Распутье

Сугимото не мог уснуть. Ворочаясь из стороны в сторону, он то подкладывал под голову локоть, то убирал, постоянно трепля и дергая себя за волосы. В комнате он был один. Стояла ночь. Некому было отвлечь от мыслей, и те, изворачиваясь, и сталкиваясь друг с другом, не замолкали, смешивались и, порождая новые, зудели все настырнее и настырнее, так что Сугимото едва сдерживался, чтобы не заорать самому себе заткнуться. В его мозгу упрямо пульсировало в такт быстрому сердцебиению чужое имя — Огата. Клокотавшие в груди чувства обращались из слабых порывов в осознанные обрывки, самые крупные из которых призывали к кровавой расправе над предателем, а те, что слабее, увещевали терпеть дальше ради чистоты рук Асирпы. Поняв, что не уснет, Сугимото тяжело порывисто выдохнул и скинул одеяло. От постоянного движения ему стало жарко и, решив проветрить голову, заодно нагуляв сонность, он решил пойти на улицу. Но вместо выхода, когда он оделся, закутавшись для ночного мороза, ноги сами принесли его к комнате, рядом с которой на стуле сидел Цукишима. — Сугимото? Заметив его большую фигуру в конце коридора, сержант ничего не предпринял, лишь подозрительно окинув взглядом. Когда он подошел, Цукишима неприязненно произнес: — Тебе что-то понадобилось? Вопрос был глупый и от того прямо велящий одуматься. Сугимото не послушался. — Огата уже как несколько дней пришел в себя. — Это не значит, что он здоров. — Цукишима-сан, не мог бы ты… Тот встал с места, загородив собой дверной проем. В коридоре было слишком темно, чтобы он мог разглядеть лицо Сугимото в тени его фуражки, а вот его собственное недоброжелательное выражение было как на ладони. — Ты серьезно? К неожиданности Сугимото, в чужом голосе не было укора. Он кивнул. Цукишима покачал головой и, отведя взгляд, отошел от двери. Когда Сугимото шагнул мимо и взялся за ручку, произнес ему вслед: — Меня сменят через час. Сугимото ничего не ответил и тихо прикрыл за собой дверь. К запаху медикаментов примешивался едва заметный кровавый. Оказавшись будто отрезан от всего остального мира, Сугимото вдохнул его и, чувствуя, как запах заполняет легкие, невольно воскресил в памяти воспоминания о том, как лежал с товарищами в лазарете. С теми, кто выжил. Теперь их уже никого не осталось. А человек на кровати пережил не только ад, который они не сумели пройти до конца, но и выкарабкался из тисков смерти — рук Сугимото. Дважды. Первый раз Сугимото сомкнул их с досадой. Второй с сожалением. Третий… Не скрывая своего присутствия, стуча обувью по дощатому полу, Сугимото прошел вглубь комнаты и остановился у кровати. Из мебели была лишь она, прикроватный столик с графином с водой и медикаментами, керосиновая лампа и стул. Прикрытое окно в противоположном углу комнаты едва пропускало свет и все, что можно было разглядеть, было лишь очертаниями. Поставив колено на матрас, Сугимото упер руку рядом с подушкой и перенес все тело на кровать. Огата продолжал спать. Или делал вид, что спит. С ним никогда нельзя было быть ни в чем уверенным, сколько Сугимото его знал. Несколько секунд вслушиваясь в спокойное дыхание, Сугимото наконец-то привык к темноте. Из-под одеяла торчала лишь голова, бинты скрывали верхнюю половину лица, частично заходя на волосы, свободны были лишь нос, да подбородок с неухоженной бородкой. Сугимото протянул руку и, прикоснувшись к шее, замер. Под распростертой ладонью размеренно бились в такт два сосуда. Ему ничего не стоило опустить руку чуть ниже, стиснуть изо всех сил так, что ногти прорезали бы кожу до мяса, а затем до треска сдавить трахею и выдавить из него весь воздух. Вместо этого он, поддев подбородок, прикоснулся к правому шраму большим пальцем. Кожа вокруг была твердой по краю, но гладкой сверху, лишенная растительности. Как-то Огата сказал, что эти шрамы нанес Сугимото, но он за это не в обиде. Запомнив его лицо без них, как и десятки лиц других людей, которых он лишил жизни ради продолжения своего существования, Сугимото, встретив его второй раз, сначала не узнал, а после никак не мог смириться с его разительно изменившейся внешностью. Возникшее после любопытство стало одной из причин, последовавшей за полноценным знакомством порочной связи, протянувшейся до самого Карафуто. Огата был предателем. И предал вновь. И, разумеется, предал бы опять, если бы у него появился шанс. Для него это должно было быть так же естественно, как и спускать курок. Сугимото следовало прервать его круг обмана и освободить себя от ненужных мыслей. — Гребаный ублюдок… Низкое шипение, в котором Сугимото узнал свой голос, Огату не потревожило. Не в состоянии больше терпеть терзающие грудь противоречивые чувства, он сел, став расстегиваться. Сняв шарф, скинул фуражку и, приподнявшись, смахнул из-под себя несколько теплых одеял, оставив Огату в одной больничной сорочке. В темноте болезненно бледное тело почти сливалось с простыней. Протянувшись через него к прикроватному столику, Сугимото зажег керосиновую лампу и, прищурившись от брызнувшего в глаза света, стал рассматривать стоящие рядом баночки. Выбрав одну с густой жидкостью, открыл, понюхал и, убедившись, что это что-то, напоминающее масло, поставил на край. Огата