«Я национал-предатель, да, я пятая колонна,
Моя Россия от твоей существует автономно».
(«Ничего смешного» — Joker James)
— Это родители, — я поднимаюсь со стула, пока ты обречённо сюрпаешь кофе из кружки. — Мне, типа, драть когти? Только не уходи, блядь, пожалуйста, я же ещё не расспросил тебя, почему ты вообще всё еще здесь сидишь передо мной на кухне и хаваешь мои яйца. Хочется узнать, что у тебя на работе, почему мы стали так редко видеться, кто ты вообще по жизни. Останься! — Сиди ешь, всё нормас. Я шлёпаю к входной двери, щёлкаю замками и попадаю в удушающий материнский захват. Джон Сина в ахуе завершает карьеру. — Вот мой сынок! — восклицает она и целует меня в обе щёки. — Ну как ты тут, именинник? — Круто. Классно. Спасибо, — улыбаюсь я, пропуская родителей в квартиру. Мама юркает в ванную, а отец пожимает руку и отдаёт увесистый пакет. Подарок они вручили раньше, а вот что в этом шуршащем пластиковом друге… — Мама испекла торт и ещё кое-что, — отец хлопает меня по плечу и шагает за мамой, а я возвращаюсь на кухню. — Прибыло подкрепление, — трясу перед тобой пакетом, и ты неловко улыбаешься. — Валь, может, мне всё-таки… — Бля, сиди говорю, — я шикаю на тебя, и ты замолкаешь. Ни для кого не секрет, что моя мать тебя на дух не переносит. Не знаю, почему, может, материнский инстинкт, может, понимает что-то, тут хуй проссышь. Ты молчишь, пока я ставлю чайник, выкладываю шоколадный торт на стол, салат в пластиковом контейнере и пирожки. — С чем они? — ты киваешь на мучных дружков, ещё тёплых и румяных. Пожимаю плечами: — Да хуй их знает. Мать появляется на кухне и цыкает на мат: — Валечка, ну не при дамах! — потом переводит взгляд на тебя. — Здравствуйте, Дмитрий. Таким вежливым образом, обращаясь к тебе на «вы», она даёт понять, что не ожидала тебя здесь видеть и вообще-то очень огорчена присутствием посторонних на семейном сборище. Ну сорян, мамуля. — Добрый день, Анфиса Олеговна, — ты приторно улыбаешься, и меня тянет блевать от этой идиотской улыбочки. Скажи честно, ты купил её в фикс-прайсе для Хэллоуина? — Как поживаете? — Да вот заехали к сыну перед дачей, а у него гости, — мать отвечает такой же улыбкой, бля, ещё секунда, и меня реально вывернет прямо здесь. — Как у вас дела? — Да вот зашёл в гости к другу перед работой, а к нему родители приехали, — блядь-блядь-блядь, прекратите этот цирк. — Какие люди и без охраны! В этот момент я люблю своего отца больше всех в жизни. Он появляется в дверном проёме, как боженька из машины, и я готов возвести в честь него иконостас в красном углу. В отличие от матери, ему ты очень нравишься, потому что регулярно отсыпаешь пригласительные билеты на ебучий хоккей, и откуда только берёшь? — Алексей Петрович, вот это встреча! Теперь ты сияешь, как пасхальное яйцо, вскакиваешь со стула и бежишь жать руку отцу. Моему отцу вообще-то! Мы садимся за круглый обеденный стол, а я разливаю чай. — Милая кружечка, — мать кивает на мою любимую чёрную поллитровку с эмблемой Star Wars. Она прекрасно знает, что я её вообще никому не даю поюзать, а вот и первый прокол. — Наверно, я не в курсе, если честно, — признаешься ты, нервно поправляя свою шевелюру. Мать следит за движением и тоже обращает на неё внимание, кидается коршуном: — Новый стиль, Дмитрий? — Это, ну, типа, эксперименты, — ты мнёшься и кусаешь губы. Вау, очень эротично вообще-то, у нас тут начинается игра «Не спались перед мамой, что хочешь трахнуть друга» или что. — Неплохо, — она одобрительно кивает, и мы с тобой одновременно удивленно выдыхаем. — Очень живенько. У моей матери язык без костей, поэтому в нашей семье не бывает неловкого молчания. Через какие-то секунды мы уже принимаемся обсуждать всякие пустяки, типа прогноза погоды, родительской дачи (их главной любви), и моей, сука, работы! — Сынок, просто задумайся над этим, — воркует мать. — Если получишь докторскую, тебя ведь и повысить могут, и зарплата повыше станет. — Да не хочу я больше! — отпираюсь я, ища поддержки в глазах отца, но тот, кидала, беспомощно разводит руками. — Не