-то взорвалось от желания его защитить, буквально укрыть от жестокого мира собственным телом. И я предложил дружить. Наверное, иногда это был перебор, или такая забота казалась ненормальной, но Майки, осознав, наконец, что педик — не без участия Дебби, — воспылал ко мне любовью, только признаться боялся. А я делал вид, что не понимаю — для меня он был другом, а друзей не трахают. Так что Майки изменил мой мир вместе с хуевым отношением к жизни — стал моей ответственностью. И я не мог себе позволить катиться в пропасть, потому что должен был беречь его. — Странно, что ничего не изменилось до сих пор, — фыркнул Джастин, передернув плечами. — Он все так же влюблен, ты делаешь вид, что не замечаешь… И до сих пор трясешься над ним… — Изменилось, Джастин. Все изменилось, — вздохнул он, подбираясь к самой сложной части разговора. Все, что было сказано до сих пор, как-то само вылилось наружу. Брайан не планировал пугать парня ужасами из детства, но и скрывать от него что-то не хотел. Мерзкие подробности мало кто знал: только Майкл, Дебби и чуть меньше — Линдси. Но внезапно возникла какая-то странно непреодолимая потребность раскрыться перед Джастином, потому что Брайан задницей чувствовал, как бы двусмысленно это не звучало, что если и может еще кому-то в этом мире доверять, так это ему. — Я не заметил… — У нас был долгий разговор еще тогда, после торжества исторической справедливости в «Киннетике». Много скелетов вылезло из шкафа, — улыбнулся воспоминаниям Брайан, — но мы решили, что не потерять дружбу гораздо важнее одноразового перепиха. Чтобы Майкл мог поставить точку в многолетнем ожидании. А я… Рассказал о тебе. Что ты не один из огромного количества доступных дырок, а нечто больше, важнее… Блядь! Признал, что чувствую к тебе определенно не только похоть, но и что-то иное. Глубокое и нешуточное, уж точно… — А потом вдруг медленно, но верно начал от меня отдаляться… — У меня яйца поджались от ужаса! Давно создал определенный образ, врос в него так, что сам начал верить, что таков я настоящий и есть! И вдруг, встретив тебя, по сути, ребенка, блядь, все это собрался похерить собственными руками! Мне казалось, я не просто теряю имидж, а растворяюсь, исчезаю, остается только оболочка, которая рассыплется прахом, стоит дотронуться… — как же тяжело давалась откровенность, не прикрытая маской равнодушия! — И ты решил собрать себя заново в первоначальной версии… — Решил. Но сначала даже не осознавал этого, просто совпало с внезапно возникшей занятостью. На самом деле было не до душевных терзаний, даже в «Вавилон» без дела не заглядывал. Быстро кто-то отсасывал, и я зарывался в ебаные документы и всю хуйню, которую натворил Шмидт, выводя деньги со счетов. — Брайан огляделся, привыкая к забытым ощущениям, откинулся на спину, а Джастин мгновенно примостился рядом, как в лесном домике, обняв поперек живота и положив голову на плечо. — Я видел… Не то, чтобы намеренно следил… Да, к черту! Следил! Думал, сдохну, когда ты кого-то тащил в заднюю комнату. Кого угодно, кроме меня. — Потому и не тебя. Не хотел втягивать в это дерьмо… — Ой, дубина! — хихикнув, вдохнул Джастин. — Я сам себя в него втянул! Не думай, что все в мире вертится вокруг твоей неподражаемой персоны! — Разве нет? — фыркнул Брайан, усмехаясь. — Не разбивай последние иллюзии, пизденыш! — И удалось стать прежним? — затаив дыхание произнес Джастин, боясь услышать твердое «да». — Нет, старые опции дают сбои, или вообще отказывают. — Брайан в задумчивости накручивал длинную прядь на палец, и, закурив, по старой привычке пускал в воздух сизые колечки. — Ты хотел знать, почему так важно мнение окружающих?.. — И?.. — Джастин задрал голову, впиваясь широко открытыми глазами в лицо любовника. — Не их мнение, а мое восприятие отношения кого бы то ни было ко мне, — Брайан пытался сформулировать мысль так, чтобы было понятно, что имеет в виду, потому что и сам четко не знал, что это такое. — Я в порядке, когда меня ненавидят — привык. И недостоин проявления лю… Других чувств. Мне комфортно быть мудаком и бездушной сволочью. Все остальное выбивает из колеи. — Позволь возразить… — горячо начал Джастин, но Брайан прижал палец к его губам, просовывая внутрь кончик. — Позже… — Провел пальцем по внутренней стороне нижней губы, с удовольствием ощутив шевеление в известном месте. — Прекрати, — выдохнул Джастин, — мы еще не договорили! — Вот и не перебивай, — улыбнулся Брайан и мазнул по приоткрытым в возмущении губам языком, вырвав-таки