все еще спал, и Сугимото пришлось встать. Подняв чужие ноги, Сугимото поднырнул под ними бедрами и, сев, распахнул, согнув в коленях перед собой. Задрав зацепившуюся за колени сорочку вверх до плеч, замер, рассматривая обнаженное тело. Прикоснувшись к животу, погладил кожу, начавшую покрываться мурашками от холода и, поведя ладонь за ними следом, остановил пальцы над сердцем, большим зацепив затвердевший сосок. Отзывающийся в руку пульс был спокоен. Шире разведя ноги Огаты, он устроил его зад на своих разведенных полусогнутых коленях. — Огата, — твердо позвал Сугимото. Тот не отреагировал. — Притворяйся и дальше, если тебе так угодно, я не остановлюсь. Взяв со столика баночку, Сугимото вновь открыл ее и, вылив немного жидкости на середину левой ладони, прислонил открытой к ноге. Смазав жидкость пальцами правой руки, растер по указательному и среднему. Опустил меж ягодиц Огаты и, надавив, медленно ввел в анус средний на две фаланги. Тело Огаты тут же напряглось, противясь инородному вторжению. Игнорируя это, Сугимото протолкнул палец глубже, насколько позволяла ладонь и, проделав несколько обратно-поступательных движений, вынул обратно. Взяв баночку, вновь налил на ладонь жидкость, смочил пальцы и ввел в Огату. Процесс был продолжительный, но методичный и привычный. Наблюдая, как палец с хлюпающими звуками скользит внутрь и наружу, Сугимото, сглотнув подступившую к горлу слюну, ощутил, как возбуждение, не находившее выхода то все время, пока он преследовал Огату в другую страну, темной патокой накрыло сознание, заставив сердце усиленно качать кровь, и заерзал на месте. Когда ему наконец-то удалось достаточно растянуть кольцо мышц, чтобы вставить второй палец, он вынул оба пальца до кончиков и тут же с силой ввел их до самого основания обратно. Ноги Огаты сотряслись в коротком спазме и, взглянув вверх, Сугимото успел увидеть, как раскрывшиеся губы издали беззвучный вздох. Смазав лишнюю влагу на кожу Огаты и сорочку, Сугимото не по порядку расстегнул оставшиеся застегнутыми пуговицы, распахнул пальто и дрожащими пальцами схватился за штаны. Едва не забыв о баночке у ноги, чудом успел подобрать ее прежде, чем разлилось содержимое. Стянув все, что было ниже пояса до колен, глубоко вдохнул носом, ощутив голой кожей холод комнаты. Взяв в правую руку стоящий член, не разогревая жидкость, вылил из баночки все что было на промежность и, прищурившись, зашипел. Хорошо растерев жидкость по члену, Сугимото приставил его к ягодицам Огаты и, разведя их в стороны ладонями, надавил головкой на раскрывшийся навстречу анус. Мышцы медленно поддались, дав войти, обхватывая и втягивая знакомым теплом. Прикрыв глаза, Сугимото почти утонул в нем, когда возникшее на пути члена напряжение не дало протиснуться глубже. Осознав, что растянул Огату недостаточно, Сугимото закусил губу. Потратив на сомнение мгновение, подался бедрами вперед и, чувствуя, как стискивающие член мышцы противятся, стиснул зубы. Огата вздрогнул, как от удара, и его тело, напрягшись еще сильнее, вновь пошло мурашками. Издав хрип, он глотнул воздуха ртом. Вцепившись пальцами в простыню, откинул голову назад и, елозя бинтами по подушке, неровно задышал. Огата проснулся и осознал, что Сугимото внутри него. В ответ на это под пластиной на лбу как будто что-то булькнуло. Сугимото толкнулся глубже и Огата издал короткий стон. Низкий голос эхом отдался в голове, воскрешая в памяти момент, когда он ощутил, как сквозь нее прошла пуля Огаты. Взявшись под попытавшиеся закрыться колени, Сугимото раскрыл их еще шире. Привстав, подался назад, дав члену выскользнуть наполовину, и толкнулся обратно. У Огаты перехватило дыхание. Чувствуя, как вместе с этим сократились все его мышцы, Сугимото низко простонал. Губы Огаты задрожали, и он едва различимо, медленно по слогам прохрипел: — Сугимото?.. Оказавшись признанным уже вслух, Сугимото окаменел. Во всех конечностях, разомлевших от удовольствия, возникло мерзкое чувство липкости. Стерев со щеки пот, Сугимото взглянул на ладонь с прозрачной жидкостью. Прикоснувшись к пластине над глазами и, найдя ее источник, облизнул сухие губы. Пульсация в мозгу не прекратилась, требуя выхода скопившегося в животе напряжения. Оставленный в покое Огата, отдышавшись достаточно, чтобы больше не задыхаться, выпустив из пальцев простынь, поднял руки в воздух. Не став дожидаться, куда он их направит, все еще держа его одной рукой за колено, Сугимото подхватил другой под бедро и, с силой стиснув, задвигался. Протянув руки еще выше над собой, Огата, тихо постанывая от каждого движения, сомкнул ладони, но ничего не поймав, уронил обратно. Смотря, как быстро вздымается его грудная клетка с проступившим на коже потом, Сугимото наклонился вперед, положив обе руки на бедра и припал к ней губами. Поймав между губ струйку пота, раскрыл рот шире и высунул язык. Лизнуть не успел — лицо обхватили чужие руки. Подняв голову, он посмотрел на Огату: плотно сжатые побелевшие губы под раскрасневшимися покрытой щетиной щеками раскрылись и, налившись цветом, устало с придыханием извлекли из себя его имя. Сметенный возникшей в ответ ни то радостью, ни то яростью, Сугимото укусом впился в правую грудную