нравится мне писать исследования. — Ну Валечка, ты же такой умный! — не сдаётся мать. — Да, Валечка, ты же очень умный, — ты внезапно подаёшь голос и твои слова полны яда, — ну потерпишь чуток, зато потом будешь доктором наук. — Да ну вас! — ах ты предатель, подумать только, как вы спелись! Нахуя к мамке моей подмазываешься?! — Можно хоть поесть спокойно? Пирожки супер, конечно, с луком и яйцом, мои любимые. И «Селёдка под шубой» заебись, хоть мы и едим её обычно на Новый год, а сейчас только октябрь. Признаюсь, вкус свёклы и солёной рыбы с мазиком меня завораживает. Но бля, кусок в глотку не лезет, когда меня лечат со всех сторон. — О, а знаете, что у нас закон хотят принять, — отец старается разрядить обстановку и перевести тему, — против этих, ну, педерастов. — В смысле? — я в последнее время вообще держусь от политики подальше, но политика находит меня сама и ебёт во все щели. — Ну, чтобы их в кино не показывали и в книгах, и вообще везде, — батя улыбается, а у меня всё внутри замирает. Это ж, получается, ещё на шаг дальше от нормальной жизни что ли? Не то чтобы я, конечно, планировал привести парня на знакомство с родителями. «Мама, папа, знакомьтесь, я выхожу замуж и в гробу видал вашу докторскую!» Бля-я-я-я, теперь и помечтать нельзя. — Ну и правильно! Нечего срам выставлять! В Советском Союзе без этого жили и всё было отлично! — мама кивает, сейчас она похожа на кровожадного вождя перед революцией. «Правильной дорогой идёте, товарищи, сожгите своих детей и посыпьте голову их пеплом!» — Ну да, нефиг им с радужными флагами шляться. Я сейчас ёбаный подсирала, конечно, но хочешь жить — умей вертеться. Не дай бог все ещё поймут, что я, ну, типа, засланный казачок. Киваю тебе: — А ты чё думаешь? — Ну да, — твой взгляд какой-то отрешённый, когда ты отрываешь его от экрана телефона. Затем принимаешься оживлённо кивать головой, компенсируя паузу с лихвой: — Пусть свои парады в Гейропах устраивают! — Вот именно! — восклицает мать, размахивая вилкой с остатками салата. — Пускай уматывают к таким же, как и они, ненормальным! Ну охуеть вы спелись, конечно! Может, пусть лучше тебя усыновят, а я в свои Гейропы поеду наконец-то? Просто пиздец-пиздец-пиздец, и так моя жизнь сплошной мрак, а тут ты ещё своим ртом говоришь такое. Спасибо тебе, блядь, за это! Хочется встать и уйти прямо сейчас, сидите сами на свой кухне, ешьте свои пирожки и рассуждайте о том, кто может жить в вашей стране, а кто нет. — Кажется, мне пора, Валь, — ты будто извиняешься за что-то, но я сейчас в таком бешенстве, что готов выставить за дверь всех троих. Ты встаёшь из-за стола и благодаришь моих родителей за угощения, киваешь мне, и я плетусь за тобой в прихожую, достаю из шкафа вешалку с серым пальто. Ловлю себя на мысли, что, несмотря на свой гнев, я бы с удовольствием галантно помог тебе надеть его. Но, вообще, знаешь что, иди-ка ты нахуй! — Слыш, а чё ты так нахуярился-то? — шепчу я, чтобы родители на кухне нас не услышали. — Захотелось, нельзя что ли? — ты улыбаешься, пиздабол с охуительным дантистом. — Ты мне на пол наблевал, жучара. — Ну, хочешь, достану билеты на хоккей? Сойдёт за извинение? — бля, а не засунуть ли тебе этот хоккей… — Годится. Киваешь на прощание и шагаешь на лестничную площадку, а я стою в проёме, пока ты не скрываешься в дверях лифта. Одна из охуевших причин, почему я один, кроется в том, что мне тупо лень кого-то искать. Вторая причина — я боюсь кого-то искать. Я люблю наш промышленный город с дымящими трубами и респираторными заболеваниями, в нём чертовски холодно в январе, а в августе жара, хоть святых выноси. Я, бля, до дрожащих коленок дрочу на толстый слой серого смога в безветренную погоду и обожаю единственную красивую улицу в центре города. Но здесь есть такие районы, куда нормальным-то людям лучше не соваться, про гомиков я вообще молчу. Как только ты заходишь на территорию условного Ленинского часов в девять вечера, все стремления твоей жизни схлопываются в одну гигацель — уйти отсюда живым. Первое правило Ленинки — хорошо бегать. Второе — давая по съёбам, чётко метать под ноги гопоте свой мобильник и кошелёк. И, пока они развлекаются с наживой, уёбывать нахуй и больше никогда-никогда-никогда не попадаться. И это правила для нормальных людей. Что будет, если эти дети улиц, эти непризнанные маугли в балаклавах и с подворотами на голых лодыжках увидят, как два пацана держатся за руки? Ну, тут точно не отделаешься кошельком и смартфоном. Будет охуенно, если хоть кто-то из вас выберется целым. Где я живу? Правильно, не там. Но очень близко, настолько близко, что ходил в одну школу с такими вот чёткими пацанчиками, и я реально в курсе, какие у них там понятия. Пока не научился говорить, как они, думать, как они, и вести себя, как они, ходил битый и напуганный класса до восьмого. Ну а теперь хули мне. Мои однокашники после девятого дружно встали из-за исписанных замазкой парт и вышли в шарагу. А я остался с девчонками и парочкой таких же, как я, пацанов, которым в драках не совсем мозги отшибло, и доучился. Одиннадцатый класс, экономфак, магистратура, чтобы отмазаться от армии, — головокружительной карьеры не случилось, но зато не таскаюсь по обезьянникам и не работаю охранником в школе. Если на мою жизнь смотреть с этой стороны, то я вообще очень даже успешен. Не как ты, конечно, куда мне до одного из лучших студентов потока. Завидую ли я тебе? Конечно, завидую. Но я хотя бы говорю об этом честно, окей? Сто баллов «Слизерину» за откровенность и хуёв в распределительную шляпу. Одного не пойму: почему ты, весь такой успешный, всё ещё не женился. Никогда б не поверил, что мало претенденток: ты каждый раз показываешь свою бабу как новогодний подарок, просишь, чтобы рассмотрел со всех сторон, оценил и всё такое. Ты вообще в курсе, как сложно мне говорить про твоих куриц что-то кроме «я хочу уебать её маминым молотком для отбивных и закопать в лесопосадках». Я, конечно, сдерживаюсь, но каждый раз боюсь, что ты всё просечёшь, ты же умный хуй, и тогда я больше никогда тебя не увижу. А перед этим ты разобьёшь мне ебало. Возвращаюсь на кухню, где мама воркует с отцом и подкладывает ему ещё кусок шоколадного торта. Вот, у кого реально сладкая жизнь. — Валечка, чем Дмитрий занимается? — мать переключается на меня и буравит взглядом. — У него бизнес какой-то, я сильно не лезу. — М, — мама поджимает тонкие губы с наполовину съеденной помадой. — Интересно глянуть на его родителей. — Его батя умер давно, мама в области живёт. — Бедный мальчик, — мать впервые жалеет тебя, очень убедительно, надо сказать. — Пил, наверное? — Почему сразу пил? — Ну, знаешь, — её голос полон высокомерия, ебать, мне место в «Слизерине» досталось тупо по наследству, — в области нечем заняться особо… Ебать мой хуй, а мы же в столицах живём, на весь спальный район один гипермаркет. — Блин, я вообще не спрашивал про такое, как-то не важно было. — А зря, Валечка, надо понимать, с кем общаешься. Мама подозрительно косится на кружку, из которой ты пил, помня, видимо, как я вырывал её у неё из рук, заявляя, что она лишь для меня, моя прелесть, лимитированный выпуск «Галамарта». Мстит, стало быть. — Да взрослый он уже, пусть сам решает, — вау, отец подал голос, походу завтра ждать заморозков или великий потоп. — Просто знаешь… Некоторые про Диму говорят всякое… — И ты туда же?! Кто говорит? — я вспыхиваю, я вообще не был готов защищать твою честь, конечно, но выбирать не приходится. — Соседи по даче говорят, что якшается он с такими людьми, Валечка, с какими иные бы за руку не здоровались, — я знаю, что мама хочет помочь, но вот нихуя не помогает. — С плохими людьми, Валечка. — Ну давайте теперь всех соседей слушать, зашибись перспектива! — честно, я просто пытаюсь не переходить на крик, в данный момент это моя программа-максимум. — Ладно-ладно, Валюш, я просто говорю. Она «просто говорит», но как было бы круто, если б она просто уже замолчала. Потому что пока она «просто говорит», в моём мозгу роются странные мысли, тревожные подозрения, которым пока не хватает сил обрести почву под ногами.