тихий стон. А потом продолжил, как ни в чем не бывало: — Я знаю, что ты хотел сказать. Я достоин всего самого лучшего, и для этого надо самому себя полюбить. Майки считает примерно так же. Удивительно, как может все измениться за год… Даже я, что вообще немыслимо! Но факт остается фактом: прежним быть не могу, новым — боюсь… — Я помогу, просто не держи на расстоянии, — попросил Джастин, уткнувшись носом в голую грудь. — Не прошу терять свое «я» и не требую тихой загородной жизни в домике за белым заборчиком. Но не выбрасывай меня из своей жизни… Пожалуйста! Мне, блядь, не нравится, что каждый, кто видит тебя, начинает пускать слюни и подставлять задницу, но однажды это закончится, я надеюсь… — И я стану старым и никому не интересным… — Нет! Ты, наконец, перешагнешь этот гребаный барьер и повзрослеешь! Перестанешь доказывать другим, что лучший. Себе ты уже все доказал, и мне тоже, остальных — в пизду! — Не на шутку разгорячившийся Джастин, подскочив, метал молнии, сжимая кулаки. — Да, я хочу тебя всего и только для себя, но я терпеливый. Так и знай! Подожду… — Когда яблочко созреет и само упадет в руки?.. — Брайан не злился. Вопреки ожиданиям, его забавляла неприкрытая ревность и поражала сознательная жертвенность. — Прекрати заканчивать мои фразы! — Эй, пизденыш, это моя реплика! — притворно возмутился Брайан и, дернув Джастина на себя, впился поцелуем в надутые губы, перекрывая поток экспрессии. — Блядь, знал бы ты, насколько близко это ебаное яблочко к падению… — Поймаю, можешь не сомневаться. Новый раунд стал быстрым, страстным и жестким. Оба порыкивали и впивались зубами в тела друг друга, не спеша разрывать объятия, хотя и рисковали быть застигнутыми Долорес. Но Брайан, подавив сопротивление тела, на руках отнес Джастина в душ, и низвергнув на головы поток холодной воды, привел в чувства и себя и любовника, успев как раз до прибытия уборщицы. Дав распоряжения, Брайан оплатил работу по двойному тарифу, попросив выбросить все постельное белье и любые предметы, которые не видела раньше, когда работала на Брайана до преступной истории. — А мы пока навестим Дебби, — сказал он Джастину, потянув к двери, — и заодно накормим твой растущий организм. Уже совсем стемнело, когда сытые и усталые парни вернулись в лофт. Все сияло чистотой, хотя и раньше не было особо захламлено, постель была застелена синим шелковым бельем, исчезли диски с операми. Полки зияли пустотой, одежда Теда была аккуратно сложена в большую сумку — видимо, его же, у Брайана такой не было, — которая стояла у шкафа, ожидая решения вернувшегося настоящего хозяина лофта. — Сдашь на благотворительность? — спросил Джастин, кивнув в ее сторону. — Нет, не стоит мстить по мелочам. Тед и без того в полной заднице, и не в самом жизнеутверждающем смысле. Отправлю его матери, теперь это не моя проблема. Брайану показалось, хотя, скорее всего, это было банальным самовнушением, что прежний дух свободы вернулся, и стены, пускай их здесь не так уж и много, вновь ощущались родными. Облегченно выдохнув, Брайан решил, что все-таки сможет вернуться в свое логово, но при первой же возможности сменит к чертям мебель и поменяет дурацкие решетчатые перегородки — и как они вообще могли ему когда-то нравиться? — на матово-стеклянные. К тому же, если Джастин примет его предложение, белая мебель станет катастрофой! — Вот теперь нам просто необходимо пометить каждую поверхность жарким сексом! — провозгласил Брайан, завалив Джастина на диван. — Я хочу, чтобы все здесь пахло тобой… Переедешь ко мне? Джастин шокировано замер под пристальным взглядом, не разучившимся проникать прямо в душу, и, увидев в нем мучительное ожидание с толикой волнения, застенчиво кивнул. И в этот раз Брайан его не трахал, а занимался любовью, как было в сером доме на окраине города, вдали от цивилизации и многолюдных улиц. Джастин физически чувствовал, что их крошечный мирок на двоих воцарился и здесь, в лофте. Эта меленькая победа лишь первый шажок для него, но огромный скачок для Брайана. — Люблю тебя, — одними губами прошептал он, и Брайан нежно погладил его по щеке.***