мышцу. Ощутив во рту привкус крови, стиснул зубы сильнее, когда чужие руки, обернувшись вокруг плеч, слабым сопротивлением потащили за волосы. Болезненно прошипев, Огата сжал Сугимото в своем нутре. Сдерживая стон, Сугимото вырвался из его рук и, отстранившись, сел назад. Придерживая рукой, вынул член и уронил чужие бедра на матрас. Тяжело дыша, Огата зашевелился, попытавшись то ли подняться, то ли отползти, но тут же упал обратно. Кровь из укуса косой струей стекла с груди на живот в пупок. Опустив взгляд еще ниже, Сугимото уперся взглядом в полувставший член. — Суги… Прервав слабый голос резким выпадом, Сугимото подхватил его под ногу и спину и одним движением перевернул на живот. Заставив встать на колени, задрал сорочку до шеи, навис сверху и, ткнувшись членом Огате в ягодицы, сначала проехал кончиком мимо, а затем вошел в анус. Ноги Огаты задрожали. Удержав его ладонью под живот, Сугимото уперся носом над лопаткой и заглянул через плечо. Уперев перед собой предплечья, Огата поднял лицо с подушки и глубоко вздохнул. Сугимото толкнулся в него в этот же момент, войдя глубже, чем прежде, мошонкой хлопнув под ягодицами. Упав лбом в руки, Огата громко высоко простонал, широко раскрыв рот. — Огата… Вырвавшееся имя прозвучало в разлад с клокотанием внутри Сугимото, и он тут же следом низко прорычал: — Я убью тебя! Взявшись обеими руками за талию, задвигав бедрами, он задал неравномерный глубокий ритм. Огата не сопротивлялся, хватая воздух то ртом, то носом. Чувствуя под собой его разгоряченное тело, слушая хлопки влажной кожи о кожу, Сугимото ощутил, как проясняется едва не уплывший рассудок. Прекратив движение, схватил Огату за волосы и, потянув вверх, коснувшись губами ушной раковины, спокойно произнес: — Убью. Получив передышку, Огата звучно глубоко втянул воздух ртом. Извернувшись головой, скулой провел Сугимото по губам. Медленно проговорил, растягивая: — Су-ги-мо-то… В третий раз Огата позвал его по имени смешливо. Проникнув в сознание Сугимото ядовитой патокой, низкий болезненный голос зародил в нем отчетливую мысль: Огата знает, что Сугимото насиловал его вовсе не ради мести за Асирпу, устрашая перед будущей расправой, а для самоудовлетворения. Возникшие в груди стыд и отвращение задушил порыв ярости. Выпустив волосы, Сугимото подхватил Огату под ноги, не вынимая члена, уронил на бок и, навалившись сверху, перехватив ладони одной своей над его головой, вновь начал толкаться. Разведя локти в стороны, слабо сжав его пальцы, Огата повернул голову вверх и облизнул влажные губы. Сугимото подался вперед и накрыл их в тот же момент, как Огата засмеялся. Проникшие сквозь рот звуки опустились в грудь и разошлись по телу приятной дрожью. Ощутив, как нутро Огаты сжало внутри, Сугимото, гортанно простонав, зубами впился в его губы и, не сдержавшись от навалившегося удовольствия, зажмурившись, кончил. Опустошенный физически и душевно, Сугимото бездумно погладил пальцами ладони Огаты и, отпустив, разжал и зубы, начав зализывать рану. Краткий момент неги растворился, стоило ему раскрыть глаза и осознать, что он делал. Вынув член, он отсел на край кровати, утер пот с лица и взглянул на Огату: тяжело дыша, тот не двигался, все еще держа руки над головой; смешиваясь со слюной на бородке, из прокусанных губ текла кровь; оставленный на груди укус красным пятном проступал сквозь сорочку, слегка оттопыривающуюся в области паха. Удовлетворив себя, Сугимото мог уйти, оставив Огату как есть. Скрыть произошедшее все равно бы не удалось, о чем он знал еще до того, как вошел в эту комнату, как и то, что Асирпе об этом никто не расскажет. Огата тяжело вздохнул и, подняв одно колено, развел ноги, уперев пятку в матрас. Больничная сорочка натянулась, открыв покрытую испариной светлую кожу. Уставившись на полувставший член, Сугимото усилием воли заставил себя отвернуться, но взгляд опустился ниже, под мошонку, на анус из которого текла смешанная с семенем кровь. Ощущая, как быстрым биением сердце качает кровь сквозь виски, Сугимото завозился со штанами, пытаясь натянуть их обратно. Услышав, как Огата цокнул языком, обернулся. Огата не изменил позы. Прекрасно осознавая, что это не просто лишнее, а выходит за рамки самообмана, Сугимото грузно упал обратно на кровать. Поймав Огату за дернувшиеся ноги, подтянул к себе и сомкнул руку на его члене. Задвигав ладонью, уставился ему в лицо и, не найдя в изогнувшихся кругом от стона губах ничего интересного, протянул свободную руку к голове. Не ожидая прикосновения, Огата тряхнул головой, когда Сугимото, схватившись за выставившийся из-под перевязки растрепанный кусок бинта на макушке, потащил его на себя. Пальцем подцепив под развязанным узлом, Сугимото сдвинул его вверх до лба и замер. Выражение Огаты застыло болезненным удовольствием. Черные глаза — глаз — в закрытом тканью левом ничего не было, вздрогнул острым зрачком, а затем полностью расширился. На мгновение Сугимото утонул в бездонной глубине и ощутил, как на коже все волосы встали дыбом. «Я должен его убить…» — четко отдалось в его сознании животным инстинктом. Будто услышав, Огата прохрипел: — Я убью тебя. Сугимото бездумно пялился на красный свет светофора. Он