Драбблы по Реборну

Реборн иррационально (для Цуны) красив. Жёсткая линия подбородка, резко очерченные губы, холодные глаза из-под полы шляпы. Но для него, Цуны, они другие. Чуть тёплые, с насмешливой искоркой. Он так красиво держит бокал и с изрядной долей изящества отпивает вина. Не понятно, для чего лучшему из наёмных убийц такие манеры. Зато становится ясно, от чего потеряла голову Бьянки и четыре его прошлые любовницы (а может даже и не четыре, потому что Реборн никогда не преувеличивал, но предпочитал многое недоговаривать). Цуна тоже пьёт, но нет в нём и тысячной доли той элегантности своего репетитора; сколькому же он ещё не научился, и Реборн чуть поджимает губы. Цуна тоже ест, начинает потихоньку пьянеть и всё более неприкрыто разглядывает учителя. Этот сидящий напротив него мужчина словно бы не имеет ничего общего с тем младенцем Аркобалено, который адски тренировал его столько лет. Но вместе с тем, чувство прежнего и знакомого тягуче смешиваются с гораздо более опасным дыханием смерти; это пугает обычно; это привлекает сейчас. Савада Цунаёши и через десять лет не сможет быть таким же, хотя бы на сотую долю, головокружительным любовником как и для женщин, так для мужчин, как Реборн. Ничего не смысля ни в поцелуях, ни в сексе, Цуна под его ласками (а может с помощью вонгольской интуиции) как-то более менее умело, но очень страстно отзывается. На утро Савада всегда со стыдом и болезненным похмельем (интуиция, кстати, заранее предупреждала, но всё без толку) вспоминал ночь, а днём Реборн лишь ухмылялся раза в два язвительнее обычного. И в глазах, к этим насмешливым искоркам, добавлялось что-то ещё, от чего Цуне становилось немного надёжнее, даже когда он был под дулом пистолета.