— И что, все вот прямо так и было? — удивилась Дебби, слушая рассказ Карла Хорвата о задержании преступника, который пытался скрыться от него на дереве, затерявшись в густой листве. — Клянусь, я не вру! Только отойду на минутку… Они сидели в небольшом кафе почти в центре Питтсбурга, отличающемся от забегаловки на Либерти, как земля от неба. Третье свидание за последние две недели, с телефонными звонками и сообщениями между ними. И это было странно и даже казалось не похожим на правду — как будто это происходило с кем-то другим. Брайан расписал подвиги сержанта Хорвата «от» и «до»: как тот поверил ему, тайно, рискуя должностью и даже работой, как вел расследование, которому уже в самом конце присвоили статус официального. А потом обескуражил сообщением, что она, оказывается, давно нравится Карлу и является главной причиной частых визитов в кафе. Она, а вовсе не лимонные брусочки! Тогда Дебби не поверила и отмахнулась, но почти невольно посмотрела на Хорвата другими глазами. И когда он однажды пришел в конце ночной смены и пригласил ее посидеть с ним, не отказала — посетителей в это время почти не было. Карл начал рассказывать про Брайана в суде, а потом робко предложил продолжить беседу вечером в другом месте. Она согласилась, и не пожалела об этом. Карл предложил пойти в ковбойский бар, сообщив, что там выступает интересная местная группа. И когда Дебби увидела музыкантов и услышала первые такты незатейливой песенки о подростковой любви, словно совершила путешествие во времени. Эти простые питтсбургские парни начали играть и петь вместе в год окончания ею школы и надеялись прославиться. Не вышло, разве что стали широко известными в узких городских кругах — выступали на танцплощадках, куда она бегала с первым и последним бойфрендом, чуть позже ставшим отцом Майкла. А сейчас, в старом баре, Дебби забыла о том, сколько ей лет — вернулась в прошлое, где была королевой выпускного бала и одной из лучших учениц. Юная и прекрасная Дебби Грасси… А те, кто на сцене — не солидные лысеющие отцы семейств с приличной работой, а заводные парни, то романтично шепчущие в микрофоны, то скачущие по сцене с безумными криками. И, кажется, Карл тогда понял ее состояние и настроение — весь вечер обменивались воспоминаниями, и она совсем забыла о неловкости, охватившей в первые минуты. О том, что надо следить за тем, как говорит и что делает… Казалось, что они были знакомы миллион лет! И когда он отвез ее домой, спросив разрешения позвонить на днях, совершенно честно ответила, что будет рада. На втором свидании ее снова ждал сюрприз — поездка за город и катание на санках. В Питтсбурге снег уже таял с каждым днем, а в лесу до сих пор царила сказочная зима. И они насладились ею в полной мере. Дебби пыталась вспомнить, когда мчалась с горки в последний раз. Наверняка с маленьким Майклом… А когда сын вырос, стало не до этого. Нет, она, конечно, пыталась пару раз завести отношения — миллионы одиноких матерей находили свою судьбу, и она очень долго была уверена в том, что не станет исключением. Но, увы… Годы шли в бесконечной беготне с подносами, постоянной тревоге за Майкла, Вика и тех, кто незаметно стал ее семьей. А вот теперь что-то внутри подсказывало, что Карл Хорват вполне может быть тем самым… Которого уже перестала ждать и в которого перестала верить. Но, поди же ты! А сегодня третье свидание, и если Карл скажет, что они взрослые люди… Не то чтобы она против, просто… Все было так давно, вспоминать-то страшновато. Одно дело — отпускать соленые шуточки про употребление части белков из тарелки, и совсем другое… Черт, почему она заранее не догадалась взять пару уроков у того же Эммета — как правильно обращаться с… — Дебби, ты выглядишь такой задумчивой. — Карл незаметно вернулся на свое место. — Может быть, закажем десерт? — Наверное, не стоит — не уверена, что он в меня поместится. — Предлагаю когда-нибудь вернуться и попробовать груши в вине — они здесь потрясающие! — А я предлагаю в субботу в семь поужинать у меня. Груши не обещаю, но вот запеканки у меня, как говорят, волшебные. Почти такие же, как яблочные пироги! — С удовольствием! Первый поцелуй возле двери. Очень легкий и застенчивый, заставивший ее почувствовать себя нежной и хрупкой, не претендующий на большее. Пусть все будет, как будет. Вик в субботу наверняка отправится куда-то с Родни — хорошим парнем, с которым встречался вот уже несколько месяцев. Они уже думали о том, чтобы съехаться. Скоро и брат ее покинет… Пусть будет счастлив! Наверное, у него это лучше получится, если будет знать, что и она не одна. Выключив свет и забравшись под одеяло, Дебби решила, что на днях нужно обязательно зайти в магазин нижнего белья. И, наверное, все-таки поговорить с Эмметом! Лишь бы он потом держал язык за зубами — после того, как расскажет, что нужно будет делать языком ей. В ночь с субботы на воскресенье…