стоял прямо посреди выхода на зебру, зеленый уже сменялся несколько раз, но никто не попытался указать ему, что он мешает проходу, а он сам не находил желания перейти на другую сторону. Все пешеходы, как один, обходили его мимо, стараясь не смотреть в глаза — снег еще не выпал, но было достаточно холодно, а он в одной расстегнутой темной толстовке поверх футболки выглядел каким угодно, но не вменяемым. Утром, будто не проснувшись, а лишь на мгновение сомкнув веки, лежа в своей кровати, он все еще думал, что находится в небольшой больничной комнатушке, наполненной запахами пота, крови и медикаментов. Его сознание никак не восприняло ни фантастический для японца из эры Мейдзи вид из окна, ни экран мобильника, ни собственное отражение, лишенное шрамов. Схватив первое попавшееся из одежды, он вышел на улицу и, ощутив, как в легкие проник прохладный воздух, едва не забыв запереть за собой дверь, направился куда глаза глядят. Взбудораженный, он не чувствовал холода, все еще осязая тепло тела Огаты на кончиках пальцев. Обожженная ладонь пульсировала в такт быстро бьющемуся сердцу. Сон принес воспоминание не только далекого прошлого, но и расшевелил память о менее отдаленном моменте, в котором он забыл, что делал — когда едва не задушил Огату. Поначалу, после удара по лицу, Огата сопротивлялся, но, когда Сугимото схватился за его шею, усмехнулся и опустил руки. Взгляд, которым Огата посмотрел на Сугимото, захрипев, гнал его ноги все дальше и дальше от дома. Он остановился не оттого, что устал, а машины преградили дорогу. Осознал себя спустя неизвестно сколько времени стоящим на светофоре на незнакомой улице, когда перед ним возник человек. Молодой мужчина в застегнутом на все пуговицы сером пальто склонил голову в сторону и, прищурив серые глаза над толстыми дугами бровей, неуверенно произнес: — Эм, ты же… Сугимото? Когда Сугимото не отреагировал, мужчина изменился в лице и, оглянувшись по сторонам, словно ища кого-то, добавил: — Без шрамов тебя не узнать. И, надо же, ты без Асуко-чан? — повернувшись к Сугимото, произнес: — Я же не ошибся? Ты же Сугимото Бессмер… Схватив его за обернутый вокруг шеи зеленый шарф, Сугимото привлек его себе и низко прошипел: — Ты кто? Подняв и выставив перед собой руки в примиряющем жесте, мужчина быстро ответил: — Кадокура Тошиюки. — Кто?! Сугимото крепче стиснул кулак, и Кадокура, не испугавшись, спокойно сказал: — Хэллоуин. Който. Я был с Хиджикатой-саном. Асуко-чан говорила, что ты мой хлеб любишь. — Хлеб? — У меня пекарня тут на углу. Оттуда тебя увидел. — Кадокура, все еще держа руки в воздухе, кивнул за себя. — Может, уже отпустишь? На нас люди смотрят. Сугимото не без усилий разжал ладонь и тяжело выдохнул. Напряжение, наполнявшее его тело последние часы, неожиданно отступило вместе с успокоившейся тревогой от растворившейся опасности. Кадокура сделал шаг назад. Сугимото напряг память, но та промолчала в ответ на его большеносое лицо. — Прости, что набросился. Кадокура…сан? — неловко произнес Сугимото. — Можно просто Кадокура. Сейчас я не намного тебя старше. Пошли. Он уже было направился ко вновь сменившему свет светофору, когда Сугимото удивленно окликнул: — Куда? — Ко мне. Не на улице же разговаривать. Если, конечно, у тебя есть время. Сугимото непонимающе моргнул, когда тот кивнул на него и, проследив взглядом, опустил глаза на себя. Осознав свой вид, поежился и, недолго думая, что все равно ничего от этого не потеряет, согласился. Кадокура привел его не в пекарню, но к себе домой, в квартиру, располагающуюся в паре минут ходьбы от нее. Дом был достаточно старый, ютясь рядом с точно таким же, дверями выходя на его двери. Усадив Сугимото за низкий стол, Кадокура, положив перед ним полиэтиленовый пакет, сел рядом, скрестив перед собой ноги. Кивнув на пакет, произнес: — Угощайся, если хочешь. Вчерашняя выпечка. Несколько согревшись, неожиданно ощутив, что голоден, Сугимото тут же зашуршал пакетом. Извлек первую попавшуюся булочку и тут же отправил ее в рот. Внутри было что-то сладкое. Вкус был знакомым. Кадокура приподнял брови, но ничего не сказал, отправившись ставить чайник. Жуя, Сугимото оглянулся: квартира была однокомнатная, из тех, где все, кроме ванной, умещалось на минимальной площади, с окном напротив двери и шкафом для вещей в стене. Ничего кроме стола из мебели в ней не было. Сам он, пусть и получал стипендию, мало тратил и подрабатывал в нескольких местах, и то имел жилье лучше. Был будний день, время приближалось к обеду, но Кадокура никуда не спешил и, более того, позвал к себе буквально незнакомца. Посмотрев на хозяина квартиры, Сугимото ощутил не то сочувствие, не то благодарность. Кадокура вернулся на место и, сунув в пакет руку, извлек идентичную той, что ел Сугимото, булочку, и сам начал жевать. Они опустошили пакет как раз к засвистевшему чайнику, и только тогда Сугимото осознал, что все это время они провели в тишине. Поставив на стол две кружки с кипятком, Кадокура кинул в каждую по чайному пакетику и пододвинул к Сугимото красную кружку в белых маленьких рисованных кроликах. Раскрыв пачку печенья, он подул на чай в своей парной синей с енотами и, поймав задумчивый взгляд Сугимото, спросил: — Не любишь пакетики? Сугимото поспешно помотал головой. — Милые кружки. Глаза Кадокуры чуть округлились и Сугимото, решив, что тот не так его понял, добавил: — У меня тоже есть похожая с Синамоном. Посмотрев на свою кружку, Кадокура с секунду помолчал и заговорил: — Синамон милый. А эти кролики… Он и енот должны были стать маскотами пекарни, но я все еще сомневаюсь, что покупателям понравится. Приглядись получше, и поймешь, почему. Сугимото осторожно, чтобы не пролить содержимое, поднял кружку, и ближе посмотрел на рисунок. Белые кролики жили своей жизнью: один сидел, положив ногу на ногу и широко улыбался поигрывая, кажется, молотком для мочи, другой спал, свернувшись в калачик рядом с енотом, третий бежал за енотом со все тем же молотком, а его пухлые уши шлейфом развевались за спиной, четвертый позировал с этим же молотком, а его бусины-глаза, увенчанные маленькими точками на ресницах, прищурившись, смотрели чернотой прямо в глаза наблюдателя. Сугимото однозначно мог назвать всех их милыми, но было в изображении каждого нечто, что выбивало из этого впечатления. — Они милые, но… — он не закончил, не зная, как словами выразить ощущения. — Но кто такое покупать будет, — подытожил Кадокура. — Еноты вот еще ничего, но если я соглашусь только на них, то придумавший их Усами с меня шкуру сдерет. Он неожиданно замолк и Сугимото, отвлекшись от чая в кружке, повернул к нему голову. Проведя с ним немного времени, Сугимото все-таки вспомнил, кем тот был в прошлой жизни — союзником Хиджикаты, который работал охранником в тюрьме Абашири. Тогда он был грузнее, уже начал седеть, а его лицо с небрежно сбритой щетиной, выражало не то леность, не то безразличие, что усиливали пролегшие вокруг рта и глаз возрастные морщины. Моложе на несколько десятков лет, он ожидаемо выглядел лучше, мало походя на свой вид и на вечеринке Който. Усами в его памяти так же, как и сначала Кадокура, не нашел отклика, однако по чужой реакции, должен был быть знаком. Силясь вспомнить, Сугимото начал перебирать всех, кто был за Хиджикату. Одним из первых всплыло лицо Огаты, и он нахмурился, едва не вздохнув вслух. Кадокура, отпив чая, посмотрел куда-то вверх, почти под потолок, и заговорил. — Эта пекарня принадлежит одной моей родственнице, которая слегла в больницу. Детей у нее нет, так что она попросила меня ненадолго помочь. Ненадолго не вышло — лучше ей не становится, так что пришлось ради этого бросить работу. Хиджиката-сан вновь наймет меня, как только я освобожусь, но я уже какой месяц пытаюсь сводить концы с концами и думаю, как бы привлечь покупателей и разжиться деньгами. Не понимая, зачем ему все это знать, Сугимото, еще не до конца переварив сказанное, обвел комнату глазами и, ни на чем не задержавшись, взял печенье, когда Кадокура предложил ему пачку. Кадокура отпил еще чая и доброжелательно произнес: — Я к тому, что, может быть, у меня не все так плохо. По крайней мере, я не в таком отчаянии, чтобы, не зная, что делать, стоять одетым не по погоде посреди улицы. Испытывая не смущение, а, скорее, раздражение, Сугимото ответил: — И вовсе я не в отчаянии. И на улице не так холодно. — Если не хочешь — можешь не рассказывать, я не заставляю. В прошлом мы не были друзьями, так что и вспоминать нечего, да и сейчас не друзья, но… — Кадокура слегка изменил тон. — Семья Кочобе мне помогает. Ты важный для них человек, к тому же именно благодаря твоим отзывам я не бросил попытки научиться печь, и теперь у меня даже получается. Чувствуя сухость во рту, Сугимото наконец-то попробовал чай, спрятав в кружке взгляд. Вкус был странный, но приятный и согревающий, как однажды изменившийся хлеб в ресторане семьи Асирпы. Она, скорее всего, не рассказывала о Кадокуре не потому, что хотела скрыть связь с прошлым, но чтобы лишний раз не напоминать о нем — это уже было после того, как он встретил Огату, но еще до того, как между ними установилось «перемирие». — Ты помнишь… Нет, ты не служил. Тогда было ли… Нет… Сугимото попытался поделиться мыслями, но не сумел подобрать слов и начать нужную тему. Кадокура откусил печенье, жуя, расслабленно произнес: — Говори, как есть. На войне я не был, но жили мы в одном времени, так что поди и придумаю, что сказать. Плотно обхватив кружку рукой, за которую ее держал, Сугимото с несколько секунд помолчал, а затем, подняв голову, посмотрел Кадокуре в глаза. — Ты же не сдашь меня полиции? — Ты что, кого-то убил?! Спокойствие и уверенность на лице Кадокуры сменились паникой, но вздохнув, он вдруг успокоился. Положив половину недоеденного печенья в упаковку, почесал затылок. — Ладно, черт с ним, мы все в одной лодке и, даже если ты кого-то… — Не убил, но почти это сделал, — перебил его Сугимото. — Тебя прервали, или тот, кого ты хотел убить, сбежал? Ты поэтому… — в ответ перебил его Кадокура, проявив в голосе участие. — Никто мне не мешал и нет, не поэ… — Сугимото смешался, поняв, неправильность возможных слов. — Я не собирался его убивать и поэтому не довел дело до конца. — Но попытался? Я слышал, что у тебя проблемы с самоконтролем, но не настолько же… — Слышал? От кого? Сугимото нахмурился. Кадокура скорее всего был знаком со всеми из их общего прошлого, однако никто из знающих о его «проблеме с самоконтролем», не стал бы это разбалтывать. Поняв, что сказал лишнего, Кадокура вновь вздохнул и, почесав затылок уже другой рукой, нехотя ответил на подозрительный взгляд: — От Усами. Он… — Я вспомнил. Огата как-то его упоминал. «Прилипчивый проныра». — Это точно про него, — Кадокура усмехнулся. Подложил под подбородок ладонь и, поведя другой в воздухе нечто, добавил: — Не расскажешь — сам узнает, не позовешь — сам проберется. Раз я проговорился, ничего не поделать. Зато могу спросить прямо: тот, кого ты не хотел, но попытался убить — Огата Хякуноске? — С чего ты взял? — как можно спокойнее произнес Сугимото. Еще не паникуя, но на грани осознания, что может выплыть следующим. — Раз ты все еще на свободе, то у того, кого ты не убил, или не все в порядке с головой или он помнит Мейджи. Если он дожил до того момента, как ты передумал, то был солдатом и сейчас в хорошей форме. Усами недавно рассказывал, что новый мужик Хякуноске его избил. Асуко-чан последний раз, как я ее видел, была на нервах. — А? С чего ты взял, что этот мужик — я? Шираиши, например… — Сугимото. Сугимото выдержал пристальный чужой взгляд. — Ради чего ты отрицаешь сейчас очевидное? Усами это от меня скрывал, так что я понимаю, что вы с Огатой не хотите, чтобы знал кто-то еще. Асуко-чан я, разумеется, рассказывать не буду, да и Хиджикате-сану это не надо. Расслабься. Сейчас мирное время. Кивнув, Сугимото посмотрел вниз на скрещенные ноги. Кадокура не был Шираиши, и вряд ли стоило ему настолько доверять, но он уже знал то, что не следовало. К тому же… — Если этот Усами сказал, что я — новый, значит, он знает старых? — Э-э?.. Старых?.. А, ты об этом… Я понятия не имею. — Нетвердо сказал Кадокура. — Я не очень-то интересуюсь личной жизнью чужих знакомых. Но, если это тебе чем-то поможет: Усами рассказывал лишь о тебе. Было, задумавшись над его словами, Сугимото мотнул головой. Одним глотком допил поостывший чай, и звучно поставил кружку обратно. — У тебя я точно не спрашивал: насколько хорошо ты помнишь Мейджи? — Детство — едва ли, дальше — размытее, но четче, и все лучше и лучше, чем ближе время к тем месяцам, когда мне вновь выдалась возможность помочь Хиджикате-сану. После — вообще ничего. Все помнят по-разному, но из общего у нас всех это то, что никто не помнит, чем закончилась гонка за золотом. — Мои воспоминания обрываются практически сразу, после того, как я воссоединился с Асирпой-сан, когда мы разделились в Абашири. Я расспрашивал Който и Цукишиму, с которыми путешествовал, но они помнят и того меньше. Асирпа-сан и Шираиши до того, как мы покинули Карафуто. Я думал, что Огата помнит столько же, сколько и я, а молчит, чтобы выводить этим меня из себя, но после того, как я увидел его в старой одежде… Сугимото умолк. Он рассказывал Шираиши о том, что хочет его убить, но о полноценной неудаче при всем желании, вслух впервые упомянул только сейчас с Кадокурой, пусть и вскользь. Слова были легче, чем едва не совершенная ошибка, но все еще достаточно тяжелыми. — Ты захотел его вновь убить, став собой из прошлого? — подал голос Кадокура. Сугимото удивленно поднял на него глаза. — Откуда… — Если говорить прямо — у нас с Огатой больше общего, чем должно быть. — Кадокура постучал костяшками пальцев по столешнице на которую облокачивался. — Я чуть с жизнью не расстался прямо в этой комнате. — Хочешь сказать, что ты знал, что это произойдет, и был готов? — Если бы. Даже Инудо сейчас не стал бы марать об меня руки. Мне удачно не повезло: я вечером собирался работать и прилег на пару часов, а телефон завибрировал как раз в тот момент, когда меня должен был проткнуть нож. Жить мне очень хотелось, и я сумел это доказать. — Раз ты не в тюрьме, то этот человек жив? Ты с ним до сих пор общаешься? Как он справился с желанием тебя убить? — Ах, ну… Нестандартно? Уклончивый ответ на напор вызвал на лице Сугимото недоверие. Кадокура, было открыл рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого поднял руку и показал мизинец. С губ Сугимото сорвался немой выкрик осознания. Он счел странным, что Кадокура ничем не проявил, что ему противны его с Огатой отношения, но не предал этому значения. Показав мизинец, Кадокура явно дал понять, что зря, и, скорее всего, убийца, с которым он сошелся, был мужчиной. По крайней мере, Сугимото не мог подобрать в памяти ни одной женщины, а упомянутый ранее Усами водил знакомство с Огатой, от знакомых которого было мало хорошего. — Честно говоря, я все еще не понимаю, что он во мне нашел. Все, что мне от него удалось добиться, это слова о том, что он решил принять совершенное в прошлом и жить в настоящем. Я с ним согласился. — Кадокура потянулся за недоеденным печеньем и отломил половину. Отправил в рот и заговорил, жуя. — Разумеется, от воспоминаний никуда не денешься, и мне бывает снится, как он убивает меня в прошлой жизни. — Убивает? Ты помнишь, как умер? Кадокура кивнул и отпил чая. Спокойно продолжил, махнув рукой: — Ничего важного, кроме того, что бегу по улицам, пытаясь выжить, а затем ощущаю нож в спине и слышу голос Усами. Он как-то пытался рассказать, что все было не так, и даже извиниться, но я его остановил. Что было — то было. Я принял эти воспоминания как данность и живу настоящим. А что насчет тебя? Выдержав его пристальное внимание, Сугимото нехотя ответил: — Я не знаю, был ли сон, где я убил его, воспоминанием или обычным сном, но… У меня с ним не все так просто, как у тебя с Усами. Огата обманул и предал Асирпу-сан. Он забрал у меня самое дорогое — ее, а затем я… Слова о «мести», которая приснилась ему этим утром, не сошли с его губ. Кадокура склонил голову в сторону и странно на него посмотрел. — И хватает же у тебя наглости за других решать. Сузив глаза, Сугимото низко произнес: — Что ты имеешь в виду? — Это мои слова. Насколько я знаю, Асуко-чан считает его чуть ли не членом семьи. Как и тебя. И у меня с Усами не все так просто, как кажется запутавшемуся в себе тебе, Сугимото. Поучающий тон Сугимото задел сильнее, чем слова. — Это сейчас он так себя ведет, но Огата все равно!.. — Сугимото, я задам тебе простой вопрос: ты убийца? Сбитый с толку, Сугимото осекся, непонимающе уставившись в ответ, сказал: — Разумеется, нет. Я не хочу никого убивать, но Огата… — Тогда почему Огата — предатель? И даже если предатель, то зачем он тебе? Было бы гораздо проще сохранить нейтралитет и скрывать бы ничего не пришлось. — Потому что я его… Обмен спокойными словами и быстрыми ответами, теряющими уверенность в тоне, сошел на нет. Сугимото не постеснялся, но запнулся за вложенную в голову мысль. Направив в его сторону жест рукой, велящий продолжить, Кадокура посмотрел на него как будто торжествующе. — Это чувства Сугимото прошлого или настоящего? И к какому именно Огате? — Не знаю… — Сугимото покачал головой и, положив перед собой руки, уставился на открытые ладони. — Огата не предавал меня в этой жизни, но я этого от него жду и… Сейчас он этого не сделает. Тогдашний Огата сделал бы. Но его больше нет… Как нет и меня убийцы… А-а! Черт! Не зная, куда выплеснуть возникшие в груди противоречивые чувства, Сугимото стиснул ладони в кулаки и ударил перед собой по полу. Стоящая на краю стола кружка в кроликов покачнулась и, не устояв, упала на пол. Сугимото мог ее поймать, но осознал это слишком поздно и лишь пронаблюдал, как Кадокура, держа одной рукой ручку своей кружки, вытянул ладонь за падающей и, зацепив пальцем, не схватил, а подбросил в воздух. Обернувшись вокруг себя, кружка ударилась ручкой о татами, вновь подпрыгнула и со звоном встала низом вверх. Кризис миновал, и мужчины облегченно выдохнули. Сугимото, неловко извинившись, направился, чтобы подобрать кружку и замер, наклонившись, когда услышал перед собой щелчок двери. Кружка улетела прямо ко входу и он уставился на вошедшего снизу-вверх. — А… Мужик Хякуноске. Подумав, что теперь знает, почему Кадокура так его назвал, Сугимото столкнулся с источающим угрозу взглядом незнакомого юноши. На нем были штаны простого покроя и черная объемная куртка, ворот который был подвязан зеленым шарфом, выглядящий идентично тому, что носил Кадокура. Лицо с надвинутой на лоб шапкой выделялось двумя как будто зеркально расположенными родинками с обеих сторон рта. Губы юноши приоткрылись, когда он заметил кружку у ног Сугимото. С возмущенным выкриком он подскочил к Сугимото и, схватив кружку, прижал ее к себе, уронив на пол сумку с плеча. — Усами, успокойся, это я ему ее дал. — Кадокура-сан! Как вы могли?! Сугимото едва успел убраться с пути Усами, когда тот направился к Кадокуре. Оглянувшись, уставился, как они начали спорить: Усами, раздеваясь, не умолкал и напирал, а Кадокура, защищаясь, пятился назад, пока не уперся в стену. — Мало того, что привели в дом постороннего мужика, так еще и именно этого! И мою кружку ему дали! А он с ней какие-то непотребства творил! — Так получилось. Он на Кочобе работает, поэтому я ему помог и… — И дали МОЮ кружку! — Потому что других нет. Мне надо было свою дать? — Не надо было его вообще приводить! У вас есть я! — И что с того, что есть, это не значит, что я не могу… — Кадокура-сан! Усами был ниже Кадокуры на голову, но легко навис сверху, когда тот поехал по стене спиной. Уперев руки в бока, расправил плечи и Сугимото рассмотрел, что на нем школьный пиджак. Отступать было некуда и Кадокура, коротко взглянув в сторону Сугимото, произнес: — Выскажешь все потом, когда он уйдет. Усами оглянулся на Сугимото. Было, направился в его сторону, но Кадокура удержал его за штанину. — Сугимото, прости, что так внезапно выгоняю, но он не успокоится, пока ты не уйдешь. Передай от меня привет Асуко-чан. Лицо Кадокуры выразило отчаянную мольбу послушаться. Прослушав возмущения Усами и оставив свои, Сугимото сказал, что все в порядке и он уходит. Отвернувшись, он оделся, не реагируя на шум позади, вышел на улицу и, перед тем, как потянуть на себя дверную ручку, все-таки посмотрел обратно в квартиру: Усами презрительно хмурился, а Кадокура что-то невозмутимо говорил, усадив его рядом и держа за плечо. Посчитав, что сейчас они выглядят скорее как близкие друзья, нежели любовники, Сугимото закрыл дверь. На возникшую следом неожиданную мысль о том, что возможно, Огата видит его отношения с Асирпой противоположно его взгляду на только что увиденное, он тряхнул головой и отогнал ее как несущественность. На улице было достаточно холодно, чтобы не дать отвлекаться ни на что иное, нежели желание попасть в теплое помещение, и Сугимото поспешил домой. Перейдя дорогу, стал искать знакомые приметы улиц, пытаясь понять, как выйти на нужную и, побродив пару минут, все-таки определился с направлением. — Сугимото! Сугимото инстинктивно подался в сторону и вырвал руку из не успевшего сомкнуться на ней захвата. Усами, собираясь потащить его на себя, едва удержался на ногах, потеряв равновесие, и он поймал его за предплечье сам. — Отпусти… Услышав вместо благодарности низкий угрожающий тон, Сугимото отпустил и на всякий случай отступил на пару шагов назад, зацепив спиной прохожих. Заметившие их перепалку люди дали им место, но одарили неприязненными взглядами. О том, что Усами напал бы на него, и речи быть не могло, но Сугимото ощутил, как все тело напряглось в ожидании. Пытаясь успокоиться, как можно дружелюбнее произнес: — Я у Кадокуры ничего не оставил. Усами сунул руки в карманы куртки и кивнул на парковку у ближайшего магазина. Когда Сугимото не сдвинулся с места, произнес: — Если не пойдешь, я расскажу Хякуноске, как ты приставал к Кадокуре-сану. Едва удержавшись от смешка, Сугимото все-таки пошел, когда Усами попытался пнуть его по ноге. Остановившись между припаркованных машин, где не было людей, они встали друг напротив друга. Сугимото хотел заговорить первым, но Усами его опередил. — Даже если Хякуноске мне не поверит, то все равно бросит тебя. Ты это знаешь, и поэтому хотел подобраться к Кадокуре-сану со своими разговорами о прошлом. Он человек добрый, поэтому не… Тон, не терпящий возражений, Сугимото удивил не меньше сказанных слов. Он возмутился и перебил: — Бросит?! И откуда ты… — Бросит, — уверенно повторил Усами, пристально смотря ему в глаза. — Хякуноске не нужен такой слабак. И Кадокуру-сана я тебе не отдам. А если еще раз попытаешься, то очень пожалеешь, что посчитал меня ребенком. — Я не… Усами сократил между ними расстояние, подойдя почти вплотную. Заставив себя стоять смирно, Сугимото ответил не менее злобным взглядом. Разница в их росте и массе была слишком большой, чтобы Усами бездумно полез в драку, а вот у него руки чесались с каждым чужим словом. — Слушай, Сугимото Сайчи. Твои проблемы — это твои проблемы. Разбирайся с ними сам или пойди и сдохни где-нибудь и не порти людям жизнь своим существованием. Сугимото схватил его за шарф и дернул на себя. Будто этого и ожидая, Усами с напором ударился лбом о его лоб. — Ну давай, ударь меня, горилла! — Кого ты гориллой назвал, ублюдок?! — Тебя, горилла! Они кричали на всю парковку, что привлекало ненужное внимание. Осознавая это, Сугимото продолжал сжимать кулак и тянуть вверх, вынуждая Усами стоять на цыпочках. — Хякуноске постоянно так тебя называет, когда жалуется на то, что ты даже удовлетворить его нормально не можешь, и он вынуж… Усами осекся и, поежившись, попытался вырваться, перехватив руку Сугимото, и тот отпустил, услышав слабые звуки вибрирования. Отойдя задом, следя, чтобы Сугимото не сбежал, Усами достал из кармана мобильник и не глядя смахнул по экрану. — Да, Кадокура-сан? Простите, задумался, никак не выберу. Что выбираю? Ах, вы уже забыли? Презервативы, разумеется. Я хочу взять подороже. Вы не против? Его радостный тон ярко контрастировал с недоброжелательным выражением лица и содержанием слов. Вновь ощутив холод, Сугимото хотел уйти, пока выдался шанс, но Усами предупредительно поднял руку, как будто прочтя его мысли. — Как это зачем? Что вы смущаетесь, как маленький? Детей у нас быть не может, а защи… Он замолк и, улыбнувшись одними губами, стал слушать, что говорил Кадокура. Сугимото показалось, что он может разобрать возмущенные выкрики. Спустя несколько секунд Усами кивнул всем телом, как будто собеседник мог это увидеть и, убрав телефон от уха, протянул его Сугимото. — Кадокура-сан хочет с тобой поговорить. Только попробуй сказать ему что-то лишнее. Проигнорировав его угрозу, Сугимото принял телефон и покашливанием дал понять, что слушает. «Сугимото! — голос Кадокуры был на грани паники, — Не слушай его, Сугимото! Между нами ничего нет! Нет, есть, но не до такой степени!» — Мне все равно, — перебил Сугимото. — Это все? «Ты мне веришь?» Темные глаза Усами, не мигая, сверлили Сугимото странным взглядом, напоминая ему о кроликах с кружки. Припомнив и пухлых усталых енотов, Сугимото ответил: — Верю. Рассказывать ничего никому не буду, так что будь спокоен. Кадокура облегченно звучно вздохнул. «Прости, если он наговорил тебе еще чего-то. Он сейчас ребенок и у него одни гормоны в голове и ему только бы на неприятности нарваться». — Понимаю. Сугимото согласился, чтобы побыстрее закончить разговор, и это проявилось и в его тоне. Кадокура помолчал с секунду, а затем участливо произнес: «Мы не договорили, но ты понял, что теперь будешь делать с Огатой?» Все еще не зная, но уверенный, что сможет справиться, Сугимото тепло ответил: — Да, спасибо. Поблагодарю, как получится. Усами скривился, и он, сбросив звонок, передал ему телефон обратно. Перехватив его за плечо и, с силой стиснув, Сугимото привлек его к себе. — Скажи спасибо Кадокуре, что цел.